Сергей Николаевич Прокопьев
Иго во благо
Глава двадцать первая
Бари
Перед майскими праздниками подходит ко мне дизайнер Катя Сажина и предлагает съездить в Италию на выставку. В Милане ежегодно проводится огромная выставка мебели, раз в два года посвящена исключительно кухням. 2008-й был как раз «кухонный».
Катя начинала в нашем салоне дизайнером. Быстро выросла. Её хорошо знали в головной фирме в Москве и ценили. Не один раз ездила в столицу на учёбу. Поднаторела и решила пойти в самостоятельное плавание. Средств не хватало, предложила мне выступить соучредителем, мы на пару открыли дизайн-студию по интерьеру. Заправляла делами Катя, я подключался, если кто-то хотел её развести. Были такие. Причём, люди вроде бы серьёзные. Жена одного спортсмена, чемпиона мира, затеяла судебную тяжбу, надеялась срубить деньжат по лёгкому. Пришлось вмешаться, притянуть хорошего адвоката и пресечь поползновения. Одним словом, крышевал. У меня были связи, немалый опыт в данной скользкой теме.
Два года с Катей мы соучредительствовали, потом уступил ей свою долю, не моё это. Она хорошо развернулась, дизайн-студия сейчас в числе маститых в городе. Кроме этого виповский магазинчик у Кати. Хваткая женщина.
В ту весну я страшно вымотался, ехать в Милан не хотелось. Катя заграницу ни разу не сподобилась съездить, одна не решалась. После Португалии мне, конечно, любая заграница была нипочём.
– Александр Иванович, поехали, – просила, – ну, пожалуйста! Это ведь не прогуляться, для пользы дела.
То, что для пользы, не сомневался, но хоть убей – не было никакого желания мотаться по аэропортам, гостиницам. Катя настаивала. И вдруг меня осенило: Италия – это ведь Бари, мощи Николая Чудотворца.
– С одним условием, – говорю, – если предварительно заедем в Бари и поклонимся святителю Николаю Мирликийскому.
– Конечно, – Катя на всё согласна, – заедем!
Тогда не представлял, какое расстояние от Бари до Милана. Оно оказалось неблизким, едва не через всю Италию – час на самолёте.
В Милан Катя не зря рвалась, много та поездка дала ей, заметно пошла в гору. Заключила пару-тройку серьёзных договоров, наладила контакты с несколькими фирмами. На себе почувствовала пользу таких мероприятий, после чего начала посылать своих девчонок-дизайнеров в ту же Италию, Испанию.
Стоит отметить казусный факт. На выставке я выглядел, как три тополя на Плющихе. В соответствии с прогнозом погоды взял с собой белый костюм. Недешёвый, надо сказать, костюмчик. Не в секонд-хенд покупал. На мне отлично сидел. На выставке ни единого человека в белом. Строгий стиль – мужчины в синем, чёрном…
Кроме белого костюма, был ещё один пассаж. Выставка необъятная, неохватная, просто огромная. Мизерная вероятность знакомого встретить. Заходим в первый зал, слышу:
– Александр Иванович, здравствуй.
Оборачиваюсь, наш генеральный директор, он же владелец головной фирмы с сестрой, та занималась шкафами, креслами.
Понятно, что у него созрело в голове: ага, ушлый омич тайком от него что-то затевает, вместе с дизайнером Катей. Они не знали, что Катя уже в салоне не работает.
Формально ко мне докопаться нельзя было. Уезжая в Милан, отправил в головной офис заявление на отпуск – неделя у меня как раз оставалась. Командировочные расходы от нашей с Катей дизайн-студии.
Скажу честно, почувствовал себя школяром, застуканным родителями за неприглядным занятием – тащил из буфета конфеты, от него спрятанные. Невразумительное что-то промямлил генеральному. Тот с серьёзным видом покивал головой, будто моё присутствие на выставке рядовой факт. Больше с ним не сталкивались в Милане.
Но до выставки были в Бари. Прилетели туда во второй половине дня, в гостинице разместились. Катя предложила в первый вечер просто погулять, храм отложить на следующий день.
Для меня никаких вариантов не существовало.
