Сергей Николаевич Прокопьев
В Одессу к батюшке Ионе
***
Замечательные люди подвизались в монастыре. Отец Ефимий отвечал за виноград и вино. Старенький, борода белая до последнего волоска, молдаванин. Что бы я не накосячил, никогда голоса не повысит. По жизни я много раз сталкивался с молдаванами, в армии, на реке, в монастыре – никогда проблем с ними не было. Всегда ладил. Народ спокойный, бесхитростный. В Молдавии, где много солнца, винограда, и люди солнечные. Труженики, и вера в Бога у них твёрдая. Был в монастыре игумен Серафим, регент, тоже молдаванин. Кто бы ни пришёл в хор – семинарист ли захочет петь, монах, трудник, послушник – всех брал. Ему не важно, хороший у тебя голос или совсем слабенький, хочешь петь – вставай. Но если кто-то начинал гнуть из себя: я – Робертино Лоретти, а неумехи мне мешают, – мог запросто выгнать: раз мешают – иди отсюда. Клирос был основным послушанием лишь у двух отцов – Варахиила и Митрофана, у одного тенор, у второго баритон, – остальные клирошане ходили по собственному желанию, и никому отец Серафим не сказал: ты нам не подходишь. Сам был в церковном пении профессор, окончил духовную семинарию. Невысокого роста, крепкий телом, светлый душой. Когда начались шатания, развал Союза, делёж на национальные квартиры, игумен Серафим покинул монастырь и уехал в Кишинёв.
Его земляк отец Ефимий, главный винодел монастыря, часто призывал меня в помощники. Одна из причин – я никогда не просил вина. Это отцу Ефимию нравилось. Другого позовёшь, говорил, а у него все мысли на одно заточены, когда будет выпивка. Зачем искушать слабого человека. У отца Ефимия я виноград собирал, давил на вино, бетонные столбики на винограднике ставил… А в самый первый раз помогал бочки ремонтировать. Поработали до обеда, донышко у двух бочек заменили, несколько клёпок новых поставили. Плотно потрудились.
Отец Ефимий деловым тоном бросил:
– Брат Виталий, прежде чем на трапезу идти, надо молотки смазать.
Надо так надо. Молотки разнокалиберные: лёгкие, тяжёлые, головки разной формы – круглые, квадратные, прямоугольные… И все медные… Собрал вместе, штук восемь получилось. Отец Ефимий направился в подвал, я за ним с охапкой молотков. На улице жара, в подвале благодать – прохлада. Два ряда бочек друг над другом. Батюшка подходит к одной подставляет кружку объёмом стакана на два, наполняет, ко мне поворачивается:
– Виталий, ты шо? Да брось ты молотки, зачем притащил? На, выпей! Смажь молотки!
Над винным подвалом был небольшой цех отца Ефимия, в нём ставил агрегат для отжима винограда. Не единожды довелось вращать его ручки с семинаристами. По сторонам в цехе располагались комнатушки, в них отец Ефимий, случалось, чаем поил, вином угощал земляков-паломников из Молдавии. Среди семинаристов немало училось молдаван. Я иногда просто так заглядывал к нему, посидим, побеседуем. О Сибири расспрашивал, о реках, на которых я работал, о старообрядцах, с которыми мне приходилось на Енисее сталкиваться.
А ещё отец Ефимий был кровельщиком. Однажды вместе с ним крышу семинарскую ремонтировали. Это накануне 1000-летия крещения Руси. В тот период высотные работы для меня шли одна за другой. На главных монастырских воротах двенадцать больших икон установлены, отец эконом поручил к празднику обновить: раз ты художник – давай. В помощники выделил семинаристов, вместе красили, подрисовывали. Затем пришла в монастырь бригада специалистов по золочению куполов. Им потребовался специалист «подай-принеси», но выставили жёсткое требование – непременно лёгкий и подвижный, чтобы на самый верх по лесам лазить. Во мне тогда и семидесяти килограммов не было. Довелось и у куполов соборов монастыря побывать, полюбоваться красавицей Одессой с птичьего полета. В одну сторону глянешь – море до края неба волнами ходит, в другую – расчерченный улицами город в зелени утопает…
Вечером говорю батюшке Ионе:
– Сверху смотришь на мир, вот бы птицей полететь – райская красота. Но человек не может не нагадить в ней.
