Сергей Николаевич Прокопьев
Попутчица Пречистой
Владыка Венедикт
Сразу после Победы Екатерина познакомилась с Василием Бороденко. Фронтовик, офицер, он остался в армии после войны. В пошивочную мастерскую военторга пришёл заказать новый китель. Работа была для Кати привычной. И полковникам шила, даже молодому форсистому генералу. Он долго крутился перед зеркалом в новом кителе, придирчиво оглядывая себя со всех сторон. Генерал был бравый, весёлый. Среднего роста, широкоплечий, со шрамом на щеке. Остался доволен работой мастера, вручил в благодарность кулёк дорогих шоколадных конфет.
– Теперь можно жениться! – подмигнул Кате. – В таком-то кителе!
– Разве генералы неженатые бывают? – прыснула Катя.
– А что генералы не люди? – хохотнул заказчик и не стал развивать деликатную тему, обратился к швеям: – Девушки-женщины, спасибо, впредь шью только у вас!
И будущему мужу понравился китель, сшитый Катей, и не только китель, заодно и мастер приглянулся. Василий пригласил Катю в кино, явился на свидание в новом кителе, а вскоре сделал предложение.
– Только с ногами у меня не полный комплект, – сказал, сжимая локоть девушки. – Ты подумай хорошо. Хожу на протезе, с палочкой. Инвалидом себя не считаю, а всё равно.
– Ну и что? – тряхнула головой Катя. – Нам и моих ног хватит!
Жить стали в военном городке, родилось у них два сына.
Катина мама, похоронив мужа, Катиного отца, перебралась в Омск, ближе к дочери. Жила отдельно от неё.
– Как хорошо, – повторяла, – хоть каждый день ходи в церковь. Отстою службу, помолюсь, причащусь и так светло на душе. Плохо без церкви жить, ой как плохо. Мы ведь когда переселились в Новопокровку, десять лет были без церкви. Ходили в Баженово. Не любили нас баженовские. Были они хозяевами всех угодий в округе, а тут чужаки понаехали. Косились на нас в церкви. А с отцом твоим по дороге из церкви сговорились. Пообещал чуть ли не на следующий день заслать сватов. А я возьми и скажи: «Засылай, там видно будет!» Долго мне вспоминал… Как только церковь у нас открылась, стал батюшке помогать… Его и звали в селе «церковный». Как я молилась, когда его в тридцать седьмом арестовали… Но вернулся мой Тихон Максимович, вернулся…
Вздыхая, говорила дочери, без храма жить нельзя, на что та всякий раз получала ответ:
– Некогда, мама.
– Так-то оно так, Катя, да ведь сама подумай, детки у тебя, муж здоровьем не блещет, потому и надо ходить в храм. Всю жизнь за вас молюсь. Ты в Омск уехала, особо молилась, а за отца, когда на японскую забрали в 1904-м. Одна женщина посоветовала в Киево-Печерскую лавру отправить деньги на постоянную монашескую молитву. Я как раз шитьём три рубля заработала, хорошие тогда деньги, подумала и отправила в Киев, а мне оттуда иконку Тихвинской Божией Матери прислали. Ту самую, что у меня. Живым отец вернулся. Как же без молитвы, Катя.
– Да я ещё молодая, вот на пенсию пойду.
– Такое не откладывается, – говорила, укоризненно качая головой, и в который раз наказывала дочери. – Умру я, батюшку отпеть пригласи, на девять дней закажи панихиду и на сорок обязательно. Помоги, доченька, душе моей грешной. И поминай меня с отцом. Записки подавай. В родительские дни панихиды заказывай. Ты теперь должна молиться. Отец умер, я после него одна за всех живых и упокоившихся молилась, после меня твоя пора. Возьми за правило, не от случая к случаю… Тебе уже без малого сорок, сыновья растут, Вася твой здоровьем не блещет… Как тут без Бога…
– Мама, живи, – дежурно говорила Екатерина, – что ты раньше времени заводишь такие разговоры.
