Сергей Николаевич Прокопьев
Женсовет из украинского Причерноморья
Леночкина беременность
Гром среди ясного дня грянул в декабре. Небо над южным городом, несмотря на зиму, было по-мартовски ультрамариновым. Магазины готовились к Новому году, скорее всего, бесснежному. Несколько раз белая крупа посыпала землю и тут же таяла. Улицы с голыми деревьями были по-весеннему прозрачны.
На фоне природной идиллии разразился гром: вдруг выяснилось – Леночка, дочь Ангелины Ивановны, в положении. Ангелина Ивановна, вся в слезах, поделилась бедой с Клавой… Через пару часов, после серии перекрёстных звонков, картина грехопадения и создавшегося после него положения предстала перед женсоветом во всех своих безрадостных красках.
Гимназия давно осталась позади. Отгремел выпускной, отволновался женсовет за деток на вступительных экзаменах в институты и университеты. Однако узы, связывающие женсовет, не ослабли. По воскресеньям встречались в церкви, в среднем раз в месяц после литургии шли к кому-нибудь на чай.
Леночку любили все. Те из них, у кого росли сыновья (Татьяна Николаевна, Диана-мисс Петровна, Людмила Ивановна), мечтали о такой невестке. Нам чаще бросаются в глаза девицы, употребляющие пиво из горлышка, у коих легко слетает с красивых губ, пропахших сигаретами, крепкое словцо, но, к счастью, имеются другие. Ангелина Ивановна удивлялась: дочь незаметно освоила премудрости домашнего хозяйства. Маме некогда было учить: работа и ещё раз с утра до вечера работа. Растила дочь с пятилетнего возраста одна. Лена варить, стряпать, шить сама научилась. Умная, домашняя девушка. Поступила в столичный университет. И вдруг гром с беременностью на четвёртом курсе. Первым делом Ангелина Ивановна пресекла все мысли, свои и дочери, о прерывании беременности: «Ни за что не возьмём этот грех на себя! Будешь рожать!»
И поехала на разговор с отцом будущего ребёнка. Леночкин сокурсник не стал отказываться и вилять «я не я и хата не моя», но твёрдо сказал, что он не готов к семейной жизни, уговора такого не было, мало ли? Ну встречались и что? Лично ему надо делать карьеру, в сентябре едет на годичную стажировку в Лондон. Леночка тоже не школьница, следовало бы думать. Ангелина Ивановна пыталась достучаться до души парня, до его сознания – ребёнок будет расти без отца. Однако ничем пронять не могла.
Женщины собрались у Ангелины Ивановны сразу, как она вернулась с неудачных переговоров. Женсовет готов был стереть нашкодившего юнца в порошок. «Гад прыщавый, – шумела Клава, – задушу своими руками! Как так можно?! От такой девушки отказаться!» Ангелина Ивановна, рисуя портрет отца ребёнка, развивающегося в утробе Леночки, заметила, что его лицо чистым не назовёшь. Клава тут же заклеймила его «гадом прыщавым». Иначе не называла. Много нелицеприятного прозвучало в адрес папаши-отказника от членов женсовета: подонок, скотина, мизинца Леночки не стоит, ему ещё воздастся! Женсовет негодовал, возмущался, кипел желанием отмщения. Накал градуса поднялся к самой точке кипения, когда вышла из своей комнаты Леночка. Она направлялась на кухню. Диана Петровна остановила вопросом:
– Леночка, подожди. А ты хоть любишь его?
Леночка остановилась, повернула голову к женсовету, широко раскрытые серые глаза заплаканы, в них растерянность (конечно, слышала бурное собрание):
– Люблю, – тихо произнесла.
И проследовала на кухню.
В комнате повисло молчание. Тихое «люблю» продолжало звучать в сердце каждого члена женсовета. Отношение к отцу ребёнка вот так вот сразу не изменилось, но больше убийственное «прыщавый гад» не произносилось вслух.
Позже при восстановлении последовательности событий так и не удалось определить, кто же первый подал идею связаться с отцом объекта любви Леночки, со свёкром в больших кавычках. Мысль прозвучала в лифте, тут же подхвачена и одобрена. И все посмотрели с надеждой на Татьяну Николаевну. Кому как не журналисту справиться с такой задачей.