Батюшка улыбнулся:
– Не будет, Виталий, рая на земле, не будет. Ни у коммунистов, ни у капиталистов. Все жадные, алчные, всем деньги подавай, или за мячом футбольным бегать будут. А Бога им не надо…
Он это не один раз повторял:
– Рая на земле не будет!
– Для меня монастырь, как рай, – скажу.
– Трудись и молись, – покивает головой, – только так можно спастись. Но молитва первым делом.
Учил простоте, учил быть не стяжательным, не гоняться – вкуснее поесть да помягче поспать. Не возноситься: я хороший-расхороший. Ходить в храм, исповедоваться, причащаться, Родину любить, почитать великих полководцев Суворова, Макарова, Ушакова, Нахимова.
Был монархистом. Ещё разговора, даже в церковной среде не было о прославлении царской семьи, почитании царских мучеников. В меня тогда было вбито: царь – отжившая форма власти. Батюшка говорил: царь – помазанник Божий, всегда за народ, свою страну, ему бежать некуда, а эти меняются один за другим: сегодня один красуется, завтра, ещё хуже придёт. Я с недоверием слушал, думал, что он такое несёт? Слава Богу, хватало ума не лезть в спор. Не рвать рубаху на груди, как же так: царь – и вдруг хорошо, да уже царей в цивилизованных странах не осталось.
Батюшка часто повторял о духовном возрастании православного человека. Сам постоянно читал духовную литературу и призывал к этому. Часто вручит книгу: на, почитай, расскажешь потом. Учил радоваться тому, что Господь каждый день жизни даёт. «Виталий, – скажет, – не пугайся ничего. Надо копать землю – копай и не сетуй на судьбу. Господь посчитает нужным – экскаватор на помощь пришлёт. Заставляет тебя жизнь идти дворником – иди, а завтра, если достоин, Господь поставит начальником ЖЭКа. Господь, если обращаешься к нему, не оставит без внимания, не оставит без еды, без помощи! Будь всегда с Господом!»
Рядом с ним в монастыре было легко. Молился за меня. Сегодня я это хорошо понимаю. Старался следовать его наставлениям. Какое бы ни дали послушание – не крутил носом. Надо – на лошади поеду, надо – на машине грузчиком. Читать пошлют – читаю. Не рвался в алтарники, поближе к архимандритам, наместнику, митрополиту. Считал себя недостойным. Вообще редко-редко в алтарь заходил. Только лишь, когда скажут ковры вынести или занести, что-то подобное сделать.
Уроки батюшки Ионы не все открылись сразу, но запомнил на всю жизнь, по сей день помогают. Батюшка часто ставил в пример преподобного Кукшу, тогда ещё не прославленного в святых. Говорил: надо быть как Кукша, столько скорбей выпало на его долю, всё вытерпел, всё прошёл, Богу не изменил, и в общении с людьми всегда был простым, сердечным. Народ любил его, шёл к нему. С преподобным Кукшей батюшка встречался, от него получил благословением на монашество.
***
Не могу не упомянуть ещё об одной колоритной личности монастыря – архидиаконе Пимене. Перевели его в Одессу из Почаевской лавры, понятно – не в качестве поощрения, как раз наоборот – за какую-то провинность. Заметная внешность – рыжие волосы, из себя представительный, каким и должен быть архидиакон. Густой баритональный бас. Энергичный, подвижный. Иду с коровника, он навстречу бежит:
– Брат, – голосом, каким кличут на пожар, блажит, – трэба взять драбыну и поднять шпакивню!