– А «Тихвинскую», – доченька, – положи мне в гроб, как хоронить будешь.
Так наказывала мама. В Омске тогда служили всего в двух храмах – Николо-Казанской церкви да Крестовоздвиженском соборе. Евфимия Захаровна и в тот, и в другой ходила. В Крестовоздвиженский ездила на трамвае, а то и пешком.
– Мама, зачем пешком? – спросит, бывало, Екатерина. – Сама жалуешься на ноги.
– И ногами помолюсь, доченька. Куда мне спешить. У нас с Курском губернии люди ходили в паломничество аж в Киев. Бабушка моя ходила. Были такие, в Иерусалим ездили. А я час какой-то иду всего. Молитовки читаю по дороге.
Однажды мама принесла из церкви дочери иконку. Экономя на трамвае, подкопила денег и купила образок. Небольшой, в два спичечных коробка.
Екатерина взяла образок, поднесла к глазам и воскликнула:
– Мама, я эту женщину где-то видела.
– Спаси тебя Господь, доченька, это Матерь Божья. Заступница наша.
– Не знаю, Матерь Божья или кто, я видела это лицо.
– Упрямая ты у меня. Где ты могла Царицу Небесную видеть?
– Видела, видела!
– Спаси тебя Господи.
Иконку Екатерина принесла домой и положила в шкаф, в дальний угол под постельное бельё.
Евфимия Захаровна лелеяла надежду, дочь станет ходить в церковь, поэтому рассказывала ей о батюшках, своих знакомых, с кем общалась в храме. С восторгом поведала о новом епископе, владыке Венедикте. Нравилось в нём всё – и статность, и голос, и строгость. Круто взялся за дела в епархии. Поменял настоятелей и в одном, и в другом храме. Даже клирос в соборе стал петь лучше, тот же самый, но старается. Апостол и Евангелие читают на службе без спешки и скороговорки, как часто случалось в последнее время. И вся служба проходит торжественно, красиво.
– Ты знаешь, – говорила дочери, – у него и литургия длиннее, и всенощные, а я время не замечаю. Так бы молилась и молилась. Повезло нам, Катя, с епископом. Временно пока поставили, дай-то Бог, чтобы постоянно остался.
Три раза владыка Венедикт временно возглавлял Омскую и Тюменскую епархию, в тот свой первый раз дольше всего.
Да властям не потрафил. Им надо было, чтобы сидел архипастырь тихохонько в своём углу, носа лишний раз в епархии не казал, ублажал старушек службой по воскресеньям да и дело с концом, а он развил бурную деятельность. И храмы ему новые подавай, по епархии без конца ездит, а это ведь агитация и пропаганда, идущая вразрез с государственным атеизмом.
Местные власти в конечном итоге, добились, чтобы Священный Синод убрал его. Незадолго до смерти Евфимии Захаровны отправили владыку на покой. Родители епископа были из Омска, сам родился и до девятнадцати лет жил в Омске, в тридцатых годах, будучи иеромонахом, служил в омских церквях, и после войны служил, поэтому остался в родном городе.
Второй раз возглавит владыка Венедикт Омскую и Тюменскую кафедру в мае 1958 года, это уже после смерти Евфимии Захаровны. Тогда-то Екатерина впервые увидит своего будущего духовного отца. Наказ матери она помнила, после похорон стала заходить в церковь. Иной раз на минутку забежит, лишь записки подать, как обещала маме, иной – на службе постоит.
В тот год на Вознесение Господне пошла на литургию в Крестовоздвиженский собор и попала на архиерейскую службу. Владыка Венедикт торжественный, красивый прошёл с кадилом в полуметре от неё. Сердце в волнении забилось, буря чувств охватила, вспомнила мамины восторженные слова о владыке, и наставление новой знакомой Елизаветы: «Епископы – это апостолы Божьи». Плохо понимала, что такое апостолы. Вообще не понимала, но раз они Божьи, значит великие люди. И вот такой человек прошёл рядом. Когда после службы владыка выйдет из алтаря, направляясь к выходу, а прихожане встанут коридором, давая ему дорогу, Екатерина окажется в первом ряду. Владыка благословит её, коснувшись головы. И снова ухнет сердце в радостном волнении.