– Катя, – говорю, – это не обсуждается – только храм!
Нас предупредили, у итальянцев есть небезобидное развлечение – мотоциклисты вырывают сумочки у прохожих. Пролетает впритык с тобой и одним движением лишают туриста-ротозея барсетки, сумки, дамской сумочки. Само собой, не ради молодецкой забавы, безвозвратно.
Я ухо остро на улице держал. Катю вёл, чтобы между ней и возможным мотоциклистом-циркачом самому находиться.
Не предоставил возможность байкерам нас обворовать. Зато другие специалисты нашлись. Не в этот вечер.
На церковь святого Николая вышли не сразу. Нам сказали, что она в старом городе. Пошли пешком, это довольно далеко от гостиницы. Храмов в старом городе много. Португальский и итальянский пусть в чём-то и схожи, но мой португальский не такого уровня, чтобы беседу вести. С трудом, но нашли. Храм непривычной для нашего глаза архитектуры – базилика. Один главный вход был закрыт, мы попали сначала в верхний храм. Смотрю, а где рака с мощами? На фотографиях, что видел, другой интерьер. Спросил, оказывается, есть ещё подвальное помещение – крипта. Спустились – вот они мощи. Справа от них католический придел был, слева – православный. Народу никого. Хорошо.
Катя минут десять походила, шепчет:
– Александр Иванович, пойду а? Погуляю.
Предупредил, чтобы не ротозейничала, сумку крепко при себе держала на случай ушлых мотоциклистов.
Мы прилетели в Бари двадцатого мая, на следующий день, говорили, православный батюшка должен был вечером служить под праздник весеннего Николы. Предлагали остаться, но надо было на выставку.
Что удивило – рака с мощами отделена решёткой. Конкретной, массивной решёткой. Не приложиться к раке, не постоять на коленях рядом с мощами. Только когда литургия служится, после неё открывают и можно приложиться.
Помню, владыка, митрополит Феодосий, рассказывая в духовном училище о паломничество в Бари, возмущался, что Николая Угодника за решётку поместили.
– Как заключённого держат, – не мог владыка согласиться с такой постановкой вопроса в отношении великого святого.
Связано «заключение» с вороватостью потомков великих ромеев. Не только сумочки на улицах выхватывают. Поэтому церковные власти мощи святителя от греха подальше за решётку упрятали. Крестоносцы в своё время не побоялись Божьей кары, плюс к материальным ценностям, награбленным в Византии, прихватили с собой в Европу мощи Николая Чудотворца. Но Божьим Промыслом дальше Бари увезти не смогли. С тех средневековых пор воровства меньше не стало, исключать нельзя появление охотников ещё раз умыкнуть святыню.
Я оставался в церкви до самого закрытия. Стоял, молился. Просил у Николая Чудотворца молитв к Богу. Просил его помощи.
На следующее утро поднялся пораньше и снова отправился к Николаю Угоднику. Уезжали во второй половине дня, хотел подольше побыть рядом с мощами чудотворца.
Катя отправилась по магазинам.
– Катя, – пытался вразумить её, – ты что до Милана не можешь потерпеть? Там магазинов куда больше. Купишь, что надо. Тут святой из святых – Николай Чудотворец! Когда ещё сподобит Господь попасть в Бари! Используй Богом данный случай!
Не уговорил. Сказала, мол, ей одного раза достаточно. Вчера ведь посмотрела церковь, что ещё?
Она искренне считала себя верующей.
– Меня в детстве крестили? Крестили! – говорила уверенно. – Крестик ношу? Ношу.
Тут же добавляла:
– Почти всегда.
Могла снять, если не гармонировал с бусами или другой бижутерией.
С гордостью сообщала, что из настоящих старообрядцев. Насколько понял, на бабушке всё старообрядчество семьи закончилось. Мама в церковь не ходила, Катя тоже. И всё же хочется верить: придёт её время. Уже хорошо, с уважением относится к церкви.
Пытался её вразумлять, хотя удавалось не очень. Имел место следующий случай в период открытия дизайн-студии. Купили мы трёхкомнатную квартиру в центре города, по Катиному проекту интерьер оформили, денег не пожалели. Стильно получилось. Катя летала от радости и первая предложила:
– Надо батюшку пригласить, помещение освятить.