И срывается с места в карьер, я следом за ним. Не знаю, что за зверь «драбына» и с чем едят «шпакивню», но бегу.
Отец Пимен несётся со всех ног, еле поспеваю. Подбегаем к здоровенной лестнице, хватаем её. Архидиакон за один конец, я за другой. Он впереди, я сзади. Летим, вот-вот от земли оторвёмся. Его пожарное нетерпение передаётся мне посредством вибрирующей лестницы. На бегу перевариваю услышанное, рисую жуткую картину падения неведомой «шпакивни» на умопомрачительную глубину. Делаю предположение: нам предстоит лезть едва не в преисподнюю за ней. Хорошо, если не тяжелая сама по себе, управиться вдвоём, а если нет… Лестница длиннющая, меня мотает из стороны в сторону, заносит на поворотах. У отца Пимнена все мысли о трагедии со «шпакивней», посему не ввёл в полётное задание поправочный коэффициент на габариты доставляемого к цели груза – лестницы – и наличие свёртков на маршруте. Приходилось время от времени притормаживать галопирующего архидиакона, дабы вписаться в очередной поворот и не очутиться в кустах. Несмотря на бешеную скачку, голова моя не утратила мыслительной функции, сделала умозаключение, что «драбына» – это есть тот самый предмет, с которым летим по аллеям монастыря, остаётся развеять туман в отношении провалившейся в тартарары «шпакивни».
Подбегаем к высоченному ореху, отец Пимен приставляет «драбыну» к стволу, быстро взбирается по ней…
Я-то думал, неведомая «шпакивня» в результате ЧП оказалась значительно ниже уровня поверхности земли, на самом деле – высоко над ней, но в положении «или-или», в любой момент может сорваться и удариться оземь…
«Шпакивня» – ни что иное как скворечник. Он висел на честном слове. Это трагическое обстоятельство и привело к переполоху, который отец Пимен устроил в монастыре… Таща «драбыну» мы пол обители распугали.
Так что мы с отцом Пименом и благородное дело совершили – спасли скворчат от падения вместе со «шпакивней», а ещё я обогатил словарный запас двумя украинскими словами, которые вписались в меня намертво.
Отец Пимен был знаменит тем, что имел феноменальную память: все службы знал наизусть. Псалтирь с любого места мог читать. По его разумению Псалтирь каждый монах должен знать наизусть.
Любую службу вёл, не заглядывая ни в какие требники, служебники. Больше такого феномена я за двадцать пять лет службы в церкви ни разу не встречал.
***
Старец Михей, как и отец Пимен, переводом попал в Одессу. Был самым возрастным насельником монастыря, шутка ли – сто два года человеку. Родился ещё в XIX веке в царствование Александра III, современник Толстого, Чехова, патриарха Тихона… Ходил с большим трудом, его или паломницы водили под руки, или послушник. Раза два меня просил помочь. В хрущёвские времена его выслали в Одессу из Троице-Сергиевой лавры. Обладал редким даром – отчитывал бесноватых. Это раздражало власть предержащих, посему отправили монаха подальше от Москвы. Занимался отчиткой в Одессе или нет – не знаю, не скажу…
При мне точно нет, совсем старенький был. Чудил, время от времени в трапезной мог взорваться ни с того ни с сего:
– Вы хотите келью мою забрать? Ждёте не дождётесь, когда умру!
Его убеждают: нет-нет, ничего подобного! Он не верит:
– Ждёте-ждёте, я знаю.