Снова в нашем повествовании появляется персона из руководящих работников высокого ранга. Причём во второй раз – мэр. Не того города, в котором проживал женсовет, – соседнего. У мэра был сын, он стал причиной Леночкиной беременности.
Татьяна Николаевна начала операцию прямолинейно, надеясь, а вдруг. Позвонила в пресс-службу мэра с просьбой о встрече на предмет интервью. Деловым тоном представилась киевским журналистом, попросила телефон интервьюируемого, чтобы договориться лично. Лобовой ход не прошёл.
Не пробившись сквозь официальную стену, Татьяна Николаевна задействовала человеческий фактор в лице подружек Леночки по группе, с кем та делила общежитский хлеб. Нарисовала помощницам схему добычи нужной информации. Одним отвлечь объект под названием Виктор, так именовался виновник беременности, в то время как другим тайно завладеть сотовым телефоном будущего отца и в списке контактов найти строчку «папа».
Девчонки провели операцию блестяще. Женская солидарность не подвела. Пока одни мило чирикали с сокурсником, другие выудили у него сотовый, и в пару секунд искомые цифры отсканировали прелестными глазками.
Татьяна Николаевна сообщила женсовету о факте добычи информации. Женщины опять воспылали гневом. Хотели тут же звонить с угрозами мэру. Дескать, держись, дорогуша! Это тебе просто так не сойдёт и не пройдёт! Обесчестить порядочную девочку! Бросить с ребёнком! Что это за сына вы воспитали?! Да мы такое вам обоим устроим! Раззвоним на весь белый свет! Так подпортим мэрское реноме – не обрадуешься! На следующие выборы вытащим на свет всю эту грязную историю. Не отмоешься! Людмила Ивановна сильно ругалась, даже непечатные слова проскальзывали в её пламенных репликах. Полина стучала кулачком по столу: «Надо задать ему перцу под хвост! Пусть воздействует на сынка-пакостника!» Клава снова вытащила на свет своё убийственное «прыщавый гад»: «Это же надо ухитриться воспитать такого прыщавого гада! Не знаю, как вы, я буду не я, если не наеду на папашу, такой же, наверное, гад!»
Татьяне Николаевне с трудом удалось убедить, что наехать дело нехитрое, следует действовать тоньше. Слукавила, заветные цифры телефона Леночкиного «свёкра» никому не дала, дескать, записан в книжке, что оставила на работе. Подружки в порыве праведного гнева могли испортить задуманное.
Косточки мэру женсовет коллективно мыл в воскресенье, в понедельник Татьяна Николаевна приступила к самой важной фазе операции. Играть она решила открыто. И отнюдь не с жаждой мщения. Начала с молитвы Николе Чудотворцу, призвала его на помощь, перекрестилась и позвонила. Не с мобильного. Всё просчитала: объект, увидев незнакомый номер, может запросто сбросить вызов, а там и сим-карту сменить… Позвонила со стационарного. Татьяна Николаевна работала тогда в пресс-службе Центра социальных программ, оттуда и позвонила. Представилась. Назвала тему разговора: «Хочу переговорить по поводу вашего сына и его будущего ребёнка. Если вы не готовы к разговору прямо сейчас, буду ждать вашего звонка по этому телефону». Татьяна Николаевна просчитала: ему нужно навести справки о собеседнике, учреждении, откуда звонят.
Мэр ответил неопределённо:
– Хорошо, – и положил трубку.
Татьяна Николаевна открыла акафист Николаю Чудотворцу, прочитала его один раз, второй… Сердце учащённо билось, из головы не выходил вопрос: позвонит – не позвонит? Звонок раздался через два часа и сорок минут. Что интересно, никто в этот интервал не вспомнил про телефон, что стоял перед Татьяной Николаевной. Никто. Наконец, аппарат грянул. Сердце у Татьяны Николаевны сорвалось в галоп… Первое, что спросил мэр:
– Как вы достали мой телефон? Сотовая компания не могла дать!
