Сергей Николаевич Дергунов
Властелин 5. Кто был никем
Следователь пришел с тоненькой папкой подмышкой и вытянувшись собрался отрапортовать:
– Ваше превосходительство! Следователь…
– Дайте его дело, – оборвал Дрентельн своего подчиненного на полуслове.
Шеф жандармов открыл папку. Там было подшито два листка бумаги. На одном из них написанные собственноручно краткие показания задержанного, а на втором неумелый рисунок одного из фасадов Зимнего дворца.
– А по какой причине подшит к делу этот рисунок? – спросил Дрентельн.
– При задержании Квятковский пытался от него избавится, но наш человек заметил и не позволил, а я подшил к делу.
– Это вы молодцы. Ты вот что, голубчик, ни под каким видом не выпускай этого Квятковского.
– Тогда мне нужно предъявить ему обвинение.
– Предъявишь ему обвинение в подготовке покушения на его императорское величество.
– На каком основании?
– На основании этого рисунка.
– Но, простите, ваше превосходительство, я не понимаю, как это связано.
– Ты разве не понял, что на рисунке перечеркнуты окна столовой, в которой обедает высочайшее семейство?
Следователь еще раз взглянул на рисунок. Какой же он болван, что сразу этого не заметил. Теперь, когда генерал ткнул его носом, он тоже увидел фасад Зимнего.
– Завтра же предъявлю ему обвинение, – вытянулся жандарм, – разрешите взять дело?
– Завтра заберешь.
Как только за следователем закрылась дверь, Дрентельн взял рисунок и направился к царю.
– Ваше величество, террористы опять готовят на вас покушение, но мы уже арестовали их главного организатора, – еще не отдышавшись от быстрой ходьбы доложил шеф жандармов.
– Боже мой, когда они уже успокоятся? Что они на этот раз задумали? – Александр II поднял усталый взгляд на Дрентельна.
– По большой вероятности они собираются произвести взрыв в вашей столовой, ваше величество.
– И почему меня это не удивляет? А в следующий раз они взорвут мою спальню?! Что вы намерены делать?
– Во-первых, перекроем все возможности доставки взрывчатки во дворец, во-вторых, проведем тотальную проверку всей обслуги и работников, принятых во дворец за последние два года…
– А если это не обслуга и не работники? Если это кто-то из придворных или, еще хуже, из охраны?
– Такое невозможно, государь! Охрана вся проверена-перепроверена. А придворные…я себе не могу такого представить, чтобы кто-то из высшего света связался с террористами.
– Тогда вспомните фамилии декабристов. И почему вы решили, что они взрывчатку во дворец понесут? Может они из пушки по окнам выстрелят.
– Я обязательно учту все ваши замечания, ваше величество и буду работать по всем направлениям.
***
Желябов быстрым шагом шел по Невскому. «Только бы успеть, – думал он». Полчаса назад в Исполнительном комитете стало известно об аресте Квятковского. На его квартире, наверняка, устроена засада. А туда с минуты на минуту должны прийти Ширяев с динамитом и Халтурин, чтобы забрать этот динамит. Желябов рисковал. Он знал, что при устройстве засады, жандармы оставляют несколько шпиков в гражданской одежде на улице. Они хватают каждого подозрительного, кто окажется рядом с домом, в котором располагается проваленная конспиративная квартира. Поэтому он не мог стоять у подъезда и ждать, пока придут его товарищи. Можно было бы перехватить их за несколько кварталов до злополучного дома, но он не знал, с какой стороны они прибудут.
Желябов решил, что самое лучшее отвлечь жандармов на себя. Он бросит камень в окно и попытается скрыться. Начнется суматоха, которая насторожит приближающихся товарищей. А если они придут, когда суматоха уляжется, то сигналом об опасности будет разбитое окно. О себе Желябов не думал. Он хорошо знал окрестности и надеялся скрыться от жандармов.
