Сергей Николаевич Прокопьев
Женсовет из украинского Причерноморья
Третье авторское отступление
Семнадцатого июля сбили над Украиной малазийский пассажирский лайнер. В то утро, проснувшись, дал себе установку – до ужина не включать телевизор. Сестра уехала к внукам, я остался один. За окном стояло московское пекло, отгородился от него, задёрнув тяжёлые шторы. Включил кондиционер. Редко когда удаётся вот так оказаться «в башне из слоновой кости». Молчат телефоны, мало кто знает мой московский номер сотового, сестра живёт без Интернета. Ты свободен от невидимых, закабаляющих ниточек, ничто не выбивает из рабочего состояния.
Телевизор включил, разогревая ужин… Новость придавила, обескуражила. В голове застучали вопросы: что? Почему? Ополченцы, охотясь за «сушками», ошиблись? Переключаю с программы на программу. Нет – ПЗРК на таких высотах не работает. Неужели чудовищная, дьявольская инсценировка? Вспомнилась судебная история. Желая подставить соседа, его недоброжелатель убил ни в чём не повинного человека, окровавленный труп ночью подложил во двор односельчанину, рядом бросил орудие убийства – топор, который украл у соседа заранее. Масштабы с самолётом другие, но суть та же. Не один, без малого триста ни в чём не повинных людей подброшены. При этом инсценировщики выстраивают картину так, чтобы большая часть деревни, коей является весь наш земной шарик, тыкала пальцем: он убил, он!
Неужели так силён диавол, так может вывернуть здравый смысл?
Листаю книгу святогорского старца Паисия: «Диавол обладает не силой, а злобой и ненавистью. Всесильна любовь Божия… что бы ни делал диавол – в итоге он всё равно обломает себе зубы о крае-угольный камень – Христа… Помните Ирода? Он убил четырнадцать тысяч младенцев и пополнил небесное воинство четырнадцатью тысячами ангелов… Диавол обломал себе зубы!»
Таня-Клава – поздний ребёнок, отец – фронтовик. После войны много лет колесил по большим стройкам. Тогда их называли всесоюзными. Страна возводила гидроэлектростанции, металлургические и химические комбинаты… На строительстве Каракумского канала Клавиному отцу пришёлся по вкусу туркменский головной убор – тюбетейка. С той поры, как повернёт солнце на летнее тепло, щеголял только в этом восточном головном уборе. Клава в школе, был детский грех, стеснялась папу. Во-первых, заметно старше остальных родителей, едва не дедушка, во-вторых, чудаковатый, взять ту же тюбетейку. Зато на День Победы гордилась отцом. Он доставал из шкафа пиджак с орденами и медалями, шёл на митинг, а потом любил гулять по Лиманскому району. Обязательно с дочерью. Ей нравилось, незнакомые люди подходили к отцу, поздравляли с Днём Победы, дарили цветы. В последние годы отец 9 Мая обязательно прикалывал к лацкану георгиевскую ленточку: «У меня дед по маме, Андрей Ильич, был Георгиевским кавалером».
Похоронив отца, Клава завела традицию – на День Победы ехала к нему на кладбище, крепила к рябине, что свешивала ветви над памятником, георгиевскую ленточку. Не изменила себе и когда киевский пробандеровский майдан крикнул «ату» символу славы русского оружия. Георгиевские ленточки приводили в бешенство майдановцев, так на красную звёздочку советских солдат реагировали когда-то бандеровцы… В 2014-м на День Победы Клава взяла с собой на кладбище Татьяну Николаевну. Та встала поодаль от Клавиных родных могилок, в случае чего – предупредить подругу. Клава привязала ленточку к ветке рябины, расправила. Отец и мать лежали каждый под своим гранитным памятником. На портрете матери выражение лица менялось. Иногда казалось – сердится. В другой раз смотрела на дочь ободряюще ласково. Клава долго выбирала фотографию на памятник отцу. Сразу отвергла официальные портреты, на других, где был естественным, обязательно красовался в тюбетейке. Можно сказать случайно наткнулась на снимок, лежал среди бумаг, который сделал однажды знакомый газетчик. Отец с орденами, улыбающийся родной улыбкой. Тогда ещё георгиевскую ленточку не носил…
Клава позвонила Татьяне Николаевне поздно вечером: «Слушай, они ведь могут из-за ленточки сломать памятник, папа ещё и с орденами…» На следующее утро подруги помчались к могилкам. Памятник стоял на месте, ветку с ленточкой раскачивал ветер… Клава пошла на кладбище в Троицкую поминальную субботу, порядком выгоревшая на жарком солнце георгиевская ленточка всё так же ловила порывы ветра… До мёртвых защитники новых символов пока не добрались.