Не знала Екатерина, что пройдёт время, владыка будет приходить к ней в гости, пить чай, она сошьёт ему подрясник.
Незадолго до смерти мама познакомила Екатерину с Елизаветой, прихожанкой Крестовоздвиженского собора. Елизавета была старше Екатерины на десять лет.
– Я сколько помню себя, – говорила Елизавета, – столько в церковь хожу. С мамой, сёстрами. Как же нам без церкви?
Елизавета всегда тепло отзывалась о Евфимии Захаровне:
– Катичка, какой молитвенницей у тебя мама была! Мне далеко до неё! Думаю, шага без Бога не ступала!
Елизавета была человеком рассудительным, основательным.
Екатерина всякий раз любовалась, глядя ей вслед. Елизавета не сказать, что была высокой, но казалась таковой – статная, широкой кости, прямая спина, шаг уверенный. Она и в церкви стояла твёрдо, отрешённо от окружающего. Мужа давно похоронила, с войны вернулся израненным, недолго и пожил. Было у Елизаветы двое детей, сын и дочь. Любила повторять: «Христос посреди нас, Он хранит меня и вас».
Приходя в церковь на службу, Екатерина искала глазами Елизавету, если та была в храме, вставала подле. Рядом с Елизаветой чувствовала себя уверенней. Елизавета пресекала праздные разговоры в церкви, стояла молча, лишь после службы, по дороге домой, они могли вдоволь наговориться, и то, если в этот день Елизавета не причащалась.
Одевалась Елизавета в церковь строго и празднично.
– В лучшее надо одеваться, – говорила, – ты к Богу идёшь. Это, Катичка, не забывай. Ты у нас и в будничном красавица, но будничное не для церкви.
Екатерина, будучи швеёй, одевалась не абы как. Следила за нарядами. И всё же слова Елизаветы не пропустила мимо ушей. Как идти в церковь, тщательно подбирала наряд. Из дорогой английской шерсти сшила тёмно-синюю длинную юбку, к ней жакет с длинным рукавом. Она и Елизавете не один раз шила, когда сдружились.
Елизавета говорила:
– Нам надо молиться, чтобы владыку Венедикта оставили. А то такая чехарда. За полтора года три епископа сменились. К одному не успеешь привыкнуть, другой… Владыка Венедикт наш земляк, его отец в Знаменской церкви до войны был настоятелем. И сам владыка, будучи иеромонахом, служил до войны в Знаменской. А ещё в храмах во имя преподобного Михаила Клопского и Свято-Михайловском. Я его по тем временам помню. Хороший был батюшка, очень хороший. Слава Богу, жив остался, тоже в тридцать седьмом арестовали. Тогда многих священников забирали и расстреливали… В Омске, в Таре, по деревням… Его, слава Богу, перед войной освободили, а тут и война треклятая, на фронт призвали. С войны демобилизовался по ранению, его поставили настоятелем Николо-Казанского храма. Мой Витя ещё воевал. Как мы радовались, я рядом с храмом жила, на танковом заводе работала. С год игумен Венедикт был настоятелем, а потом забрали его, сделали благочинным по омским церквям, стал в Крестовоздвиженском служить. А в начале сорок шестого уехал на Дальний Восток, епископом стал.
Плохо ли хорошо молились омичи, да всего-то два месяца управлял делами епархии владыка Венедикт в тот раз, в июле 1958-го, после праздника Петра и Павла, его снова отправят на покой. Омские власти внесли его в чёрный список, как неугодного, несговорчивого, самочинного архиерея.