– Было непросто, – ответила Татьяна Николаевна, – но я журналист и, говорят, неплохой.
Она постаралась с ходу взять нить разговора в свои руки.
– Звонок мой частный, – начала, – никто меня не просил. Мой сын учился с Леной, хорошо знаю её с первого класса и её маму, хотела бы поговорить с вами. Допускаю, даже уверена, вы многое видите в искажённом свете. Я, мама двух сыновей, представила, что у меня скоро родится внук или внучка, а я мало того, что никак не участвую, даже толком не знаю об этом факте. Поставила себя на ваше место…
– Я знаю, – коротко прозвучало в трубке. – Виктор мне рассказал о беременности этой особы…
– Раз вы знаете, и решение, которое он озвучил маме Леночки, не только его, но и ваше, то я спокойна, – сказала Татьяна Николаевна.
Ей показалось по интонации, по манере ведения разговора, что тема незапланированного внука или внучки не была для мэра проходной – где-то у него болело. Значит, не всё потеряно. Татьяна Николаевна добавила:
– Можете не опасаться и не менять сим-карту вашего сотового, вас никто не будет беспокоить звонками. Это одно. Что касается ребёнка, у родителей Лены достаточно финансов и связей, поднять его.
– Я публичный человек, – заговорил мэр, – многие хотят со мной породниться. Девки сами подкладываются под сына, желая попасть в нашу семью.
Татьяна Николаевна искренне возмутилась:
– Как вы можете так говорить, совершенно не зная Леночку. Это домашний ребёнок. Могу назвать как минимум с десяток семей, которые хотели бы видеть её невесткой. Сама была бы счастлива, хоть старшего за неё отдать, хоть младшего… Вы глубоко ошибаетесь, думая, что это ход с дальним прицелом, и Леночка цинично, рассчётливо пошла на беременность…
У мэра были свои козыри.
– Мне неведомо, насколько эта женщина соответствует вашей характеристике «домашний ребёнок», но её мама сектантка. Я, знаете ли, сектантов насмотрелся. Не по телепередачам имею представление, что это за семя-племя. Одни откровенно зомбированные, другие такую иезуитскую политику ведут.
Снова Татьяне Николаевне не пришлось играть удивление. Но попридержала язык с резким обличением информаторов мэра.
– Сведения у вас не совсем точные, более того – совершенно неверные! Ангелина Ивановна, как все нормальные славяне, православная. Как, наверное, и вы. Ходит в благословенную церковь Московского патриархата, прихожанка храма в честь Рождества Пресвятой Богородицы, почти каждое воскресенье бывает на службе. Это легко проверить. Её там все знают, от священников до бабулек в церковной лавке.
Всё-таки не удержалась Татьяна Николаевна, тонко язвительно намекнула, дескать, можете провести расследование.
– Но ведь папа у этой девицы – нерусь!
Так и сказал, несмотря на свой статус, требующий политкорректности. Татьяну Николаевну этот довод не смутил.
– Да, у Леночкиного папы мама русская, а папа татарин. Но не простой. У него дед был муллой. А он ведущий хирург нашего города, известное имя. Наведите справки. К нему на приём попасть, надо иметь три или четыре связи.
Татьяне Николаевне так и хотелось сказать: «Вам кто-то наляпал всякой ерунды, вы приняли за чистую монету и с этим живёте».
– И прошу вас лично, – требовательно раздалось в трубке, в голосе зазвучала начальственная сталь, – раз уж вы принимаете такое участие в данном вопросе, передайте матери этой особы: не надо на Виктора давить!
– Повторяю, никто меня не просил и никто не знает, что я звоню, – сказала Татьяна Николаевна. – Сыну вашему тоже никто звонить не будет. Повторюсь: у Леночкиных родственников и денег достаточно, и связей. Ими решено – Леночка будет рожать, ребёнка поднимут. Ни в чём он не будет нуждаться. И Леночке не дадут ни нервничать, ни беспокоиться. Если вы в свою очередь приняли решение дистанцироваться от вашего внука, не беспокойтесь, он в надёжных руках. Леночка вам не позвонит, родители её – тем более. А ребёнок вырастет хорошим человеком, будьте уверены. Вам не будет за него стыдно…
Не прошло и недели после разговора с мэром, перебирая на телефоне «контакты» (для памяти Татьяна Николаевна записала мэра в сотовый), наткнулась на номер с именем Леонид Витальевич, подумала: что за человек? Посчитала, что-то незначительное, проходное по работе и удалила, память телефона была переполнена. Номер, который с таким трудом достала, легко стёрла.
