Сергей Николаевич Дергунов
Властелин 5. Кто был никем
– Что за предложение?
– Нам надобно внедрить в каждую революционную организацию своих агентов. Тогда мы бы все знали наверняка об их деятельности и об их руководстве. Кроме того, мы бы заранее узнавали о всех их планах и могли предотвратить беззаконие и беспорядки.
– Хорошо, Николай Владимирович, изложите эту идею в письменном виде и доложите завтра на Государственном совете.
– Слушаюсь, ваше величество.
– А скажите, их что действительно так много?
– Кого, государь?
– Ну этих ваших петрашевцев-нечаевцев?
– Этих, как раз, немного, ваше величество. Сейчас у них в моде «Земля и Воля» и Бакунин со своим анархизмом.
– Хорошо, жду вас завтра на Совете.
Но на состоявшемся на следующий день Государственном совете идеи Мезенцева не нашли отклика. Они показались присутствующим настолько незначительными, что не стоило отвлекать на них внимание. Все внимание членов совета было приковано к другой теме – теме войны с Османской империей.
Военный министр Милютин Дмитрий Алексеевич в своем эмоциональном докладе обрисовал ужасающую картину страданий балканских народов после подавления турками восстаний в Герцеговине и Болгарии.
– Если сейчас Россия останется в стороне, то все в мире решат, что мы испугались, а с теми, кто боится войны, никто не считается, – завершил он свой доклад.
Слово взял канцлер Горчаков.
– Скажите, Дмитрий Алексеевич, со сколькими государствами сейчас Россия готова воевать? – задал он неожиданный вопрос.
– Простите, Александр Михайлович, но при чем здесь это? Мы ведь обсуждаем войну с османами, – возразил министр.
– При том, что, как только мы введем войска на Балканы, нас немедленно объявят агрессорами и ополчатся против нас. Британия и Австрия только и ждут этого момента.
– Я читал английские газеты, – продолжал спорить Милютин, – так вот, они пишут: куда смотрят русские, когда их братьев славян режут целыми селами. Несомненно, что общественное мнение в Англии целиком на стороне балканских народов. А после резни, устроенной турками в болгарском селе Батак, этот факт стал очевидным.
– Не обольщайтесь, Дмитрий Алексеевич. Все не так очевидно, как вам кажется. Перед Крымской кампанией все было точно так же. Более того, Россия получила заверения от британского посла в Санкт-Петербурге, что в случае войны России с османами, Британия останется нейтральной. Эту же самую мысль британский премьер лично подтвердил нашему послу в Лондоне. А что получилось на деле? Стоило нашим войскам перейти Дунай, мгновенно «общественное мнение» переменилось на противоположное. Нам пришлось воевать почти со всей Европой. Вот я вас и спрашиваю: мы готовы воевать со всей Европой?
– Понадобится, так и против Европы выстоим. Против Бонапарта выстояли, хоть он и ловок в войне был, не чета нынешним.
– Выстоять-то мы выстоим, только ценой огромных, а главное, бессмысленных жертв.
– Что вы предлагаете, Александр Михайлович? Нам плюнули в лицо! А вы предлагаете смолчать и утереться?
– Вот не нужно здесь ваших эпитетов, – раздраженно ответил Горчаков. – Мы не говорим, что ненужно реагировать. Великому визирю в Константинополе вручен ультиматум: Порта немедленно прекращает репрессии в отношении населения бунтовавших провинций и объявляет амнистию повстанцам. Иначе Россия встанет на их защиту.
– И что вам ответили? – с заинтересованным видом спросил военный министр.
– Пока не ответили.
– Ну вот видите! И не ответят.
Возникла пауза, которой воспользовался министр финансов. Он сказал, что денег на войну нет, и не предвидится.
После царь подвел итог дискуссии.
– Вам, Александр Михайлович, – сказал он, – надлежит продолжить усилия по мирному разрешению конфликта на Балканах, а вы, Дмитрий Алексеевич, продолжайте готовить армию к войне без шума и объявления мобилизации.
После этого все собрались разойтись, но царь заметил, как начальник Третьего отделения Мезенцев делает ему знаки.
– Да еще, господа, не расходитесь, – сказал он, – Николай Владимирович подготовил нам доклад. Давайте его выслушаем.
Мезенцев начал говорить, что враг внутренний не менее опасен, чем враг внешний. Он перечислил революционные организации в России, выдал свои предложения по мерам борьбы с ними и попросил увеличить финансирование Третьего отделения.
Министр финансов категорично отверг эту просьбу, приведя типичный для своей должности аргумент: денег нет.
Остальные его поддержали. Революционная опасность не казалась им настолько актуальной.
Через день пришла депеша от русского посла в Константинополе Игнатьева. Турки согласились с ультиматумом России. Горчаков немедленно сообщил об этом царю. Казалось, что балканский конфликт на этом исчерпан.
***
Но неожиданно для всех, сербский князь Милан Обренович объявил войну Османской империи. Его поддержал черногорский князь Никола Негош.
Для любого здравомыслящего человека это был безумный и ничем не оправданный шаг. Здравомыслящие люди просто не знали, что князь Милан получил заветный миллион франков, переданный ему британским премьером Дизраэли через английского агента в Белграде.
Не знал этого и Никола Негош. Милан Обренович на личной встрече убедил своего соседа, что им обещана помощь России в случае, если они начнут войну с турками.
– Русский император уже прислал мне своего генерала Черняева, – сказал он, – и я намерен поставить его во главе сербского войска.
– Какой бы ни был генерал, но его одного недостаточно для победы над турками, – возразил черногорский князь.
– В этом вы правы. Но, кроме этого, к нам идет пятитысячный отряд отборных русских воинов. И еще, у меня твердое заверение русского канцлера. Россия выступит на нашей стороне после первых наших боестолкновений с османами.
Аргументы князя Милана показались убедительными для князя Николы, и они договорились объявить войну одновременно.
Война обернулась для Сербии катастрофой. Едва сербское войско вступило на земли Османской империи, как получило мощнейший отпор. Турецкая армия на этом направлении превосходила сербов и по численности, и в вооружении. Сербы ринулись в отступление. Под угрозой оказался Белград.
Милан Обренович по телеграфу обратился к русскому царю:
«Умоляю, ваше величество, не дайте туркам погубить Сербию, не дайте им войти в Белград…»
Царь отреагировал немедленно. Султану был предъявлен ультиматум: турки выводят войска в свои пределы и садятся за стол переговоров с Сербией и Черногорией. Иначе война.
Султан Абдул-Хамид, взошедший на престол всего два месяца назад, посчитал такое требование унизительным. Но великий визирь Недим-паша всячески старался убедить султана принять условия ультиматума. «Война с русскими обернется для нас тяжелейшим поражением, ваше величество, – говорил визирь, – которое окажется для нас в сто крат горше, чем любое унижение».
Султан не принимал такого взгляда. Проиграв сильному сопернику, ты не теряешь достоинства. А вот унижение перед врагом достойно лишь презрения.
Неожиданный выход предложил Мидхат-паша, бывший великим визирем еще при отце султана. Он посоветовал принять ультиматум с условием, что в переговорах будут участвовать великие державы в качестве посредников. Абдул-Хамид ухватился за эту идею. Она позволяла избежать войны с русскими без унижения.
Султан отправил Недима-пашу в отставку, а на его место назначил старенького Рюшди-пашу, который становился великим визирем в пятый раз. Новый-старый визирь сильно разочаровал султана. Старик в последнее время сильно сдал и вряд ли мог оказаться полезным в это трудное время. Но кто тогда? Мидхат? Вот его бы Абдул-Хамид хотел бы видеть возле себя в последнюю очередь. У султана было подозрение, пока бездоказательное, что именно Мидхат-паша возглавлял заговор против его отца. Ему бы следовало отрубить голову, а не назначать великим визирем. Но у него неплохие связи в Британии, а это сегодня единственный противовес русским.
Абдул-Хамид преодолел отвращение к Мидхату-паше и назначил его на высшую должность в империи. С помощью Британии султан рассчитывал избежать войны с Россией и одновременно воспользоваться плодами своей победы над Сербией. Но он сильно просчитался.
Еще до начала конференции в Константинополе послы «великих держав» выработали согласованные требования к Турции. Самыми скромными оказались требования России. Она лишь требовала оставить статус-кво для Сербии и Черногории и предоставить широкую автономию Боснии и Герцеговине, а также Болгарии в составе Османской империи.
Британцы пошли намного дальше. Они потребовали провести в Османской империи либеральные реформы, принять конституцию, уравнять в правах христиан с мусульманами.
Султан узнал о требованиях великих держав на следующий день от Мидхата-паши. А тот в свою очередь от британского посла.
Султан растерялся. Он не ожидал такого давления со всех сторон. Он не проиграл войны. Это он должен диктовать условия! А с ним ведут себя, как с побежденным.
– Это так нам помогают твои англичане?! – наорал он на визиря, – какое им дело до нашей конституции?! Ты понимаешь, что это требование нас унижает?
– Я думаю, ваше величество, надо упредить их требования и принять конституцию. Тогда они будут выглядеть глупо, а мы сохраним лицо. Ведь мы примем конституцию добровольно, а не под давлением, – ответил Мидхат-паша.
Султан задумался. В словах визиря была логика. Но Абдул-Хамид не верил визирю. Тот давно, после того, как съездил в Лондон, начал проталкивать проект своей конституции. Отец султана Абдул-Азиз ее отверг и был убит. Его старший брат тоже отказался принимать конституцию и угодил в почетное заключение, как невменяемый.
Султан был почти уверен, что за этими переворотами стоит Мидхат. Тогда он предатель, играющий на стороне Британии. Поэтому он и подталкивает к принятию конституции.
Но суть в том, что нет другого выхода. Противопоставить себя всем великим державам – это конец империи. Придется соглашаться.
– Хорошо, Мидхат, я соглашусь с твоим мудрым советом, – мягким, почти ласковым голосом произнес султан, – неси свой проект.
Конституцию успели принять до начала конференции. Это позволило султану тянуть время с рассмотрением требований ультиматума. Он говорил, что теперь, когда он ограничен в своих правах конституцией, он не может принимать такие решения единолично. Требования ультиматума должен рассмотреть меджлис (парламент). Его вот-вот должны избрать. Но на деле, выборы постоянно переносились, заставляя нервничать участников конференции.
В конце концов, посол Великобритании резко возмутился таким поведением султана и в знак протеста покинул страну. Его примеру последовали и послы других великих держав.
Султан ждал объявления войны в этот же день, поэтому со страхом взирал на приближающегося к трону великого визиря, который попросил срочной аудиенции. Когда визирь подошел поближе, султан увидел на его лице улыбку. Он что сошел с ума?
– Говори! – в раздражении приказал султан.
– Ваше величество, – склонился в глубоком поклоне визирь, – я принес радостную весть. Перед своим отъездом английский посол заглянул ко мне и наговорил много слов, способных усладить ваш слух.
– Что же он такого сказал? – заинтересовался султан.
– Он сказал, что демарш Британии вовсе не означает разрыв дружбы между нашими странами. Напротив, Британия окажет нам всяческую поддержку в случае агрессии против нас России.
– Ну, и чему ты радуешься?! – разозлился султан, – тому, что Британия толкает нас на войну с Россией? Зачем нам это? Если бы ты не посоветовал пригласить великие державы в Стамбул, мы с русскими легко бы договорились. Они фактически ничего не требовали. Они согласились бы все оставить, как до войны с сербами.
– Осмелюсь возразить, ваше величество, – не испугался визирь. – Русские не успокоятся, пока не отберут у нас Босфор и Дарданеллы. Так лучше воевать с ними при поддержке Британии, чем в одиночку.
– Чем Британия обещает помочь? – начал успокаиваться Абдул-Хамид.
– Оружием, деньгами и военными консультантами, – ваше величество. Они уже закупили дальнобойные орудия на германском заводе Круппа. Два транспорта с пушками и винтовками могут отправиться к нам хоть сегодня. Требуется только ваше согласие.
– Значит, они уверены, что мы будем воевать с русскими?
– Не в этом дело, ваше величество. Если вы откажетесь, они найдут другого покупателя. Просто вам они предлагают первому.
– Ступай, я подумаю. Пришли ко мне в кабинет переводчика с русского и свежие русские газеты.
– Слушаюсь, ваше величество, – пятясь спиной к двери и беспрестанно кланяясь, произнес Мидхат-паша.
Султан встал с мягкого трона и пошел в свой кабинет. Через пять минут там появился переводчик с кипой газет подмышкой.
То, что султан узнал из Санкт-Петербургских газет, поразило его до глубины души. Одни заголовки чего стоили! «Освободим наших братьев-славян от турецкого ига», «Балканы должны стать православными» «Когда уже Босфор и Дарданеллы станут русскими?» «Султан еще пожалеет, что не принял ультиматум» и все в том же духе.
Через два часа Абдул-Хамид отпустил переводчика, вызвал великого визиря и приказал дать добро англичанам на отправку транспортов с оружием.
Как только транспорты вошли в Мраморное море, султан отправил Мидхата-пашу в отставку и посадил под домашний арест. Новому визирю Эдхему-паше он поручил провести тайное расследование на предмет причастности Мидхата-паши к заговору против отца.
Но осуществить задуманное не удалось. Уже на следующий день через британское посольство на имя султана пришла телеграмма, подписанная королевой Викторией. В мягких выражениях она советовала не наказывать Мидхата-пашу, сделавшего так много для установления дружбы между Великобританией и Османской империей. В залог этой дружбы королева просила выслать опального визиря в Лондон.
Султан вынужден был согласиться. Сегодня поддержка Британии была важнее планов мести. Нельзя терять такого союзника. Россия не Сербия. В одиночку с ней не справиться. Мидхата-пашу освободили из-под ареста и выслали из страны.
Началась подготовка к войне.
Вместе с оружием в Стамбул прибыл английский военный атташе. С собой он захватил два десятка военных советников. У них случайно оказался готовый план кампании против русских.
Согласно этому плану, русская армия должна была потерпеть поражение, даже не вступив на территорию Османской империи. Для этого предлагалось не дать русским форсировать Дунай. На Дунае у русских не было кораблей, если не считать двух оснащенных пушками пароходов. Зато у турок в бухтах крепостей стояли броненосцы, плавучие крепости, канонерки и катера. Обладая таким преимуществом можно сколь угодно долго разрушать любые попытки неприятеля переправиться на турецкий берег.
Но уж если каким-то чудом русская армия переправится через Дунай, она попадет в ловушку. Придунайские крепости Шумла, Рущук, Силистрия срочно оснащались дальнобойными орудиями. Гарнизоны крепостей наряду с длинноствольными винтовками вооружались скорострельными магазинными карабинами. Эта комбинация позволяла вести плотный огонь как на дальних подступах, так и в ближнем бою.
Неподалеку от крепостей располагалась стотысячная резервная армия, готовая в течение одного дня прийти на помощь любой из крепостей. И это еще не все. Пусть даже русские невероятным образом преодолеют и эту преграду, на их пути станет неприступная крепость Варна.
План понравился султану. Приятным в нем было еще и то, что англичане все работы проводили за свои деньги. Ну и что, что в долг! После победы русские выплатят контрибуцию, вот ей он рассчитается. В своей победе султан уже не сомневался. Поэтому он с нетерпением ждал объявления войны русским царем. И дождался.
В конце апреля 1877 года в своем манифесте царь Александр II объявил войну Османской империи. Значит, по всем расчетам недели через две русская армия выйдет на берег Дуная и получит то, что заслуживает.
Дни султана проходили в радостном возбуждении. Но уже в начале мая с Дуная начали приходить нерадостные вести. Первой жертвой войны стал турецкий броненосец. Самое невероятное, что он был полностью уничтожен одним выстрелом мортиры с берега. Разрывная граната пролетела по навесной траектории, пробила палубу и взорвалась в трюме с боеприпасами. Броненосец потонул в считанные часы.
Дальше-хуже. Непонятно каким образом на Дунае появились русские минные катера. Мало того, что они перегородили реку минами, лишив турецкие корабли возможности маневра, они еще имели наглость по ночам приближаться к ним и устанавливать мины прямо у корпуса. При этом сами оставались неуязвимыми. Их обнаруживали слишком близко от корабля, чтобы обстреливать из пушек, а от винтовочных пуль они были защищены бронелистами и мешками с песком. Таким образом были уничтожены две плавучие крепости и еще один броненосец. А после того, как еще один корабль подорвался на мине, турки прекратили патрулирование русла Дуная и укрыли корабли в крепостных бухтах. Господство на реке было утрачено полностью.
Султан вызвал к себе британского военного атташе.
– Что вы мне обещали?! – начал он разговор на повышенных тонах, – ни одна русская лодка не достигнет середины реки? А что в итоге? Наши корабли не могут покинуть своих бухт! Так работает ваш план?
– Стоит ли так переживать, ваше величество? – сдержанно ответил англичанин, – наоборот, все стало еще лучше.
– Вот как?! Объяснитесь!
– Русские раскрыли свои планы. Теперь мы точно знаем, где они планируют переправу. Вот смотрите, – военный атташе развернул принесенную с собой карту, – первый корабль они подбили вот здесь, второй и третий – здесь и здесь. Вот здесь и здесь у них минные заграждения. На какую это наводит мысль?
– И на какую?
– Они расчищают себе место для переправы. Вот здесь, в районе крепости Рущук, они будут пытаться форсировать Дунай. А минные заграждения они установили, чтобы корабли из других крепостей не смогли им помешать.
– Может быть, может быть, – задумчиво произнес султан. – Если это так, то что вы намерены делать?
– Я хочу просить ваше величество перебросить под Рущук резервную армию.
– Вы полностью уверены, что просчитали русских?
– На 90 процентов, ваше величество.
– Вот, когда будете уверены на 100, тогда и перебросим.
Вскоре пришло известие: русские начали массированный обстрел турецкого берега в районе крепости Рущук. Все сомнения отпали. Резервная армия получила приказ выдвигаться под Рущук. В это время русские силами до батальона пытались форсировать Дунай. Они спускали на воду несколько десятков шлюпок и плотов и гребли к турецкому берегу. Но как только вблизи разрывался снаряд, они разворачивались и укрывались на своем берегу. Турки и англичане вовсю потешались над трусостью русских.
В это время уже целая русская дивизия переправилась на турецкий берег в районе Никополя. Небольшой заградительный турецкий отряд был рассеян в одно мгновение.
Лишь узнав об этом, великий визирь Эдхем-паша двинул резервную армию навстречу русским. Но когда турки достигли плацдарма русских и попытались скинуть авангардную дивизию в реку, то оказалось, что русских на этом плацдарме уже не дивизия, а целая армия, сравнимая по численности с турецкой.
После безуспешной атаки Эдхем-паша приказал отступить под защиту крепостей, а русские продолжили переправу по наведенным понтонным мостам
Вскоре эти новости достигли ставки султана в Стамбуле. Он немедленно созвал военный совет, на котором в первую очередь устроил разнос британскому военному атташе.
– Да, я ошибся, я недооценил русских, – не стал оправдываться англичанин, – но что сделано, то сделано. Надо срочно исправлять ситуацию.
– Как?! – взъярился султан.
– Надо срочно перебросить в Плевну отряд, который сейчас прикрывает сербское направление. Если русские возьмут Плевну, им откроется дорога на Софию.
– А если Сербия вступит в войну?
– Меня заверили из Лондона, что такого не произойдет.
– Хорошо. Я отдам приказ Осману-паше. Но у него только 15 тысяч.
– Нужно перебросить туда все резервы. Надо удержать Плевну хотя бы на два месяца. Меня заверили, что готов к отправке наш шестидесятитысячный экспедиционный корпус. Через два месяца наши войска будут в Стамбуле.
Это известие обрадовало султана. Если Британия вступит в войну, еще не все потеряно. Россия получит повторение Крымской войны. И тогда он, как победитель, не будет с ними миндальничать. Он заберет у русских все северное Причерноморье, включая Кавказ. И пусть тогда внутренняя оппозиция только поднимет голову!
Абдул-Хамид размечтался и прослушал обращенный к нему вопрос военного атташе.
– Что вы сказали? – переспросил он.
– Я сказал, что еще нужно усилить заслон на Шипкинском перевале хотя бы корпусом. Вы можете выделить корпус из внутренней армии?
– Да я распоряжусь.
Отправленное подкрепление опоздало к Шипкинскому перевалу на два дня. Перевал уже был занят русскими. Попытки выбить их оттуда ни к чему не привели.
Зато Осман-паша успел в Плевну на день раньше основных русских сил. Вскоре к нему прибыло подкрепление, и гарнизон крепости усилился до пятидесяти тысяч. С таким войском и новейшим вооружением он успешно отбивал атаки русских.
Прошло два месяца. Плевна держалась, хоть и была взята в осаду русской армией. В Стамбуле ждали прибытие английского экспедиционного корпуса. Но так и не дождались.
Королева Виктория не решилась выступить на стороне Османской империи, несмотря на все уговоры Дизраэли. Виной тому была волна общественного возмущения, поднятая либеральной оппозицией во главе с Гладстоном. Он напомнил англичанам о зверствах османов в Болгарии, о резне в селе Батак и задал вопрос: разве может просвещенная страна помогать таким извергам? В Лондоне начались антивоенные протесты с требованиями прекратить помощь Турции.
Все, на что смог Дизраэли уговорить королеву, это отправить к Босфору морскую эскадру. Это на случай, если русские после неминуемой победы захотят оставить проливы за собой.
Когда султан узнал, что Британия в войну не вступит, он впал в глубокую депрессию. Он передал командование великому визирю. Эдхем-паша, который с трудом смог вырваться в Стамбул из блокированной русскими резервной армии, попытался прорвать осаду Плевны извне. Он отправил туда последние стратегические резервы. Но русские отбили все атаки.
Плевна держалась до конца ноября. Когда в городе начался голод, Осман–паша решился на прорыв блокады. Безуспешно. Потеряв шесть тысяч убитыми, турки вернулись в город и вскоре выставили на стенах белые флаги.
Падение Плевны надломило волю к сопротивлению остатков турецкой армии. Лишь Шипкинский отряд дал бой. Но был разбит.
Русская армия продолжила победное шествие на Константинополь.
***
Александр II стоял у окна своего кабинета в Зимнем дворце и смотрел на тихо падающие хлопьями снежинки, укрывающие белым покрывалом голые деревья и кустарники дворцового сада. От этой картины веяло умиротворением и покоем. Хаос, владевший сознанием царя в последнее время, начал отступать. К нему постепенно возвращалась способность рассуждать здраво.
Что такого собственно произошло? Всего-на-всего его ожидания не совпали с действительностью. Он ожидал, вернувшись в столицу после взятия Плевны, хотя бы молчаливого одобрения своих подданных. Ведь во многом именно пресловутое «общественное мнение» подтолкнуло его к войне. И оно же теперь его осуждает! Теперь, когда в победе уже нет никаких сомнений! Ему ставят в вину и большие потери в русской армии, и затянувшуюся кампанию, и дипломатические просчеты.
Да, он согласен. Он царь и несет ответственность за все. Но он не Бог! Он не может все предвидеть. У него были ошибки, но он их исправлял и, в итоге, добился победы. Так в чем его вина?
Александр вспоминал тот ужасный день после третьего неудачного штурма Плевны. Он ходил вдоль бесчисленных рядов раненых, лежащих прямо на земле вокруг палаток полевого госпиталя. Царь, как мог, подбадривал солдат и чувствовал их благодарный отклик. Он сам взвалил на себя эту миссию. Ежедневное его присутствие в госпиталях, вид кровавых ран и умирающих людей отнимали почти всю душевную энергию государя. Он всего за три месяца сильно осунулся и постарел. Но царь не видел себе другого применения в этой войне.
Он назначил главнокомандующим своего брата Николая. Николай считался в царской семье самым опытным военачальником. Он участвовал в Крымской войне, оборонял Севастополь. Кому ж, как не ему, было возглавить русскую армию? На себя же Александр возложил заботу о боевом духе солдат и офицеров. Его появление в войсках перед боем и в госпиталях всегда встречало восторженную радость русских воинов.
Обходя раненых, царь увидел спешащего к нему военного министра Милютина.
– Вы должны вмешаться, государь! – еще не дойдя до царя, в сильном волнении заговорил министр.
– Давайте отойдем, Дмитрий Алексеевич, – Александр увлек Милютина за границы госпиталя, – что случилось?
– Главнокомандующий приказал готовиться к отступлению! – возбужденно сказал министр, – но этого категорически нельзя делать, ваше величество!
– Почему?
– Так ведь это мы наступаем! У врага нет сил даже на контратаки. Как можно отступать, если на нас никто не наступает?!
– Вы видели сколько раненых? Еще один штурм, и у нас не останется армии.
– Так я уже после первого штурма предлагал блокировать Плевну и идти дальше, но главнокомандующий…
– Да, я это помню, – перебил его царь, – а сейчас что вы предлагаете?
– Надо прекратить бессмысленные штурмы, обойти крепость с тыла, отсечь от снабжения и начать осаду.
– Вы уверены, что это приведет к успеху?
– Ничуть не сомневаюсь, государь!
– Хорошо. Объявите на сегодня военный совет от моего имени.
На военном совете Александр своим решением отменил приказ главнокомандующего об отступлении и приказал начать осаду Плевны.
На исходе четвертого месяца осады из Санкт-Петербурга прибыл флигель-адъютант царя и привез тревожные новости. В столице растет недовольство царем. Его обвиняют то в медленном продвижении, то в многочисленных жертвах. Ему ставят в вину провал дипломатии в отношении Сербии. Дескать, князь Милан Обренович так и не вступил в войну и не отвлек на себя турецкие силы. Это позволило перебросить под Плевну с сербского участка отряд Османа-паши.
Возросло количество крестьянских бунтов в Поволжье и Черноземье – виноват царь. Не хватает хлеба в столице – виноват царь.
Но что хуже всего, эти темы обсуждаются не только в прессе и в среде интеллигенции. В этом же духе ведутся беседы и в светских салонах, и в кулуарах Зимнего дворца.
Александр понимал, что пора возвращаться в столицу. Оттуда сейчас произрастает угроза государству даже большая, чем военное поражение. Но он не мог и бросить армию в столь критический момент.
На его счастье, через неделю под Плевной все разрешилось благополучно для русской армии. Все сомнения в окончательной победе были сняты, и царь отправился в Санкт-Петербург.
Его опасения оказались ненапрасными. Двор встретил царя прохладно, будто он вернулся не с войны, а с охоты. Александр рассчитывал, что известие об окончательной победе изменит общественное мнение, но даже когда русская армия вошла в Адрианополь и турки запросили мира, ничего по сути не изменилось.
Царь продиктовал главнокомандующему по телеграфу условия мира, выгодные для России. Турки были вынуждены согласиться со всеми условиями, лишь бы русские не вошли в Константинополь. Согласно временному договору, Россия возвратила себе контроль над дельтой Дуная, присоединила все отвоеванные крепости на Кавказе, освободила от многовекового турецкого ига балканские народы, заполучила на своих юго-западных границах дружественные государства: Болгарию и Румынию. В «подбрюшье» Австро-Венгрии появились независимые Сербия и Черногория, которые навеки будут благодарны России.
На все эти достижения понадобилось меньше года! Кто еще проводил столь успешные военные кампании?!
Александр не стал оттаптываться на костях поверженного врага. Он не позволил русской армии войти в Константинополь, хотя никаких преград для этого не было. Он не хотел славы завоевателя. Он хотел славы освободителя. Он считал, что вполне ее заслужил. Почему все считают, что он ее не достоин?
После подписания в Адрианопуле предварительных условий мирного договора все заговорили, что царь упустил победу. Он мог захватить Константинополь, взять под контроль проливы, вытеснить Османскую империю из Малой Азии.
Все эти разговоры о захвате Босфора и Дарданелл царь считал бредом сумасшедших патриотов. Ну захватишь ты их, а дальше что? Как удержать? Держать здесь целую армию, которая будет годами жить среди враждебного населения? Или изгнать двадцать миллионов турков и заселить побережье русскими, которым вечно придется отбиваться от соседних стран? Нет, господа патриоты, военный захват проливов не имеет никакого смысла. Единственный способ отстранения Турции от владения проливами – это договоренность между великими державами о совместном использовании Босфора и Дарданелл. Но пока и об этом можно лишь мечтать. Великобритания на такое не пойдет. Она и так пользуется проливами, как союзник Турции. Зачем ей здесь конкуренты?
Шаги за спиной отвлекли царя от размышлений. Он обернулся и вопросительно уставился на вошедшего адъютанта, который четко доложил:
– Начальник Третьего отделения, генерал-лейтенант Мезенцев просит срочно его принять, ваше величество.
– Пусть войдет, – кивнул Александр, отошел от окна и сел за рабочий стол.
– Ваше величество! Только что тяжело ранен обер-полицмейстер Трепов! – на ходу сообщил генерал.
– Как это ранен?! – недоуменно спросил царь, у которого слово «ранен» ассоциировалось только с войной.
– Некая Вера Засулич записалась к нему на прием, а когда вошла, выхватила из дамской сумочки револьвер и выстрелила. Когда ее схватили, она выкрикнула, что отомстила за унижение Боголюбова.
– Кто это Боголюбов и что за унижение?
– Трепов приказал его публично высечь, за неуважение к начальству.
– Что за ерунда? Я ведь запретил телесные наказания! Хотя, разве это повод стрелять в обер-полицмейстера? Кто такая, эта женщина?
– Анархистка, из бакунинских боевиков.
– Впрочем, кто бы она ни была, она должна получить по заслугам. Прошу вас за этим проследить, Николай Владимирович.
Дело Веры Засулич казалось совсем простым. Есть обвиняемая, которая призналась, что стреляла в Трепова осознанно, по заранее продуманному плану. Есть потерпевший, который чудом выжил и дал показания. Есть свидетели: адъютант и секретарь. Это доказанное покушение на убийство. Однозначно!
Но в дело вмешалась пресса. На страницах газет развернулась философская дискуссия: может ли гражданин вынести приговор чиновнику, нарушившему закон, если государство этого чиновника не наказывает. Тон газетных статей всегда был таким, чтобы симпатии читателя оказывались не на стороне чиновника.