Договорился с отцом Николаем. С ним я учился в духовном училище, он не один раз был у нас в салоне. Освящал его, было дело – соборовал Катиного отца. Того в шестьдесят три года парализовало. Мы были хорошо знакомы. Два раза в год я устраивал для нашего предприятия выезды за город – зимой и летом. Тайком от головной фирмы. Одного человека оставлял в салоне на телефоне. На случай звонка из Москвы была заготовлена легенда: в помещении отключено электричество на весь день, директор всех отпустил. Летом мы, «отключив электричество», ездили на озера Данилово или Линёво, зимой – в какой-нибудь дом отдыха. За счёт фирмы. Работникам разрешалось брать родственников, с последних брали по пятьдесят процентов стоимости путёвки. Катя ездила с отцом и матерью. Так с ними познакомился. Отец, известный в городе художник, воцерковлённым не был, однако на отдыхе заводил со мной разговоры о Боге. Думаю, поживи ещё, обратился бы к Господу…
Когда с батюшкой Николаем пришли его соборовать, он так обрадовался:
– О, мои ангелы приехали, мои ангелы приехали.
Несколько раз повторил «мои ангелы».
Измождённый перенесённым ударом лежал, но я был уверен – выкарабкается. Люди старше его переживают по два-три инсульта. Парализован был на левую сторону, правая рука слабая, медленно и старательно накладывал ею на себя крест. Хотел, жить…
– Мы ещё повоюем, – сказал на прощанье…
Через две недели после соборования Катя звонит: «Папа умер».
Отец Николай отпевал.
Приехав освящать дизайн-студию, отец Николай первым делом поставил две иконки в красном углу – Спасителя и Богородицу. После освящения Катя накрыла стол. Чай, фрукты. В едином стиле сервировка – заварной чайник, чашечки, ваза. Всё продумано. Красиво, что там говорить.
Батюшка, прежде чем к чаю приступить, икону Божьей Матери в свой кофр положил, на икону Спасителя показал:
– Это подарок вашему салону.
Катя счастливая, горела созданием салона, каждую деталь оформления на десять раз продумала. То и дело бегала ко мне советоваться. Скажу:
– Катя, ну какой из меня советчик? У тебя вон какая голова светлая да умная, а я что?
– Как же, Александр Иванович, это же наше совместное дело.
Сбылась её давняя мечта, салон готов, чин освящение совершён.
Батюшка Николай дарит икону Спасителя.
Катя спрашивает:
– А это кто?
Отец Николай удивлённо мотнул головой:
– Не понял? Вы о ком?
– Ну, какой святой?
Я готов был сквозь землю провалиться.
– Катя, – говорю, – это Иисус Христос.
Такая наша Катя, поэтому в Бари магазины для неё представляли более живой интерес, чем Николай Чудотворец, его мощи.
Купила очки, кошелёк, сумочку. Спрашивала меня:
– Правда, стильные вещи?
В её вкусе сомнений никогда не было. Из себя не красавица. Зато до мельчайших деталей всё продумано: макияж, платья, кофточки, юбочки, шляпки. Сама шьёт, поэтому одежда исключительно эксклюзивная. Эффектно всегда смотрится. Окончила институт сервиса. Они там все эксклюзивные. Однажды смотрю, сканирует фото из семейного альбома. Институтский раздел переводит в цифру. Меня любопытство взяло, начал смотреть, и попал на свадебные фото, кого-то из однокашниц замуж выдают.
– Это что, – спрашиваю, – ряженые? Второй день свадьбы?
– Александр Иванович, вы как скажете. Какие ряженые? Это мы в загсе.
Понятно, все из себя модельеры, все портнихи, все выпендрёжницы.
– Катя, – говорю, – а вот интересно, как бы твои сокурсницы выглядели, если бы ряжеными нарядились на второй день?
Что говорить, с Катей отлично работалось. Везло мне в жизни на интересных и хороших людей.