Желябов подходил к дому и, сунув руку в карман пальто, нащупал камень, который подобрал по дороге. В это время из подъезда двое жандармов вывели Ширяева. Опоздал! Пока он раздумывал, как можно выручить товарища, к подъезду подъехала пролетка. Жандармы затолкали в нее Ширяева и увезли.
Желябов вернулся к своему плану и полез в карман за камнем. В это время он увидел, как на противоположной стороне улицы молодой человек, шедший навстречу Желябову, проводив взглядом пролетку с жандармами, развернулся и двинулся в противоположную сторону. По описанию этот молодой человек походил на Халтурина. Желябов быстрым шагом пошел за ним. Он догнал его через три квартала.
Поравнявшись с молодым человеком, Желябов спросил:
– Вы Халтурин?
– Вы ошиблись, барин. Батышковы мы.
Слава богу, это он. Желябов знал, что Халтурин работает в Зимнем по поддельному паспорту Батышкова.
– Квятковский арестован, больше не ходите на эту квартиру. Теперь я буду вам помогать, – скороговоркой произнес Желябов.
– А он…
– Не бойтесь он никого не выдаст.
– Я хотел сказать, этой ночью в столярке был обыск. Ох и натерпелся я страху. Один жандарм даже в мой сундук заглянул, где динамит лежит под грязными портками. Но он, видно, под портки лезть побрезговал. А еще у нас в столярке с утра жандарм безотлучно сидит.
– Сколько у вас динамита?
– Нешто я считал? Больше двухсот шашек. Может и все триста.
– Сейчас возвращайтесь к себе, а завтра встретимся… где вам удобней?
– Завтра не получится. Нам сказали, теперь раз в неделю отпускать будут. А где удобней… я хожу будто бы в аптеку на Гороховой за секретным порошком для лака.
– Вот давайте через неделю там и встретимся. Вы, кстати, слежку за собой не замечали?
– Нет. Точно. Я бы заметил.
– Тогда до встречи через неделю.
Расставшись с Халтуриным, Желябов отправился на квартиру, где его ждал Михайлов и с порога заявил:
– Ширяев арестован. Я не успел.
– А Халтурин? – взволнованно спросил Михайлов
– Халтурина я перехватил. Контакт с ним установил. Через неделю мы с ним встречаемся, и я передам ему новые инструкции.
– А почему через неделю?
– В Зимнем ужесточили режим охраны. Отпускают только раз в неделю.
– Это явно связано с арестом Саши. Они что-то узнали. Нам надо сворачивать операцию.
– Столько усилий и все зря? Халтурин сказал, что у него уже накоплено 5-6 пудов взрывчатки. Надо узнать у Кибальчича, может этого хватит.
– Хорошо, я это выясню.
На следующий день Михайлов рассказал Желябову, что Кибальчич настаивает на восьми пудах динамита. Это самый минимум. Лучше накопить десять.
– Если носить по 10 фунтов в неделю, – начал считать Желябов, – то пуд можно пронести за месяц. Допустим, нам надо пронести еще 3 пуда. Получается февраль.
– Это приемлемо. Десять фунтов в неделю мы наберем, – кивнул Михайлов.
Однако этим планам не суждено было сбыться. На встрече Халтурин сказал, что не сможет пронести на себе 10 фунтов, потому что теперь на входе всех обыскивают. Самое большое, что он попробует взять, это один фунт. Он сунет две шашки себе в исподнее, туда, куда жандарм побрезгует лезть.
Желябов быстро пересчитал свои прошлые выкладки. Теперь получалось, что нужное количество взрывчатки накопится не раньше, чем через два с половиной года. Это нереально! Такой срок удержать полную секретность подготовки акции невозможно. Это азы конспирации. Во время подготовки обязательно накопится цепочка событий, которые приведут к провалу.
Желябов сообщил свои доводы Михайлову.
– Я с тобой, в общем, согласен, – ответил тот, – но отменять мы ничего не будем. Пусть Халтурин пока проносит взрывчатку, сколько сможет. Время у нас еще есть.