Тем не менее епископа Венедикта и в третий раз поставят на Омско-Тюменскую кафедру. Случиться это в памятное время, когда Юрий Алексеевич Гагарин в космос полетел. Буквально на третий день после этого. Страна бурлила, только и разговоров: Гагарин полетел! Гагарин в космосе побывал! Екатерина через несколько дней после полёта столкнулась с Елизаветой на улице Ленина, шла по мосту через Омку, тогда ещё железный мост стоял. День ясный, ближе к вечеру, солнце на другой берег Иртыша перевалило, ветер вдоль Омки втекает в город с запахами весны. Екатерина идёт в сторону Партизанской улицы, а навстречу Елизавета. Она с Крестовоздвиженского собора, со службы шла, была Великая Пятница.
Остановились, обнялись. Елизавета, сияя лицом, сообщила:
– Катичка, радость-то какая – владыку Венедикта снова нам поставили. Первым делом за настоятелей взялся. Знает наших священников, как облупленных, прости меня Господи. Ставит тех, кто службы не сокращает, служит по чину, а не так, лишь бы урок отвести. Радио и телевизор убрал из епархиального управления. Чтоб духу не было этой заразе. Ты в церковь-то ходишь, Катичка? Давно тебя не видела.
– На Благовещение была, на Вербное не получилось.
– На Пасху приходи в собор! Владыка будет служить. Приходи, Катичка! Выше этого праздника нет. Мама твоя говорила: «Ночную не отстоишь на Рождество Христово, Пасху Господню и праздник не праздник!» Так оно и есть. Приходи! Теперь владыка часто будет служить. В прошлые разы неделями служил. И в Крестовоздвиженском, и в Николо-Казанском.
За год до этого Екатерина сделала для себя открытие, о котором боялась кому-то сказать. Даже Елизавете. В будний день зашла в Крестовоздвиженский собор. Остановилось у иконы великомученика целителя Пантелеимона, перекрестилась и не успела прочитать молитву, которой ещё мама научила: «Святый угодник Божий, целитель Пантелимон, моли Бога о нас», – и приложиться к иконе, как услышала за спиной:
– Святые обязательно ходят по земле! Как же не ходят – спускаются с Неба и ходят!
Разговаривали две женщины.
– Никола Угодник скольким людям по молитвам являлся.
– Я думала, они только на небе Бога молятся за нас!
– Нет-нет. В Почаевской лавре есть мощи святого Иова Почаевского, у него каждые полгода тапочки меняют, изнашивает!
«Это была Богородица!» – жаром догадки обдало Екатерину.
Конечно, Богородица! Старинная одежда, красивое, очень красивое лицо… А босые ноги белые, словно шли не касаясь земли…
Открытие обрадовало и напугало. Она чуть было не повернулась к женщинам, не сказала: «И Богородица ходит по земле! Меня дезертиры должны были убить. Богородица отвела беду. Шла со мной от Тамбовки до свёртка на Преображеновку… Час ходьбы»
Едва сдержалась от нахлынувших эмоций. Скажи, подумают: сумасшедшая. Она и сама так бы решила, будь на месте этих женщин.
Дома открыла шкаф, сунула руку под стопку постельного белья, достала подаренный мамой образок «Владимирской». Конечно, это Она! В голову пришла мысль: «Скажу батюшке на исповеди!» Тут же перебила другая мысль: «Зачем? Кто поверит – Богородица запросто ходит по деревням».
Елизавете тоже не решилась сказать.
Третье и последнее управление владыкой Венедиктом Омской и Тюменской епархией совпала с новыми гонениями на церковь. Хрущёв после полёта Гагарина в космос стал козырять убийственным атеистическим аргументом: Гагарин-де в космос летал, Бога там не видал. Потрясая кулаком, обещал через десять лет показать по телевизору последнего попа. Остальных разгонит, упразднит, одного оставит для торжественной демонстрации миллионам телезрителей. Не возить его в клетке по городам и весям, когда можно разом всем в телевизоре показать: любуйтесь, граждане: вот она последняя обезвреженная порция дурмана и опиума. Неоднократно повторял с трибун о полёте Гагарина и отсутствии в космических пространствах Бога.
Говорят, однажды Гагарин обронит в узком кругу: Бога-то я не видел, зато Он меня видел. Это документально не зафиксировано, зато запротоколированы слова Гагарина, произнесённые на пленуме ЦК по воспитанию молодёжи, где он предложил восстановить храм Христа Спасителя, как памятник воинской славы. Молодые люди, которые идут защищать Родину, должны знать героическое прошлое страны.
Ещё имеются свидетельства, на торжественный приём в кремле, устроенном пламенным безбожником Хрущёвым по случаю триумфального полёта Гагарина, был приглашён и патриарх Алексий I. И вдруг в этом высшем атеистическом коллективе, к патриарху в поклоне подошла женщина под благословение. Кто? Что? Откуда просочилось мракобесие? Оказалось, мама Гагарина. Отлегло от сердца у партийных руководителей, перепуганных затесавшимся лазутчиком в их ряды. Если мать-старушка, это ладно, это ничего, что взять с тёмной женщины?
Через два месяца, после того как владыка Венедикт займёт кафедру Омско-Тюменской епархии, в июле «космического» 1961-го, на Священном Синоде под давлением власти, исполняющей, прежде всего, волю неистового Никиты Сергеевича, будет принято новое положение о приходском управлении. По нему священников вязали по рукам и ногам, лишали последних прав по экономическому управлению церкви, права передавались исполнительным тройкам, в составе коих были староста, его помощник и казначей. Дескать, духовенство должно отвечать только за духовную жизнь прихода. По логике вещей, главный в церкви кто? Тот, кто в ответе за всё. Значит, настоятель. А вот уже и не главный. Другие вместо него командуют в стенах храма.
Владыка Венедикт не слишком подчинился новому порядку, старался экономические вожжи епархии держать в своих руках, не отдавая всё на откуп исполнительным тройкам, чем вызывал бешеный гнев управляющего церквей области. В Москву летели реляции с жалобами и требованиями убрать самочинного епископа. Более того – вышли с предложением епархию Омско-Тюменскую расформировать, поделив её территорию между Новосибирской и Свердловской епархиями. Нет епархии – нет проблем. Атеистическая Москва не настолько была наивна, быстро раскусила омичей: какие вы, однако, сибирские валенки, хитромудрые! А кто будет выполнять волю вождя о попе с номером «последний» для показа по телевизору? Нет уж, нет уж – работайте в данном направлении, не перекладывайте на других.
Епархию не упразднили, но по епископу Венедикту заставили Священный Синод принять в июне 1962 года решение по окончательной отправке непокорного владыки на покой. Было тому всего шестьдесят два года.
Проживая в Омске, отставной архиерей мог богослужения совершать только по разрешению уполномоченного по церквям. Даже не правящего архиерея, а уполномоченного.
Екатерина постепенно стала своей в приходе Крестовоздвиженского собора. Кто-то из женщин, зная, что она отличная швея, посоветовал её в этом качестве диакону, тому надо было сшить подрясник. Екатерина никогда подрясники не шила, но непривычного для себя заказа не испугалась. Быстро скроила церковный наряд, наживулила, принесла на примерку диакону, разговор зашёл о владыке Венедикте, диакон его хорошо знал и тут же вспомнил случай из бытности владыки епископом Омским и Тюменским.
– Служим мы с ним всенощную, – начал оживлённо рассказывать, – час, другой, третий, я уже и счёт времени потерял, долго служим. Из алтаря зачем-то выходу, а церковь пустая. Никого. Вернулся в алтарь, на часы украдкой, чтобы владыка не увидел, глянул. Не любил он это. А уж посторонние разговоры в алтаре – ни-ни. Так отчитает, навсегда запомнишь. Глянул на часы, свят-свят-свят – дело к одиннадцати идёт. После полиелея начал расходиться народ, владыка помазание совершил, они и потянулись на выход – поздно. А тут и вовсе в храме ни души. Шутка ли, шестой час служба идёт. Я насмелился подойти к владыке… Мне что-то домой надо было, матушке своей обещал. «Владыка, – говорю, – а никого уже нет в храме». Не знаю, на что я надеялся, понимал прекрасно, не заторопится после моих слов, но сказал. «Они семейные, у них дети, заботы домашние, – владыка мне говорит, – а нам с тобой надо молиться Богу».
Никогда владыка службы не сокращал и не жаловал священников, которые грешили этим. В связи с этим однажды ввёл Екатерину в смущение. Здесь следует сказать, не один раз вспомнит Екатерина за долгую жизнь слова матери, которые та скажет девочке Кате, крутящей ручку швейной машинки:
– Ты, Катя, должна обязательно научиться шить и кроить. Для девушки, женщины это большое подспорье.
Разве познакомилась бы с владыкой, не будь искусной швеёй. Елизавета хорошо знала родную сестру владыки, Любовь Васильевну. Брат Елизаветы работал в артели рыбаков, снабжал сестру рыбой, она в свою очередь носила Любовь Васильевне. Принесла однажды, разговорилась, Любовь Васильевна и скажи, что подрясник у владыки поизносился. Елизавета тут же вспомнила Екатерину. Через пару дней Екатерина сняла мерку с владыки, а через неделю принесла готовое шитьё.
Вскоре после этого Екатерина идёт на вечернюю службу в Крестовоздвиженский собор. В руке авоська, в ней пирожки в большой миске, кухонным полотенцем укутанные. Слышит, кто-то окликнул её, повернулась, владыка Венедикт. Екатерина благословение взяла. Владыка аппетитный дух от свежих пирожков услышал и говорит: «Этому, поди, несёшь?» И называет иерея, которого не любил за короткие службы. На покое владыка на священников административно влиять не мог, но эмоции не скрывал в адрес нерадивых. Екатерина засмущалась и вправду несла стряпню названному священнику.
После смерти епископа Екатерина говорила:
– Бог сподобил радости быть духовным чадом владыки. Не ровня ему, малограмотная, а он – епископ. В тюрьме сидел, гонения за Господа Бога претерпел, а держался как с сестрой, письма писал, наставлял по-отечески.
В последние годы жизни владыка часто бывал у Екатерины дома. Жил он в затворе. В письме Екатерине напишет: «Как архиерей неукоснительно совершаю положенные службы дома. А под праздничные и воскресные дни келейно же совершаю уставные службы, и предаваться в такие дни мирским удовольствиям не позволяю, опасаясь гнева Божия». Жил он с Любовью Васильевной в частном доме. Екатерина в тот раз сшила в подарок владыке рубаху, принесла, владыка пригласил за стол, и за разговором гостья простодушно и от всего сердца пригласила владыку к себе:
– Владыка, приходите к нам, в ванной помыться, Любовь Васильевна постираться может. Вода горячая есть, стиральная машина есть. Приходите-приходите.
Надо сказать, в те годы шло бурное строительство новых жилмассивов, люди массово переселялись из частного сектора в благоустроенные дома, на фоне этого возник такой социальный феномен, повсеместно распространившийся. Новосёлы звали к себе родственников, друзей, дабы те самолично насладились цивилизацией – в ванной помылись, а то и постирушки устроили. Воды горячей-холодной не жалко для хороших людей. Тогда о счётчиках на воду слыхом не слыхивали, лей сколько душе угодно. И ведь запросто ходили в гости с мочалками и полотенцами, а то и с тюками грязного белья.
Владыка приглашение принял. В отношении стирки – нет, «в баньку», так он говорил, стал ходить. Банным днём у владыки обычно считался понедельник. Не каждый понедельник, но довольно часто вечером приезжал к Екатерине. Жила она с мужем в городке Нефтяников, на Проспекте Мира, рядом с парком Советского района. Ездил владыка «в баньку» с сестрой Любовью Васильевной на автобусе или троллейбусе.