Утром в церкви святителя Николая службы не было. Молился я долго, не постыжусь – до мокроты в глазах. Был вымотан своими проблемами, связью с Мариной, от которой устал и которую не мог преодолеть, разорвать, прекратить. На какое-то время замирал, уткнувшись в пол лбом, и твердил про себя одно: «Помоги! Помоги! Помоги!»
В отель вернулся к обеду. Катя разбирала покупки.
В Бари купили с ней чемоданы с замочками. Маленькие навесные замочки. Откуда нам знать, что аэропортовские работники багаж пассажиров чистят на раз, не в смысле – тряпочками протирают, а запускают в него шаловливые руки. Тем паче замочки на чемоданах – одно название. Про итальянских мотоциклистов, которые лихо сумки у прохожих выхватывают, предупредили, о багажных воришках ни слова никто не сказал. На Катином чемодане замочек открыли и всё, что сверху лежало, она как раз сверху разместила, что в Бари приобрела – очки стильные, кошелёк, сумочку – умыкнули. Ничего из Бари не привезла. Вот так.
Твёрдо верю: Николай Угодник услышал меня. Был у него девятнадцатого и двадцатого мая, накануне Николы летнего, после этого зов к Марине, тяга, которую не мог преодолеть более десяти лет, стали угасать. Несколько раз встречались после Бари, больше по инерции. Приходило осознание – мы совершенно разные люди, по взглядам, устремлениям. Чужой по духу человек. Как можно так напиться, что в течение десяти лет не протрезветь?
На Николу Зимнего, девятнадцатого декабря, окончательно созрел и отрубил – всё!
Накануне увидел маму во сне. Ругала за связь с Мариной, за семейный разлад, а в окончании сказал: «Так будет до пенсии».
Что до пенсии, не понял. Епитимия? Скорби? Что-то помешало расслышать последнюю мамину фразу.
Марину просто забыл. Будто не со мной было.
Если вдуматься, столько лет, столько сил бездарно потрачено. Насколько силён враг, если ты слаб, не просвещён, ориентирован на прихоти тела, идёшь по пути удовольствий, и даже не стараешься совладать с собой, включить голову.
Что теперь говорить. После Бари многое стало меняться. Безболезненно отпали какие-то друзья, знакомые (не счесть их было!), даже родственники, с кем когда-то было интересно общаться, сидеть за одним столом. Сейчас из друзей ограничился только братьями во Христе.
Выше рассказывал, как привёз из Бари батюшке Савве миро с мощей Николая угодника. Он при мне сразу всю бутылочку выпил. С рук и лица рожа после этого сошла, на ноге, оставалась до самой батюшкиной смерти.
Глава двадцать вторая
Смерть батюшки
Двадцать четвёртого декабря у батюшки был день рождения, юбилей – девяносто лет. Поздно вечером, раньше не получилось, поехал к нему с поздравлением, по дороге купил букет цветов – девять шикарных хризантем. Получилось согласно пословице: поспешишь – людей насмешишь. Перед светофором в меня въехала «Нива». До батюшкиного дома оставалось рукой подать – километра два… И вот – вызывай комиссаров, жди… За час явно не управиться. Без того времени в обрез, только-только успевал к батюшке – дальше будет поздно, ему отдыхать надо.
Посмотрел на результат столкновения. Вмятина заметная. Парень из «Нивы» с ноги на ногу переминается. Молодой, лет двадцать с виду, понимает – виноват, и ничего тут не попишешь.
– Ладно, – говорю, – некогда мне. Впредь будь внимательнее.
Парень обрадовался, тоже куда-то торопился.
Нас, духовных чад, собралось у батюшки в тот день человек двадцать. Заполнили его домик под завязку. Батюшка говорил мало, запомнилось его наставление: «Молитесь вместе, трудитесь, держитесь друг друга, ересям не поддавайтесь». Ещё попросил тридцатого декабря, в воскресенье, приехать в Красный яр в церковь, где он продолжал быть настоятелем, хотя служил там в последнее время редко. Тяжело ему было.
Тридцатого декабря на литургию в Красный яр собралось нас как никогда много. Работать ездили человек пять-шесть, больше и не надо было, в праздники человек пятнадцать-двадцать набиралось, здесь восемь машин полностью заполненных приехало.