***
В конце декабря в жандармское управление Санкт-Петербурга поступило донесение из Одессы. В нем подполковник Добржинский докладывал об успешной операции по вербовке видного члена «Народной воли» Григория Гольденберга. Однако, учитывая тот факт, что при передаче сведений о своей организации вышеназванный революционер руководствуется возвышенными мотивами, добыча сведений продвигается медленно. В частности, в настоящий момент удалось выяснить лишь адреса трех подпольных типографий революционных организаций «Народная воля» и «Черный передел». Адреса типографий прилагаются. Для ускорения добычи сведений подполковник просил напечатать в одном экземпляре якобы в газете «Народная воля» материал, написанный Гольденбергом.
Когда это донесение увидел Дрентельн, он чуть не подскочил на стуле от радости. Наконец то! Хоть какая-то ниточка появилась! Теперь нужно аккуратненько за нее потянуть и вытянуть всю эту революционную сволочь.
Дрентельн приказал установить за всеми типографиями наблюдение и отслеживать все передвижения тех, кто туда заходит. За три недели выявили и отследили десятерых «народовольцев» и пять членов «Черного передела». После этого установили их личности и составили списки для ареста. Но когда пошли по адресам, все «народовольцы» бесследно исчезли. Это могло говорить лишь об одном: их кто-то предупредил. Но кто? Операция готовилась в строжайшей секретности. Неужели среди своих есть кто-то, кто помогает злоумышленникам? В этом случае они попытаются перевезти типографию в другое место.
Шеф жандармов отдал приказ тайно ночью проникнуть в типографию «Народной воли» и организовать засаду. Однако, едва жандармы приблизились к нужной квартире, оттуда раздались выстрелы прямо через дверь. Жандармы залегли на лестнице и вызвали подкрепление. Из-за двери стреляли пока у них не закончились патроны. После этого жандармы ворвались и повязали четверых человек и еще одного нашли убитым.
За типографией «Черного передела» следили еще десять дней, но новых фигурантов так и не выявили. Поэтому арестовали тех пятерых, которых выследили ранее. Оборудование обеих типографий уничтожили. Но прежде отпечатали фальшивый листок «Народной воли» и отправили его в Одессу.
***
В камеру к Григорию Гольденбергу вошел улыбающийся подполковник Добржинский. В руке у него был развернутый листок «Народной воли».
– Ну, что я вам говорил, голубчик, – заговорил он, потрясая листком, – напечатали. А, значит, ваши товарищи одобряют образ ваших мыслей и ваши действия.
Григорий выхватил из рук подполковника протянутый листок и жадно принялся читать. По прочтении он улыбнулся и сказал:
– А я уже все написал, что вы просили, – он с гордостью протянул подполковнику кипу бумаг.
– Ого! Да тут целый роман!
– Восемьдесят страниц! – с гордостью заявил Григорий.
– Вы не возражаете, если я буду первым читателем вашего романа? – пошутил Добржинский.
– Так ведь я для вас и писал, – растерялся Гольденберг.
– Тогда тем более мой долг, как можно скорее, это прочесть. Увидимся через пару дней.
После ухода подполковника Григорий в возбуждении заходил по своей уютной камере. Он жаждал похвалы за свой труд и несказанно обрадовался, когда вечером следующего дня его повели в допросную. Он вошел и увидел Добржинского не на привычном месте за столом, а стоящим у стены спиной к двери. Подполковник обернулся и устремил на Григория гневный взгляд.
– Вы обманули меня Гольденберг!!! – закричал он, – вы всех обманули!!!
От страха у Григория подкосились ноги, и он упал на колени.
– Что я… что я сделал не так? Я не понимаю…, – заговорил он дрожащим голосом.
– Почему вы не написали, что готовится взрыв в Зимнем дворце?!
– В Зимнем дворце? Но, клянусь, я ничего об этом не знал. Поверьте мне. Если бы я знал…
– Как я могу вам после этого верить?! Ваши друзья убили 11 человек и еще 46 ранили. Невинных людей, заметьте!
– А…
– Государь-император, слава богу, жив, – уже спокойным голосом сказал Добржинский и уселся за стол.