И не вспомнила о нём.
Четвёртое авторское отступление
В каждую мою поездку на Украину сходились за столом с мужем двоюродной племянницы Толей. Украинец из украинского села на Николаевщине. Заслуживает уважения уже тем, что, когда тяжело заболела жена, и врачи ничем помочь не смогли, не опустил руки, начал активно вести поиски нетрадиционного лечения. Много чего перепробовал знахарского и шарлатанского, а потом кто-то посоветовал съездить к старцу Ионе в Одессу. Так он, совершенно далёкий от церкви человек, начал путь к православию. Среди многочисленных знакомых и родственников могу от силы назвать три православные семьи. Одна из них – племянницы. Дети выросли воцерковленными, Толя много лет помогал батюшке в алтаре.
Начинали с Толей трапезничать, соблюдая все каноны, совершив, как полагается, молитву, перекрестив яства и питие. Правда, всякий раз грешили, отодвигая в самые дальние уголки памяти истину: «пьяницы Царствия Божия не наследуют». Ударяли по вину в соответствии с принципом «гулять так гулять». Не было встречи, чтобы Толя не вышел на больную для него тему – маниакальное стремление галичан подмять Украину под себя. Приводил слова гетмана Скоропадского, что галичане живут объедками с немецкого и польского столов, нет ничего высокого, своего, на пять слов в их языке четыре – польского или немецкого происхождения. И всё это, взятое с чужого плеча, хотят подсунуть всей Украине, при этом отказаться от великого, что в науке, литературе и музыке создали совместными усилиями великороссы и украинцы.
Мне заводиться не хотелось, я благодушествовал. Как правило, мы сидели на открытой веранде, с великолепным видом на окрестности. Я знал их с детства, в этом доме жил мой родной дядя Ваня. С Толей мы будто находились на капитанском мостике океанского лайнера. Огород шёл под уклон, заканчивался невысоким забором, сложенным из битого серого от времени ракушечника. Сразу за забором начинался крутой спуск в широченную балку, футбольное поле выглядело на ней маленькой заплаткой. Дальним краем балка упиралась в село, оно забирало вверх к величественному храму, обегало его и шло дальше. Село утопало в зелени яблонь, вишен, абрикосов. Южным колоритом смотрелись среди садов крыши под красной черепицей. Такого в родной моей Сибири не увидишь. Золотые купола церкви венчали высокие кресты. Под их сенью через дорогу от церкви стоял невидимый отсюда дом прадедушки и прабабушки по маме.
Хотелось сидеть в созерцательном настроении, любоваться догорающим над селом вечером, пить потихоньку вино, вплывать в тёплую темноту южной ночи. Но Толя горячился, не мог он спокойно рассуждать об агрессивном отношении к его родной Украине галичан. На что я говорил: как хорошо, что святой Александр Невский в своё время не поддался на уговоры папских посланников, не пошёл под защиту Европы, сверхмудро решив, что лучше унижаться перед тогда ещё язычниками татаро-монголами, чем пускать в свои пределы христиан-католиков. Даниил Галицкий, искренний радетель православия, в отличие от Невского купился на посулы братьев во Христе, пошёл под их защиту, в результате получилась Галиция, которая и Польшей не стала, и от Руси оторвалась навсегда. Для Польши галичане вот уже почти восемь веков недохристиане, которых и на порог-то пускать не стоит. Как тут не вспомнить слова Тараса Бульбы: «Ну, и что тебе дали, сынку, твои ляхи?» Бандере было на чём строить свою политику ненависти, она, во-первых, именно на поляков была направлена, потом уже на «советы» обратилась. И те, и другие мешали галичанам верховодить, а так хотелось, да бодливой корове Бог рога не зря не даёт.