По этим истеричным выпадам, я считал, выживает человек из ума, оно и понятно – столько лет, вполне объяснимо… Оказывается, ничего подобного. Ум был вполне. Однажды батюшка Михей несказанно удивил меня. Было это перед Успением Божией Матери, отец эконом отправил меня на просфорню. Успение Богородицы – престольный праздник обители, тысячи паломников стекается в монастырь, просфор понадобится как никогда много, посему на просфорне аврал. Постоянное послушание по выпечке просфор нёс отец Аркадий, не простой монах – духовную академию окончил. Человек добрый, красивый, но исповедь, надо сказать, жёстко вёл. Было дело, я проштрафился, он мне за это триста поклонов назначил. Я по простоте душевной рассчитывал: отец Аркадий сам по себе мягкий – покаюсь ему и дело с концом, пронесёт. Ничего подобного, получил по полной. Жёсткий отец Аркадий в этом плане оказался. Грешным делом после той исповеди стал остерегаться его. Ринулся к нему, думал, человек добрый, к тому же очередь к нему коротенькая. И получил епитимию. А так по жизни ко мне хорошо относился. При встрече останавливал, проявлял неподдельный интерес, расспрашивал о моих планах, о храмах Омска. Интеллигентный человек. Но не мягкотелый. Не случайно его в девяностые годы поставили наместником Одесского Свято-Пантелимоновского монастыря, что рядом с железнодорожным вокзалом. Основан был в XIX веке греческими монахами с Афона. Когда-то в нём была Одесская семинария, но в 1961 году в хрущёвские гонения, монастырь закрыли, а семинарию перевели в Свято-Успенский монастырь. Отец Аркадий возрождал обитель.
Кроме него на профсорне подвизался отец Тит, мой земляк-сибиряк. Он в семинарии преподавал, но летом нёс послушание на просфорне. Тит родом из Красноярска. Немногословный, основательный, будто рождён для монашеской жизни. Я по натуре общительный, работали с ним на винограднике, начал расспрашивать его, откуда приехал, чем по жизни занимался? Он коротко, в двух словах сказал о себе, потом бросил:
– Прости, брат, прости, давай лучше помолимся.
Мне показалось, что-то трагическое у него в жизни произошло. Молодой, моложе меня лет на пять, и ревностный в вере. Не бука, всегда приветливо здоровался, читалось по лицу – искренне рад тебе. Уже после меня он стал архимандритом.
А тогда перед Успением Божией Матери меня и ещё двух братьев бросили на подмогу отцу Титу и отцу Аркадию. Просфрня особое место в монастыре, это и понятно – богослужебный хлеб выпекается, всего два раза удосужился я поработать там. В тот раз прихожу и, Бог ты мой, старец Михей. Причём, не дореволюционную молодость вспомнить пришёл, не в сторонке безучастно наблюдает, как братья просфоры выпекают, нет, он в свои сто два года рулит процессом – вся просфорня под ним ходит. Отцов просфорников гоняет как мальчишек. Сам помолодел, преобразился, прилив сил у него. Заставил нас, вновь прибывших, первым делом ногти остричь, дал ножницы и выгнал на улицу: быстро привести себя в порядок! Вернулись – проверил каждый палец, после чего скомандовал тщательно вымыть руки с мылом. Только что артериальное давление не отправил измерять. По его команде молитву прочитали и принялись за Богоугодное дело.
***
Всегда с радостью и благодарностью вспоминаю отца Геннадия. Держался в монастыре отшельником и молчальником. Своего рода юродство. Ходил в видавшем виде замызганном подряснике. Вместе с братией никогда не трапезничал. Он нёс послушание – содержать водопровод и канализацию в должном порядке. Посему считал, ни к чему распространять в трапезной запахи своего далёкого от тонких благоуханий хозяйства. На службу ходил чин чинарём, вымоется (баней сам заведовал), облачится в рясу… У него был друг отец Тихон, такой же старенький, они частенько пикировались. Отец Тихон увидит отца Геннадия в рясе, обязательно начнёт подначивать: «О, вырядился сантехник! А вдруг канализация прорвёт! И что тогда?» Они были полной противоположностью друг друга: отец Тихон говорун, балагур, увидит тебя и ну что-то живо рассказывать, всегда у него были в загашнике новости, истории. Вдвоём с отцом Геннадием они топили монастырскую баню, а перед этим пилили дрова на циркулярке. Иногда я вызывался помогать им. Кино было наблюдать за этой парой. Отец Тихон говорит-говорит, задаёт вопросы отцу Геннадию, сам на них отвечает, его собеседник лишь кивает головой, редко-редко удосужится уронить скупое слово. Оно и не надо отцу Тихону, его монолог без того не оскудевает.