– Это какое-то недоразумение. Они ведь напечатали мои тезисы в газете. Значит, они согласились на мирный путь, – начал успокаиваться и Гольденберг.
– Значит, не все согласились. Значит кто-то не согласился и пошел против всех.
– Да нет, этого не может быть. У нас дисциплина и полное подчинение Исполнительному комитету.
– У любого правила есть исключения. Да что вы на коленях ползаете? Сядьте на стул. Мы с вами должны выяснить, кто из ваших друзей мог пойти против Исполнительного комитета.
– Но как мы это выясним?
– Вы сейчас вернетесь в камеру, возьмете бумагу и напишите психологический портрет каждого члена «Народной воли». Каждого!
– Но я не всех знаю.
– Напишите о тех, кого знаете.
– Как это нам поможет?
– У нас есть специалисты, которые по психологическому портрету могут вычислить, способен человек пойти против большинства или нет.
– Я никогда не писал психологических портретов.
– О, это несложно. Пишите фамилию, имя отчество, затем отмечаете его личные качества: смелость, трусость, честность, ум, глупость и так далее, затем описываете в каких акциях он участвовал и, главное, как себя в них проявил. Может, кто-то спасовал, или наоборот проявил инициативу.
– Я понял. Но я отчества почти ни у кого не знаю.
– Ничего, можно без отчеств.
Гольденберг вернулся в камеру и без всякой задней мысли вывел на первом листе: «Михайлов Александр, смел, честен, прирожденный лидер. Стоял у истоков создания «Земли и воли», участвовал в акциях…».
Григорий работал с утра до вечера, но работа продвигалась медленно. Несмотря на свою хорошую память, многие эпизоды он уже подзабыл, у некоторых членов не мог вспомнить даже имена. В такие моменты он прекращал писать и ходил из угла в угол, стараясь вспомнить. Вспомнить никак не получалось, он мучился до ночи, пока сон не валил его с ног. А наутро нужное имя или событие само всплывало в памяти. Он быстренько садился за стол и записывал, пока не забыл.
В камеру часто заходил подполковник и интересовался ходом работ. Примерно через две недели он вошел необычайно возбужденный и торжественно произнес:
– Ваш труд оценили на самом высоком уровне, Гольденберг. Сам граф Лорис-Меликов пожелал встретиться с вами.
– А кто это?
– А, вы же не знаете. Он теперь второй, после государя, человек в России. Ему даны поистине диктаторские полномочия. И он задумал реформу, основываясь на ваших идеях. Поэтому мы с вами завтра же выезжаем в столицу.
– Меня выпустят?
– Ну, не сразу. Сначала вам нужно доказать, что вы этого достойны.
– Я докажу! Я обязательно докажу!
– Сколько психологических портретов вы успели написать?
– Пока только около сорока. Не сразу все вспоминается.
– Возьмем их с собой. В Петербурге продолжите свою работу.
Встреча с графом Лорис-Меликовым произвела на Григория неизгладимое впечатление. Он проявил столько чуткости и понимания к идеям молодого человека, что пообещал использовать их в проекте своей новой реформы. А вот работу по психологическим портретам он начисто забраковал.
– Что это за психологический портрет, – сказал он, – если по нему нельзя представить внешний облик человека? Я должен видеть, какой он: высокий, низкий, полный, худой, какие у него глаза, нос, лоб. Вы уж, батенька, постарайтесь дополнить ваши описания.
И Гольденберг постарался. Через месяц на столе Лорис-Меликова лежали 72 листа со 142 «психологическими портретами» членов «Народной воли».
***
Генерал от кавалерии, граф Михаил Тариэлович Лорис-Меликов просматривал план мероприятий по розыску ста сорока двух народовольцев по их словесному описанию. План составили специалисты полицейского управления, и у графа не было основания ему не доверять. Впрочем, ничего другого ему не оставалось. Сам он был далек от полицейской работы.
Неожиданно в комнату ворвался какой-то капитан, который вырывался из цепких рук адъютанта.
– Ваше превосходительство, я ему говорил, что вы заняты, – с одышкой доложил адъютант.
– Оставьте его, – приказал граф, и когда они остались одни спросил: – Кто вы?
– Капитан Крачковский. Ваше превосходительство! Немедленно отмените ваш приказ.
– О чем вы, капитан?
– О раскрытии имен тайных агентов финансовому управлению.
– Отчего же я должен его отменить? Он призван упорядочить расходование средств на агентуру. Потому как выплаты обезличенным агентам не поддаются контролю.
– Вы денег пожалели? А агентов вам не жалко?
– Причем здесь это? Финансовый отдел отвечает за полное сохранение тайны имен агентов. Разве вы этого в приказе не читали?
– Если имя агента знает больше одного человека, считайте, что он уже провален.
– Мне кажется, вы сгущаете краски, капитан.
– Вы не отмените приказ?
– Пока вы не привели для этого убедительные аргументы.
– Смерти агентов будут этими аргументами. Но тогда отменять его будет поздно. Честь имею.
Крачковский развернулся на каблуках и вышел из кабинета.
Черт, как же неприятно. Ведь он хотел, как лучше. А вдруг этот капитан прав? Ведь и Дрентельн возражал против этого приказа, но как-то ненастойчиво. Надо будет завтра с ним об этом поговорить.
Он взял листок с планом мероприятий по розыску народовольцев, написал на нем: использовать, как руководство к действию и поставил свою подпись.
Наутро, проходя в свой кабинет через приемную, Лорис-Меликов заметил капитана Крачковского.
– Что у вас, капитан, – спросил граф.
– Рапорт, – коротко ответил тот.
– Зайдите.
Капитан вошел в кабинет вслед за генералом и положил на стол лист бумаги. Генерал сел, взял листок и начал читать: «прошу уволить…»
– Что это, капитан?
– Там все написано.
– Это похоже на дезертирство, капитан.
– Пусть даже так. Но служить в таких условиях я не могу.
– Объяснитесь.
– Вчера ночью был убит мой агент «Сова», внедренный в «Народную волю» и уже ставший агентом Исполнительного комитета второй степени. До членства ему оставался один шаг.
Генерал встал из-за стола и отошел к окну. Постояв там недолго он возвратился и сказал:
– Вчера вы были полностью правы. Но даже если бы я вас послушал и отменил приказ, вашему агенту это не помогло бы. Этот приказ изначально был ошибкой, но никто не решился мне на это указать. Вы же понимаете, что у меня совсем нет полицейского опыта. На кого мне опереться, если такие как вы уволятся со службы? Я понимаю ваше состояние, но прошу не рубить с плеча. Подумайте и приходите через два дня. Если не передумаете, я подпишу ваш рапорт.
– Хорошо, ваше превосходительство, я подумаю. Но…
– Что «но»?
– Вы понимаете, что в нашем ведомстве «крот»?
– «Крот»?
– Человек, работающий на «Народную волю».
– Теперь понимаю. Если вы решите остаться, я попрошу вас его вычислить.
– Я останусь.
– Вот и хорошо. Если вам нужно кого-нибудь в помощь, я распоряжусь выделить.
– Мне нужны вы, ваше превосходительство. Мы с вами должны разобраться в делопроизводстве. Как готовятся приказы, кто их переписывает, кто присутствует на допросах, кто отвечает за хранение документов, особенно секретных, кто имеет допуск к агентурным данным? В общем мы должны выяснить, кому заведенные в департаменте порядки позволяют хоть одним глазком взглянуть на интересующие революционеров сведения. Если всем этим буду заниматься я, это насторожит «крота», и он затаится. А вы можете интересоваться всем под предлогом, что хотите вникнуть в полицейские дела.
– Что ж, это логично. С чего начнем?
– С агентурных данных.
– Хорошо, напишите мне, что я должен сделать.
– К вечеру я представлю вам записку.
– Тогда до вечера.
Крачковский кивнул, развернулся и покинул кабинет.
***
В это же самое время Михайлов проводил экстренное собрание Исполнительного комитета.
– Буквально вчера мне прислали вот эту кипу бумаг, – Михайлов указал на две стопки, лежащие на столе, – вот в этой стопке подробное описание деятельности нашей организации, включая проведенные акции, выдержки из устава, наши цели и тому подобное. Вот в этой папке имена, псевдонимы, словесные портреты, черты характера и акции, в которых участвовал каждый из нас и еще сотня других наших товарищей. Эти листки – копии. А оригиналы находятся в жандармском управлении.
Среди собравшихся прокатился рокот то ли удивления, то ли возмущения. Словами его выразил Желябов.
– Я не пойму, Саша, – сказал он, – ведь такие сведения и за год не соберешь. Значит, мы все у жандармов давно под колпаком. Почему же они не предотвратили наши акции?
– У жандармов эти листки появились после нашей акции 5 февраля. И у этих записок один автор – Гольденберг.
«Предатель! Подлец! Мразь! – прокатилось по рядам».
– Я зачитаю вам вслух выдержки из его произведения, а кто захочет, может прочесть его целиком.
Михайлов начал читать, подчеркивая те места, где автор выставляет организацию, чуть ли не как самую справедливую силу в государстве, стремящуюся установить цивилизованный порядок, наподобие передовых европейских стран.
– Я что, хотел сказать? – произнес Михайлов, закончив чтение, – Гольденберг нас предал – это бесспорно, но не с целью нам навредить, а с целью нам помочь. Он просто дурачок, попавшийся в ловушку ушлому следователю.
– Скажи, Саша, а как так получилось, что этот дурачок столько знал и, главное запомнил такие подробности? – спросил Желябов.
– Ну, память у него хорошая. Я его использовал курьером на постоянной основе. За это время он почти у каждого из наших побывал. И не забывайте, что он был членом Исполнительного комитета в прошлом составе.
– Я считаю, какие бы у него мотивы не были – он предатель, точка, – заявил Желябов.
– Не вижу смысла спорить, – ответил Михайлов, – главное сейчас решить, что дальше делать.
– Что ты предлагаешь?
– Предлагаю всему Исполнительному комитету разъехаться на пару месяцев из столицы, пока все не уляжется. Кроме этого, всем, кто находится на легальном положении необходимо сменить жилье и выдать другие паспорта. Вера, у нас еще остались бланки? – обратился Михайлов к Вере Фигнер.
– Бланки есть, но не так много.
– Займись этим. Возьми «список Гольденберга» и прямо по каждому пройдись.
– Поняла.
– Остальные не разъезжайтесь, пока не разнесем паспорта по товарищам. В следующий раз соберемся здесь в начале июля. У меня все.
***
Лорис-Меликов вызвал начальника отдела делопроизводства, усадил напротив себя и завел непринужденную беседу:
– Как вы понимаете, подполковник, я в полицейском деле человек новый. Но так, как меня назначили всем этим руководить, я хотел бы во все вникнуть. И начать я бы хотел с делопроизводства. У вас есть в отделе смышленый, аккуратный служащий с опытом?
– Да, есть такие, ваше превосходительство. В чем будет его задача?
– Задача простая: я буду задавать интересующие меня вопросы, а он будет составлять подробный отчет.
– Тогда вам лучше всего подойдет помощник по секретной части Клеточников. Он и умен, и делопроизводство наше хорошо знает, и аккуратен.
– Хорошо, пришлите его ко мне завтра с утра.
Работа закипела. Крачковский по вечерам приносил шефу список вопросов. Тот с утра передавал этот список Клеточникову, а через пару дней получал от него развернутый отчет.
Вскоре у капитана Крачковского образовался исчерпывающий список всех, кто прикасался к агентурным сведениям. Таковых оказалось 11 человек. Когда об этом стало известно Лорис-Меликову, он схватился за голову.
– Если бы я это раньше узнал…
– Нет смысла ворошить прошлое, ваше превосходительство. Теперь мы сможем приступить к настоящему делу.
– Что вы имеете в виду?
– В списках 11 человек, включая меня и вас. Нас исключаем. Остается девять. У вас, я знаю, уже подготовлены списки народовольцев, подлежащих аресту. Разделим эти списки на 9 частей и каждому из девяти дадим ознакомиться со своей частью. Как бы случайно. После этого организуем одновременный арест всех подозреваемых. Чьих «подопечных» не окажется на месте, тот и «крот».
– Ловко придумано, капитан! Приступайте.
Вначале все шло по плану Крачковского, но на завершающей стадии случился полный провал. В ночь, когда девять совместных нарядов жандармов и полицейских, отправились арестовывать народовольцев, Лорис-Меликов и Крачковский с нетерпением ждали их возвращения. Первый же вернувшийся наряд доложил, что ни одного подозреваемого на месте не оказалось. Крачковский сверился со списком. Это были «подопечные» Клеточникова.
– Ну, вот вам и «крот», ваше превосходительство! – победно произнес капитан.
– Не может быть! – воскликнул генерал, – а ведь я ему так верил. Такой исполнительный, такой аккуратный…
– Обычно у таких и есть двойное дно. Поверьте моему опыту агентурной работы.
Их разговор прервало прибытие второго наряда, который тоже пришел ни с чем.
– Как вы это объясните, капитан? – недоуменно спросил Лорис-Меликов.
– Пока не знаю, – растерянно ответил Крачковский.
В это время один за другим стали возвращаться остальные наряды все с тем же нулевым результатом.
– Какие из этого следуют выводы? – задал генерал вопрос Крачковскому.
– Мне надо подумать, ваше превосходительство.
– Но Клеточников не виноват?
– Пока это не доказано.
– Ну, слава богу. А то уж я подумал, что опять доверился не тому.
На следующий день Крачковский объявил свои выводы.
– У нас есть только два варианта: либо «крот» кто-то из нас двоих, либо он успел предупредить народовольцев заранее. Во втором случае он имел доступ к «спискам Гольденберга».
– Но тогда подозреваемых в предательстве гораздо больше!
– Нет, ваше превосходительство. Под подозрением те же 9 человек. Все они имели доступ к бумагам Гольденберга. Предлагаю организовать за ними негласное наблюдение.
Однако наблюдение ничего не дало. Подозреваемые вели себя обычно для своего рода деятельности. Зато в июле был арестован первый народоволец из «списка Гольденберга». А к концу месяца таких набралось еще 8. Все народовольцы вели себя одинаково. На первом же допросе они признавались в членстве в революционной организации, в участии в акциях, но никого из своих товарищей не называли. Среди арестованных оказался некий Писарев, который признался в убийстве агента Третьего отделения. Но от кого он узнал о провокаторе, Писарев категорически отказался отвечать.
Арестованные народовольцы оказались в той же тюрьме, что и Гольденберг. Только тогда он узнал, что все это время его водили за нос Добржинский и Лорис-Меликов. Невольно он стал предателем. Убитый горем, он написал записку, оправдывая свои действия глупостью, а не злым умыслом и повесился в камере на полотенце.
В октябре состоялся суд над шестнадцатью народовольцами. По приговору двое, Квятковский и Писарев, были казнены, а остальные получили различные сроки заключения.
В ноябре неожиданно в сети полиции попался Александр Михайлов. Он стоял под №1 в «списке Гольденберга».
***
После ареста Михайлова фактическое руководство организацией перешло к Желябову. Он постарался убедить остальных членов исполнительного комитета на время приостановить террористическую деятельность и полностью сосредоточиться на агитации.
– Сейчас самое удобное время, – говорил он, – по всей стране прошлась засуха. Такого неурожая не было уже давно. К весне запасы зерна закончатся. Голод начнется и в деревне, и в городе. Голод – вот лучший повод для массовых выступлений. Но массы нужно подготовить. Поэтому сейчас наша главная задача снова идти в народ и агитировать, агитировать, агитировать.
– Андрей, ты все правильно говоришь: голод, как повод – это хорошо. Но нужен «спусковой крючок», событие, которое одномоментно возбудит массы. Поэтому, я считаю, что начатое дело с Александром II требует завершения. А иначе они подумают, что напугали нас арестом Саши, – возразил ему Колодкевич.
– А я и не говорю, что нужно бросать начатое дело. Наоборот, его нужно так подготовить, чтобы на этот раз осечки не было. Я считаю, что нужно установить бомбу в месте, которое будет отвечать двум условиям. Во-первых, по этому месту должен регулярно проезжать царь, во-вторых, рядом с этим местом должно находиться помещение, которое можно приспособить под лавку или магазинчик.
– Зачем так сложно, Андрей? – спросил Колодкевич, – не проще ли организовать группу метальщиков? Я знаю молодых людей, готовых к самопожертвованию.
– Проще? Рисковать людьми по-твоему проще? У нас уже был один такой, готовый к самопожертвованию романтик. Мы до сих пор теряем людей из-за его романтики.
Все поняли, что Желябов говорит о Гольденберге и приняли его точку зрения. Также единогласно приняли предложение Желябова в очередной раз поменять конспиративные квартиры.
На этот раз Желябов поселился на одной квартире с Софьей Перовской. Ей по заданию комитета выпало заниматься слежкой за выездами царя и подбором места закладки бомбы. В помощь ей отрядили шестерых молодых людей.
Несмотря на проживание в одной квартире, Андрей и Софья виделись редко. Софья целыми днями следила за царем, а Андрей ездил выступать на собраниях рабочих кружков. По вечерам они валились спать от усталости, каждый в своей комнате. Однажды Софье пришлось провести целый день на улице в лютый мороз, и она простудилась. Андрей бросил все дела и ухаживал за ней, как за маленьким ребенком.
Андрей Желябов и раньше нравился Софье, а во время болезни его забота окончательно растопила ей сердце. Она влюбилась. Теперь ложась в постель одна, она мечтала, что он придет ночью и случится ЭТО. Что случится, она толком не представляла, но была уверена, что это нечто прекрасное. Однако Андрей строго соблюдал установленные самой же Софьей правила: каждый спит в своей комнате.
Так и не дождавшись своего любимого, Софья взяла инициативу на себя. Она пришла в комнату Желябова и забралась к нему под одеяло. Андрей оказался таким нежным и ласковым любовником, что даже в первый раз Софья почти не почувствовала боли. А остальные ночи были просто настоящим сумасшествием. Теперь они оба старались побыстрее закончить дневные дела и спешили вернуться в свою уютную квартирку.
На Рождество Софья предложила устроить праздник со свечами.
– А почему, нет? – ответил Андрей, – в конце концов, иногда можно забыть, что мы атеисты. Завтра куплю вино и свечи.
– Я уже все приготовила, – улыбнулась Софья.
– Какая же ты у меня умница!
– А что, я раньше давала тебе повод в этом усомниться?
– Ха-ха-ха. Уложила на лопатки, – рассмеялся Андрей, – но сознайся, ты ведь придумала этот ужин, как повод? Для чего?
– Ха-ха-ха, какой же ты у меня умный.
И они рассмеялись оба и весело хохотали еще долго просто так, без всякой причины.
– Ты угадал, – первой отсмеялась Софья, – я действительно хотела отметить одно событие?
– Ты беременна?
– А вот и не угадал! Мы, наконец, заполучили подвальчик на Малой Садовой на маршруте царя. Там, правда, надо сделать ремонт, но скоро туда въедут Богданович с Якимовой, и ребята начнут делать подкоп.
– Прекрасная новость! Значит, теперь у тебя будет больше свободного времени!
– А у тебя как?
– Неважно, – сразу погрустнел Желябов, – основная масса рабочих настолько далека от политической борьбы…. Лишь единицы способны понять связь между своим бедственным положением и политическими преобразованиями. Остальным я пытаюсь как-то это объяснить, но для них это слишком сложно.
– А может тех единиц и достаточно? Когда придет время, они поведут за собой остальных. Ты же сам говорил: голод – отличный повод для революции.
– Хотел бы я, чтобы ты была права.