Я говорил Толе, что когда-то в студенческой молодости, будучи на практике в Прибалтике, открыл для себя простую истину: есть государственные нации, а другим не дано это качество. Почему? Толстовский Платон Каратаев говорил: «Не нашим умом, а Божьим судом». Но гордыня человеческая не хочет примириться с таким раскладом. Она раздувает комплекс неполноценности, гнилость диавола проникает в душу. Негосударственная нация по ходу передела мира может получить государственность, но всё одно комплекс у отдельных её представителей, наиболее рьяных и горячих, останется. Как проще всего возвыситься в своих глазах? Диавол подскажет: за счёт унижения другого. Нередко это выглядит: «Ай, Моська! знать она сильна, что лает на Слона!» А враг человечества смеётся – подтолкнул к злобе, змеиному шипу.
Это произошло года за четыре до войны на Украине. Я отдыхал в Николаеве, в один день раздался телефонный звонок – пригласили на презентацию выставки картин. Где наших только нет, среди николаевских художников нашлись сибиряки-земляки (даже отыскали общих знакомых в Омске), от них и получил приглашение. Галерея маленькая, картин, может, на двадцать, но уютная, со своей атмосферой. Живёт за счёт меценатства местного предпринимателя. Рядом с галереей его кафе. Туда он пригласил художников и их гостей после презентации «на бокал сухого вина». Лет пятидесяти крупный мужчина, с хорошей русской речью, объездил всю Европу. С трудом скрывал неприязнь, узнав, что я из Сибири, русский писатель. Не мог не принизить Россию, дескать, все её победы, всё её величие – за счёт украинцев, не мог не вспомнить добрым словом Степана Бандеру, только что «Слава Украине!» не воскликнул. Бесполезно было доказывать – любовь к своей родине, к своей нации невозможна за счёт ненависти к другой. Это уже не любовь…
Толя пошёл в погреб. Чёрного бархата южная ночь накрыла окрестности. Балка лежала в густой темноте – ни огонька, а за ней в селе кое-где в окнах горел свет. По огороду пробежала кошка, залаяла у соседей собака. Аппетитно запахло арбузом, Толя принёс из погреба и начал резать крупными скибками (так здесь говорят). В Сибири выпивают под чай, мы выпили под арбуз. Вкусное вино, вкусный арбуз… Я пребывал во вседовольном настроении, а Толя не мог остановиться, говорил с болью, что в православную церковь Московского патриархата на Украине проникают антирусские настроения. Есть батюшки, особенно те, что с Западной Украины («западэнцы»), которые симпатизируют недружественной политике галичан. На что я философствовал, вспоминая обновленцев. В тридцатые годы прошлого века отцы церкви шли не только в лагеря и на мучения, сотни и сотни пошли в обновленческую церковь. Да не угоден был Господу Богу такой модернизм. Как ни поддерживало государство с его карательными органами обновленцев, как ни старалось увести верующих в безблагодатную, полностью подконтрольную власти церковь, а ничего не вышло. На всё воля Божья.
– Толя, – говорил я, – среди двенадцати апостолов, что выбрал Иисус Христос, один оказался предателем. Святые отцы говорят, что эта пропорция актуальна во все времена.
– Но почему мои дети, говорящие на русском языке, не изучают русский язык в школе? Весь мир говорит о великой русской литературе девятнадцатого века, а нам она не нужна!
– Думаешь, в наших школах сильно нужна, – успокаивал Толю. – Все нынешние обновленцы одним миром мазаны.
Толя горячился:
– Но ведь не может так бесконечно продолжаться. Они ненавидят нас!
– Толя, есть святые отцы, которые не исключают, что человечество войдёт в Царствие Божие без ужаса апокалипсиса, но ты же видишь, что мир неуклонно катится к концу света, сам себя толкает в спину.
Не могли мы тогда предположить, что очередная репетиция апокалипсиса развернётся в каких-то пяти часах езды на машине от этой веранды: «сушки», «миги» полетят над Толиным домом бомбить Донецк и Луганск, Славянск и Первомайск. Пилоты ВВС Украины, среди них украинцы и русские, запросто направят ракеты на братьев-славян.