С Вадимом Негатуровым мы познакомились на православном сайте «Омилия». Он написал тёплые слова о моём рассказе. Меня разобрало любопытство, зашёл на страничку Вадима, с радостью узнал – мы земляки, если за точку отсчёта брать Николаев. Негатуров – одессит, поэт, прозаик. «Я – Православный, – представлялся он на страничке. – Сочинял стихи всегда, сколько себя помню. Но это были разовые экспромты, тексты по редкому вдохновению: как говорят, «для себя и друзей»… После определенных личных духовных событий, произошедших в 2008 году и связанных с Почаевской лаврой, стал относиться к стихотворному делу весьма серьёзно, последовательно и трепетно…»
На фотографии мужчина лет пятидесяти, вдали за его спиной синеет море. Во взгляде мудрость, и в то же время в глазах читалось детское восприятие мира. Восторженное и светлое, когда кажется, что миром правит любовь, а тучи в небе скоротечны и временны. Было что-то подкупающее и располагающее в его лице. Подумалось, а ведь мы можем встретиться с ним в его удивительной Одессе. От Николаева каких-то сто двадцать километров. Бог даст, увидимся… Вскоре Негатуров опубликовал на сайте «Марш Куликова поля» с пояснением, что на площади Куликово поле в Одессе собираются антимайдановцы, люди, мыслящие категориями Русского мира. В стихах была мужская, победная сила. Рефрен «Русичи, вперёд…» соединял в одну рать воинов Димитрия Донского и тех, кто сегодня отстаивал православие от его вечных ненавистников.
Русичи, вперёд! Русичи, вперёд!
Сокрушим орду поганой нечисти!
Предки отстояли Русь! А нынче – наш черёд
доказать любовь свою к Отечеству!
Делом доказать любовь к Отечеству!
Кровью доказать любовь к Отечеству!
Жизнью доказать любовь к Отечеству!
Поздравил Негатурова с удачей, пожелал найти хорошего композитора. Вадим ответил, что музыка в предварительной аранжировке уже есть, несколько лет плодотворно сотрудничает с композитором из Санкт-Петербурга Григорием Солодченко, совместно написано несколько песен.
Век Интернета уплотнил мир, сблизил расстояния, стихи одессита песенно зазвучали благодаря питерцу. Вскоре получил от Негатурова ещё один добрый отзыв о моём рассказе. Тот рассказ писался трудно. Приходилось заставлять себя, благо упрямства не занимать. Героиня рассказа – женщина с непростым путём к Богу. Вадим написал: «Здорово получилось… До слёз тронуло, тема, в некотором смысле, лично оказалась близкой…» Его слова удивили, казалось бы, я говорил о женской судьбе. Захотелось спросить: «В чём созвучие с моим персонажем?» Но посчитал нетактичным задавать подобный слишком личный вопрос. Это случилось в самом начале апреля, в Великий пост.
Двадцать девятое апреля выдалось для меня суматошным и утомительным. Вернулся домой поздно, в последней степени усталости, решил посмотреть в Интернете почту и лечь спать пораньше. На своей страничке в «Омилии» обнаружил письмо Негатурова, в коем была ссылка на запись «Марш Куликова поля». И тоже деталь: Вадим не просто дал ссылку, он прочитал ещё один мой рассказ и написал греющие душу автора слова: «А Вы, Сергей, замечательный рассказчик! Детали не «передержаны», но в то же время хорошо учтены! Про ныряние в прорубь – ваще класс!!!)))» Тронуло дружеское «ваще». Я ответил, что послушаю запись марша обязательно. Отложил поначалу на утро, сил никаких не было. Всё же не удержался, отсутствием любопытства не страдаю, включил запись – раз, другой, третий. Марш тревожил, брал за сердце энергией слова, пламенной актуальностью, ёмким призывом «Русичи, вперёд!». Спать расхотелось. Написал Вадиму, что марш – это ещё один воин Куликова поля, воин, который стоит роты, полка. Он ответил: «Спасибо на добром слове». И сообщил: «1–9 мая ждём очень серьёзных и тяжёлых событий…»
Я попросил его быть осторожным, написал, что нынешним летом мне, судя по всему, не удастся съездить в Николаев. А так хочется на Украину. Он ответил оптимистично: приезжайте обязательно, не надо ничего опасаться, мы победим! Я пожелал Вадиму и его соратникам победы: «Орду поганой нечисти надо гнать в свои пределы».