Отца Геннадия с ранней весны, как тепло устоится, до холодов чаще можно было застать в его традиционной позе – сидящим на доске… Доска лежала прямо на земле: толстая (пятидесятка), широкая, длинная. Ноги вытянет вдоль неё, голову на грудь уронит… Сидел и дремал у стенки рядом с входом в подвал, в его мастерскую. Чего только в ней не было – верстак с тисками, газовые ключи разных номеров, самый разный инструмент ждал своего часа… Тут же склад с задвижками, заглушками, вентилями, кранами, прокладками, патрубками, паклей… Ночью молился отец Геннадий, а днём вот так, сидя в теньке, добирал сон. Батюшка Иона, бывало, также. К примеру, давим виноград, порцию сделали, ждём, пока отец Ефимий заливает сок в баки из нержавейки. В это короткое время отец Иона дремлет. Голову на грудь уронит, рука повиснет, или обопрётся о руку… Ночью молился, а днём в перерывах, если была возможность, досыпал. Часто повторял: труд и молитва – вот наши два крыла. Вечером придёшь к нему, он свечи отливает. Было у него маленькое устройство, ниточки-фитильки натягивает, воском заливает, меня при этом просил почитать из святых отцов. Научил читать по-церковнославянски. Подарил молитвослов Киево-Печерской лавры, давних времён издания, в кожаном переплёте. Подписал «На молитвенную память Виталию». Храню. Церковных книг тогда днём с огнём нельзя было купить, но ему паломники частенько приносили, дарили. Он мог тут же тебе отдать: на! Да и любую вещь в келье. Любил подарки делать.
Отца Геннадия особо уважал. И всегда спешил к нему на помощь (меня прихватывая), если у того форс-мажор – трубу прорвёт или какая другая неполадка. Тут уж дрёма с отца Геннадия слетала, как и не было, бежал к нам: выручайте, братья! И тогда лезем в колодец или подвал… Отец Геннадий указывает, что делать, какой вентиль крутить, где хомут ставить. У него сил уже не хватало. Или канализация выйдет из строя, забьётся. Шуруем проволокой, устраняя затор, возвращаем в штатное состояние столь важную для жизнедеятельности монастыря коммуникацию. Сделаем, выберемся на свет Божий с головы до ног неизвестно в чём… Идёшь мыться и думаешь, чтоб я ещё хоть раз вот так согласился…
Отец Геннадий говорили о себе: я – человек грешный, окаянный, недостойный. Но этот вечно дремлющий дедок был редким молитвенником. Я удивился, когда архимандрит отец Арсений, окончивший кроме семинарии ещё и духовную академию, будущий духовник Свято-Успенской обители, на мою жалобу о личных нестроениях сказал:
– Ты попроси отца Геннадия помолиться, и всё наладится.
Думаю: да не может быть. Но ведь наладилось.
Уверен, в том числе по его молитвам я священником стал. Пусть не сразу, но стал. Когда второй раз собрался в семинарию поступать, молился на могиле Кукши, просил старца, тогда ещё не святого, посодействовать. А также просил молитв отца Геннадия. Помню, от ректора семинарии плетусь горем убитый, тот сказал окончательное «нет», поставил шлагбаум моему обучению, иду мимо отца Геннадия, он по своему обыкновение сидел на доске.
– Что опять не получилось? – спросил.
Начал ему жаловаться:
– Отец Александр сказал, что нельзя мне.