Батюшка отслужил литургию, после неё пили в трапезной чай. За окнами щедро светило солнце.
Батюшка выглядел уставшим, молча смотрел на нас и улыбался. Его не беспокоили вопросами и расспросами. Понимали – не тот момент. Улыбка солнечная, всех на свете любящая. Седая борода, седые длинные волосы…
Вместе с нами уехал в Омск, а на следующий день – тридцать первого декабря – его увезли на «скорой» – сердце.
Второго января я заехал к отцу Валерию, мы направились в больницу – причастить батюшку, по возможности пособоровать. Отец Валерий мне накануне позвонил и сказал, надо съездить.
В больнице преградила путь дежурный врач. Женщина лет пятидесяти, грозная и решительная!
– Ни в коем случае не пущу! Вы что? Даже и не думайте! Слушать не хочу! Предынфарктное состояние.
– Как это нельзя, – говорю, – мы причастить его приехали, пособоровать!
– Тем более! – встала стеной. – Старый человек, девяносто лет, увидит священника, его кондрашка хватит! Что я не знаю наших пациентов! Подумает всё, кранты – отпевать приехали.
– Да вы что? – вознегодовал я. – Видано ли такое: священник испугается священника! Батюшка ждёт его! Понимаете, ждёт причастия. Для него выше этого нет ничего на свете!
Наверное, был я убедителен в своём порыве. Доктор после короткого раздумья сказала:
– Хорошо, священник на пять минут пусть зайдёт.
И уточнила:
– Один. Вас не пропускаю!
Отец Валерий не более пяти минут находился в палате, с широкой улыбкой вышел.
Я к нему:
– Причастили?
– Нет.
У самого вид, будто великой радостью поделились с ним только что.
– Захожу, – начал рассказывать, – батюшка весь светится. От него передалось это настроение. Просто счастливый. Достаю дарохранительницу, говорит: «Не надо причащать, я только что покушал. В пятницу меня выпишут, а в субботу священники ко мне придут».
Возвращались домой в прекрасном настроении, как же – батюшку выписывают через два дня, значит – всё хорошо, идёт на поправку.
Боялись за него. Ещё летом чувствовал себя бодро, в последние месяцы заметно сдал, начал быстро уставать.
Не совсем понятна была батюшкина фраза: «В субботу священники придут».
Зачем? Поздравить с днём рождения?.. День в день не успели, он решил их в субботу собрать у себя.
Спросил у отца Валерия, что за священников батюшка ждёт в субботу? Отец Валерий пожал плечами:
– Сам он ничего конкретного не сказал, я уточнять не стал.
Умер батюшка в пятницу, а в субботу в морг пришли священники облачать его.
Похоронили батюшку на сельском кладбище. Как он и просил, рядом с первой женой Аннушкой, той, тело которой вёз он дождливым летним днём из больницы домой. Шестьдесят лет ждала его Аннушка.
Над могилой батюшки я дал себе слово не брить бороду. До этого несколько раз отпускал её, убирал. Когда ходил с бородой, жена ворчала, не нравился ей в этом обличье. «Ты как извозчик!» – говорила в сердцах.
У гроба батюшки решил – как православный мужчина должен носить бороду.
На похоронах батюшки было светло и печально. А со смертью батюшки жизнь моя поделилась на три части: до батюшки, с батюшкой, после батюшки.
Глава двадцать третья
Ариане
Против показа рок-оперы «Иисус Христос – суперзвезда» мы, батюшкины чада, организовались, помня его завет противостоять ересям.
Как же не ересь, если Господь Иисус Христос не Бог, а человек, предатель Иуда хороший парняга, святая равноапостольная Магдалина – гулящая девица, запавшая на Иисуса Христа, воспылавшая к нему страстью. Далеко не безобидная окрошка на фоне талантливой музыки.
Порыскав по интернету, сразу поняли, современные ариане хорошо обставились, прикрывшись мнением нескольких влиятельных госмужей. Те высказались, дескать, всё хоккей, либретто соответствует евангельскому сюжету, каноны не нарушены, бить тревогу не след. Перед нами шедевр, несущий в массы доброе, светлое, вечное. Вкушайте.
На Первом Вселенском соборе в Никее в 325 году святитель Николай Мирликийский вознегодовал до белого каления, пошёл на вопиющее в священнической среде действие – дал по физиономии Арию за то, что тот насаждал ересь – проповедуя человеческую сущность Иисуса Христа.
Мы по его примеру тоже решили ввязаться в бой с арианами. Силы пусть не равны… Тогда мы даже не знали, насколько не равны, насколько арианам сверх принципиально тащить свою линию, используя самую тяжёлую артиллерию, самые высокие авторитеты. До президента дело в конечном итоге дошло. Казалось бы, ну опера, какая бы она ни была раскрученная, по идее – частное дело. Нет, это не про ежа, чижа и кролика, здесь Иисус Христос на кону. Апостол Павел в Первом послании коринфянам писал: «Если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша…»
Не равны были силы, да молчать – предавать Бога.
Оперу в своё время отменили в Гомеле, Могилёве, Минске. Против неё протестовали в Ростове-на-Дону, Липецке, Ставрополе. В России нигде не удалось отменить. Ариане и иже с ними не дали.
Владыка благословил нашу инициативную группу на акцию. Начали собирать по приходам подписи на отмену рок-оперы. Чем больше собрать – тем лучше, да времени в обрез, всего две недели. Поздно мы засучили рукава.
Не все батюшки одинаково реагировали, кто-то с амвона призвал прихожан подключиться к протесту. Наши помощники тут как тут с подписными листами. Человек к кресту подходил после проповеди, а затем голос свой отдавал против рок-оперы. Некоторые батюшки отмолчались, были и такие, кто в штыки воспринял. Дескать, мутите прихожан всякой ерундой, занимались бы лучше делом. Не благословили собирать подписи на своих приходах. Единичные случаи, но имели место.
Наметили целый ряд протестных действий, чтобы всколыхнуть общественность во славу Божью. Подготовили обращение губернатору, в прокуратуру, в министерство культуры.
Опыт приходит во время еды, а мы впервые ввязались в подобную акцию и пролетели с митингом. Как бы телевизионщики не мудрили с подачей, всё одно что-то проскочило бы в эфир. Во всяком случае, трудно замолчать масштабность мероприятия, если митингующие в картинке. Не два-три фанатика, как нас пытались представить. Прихожане из разных храмов должны были подойти, батюшкины чада, казаки, спортсмены. Сотни три-четыре планировали набрать.
Хотели устроить митинг за час до спектакля и прямо перед концертным залом. Элементарно просчитались. Четвёртого ноября красный день календаря – День народного единства, мы его впопыхах, отсчитывая срок подачи заявки, записали в рабочие – понедельник ведь.
Принесли в мэрию заявление-уведомление, а нам от ворот поворот: на день раньше следовало заказывать митинг на нужное нам число. Не то слово, как обидно было. По ситуации понимали, спектакль, навряд ли, отменят, но хотя бы митинг провести в противовес арианам.
Были, кто говорил: а давайте всё равно проведём. Хлопнем дверью со всей силы, чтобы штукатурка посыпалась.
Получилось бы: поезд ушёл, дымок растаял, мы вышли кулаками после драки махать.
Просчитавшись с митингом, решили сделать хотя бы несколько одиночных пикетов с плакатами. С ними не надо подавать заявление, согласовывать с органами. Хотя имеются нюансы на грамотное проведение. Формула элементарная: стоять стой, но держи язык за зубами. Умные и опытные люди подсказали, надёжнее стоять молча: открыл рот, и единичный пикет превращается в несанкционированный митинг. Нарушителя можно хватать под белые руки и тащить в отделение.
Первоначально решили задействовать все подходы к концертному залу. Насчитали семь точек. Размечтались на каждой поставить человека с плакатом, обличающим антихристианскую сущность рок-оперы. Однако отсечь пикетами все тропинки не случилось по юридической темноте. Опыт приходит во время еды. Сделали семь плакатов, в последний момент узнали – они не должны дублировать друг друга. У нас было два разнящихся между собой текста. Я взял с одним, Гена Ралкин – с другим. Он встал поблизости от служебного входа таким образом, чтобы его лицезрели артисты рок-оперисты и зрители, путь коих пролегал с этой стороны. Недолго Генина обличительная музыка играла, его быстренько нагнали, так как мой и его плакаты были близки по смыслу, а должны отличаться.
Из всех пикетчиков остался я один. Расположился у высокого крыльца концертного зала с плакатом, гласящим: «Православные христиане против кощунственной рок-оперы “Иисус Христос – суперзвезда”». Плакат на деревянном шесте, суммарная высота метра два с половиной. На асфальт свободный конец шеста поставил, рукой держу, демонстрирую своё мнение мимо проходящим гражданам.
Минуты не простоял, два охранника сбегают с крыльца и на меня буром:
– Так, дядя, попу в горсть и дуй отсюда по тихому! Приличные люди пойдут на концерт, а ты торчишь посреди дороги, как бревно в проруби.
Не смолчал бы, имей возможность разговаривать, однако в соответствии с установкой в интеллигентный разговор ввязываться не стал.
Ребята были хоть и крупные, но рыхлые, начни они распускать руки, легко совладал бы с обоими.
Один, жуя жвачку, говорит:
– Что ты как язык проглотил? Муму что ли? Сказано ведь: мелкими шагами куда подальше линяй с культурного горизонта.
Второй:
– Да это бомж, ему денег дали, он и рад из кожи вон лезть за пару сотен на бутылку!
Седая борода и здесь сыграла не в плюс моему имиджу.
Подошёл мужчина, прочитал плакат.
Возмутился, но надо сказать, корректно.
– Это же мировой шедевр! – начал доказывать. – Вы бы послушали сначала, а то сразу клеймить!
Сколько раз я в тот день пожалел, что с митингом оплошали. На митинге можно было поговорить с таким человеком, объяснить шедевральность рок-оперы. Вместо этого приходилось стоять с бесстрастным лицом, сдерживая себя.
Появился майор полиции, с ним женщина в гражданском.
Охранники увидели майора, оживились:
– Уберите его, мешается тут.
Работа майора понравилась – чётко, грамотно, тактично.
Охранников попросил помолчать и отойти в сторону.
Те с неохотой на пару шагов отступили.
Офицер представился, спросил:
– Это ваше личное мнение?
– Да, – говорю.
– Извините, можно ваши документы.
Посмотрел, записал фамилию, имя, отчество, вернул и попросил разрешение сфотографировать меня.
– Пожалуйста, – говорю.
Женщина сняла меня на смартфон. Майор задал последний вопрос:
– Вы знакомы с законом?
– Да, – отвечаю, – я стою один, это моё личное мнение.
Майор повернулся к охранникам, которые продолжали что-то бубнить в мой адрес.
– Он закон не нарушает, имеет право здесь стоять, отойдите от него.
По разному люди реагировали. Кто-то просто смотрел, пожимал плечами, кто-то пытался вызвать на разговор.
Когда я вёл вежливый диалог с майором, невдалеке остановился мужчина примерно моего возраста, подождал, пока останусь один, по-свойски спросил:
– Слушай, брат, извини, ничего против твоего мнения не имею, но объясни дураку, почему кощунственная? Я в английском слабак, ничего не понимаю, но музыка отличная, когда-то заслушивался ею, могу любую арию напеть. Хочешь?
Был бы митинг, я бы сказал, что в красивую обёртку завёрнут яд.
– Не будешь говорить? – спросил, глядя в глаза. – Нельзя что ли?
Его оттеснили журналисты. Подъехала машина, из неё вышли один с камерой, корреспонденточка сунула мне под нос лицо микрофон.
Стою с непроницаемым лицом. Только и удалось поснимать меня «немого», затем пошли узнавать мнение о нашей акции узнать у любителей оперы. Заклеймить «православных маргиналов» в очередной раз.
Вдруг чудо в перьях подскочило. В короткой шубке, простоволосая, на голове какой-то фейерверк, то ли начёс, то ли ещё что-то. Лет тридцать пять. Наэлектризованная, визгливый голос. Как чумная.
Возможно, была провокация, хотели, чтобы я ввязался. Она, как оказалось, и к Гене Ралкину, второму пикетчику, цеплялась, до того, как его нагнали.
– А вы сами-то слушали оперу? – заблажила. – Сами-то смотрели, дураки поганые!
Натуральную пургу понесла. «Дураки» было самое безобидное.
– Да у вас культурный уровень ниже плинтуса, а туда же со своим с хрю-хрю в калашный ряд!
Напылила, напылила и куда-то унырнула. Возможно, даже не в зал.
Была ещё картинка. Подъехало такси, остановилось в метрах пяти от меня… Для себя решил: дети купили билеты в подарок маме. Возможно, интересовалась церковными вопросами. Крупная, грузная, лет шестидесяти пяти женщина. В шубе. С ней молодые мужчина и женщина. Мужчина помог выйти маме или тёще из машины. Причём, они опаздывали. Основная масса зрителей находилась в зале. У женщины радость на лице, праздничное настроение и вдруг увидела плакат. Мгновенно выражение лица изменилось на недоумение – «не может быть!» Она идёт смотреть «Иисуса Христа», а православные против! Как так? Почему опера про Христа вдруг «кощунственная»?
У женщины, как говорит мой сын, файлы разъехались.
Остановилась, ко мне подалась, узнать: в чём тут дело? А молодые торопят, тянут за собой «пошли, пошли, опаздываем». Увели.
Надо отметить, поодаль от меня находились наши ребята, подстраховывали на случай, если что-то пойдёт не так, к примеру, полиция начнёт вязаться. Они рассказывали, были и такие зрители, сначала заходили в Казачий собор, ставили свечки, а потом шли на рок-оперу.
Перед самым началом спектакля, уже сумерки сгустились, ступеньки в концертный зал опустели, вдруг за рукоять моего плаката чья-то рука ухватилась.
Поворачиваю голову, бабушка – ну, поистине Божий одуванчик, на голову ниже меня и тихо так говорит:
– Я с вами!
Решительным тоном, дескать, до последнего патрона готова биться за веру православную.
Вот когда еле-еле удержался, чтобы не нарушить одиночный пикет. Хотелось поклониться бабушке в ноги, сказать слова благодарности.
Показ оперы состоялся, ариане вдоволь позлорадствовали над нами через СМИ. Дескать, люди с улицы (читай – маргиналы), с недостаточным интеллектом, с подростковой психологией пытались помешать прозвучать классике, но ничего не вышло. Между строк читалось – и не выйдет никогда.
Были у нас лихие казачки, предлагали одного такого интервьюируемого высечь. Высечь и на видео записать. Хулиганство, конечно. Был прецедент, в девяностые годы казачки однажды подобную акцию провели в отношении не очень далёкого, но ретивого товарища. Резонанс был. До суда дело дошло, который потерпевший проиграл. Адвокат хорошо сработал.
После проведения рок-оперы ариане бросили в наш огород немало уничижительных камешков, а через год для закрепления победы снова замутили показ рок-оперу в Омске. Развесили афиши по всему городу.
«Надо было всё-таки высечь кого-нибудь для острастки, – сетовали всё те же горячие казачьи головы, – зря отказались в прошлом году. Подумали бы нынче, прежде чем согласие давать. Кому ещё захочется отведать казацкой нагайки, да с показом по интернету твоих нежных мест».
На этот раз мы включились в работу за месяц до спектакля, сразу, как только появились афиши. С благословения митрополита.
Пошли по всем направлениям. Набрали без малого четыре тысячи подписей против показа рок-оперы. Разослали заявления во все инстанции.
Не без партизанщины работали. Баннер, три на шесть на улице Маршала Жукова с рекламой спектакля висел. Ух, как руки у молодых ребят чесались сдёрнуть. Планы рисовали: подлететь на газельке, мигом лестницу поставить и сорвать. Дело минутное, да место со всех сторон обозреваемое, и под прицелом видеокамер. Зато по афишам на щитах хорошо работали. Не везде, к сожалению, на весь город рук не хватало. Проконсультировались у юриста-политолога. Объяснил, что за афишу ничего предъявить не смогут: копейки стоит. Рублей десять, а то и меньше. Нужна для привлечения, как он сказал, цена хотя бы старого сотового телефона, какая-нибудь тысяча.