На майские праздники выпадало четыре дня выходных, планировал плотно поработать над новыми рассказами. Первого числа отсыпался, приходил в себя, второго к вечеру обрёл нужный ритм, телевизор не включал, но краем уха, гуляя вечером, услышал о разгоне митинга в Одессе. Сразу вспомнился Вадим, как он там? Третьего проснулся рано, свежим, отмобилизованным. Первым делом решил написать Вадиму, спросить, как дела? Зашёл на его страничку, и ударила страшная весть: «В Доме профсоюзов погиб Вадим Негатуров, скончался от ожогов в реанимации… Вечная память!»
Навернулись слёзы. Я будто потерял близкого человека.
Включил телевизор. События на Украине как никогда показали, что мы живём в каком-то фантастическом мире, всё мгновенно фиксируется на множество камер и облетает земной шар. Реально горящий Дом профсоюзов, срываются с карниза не каскадёры, на асфальт прыгают обычные горожане, за их спинами пламя. Весёлые девушки в центре города (не на Дерибасовской ли?) в открытую, как на сцене, готовят коктейль Молотова, разливают жидкость по бутылкам. Беснующая толпа гонит в ловушку Дома профсоюзов «колорадов», тех, кто вышел в тот день с георгиевскими ленточками. Самодовольный, стреляющий из пистолета по окнам Дома профсоюзов мордатый в бронежилете мужик. Снова и снова он выцеливает, стреляет по людям, которые открывают окна, выбираются на карниз… Рожа довольная – сегодня всё разрешено, людей можно стрелять, как кроликов… Через наэлектризованную жуткой охотой толпу ползёт вырвавшийся из огня молодой парень, мальчишка, его в остервенении бьют ногами, стараясь попасть в голову – добить, уничтожить…
Одиннадцатого сентября 2001 года, когда в башни Всемирного центра врезáлись самолёты, удивлялся мгновенному фиксированию событий… Вот лайнер, огромный многотонный «боинг» стремительно идёт на сближение со зданием, удар неотвратим, махина вминается и пронзает стекло, бетон, железо… Всё, как в фильме ужасов, телекамеры снимают с разных точек. Я вижу трагедию, пусть не в режиме реального времени, но всего через какой-то час. В Нью-Йорке ещё начало дня, в Омске поздний вечер. В новостных программах снова и снова рушатся башни-близнецы, взметаются к небу клубы пыли…
Мы читали о заживо сожжённых жителях Хатыни в книгах. В художественных фильмах хатынцев-актёров жгли каратели-артисты. «Одесскую Хатынь» документально снимали десятки людей – профессионалы и любители, журналисты и зеваки, спецорганы и действующие лица. Обескураживающая реальность. Ненависть, безумное злорадство, звероподобный оскал, опьянение вседозволенностью. Где-то за кадром с иезуитской улыбочкой те, кто режиссировал вакханалию. Мысленным взором ты видишь их физиономии, в последнее время они часто мелькали на телеэкране.
Всматриваюсь в одесские кадры, вдруг промелькнёт Вадим…
«Русичи, вперёд!», – провозгласил воин Куликова поля и погиб на нём с иконами, которые охранял в тот день… Русичи вышли с георгиевскими лентами, их ждали с битами, зажигательной смесью, пистолетами, автоматами, отравляющим газом…
В православной Одессе, мимо православных храмов, мимо тысяч оцепеневших православных гнали на казнь сотни христиан…
С небоскрёбов заморских, от схроновых нор
ядом стелется мрак сатанинский,
чтобы Русь отравить, чтоб посеять раздор
меж славян в их соборном единстве.
Но врага, будь он даже хоть дьявола злей,
на Руси ждут с терпеньем суровым
Сталинград и Полтава, и доблесть Полей
Бородинского и Куликова!
Одесса! С детства для меня город-мечта. Романтическая, солнечная мечта. Всего-то раза три-четыре побывал в Одессе, утром приезжал из Николаева, вечером – обратно. Но каждая из тех встреч незабываемая… Первый раз ездили с мамой в конце шестидесятых… Знойный август, солнечное марево над морем, оно огромное, притягивающее… Забавно – долго плутали с мамой в поисках Потёмкинской лестницы… Потом гуляли в центре по Дерибасовской, соседним улицам. Везде чувствовал близость моря. Где бы ни находились, точно знал: море сзади, море слева, идём в сторону моря. Величественный собор, мне показалось, мама захотела войти в него… Но я скривил лицо, как же – комсомолец, почти отличник… Перед войной, в 1940-м, мама собралась поступать в Одесское медицинское училище, но родители не отпустили – не на что было учить. Второй раз ездил в Одессу с будущей женой Ириной в семьдесят пятом году… Пронзительный апрельский день – летящий, тёплый. Синим парусом натянуто небо, море покрыто сверкающими на солнце волнами. Но это с высокого берега они прекрасно-безобидны. Летели в Одессу по воде на «Метеоре». До Херсона летели, а потом ползли. Поднялась волна, против которой подводные крылья «Метеора» бессильны, он лёг на брюхо, началась болтанка, сопровождаемая морской болезнью. Но ступили на землю великого города, и забылся дискомфорт путешествия. Бушевала весна. Ветви деревьев, наполненные новой жизнью, вот-вот должны были выстрелить листвой, а пока беспечный ветер беспрепятственно гулял по улицам.
Неповторимый, удивительнейший город… Как и вся Украина.
***
Не могу не сделать эту вставку. Повесть была закончена, «запросилась в жизнь», для начала – на православный сайт «Омилия». Уже собрался разместить среди других своих рассказов, да в последний момент решил – пусть немного отлежится. Шёл октябрь, а в середине ноября появилась надежда книжного варианта. Вернулся к тексту, кое-что подшлифовал (не зря тормозил себя). Читая строки об Одессе, снова принялся с удовольствием воскрешать в памяти картины её улиц, и вдруг внимание сосредоточилось на мимолётной встрече с городом. Ранее не придавал эпизоду особого значения. Случилось это в августе 1991-го. Что-то помешало купить билеты в Омск на самолёт, поэтому с сыновьями-школьниками, Андреем и Костей, уезжал на поезде «Одесса–Новосибирск». Удобно, без всяких пересадок. Приехали в Одессу часа за два до посадки. Томясь в ожидании, пошёл погулять по близлежащим к вокзалу улицам. Набрёл на приметное отдельно стоящее здание. Да что там приметное – помпезное, грандиозное, постройки пятидесятых или шестидесятых годов. Если представить ситуацию, ты оказываешься в совершенно незнакомом городе и первым видишь такое здание, сам собою напросится однозначный вывод – город высокого полёта. Столичного. Явно на две или три ступеньки бери выше, чем тот же Николаев. День воскресный. Высоченные дубовые двери с массивными ручками закрыты. Площадь перед зданием пустынна. На небе ни облачка, в вышине хозяйничает солнце. Зной изгнал одесситов с улиц, добрая часть (это мы отметили на подъезде к городу) преодолевала жару на пляжах. У здания, по границе площади высокие раскидистые ухоженные деревья. Не отметил – платаны или каштаны. Тёмно-зелёная листва отбрасывает спасительную тень… В памяти открылась эта картина, и вдруг подумал: случайно, не Дом ли это профсоюзов? Не к нему ли выходил тогда? Что-то похожее есть. Тут же отбросил мысль, с чего бы на окраине, у вокзала, быть центру профсоюзной жизни? Сказался когда-то засевший во мне стереотип: вокзал должен обязательно стоять на приличном расстоянии от центра города. Так обстоит дело в моём родном Ачинске, так было в Казани, где прошла студенческая молодость, в Омске вокзал – практически окраина. Всё же написал «в женсовет», обратился по электронной почте к Татьяне Николаевне. Так и так, в Одессе в нескольких минутах ходьбы от вокзала величественное административное здание, что могло быть в нём в советское время? Получаю ответ: «Дом профсоюзов недалеко от вокзала». Полез в Интернет. Вокзал в Одессе вовсе даже не на ок-раине. Вот так совершенно случайно побывал на Куликовом поле за много-много лет до страшного второго мая. А случайно ли?
Но вернёмся к женсовету.