– Бог даст, – перебил моё нытьё отец Геннадий, – будешь священником. Обязательно будешь!
И заулыбался своей неповторимо сердечной улыбкой. Мне так захотелось обнять его, до того родной человек…
Был свидетелем, из Киева приехали высокие гости из духовенства (летом в монастырь частенько приезжали серьёзные люди отдохнуть у моря), слышу, один заезжий архимандрит сетует эконому отцу Виталию, мол, так и так, бьюсь-бьюсь, а хоть ты волком вой, ничего не выходит.
– Попроси молитв отца Геннадия, – посоветовал отец эконом.
Отец Геннадий по жизни почти не разговаривал, кивнёт на твою просьбу. Или засмеётся (смех был рассыпчатый), рукой махнёт, вот и весь разговор. Постороннему могло показаться, у человека проблемы с речью. Ко мне как к внуку относился. И я к нему, как к дедушке. Не понимал тогда, не хватало ума, что это не просто водопроводчик и хороший человек, это старец. Однажды захотелось арбуза. Иду на трапезу, отец Геннадий в своей дремлющей позе на доске расположился.
– Отец Геннадий, – спрашиваю, – не подскажите, где арбуз взять? Смерть как захотелось!
Он неопределённо сказал:
– Ты приходи, приходи.
Я и не понял, услышал, нет ли о чём я ему говорил.
На следующий день иду, он голову поднял, пальцем, ни слова не говоря, показал на лавку, рядом стоящую. Я наклонился, а под лавкой в картонной коробке арбуз. Я уже забыл о вчерашнем разговоре.
Поздней осенью помогал отцу Геннадию вентили в подвал затаскивать, ну и сказал между делом: холода наступают, скоро снег пойдёт, пора на другую форму одежды переходить. Он кивнул головой. Вечером меня подзывает, в мастерскую заводит, на верстаке большой узел лежит, ремнём перевязанный. Отец Геннадий показал на него, мол, бери. Разворачиваю – шапка, пальто, ботинки тёплые моего размера, полный комплект на зиму. И туфли, да такие – только в ресторан ходить.
Пальто у себя примерил, нормальное, сунул руку во внутренний карман, а там деньги. Рублей сто. Приличная сумма по тем временам. Билет на самолёт из Омска в Одессу рублей сорок стоил. У меня искушение – что делать? Идти с ними к отцу Геннадию, или специально положил? Боялся, обидеть отца Геннадия. Ну, а вдруг, просто-напросто забыл вытащить? Что обо мне подумает? Пока я раздумывал, у меня это пальто спёрли вместе с деньгами. Не спёрли, конечно. Кто-то из паломников, видимо, перепутал, одел и уехал.
Когда пальто «ушло», признался я отцу Геннадию, деньги лежали в кармане. Он мотнул головой: такая ерунда, что и обсуждать не стоит.
Я рот раскрыл от удивления:
– Ну как же!
– Не морочь мне голову этими деньгами! – замахал руками отец Геннадий и наладил в храм: – Иди уже, скоро служба начнётся!
Этим случаем вразумил: если старец дал – бери и пользуйся и не страдай ерундой. У старца ничего случайным не бывает.
При мне трудником пришёл в монастырь Валера. Отслужил армию, отдохнул, как мы после дембеля говорили, и отправился в обитель. Друзья-однополчане кто на завод, кто в институт, а он в монастырь. Под два метра ростом. Плечи, не обхватишь. Курчавые чёрные волосы. В подряснике ходил и в здоровенных, сорок шестого размера армейских сапогах. Добродушный, общительный, улыбчивый. От послушаний не бегал, ломал работу за троих. Но была проблема. На Успение Божией Матери на трапезу вино подали. Валера на радостях, что Успенский пост закончился, решил взять повышенное послушание: за себя и за тех монахов (многие отцы проявили к вину полное равнодушие) отметить праздник. Крепко выпил. И понесло… Начал по монастырю шататься, благим матом орать, распугивая окружающих. Благочинный отец Павел, сам под стать Валере богатырь, быстро устранил возникший непорядок, урезонил дебошира. Скрутили Валеру, полотенцами связали, бросили как тюк. Я думал, ну, завтра проспится Валера и ему достанется на орехи и остальные фрукты с овощами за нарушение устава монастыря. Обязательно будет разбор полётов, как это обычно в миру бывает. Того гляди, выставят парня за ворота обители, а жаль. На другой день Валера с утра впрягся в работу, под руководством келаря отца Никона возил на тележке продукты со склада в трапезную. И тишина! Никаких разборок и вызовов на ковёр. Все сделали вид, что ничего не случилось. То есть, не осуждай брата своего, если он оступился, а молись за него.
Валера после инцидента обратился к отцу Геннадию, попросил у того молитв, чтобы избавиться от тяги к вину. Батюшка как всегда молча кивнул… Валера поступил в семинарию, окончил её, это мне матушка Мариам написала, его рукоположили в священники и отправили на приход.
***
Отец Макарий был искусным автомехаником. Ремонтировал любые марки машин. Нередко к нему со стороны пригоняли. При мне делал капремонт «Волге» профессора из Львова. Могли позвонить отцу эконому из колхоза с нижайшей просьбой – поставить «бобик» на ноги или грузовую реанимировать. Об отце Макарии знали далеко за пределами монастыря, слава шла по городу и области – есть в обители умелец, руки не просто из нужного места растут и голова светлая по железу, электрике и любой неполадке, он ремонт сделает во славу Божью. Последний критерий светские заказчики не понимали, просто знали, не за страх, а за совесть работает монах. Для меня отец Макарий – идеал труженика и порядочного человека. Всегда откликнется на твою просьбу. Я в Киев уезжал во Флоровский монастырь, пиджак понадобился. В то лето в монастырь приезжали преподаватели Киевского института культуры, познакомился с ними, пригласили в институт. Как без пиджака в культурное заведение? Мы с отцом Макарием примерно одной комплекции. Посетовал ему на отсутствие необходимого наряда. Он повёл в свою келью, открыл шкаф:
– Выбирай, какой нравится, да хоть и все бери насовсем.
Два костюма, пару пиджаков висели. Я выбрал костюм тёмно-фиолетовый и пиджак в крупную клетку. Пиджак от костюма кому-то отдал потом, узковат в подмышках был, в клетчатом пиджаке долго ходил, и в Омск в нём уехал. Носким оказался.
Поначалу, когда я приехал в монастырь, отец Макарий был послушником, звали Михаилом. Потом постриг принял. Моего возраста. Историю его прихода в монастырь не знаю, практически не говорили на житейские темы, в работе не любил разговаривать о постороннем, но меня часто призывал в помощники. Были ребята не чета мне – доки в автомобилях, но те лезли с советами, как лучше ту или иную неисправность устранить. Всезнайки мастера раздражали. В отличие от них, я работал по принципу: скажет крутить – кручу, держать – держу. И дело не стоит. Понятие капремонта у него было такое, всё равно, чья машина – знаменитого профессора, из военной части или колхозная. Ремонт, значит ремонт. Двигатель ставим на кантователь, он его переберёт от и до… Что надо заменит. В монастыре всё заготавливалось впрок, в том числе имелся богатый склад запчастей. Кузов машины грунтуем, шпаклюем, красим, причём, если мушка какая, волосинка попала – перекрашиваем. Должно быть без сучка и задоринки. Только высшее качество. Если надо укрепить раму (знал слабые места конструкции), жёсткости добавит. Или, наоборот, лишнее уберёт. Мыслил как конструктор. Где-то набивается грязь, поставит защиту.
Работал отец Макарий, не глядя на часы. Скажу:
