Сергей Николаевич Дергунов
Властелин 5. Кто был никем
– Я вот тут принес, – Халтурин достал из-за пазухи свернутый лист бумаги, развернул и расправил его на столе.
На бумаге неумелой рукой был изображен фасад какого-то здания. Окна второго этажа были перечеркнуты крестом.
– Вот тут столярные мастерские, – начал давать пояснения Степан, – прямо над нами комнаты царской охраны, а как раз над ними царская столовая. Это где крестик нарисован. Толщина потолков, примерно, пол аршина, может, чуток побольше. Ежели еще что надо, скажите.
«Так он Зимний взорвать собрался?! – осенило Квятковского, – если так и есть, то это невероятная удача! Эта акция по своей дерзости затмила бы все предыдущие вместе взятые. Он сказал «над нами», значит, он работает в столярных мастерских. Тогда задача сводится к доставке туда динамита».
– А как вы собираетесь пронести динамит мимо охраны? – спросил он.
– Так нет никакой охраны. С парадного во дворец не попадешь, а к нам любой зайти может.
Квятковский встал из-за стола и заходил по комнате.
– Вот что мы сделаем, – наконец сказал он, – я переговорю с товарищами, и мы доведем до вас наше решение. Сюда дорогу забудьте. О месте нашей следующей встречи вас оповестят.
Проводив Халтурина, Квятковский взял со стола рисунок отправился к Александру Михайлову. Он подробно пересказал своему товарищу суть дела и спросил его мнение.
– А ты не думал, что это может быть провокация со стороны Плеханова? – спросил Михайлов.
– Да, ну Саша! Плеханов, конечно, тот еще фрукт, но не подлец.
– Ты так хорошо его знаешь? Я бы не стал ему безоговорочно доверять.
– Ты думаешь он мог подослать провокатора?
– Во всяком случае, я бы не исключал такой вариант.
– Ну, хорошо, допустим, что какой-то риск есть. Но что этот Халтурин знает? Он видел только меня, кто я такой, он понятия не имеет, квартиру я сменю, общаться с ним буду через записки, динамит оставлять в условленном месте. Только в конце придется встретиться, чтобы рассказать, как взорвать динамит.
– Ты предлагаешь отменить акцию с поездом и переключиться на этого Халтурина?
– А почему нет? Здесь и затрат, и усилий меньше надо.
– Просто моя интуиция подсказывает, что, когда открываются такие радужные перспективы, где-то скрывается подвох.
– Хорошо, пусть акция с поездом останется, но и этот вариант сбрасывать со счетов нельзя.
– Я и не говорю, что его надо сбрасывать. Просто надо проверить твоего Халтурина. Дадим ему пару шашек динамита, последим за ним, что он будет делать.
На этом и порешили, а вечером Квятковский съехал со своей квартиры и временно поселился у Веры Фигнер.
Началась подготовка к решающей акции – подрыву царского поезда на пути его следования из Крыма в Санкт-Петербург. В Крым царская семья выезжала ежегодно, поэтому у землевольцев не было сомнений что и в этом, 1879 году царь не изменит своей традиции.
Неожиданно «умеренные» живо подключились к обсуждению плана. Они задавали множество вопросов, высказывали свое мнение по выбору места закладки бомбы, требовали предоставить подробные сметы затрат на подготовительные мероприятия. Поначалу некоторые «боевики» положительно восприняли такой интерес своих оппонентов. Особенно радовался этому Желябов. Он терпеливо разъяснял дилетантам, почему нужно делать так, а не иначе, почему, требуется столько денег, почему в какие-то моменты необходимо использовать людей втемную.
Но «умеренные», пройдя ускоренный курс террориста имени Желябова, стали донимать опытных «боевиков» еще больше. Они требовали дискуссий по всяким мелочам, составления протоколов, тайного голосования, комиссий по подсчету голосов.
Первым нервы не выдержали у Квятковского. Он подошел к Михайлову и предложил отделиться от «Земли и воли».
– Отделяться нельзя, – ответил Михайлов. Если мы выйдем из организации, то им достанется и имущество, и наименование. Нам вновь придется завоевывать авторитет под новым именем, а у нас на это совсем нет времени.
– Но так, как сейчас, просто невозможно, Саша! – остро отреагировал Квятковский.
– Я и не спорю. Давай предложим им добровольный раздел.
– Они не согласятся.
– Не согласятся, мы будем так же влезать в их деятельность, как они в нашу. Переговори со Стефановичем. Предложи ему сначала разделить имущество пропорционально численности фракции. Потом согласись на паритетный раздел, но при условии, что название «Земля и воля» останется за нами.
Вечером этого же дня Квятковский пришел на квартиру Михайлова и рассказал, что о разделе договориться удалось, но оставить за собой наименование не получилось. «Умеренные» ни за что не хотят его уступать. Поэтому пришли к соглашению не использовать сочетание «Земля и воля» в названии ни одной ни другой организации.
Пока делили имущество, из одесской ячейки пришло сообщение, что есть возможность похитить деньги из Херсонского казначейства. По этому поводу экстренно собрали Исполнительный комитет. Большинство согласилось, что деньги организации нужны, и эта акция решила бы все финансовые проблемы. Но нашлись и противники.
Их позицию выразил Фроленко.
– Мы не можем скатиться до уровня уголовников, – сказал он, – совершая свои акции, мы выглядим в глазах народа героями. Преступниками нас считает только правительство. А после кражи нас будут считать преступниками все.
– Мы находимся в состоянии войны с правительством, – возразил ему Михайлов. – Правительство ссылает на каторгу наших товарищей только за то, что они принадлежат к нашей организации. Разве не справедливо, если деньги правительства пойдут на то, чтобы облегчить им там жизнь?
– Может в этом ты и прав, Александр, но кража! – продолжал противиться Фроленко. – Я бы еще понял, если бы это был вооруженный налет на банк. Это хотя бы честно.
– Честно?! Тебя только это заботит? А то, что во время налета могут погибнуть наши товарищи, это для тебя не важно? Кража, ограбление – какая разница? И то, и то уголовщина. Но если кража позволит обойтись без потерь, я выбираю кражу! А ты?! – разразился гневной речью Михайлов.
– Ну что ты так взъелся? Я просто выразил свое мнение, – сдался Фроленко.
Акцию экспроприации денег из казначейства одобрили единогласно. Для координации действий в Одессу направили Фроленко. Прибыв на место, он ознакомился с планом. План был прост: снять через дорогу от казначейства квартиру на первом этаже, сделать подкоп к подвалу казначейства, где хранятся деньги, выломать стену, забрать деньги и вывезти их из города, пока кража не обнаружилась.
Фроленко этот план показался нереальным. У него возникло множество вопросов: куда девать землю из подкопа, как бесшумно выломать стену подвала казначейства, под какой легендой в квартиру будут сновать люди? Он отправил свои соображения в Исполнительный комитет и уехал из Херсона. Несмотря на возникшие сомнения, акцию решили не отменять.
К всеобщему удивлению, через две недели из Одессы сообщили, что акция прошла удачно. Более миллиона рублей вывезено из Херсона, разделено на две партии и укрыто в надежных местах.
Это был грандиозный успех. Миллион рублей! С такими деньгами можно не только всех каторжников освободить, а и полноценную революцию устроить! Кроме того, в казначействе обнаружились гербовые бланки паспортов, различных разрешений, пропусков и других государственных бумаг. Бесценное сокровище для революционеров! Вскоре одесские газеты напечатали, что из казначейства пропал не один, а больше полутора миллиона рублей. Это вообще сказка!
Но радость от этого известия была недолгой. На этот раз полиция сработала безупречно. Нашлись свидетели, которые видели, как к дому напротив казначейства в ночь похищения подъехала крестьянская подвода. Ей управлял мужик, который часто торговал на Херсонском рынке. Мужика опознали и нагрянули с обыском на его хутор. Там нашли часть денег и двоих участников кражи. Один из них выдал всех остальных и рассказал о возможном месте хранения второй части добычи. Вскоре и оставшиеся деньги были возвращены государству, а все участники акции арестованы. Из полутора миллионов рублей «экспроприаторы» успели передать организации лишь 10 тысяч.
К этому времени имущество «Земли и воли» было поделено. Каждой из новых организаций досталось по одной типографии и по 23 тысячи рублей ассигнациями. Третью типографию было решено законсервировать на экстренный случай. «Боевики» взяли себе наименование «Народная воля», «умеренные» назвали свою организацию «Черный передел».
Обновленный Исполнительный комитет «Народной воли» продолжил подготовку к решающему удару по царю.
***
Григорий Гольденберг, недоучившийся гимназист двадцати четырех лет отроду, ехал в вагоне третьего класса из Москвы в Одессу. Несмотря на молодость, за его плечами был немалый опыт боевика. Он участвовал в подготовке покушения на киевского прокурора Котляровского (был страхующим) и лично застрелил харьковского губернатора Кропоткина. Успех вскружил ему голову. Он стал мечтать совершить более значимое убийство. А еще лучше, самое значимое: убить царя. С этой целью он приехал в Санкт-Петербург и предложил своему давнему приятелю Александру Михайлову себя в качестве смертника, готового пожертвовать собой ради общего дела.
Но оказалось, что у него в этом деле есть конкурент. В это же самое время, точно с таким же предложением в Исполнительный комитет обратился некто Соловьев. После недолгих колебаний комитет выбрал для этой почетной миссии Соловьева. «Русского царя должен убить русский, – аргументировал такое решение, Михайлов, – если это будет еврей, то могут начаться погромы и гонения на всех евреев». Гольденбергу пришлось согласиться.
После неудачного покушения Соловьева, осуществление мечты вновь замаячило перед Гольденбергом на горизонте. Его назначили в группу из трех человек для подготовки взрыва царского поезда под Москвой. Кроме него в группу входили Перовская и Гартман. Они сняли небольшой домик на окраине Москвы под видом мужа и жены Сухоруковых. Единственное достоинство домика было в том, что он находился рядом с железнодорожным полотном. Сразу по приезде, в доме начали рыть погреб. По легенде он понадобился семье Сухоруковых для хранения солений. И им можно было объяснить наличие земли и грязи в доме.
Первые сантиметры подкопа показали, что грунт представляет собой слежавшуюся глину, которая поддается копке с огромным трудом. Стало ясно, что троим им не справиться. Гольденберга отправили в Москву к Александру Михайлову, который прибыл в первопрестольную заранее. Михайлов поселился недалеко от телеграфа, чтобы посредством шифрованных телеграмм координировать действия трех групп подрывников.
Гольденберг был единственным народовольцем, который знал московский адрес Михайлова и очень гордился оказанным ему доверием.
Узнав о возникших у «Сухоруковых» трудностях, Михайлов немедленно распорядился прислать из столицы подмогу. В распоряжение Гартмана прибыло еще 7 человек в качестве копщиков.
Когда тоннель прорыли до самого полотна, выяснилось, что дальше копать нельзя. Там был свежий грунт, который мог обвалиться. Получалось, что заряд можно подложить только под одну рельсу. Бывший среди копщиков подрывник Ширяев заявил, что в этом случае мощности заряда может не хватить. Гольденберга отправили в Одессу за динамитом.
И вот он едет в поезде, и от него зависит жить царю или умереть. Только бы в Одессе не успели заложить весь динамит под рельсы. Гольденбергу повезло. В Одессе оказалось незадействованными полтора пуда взрывчатки. Ему уложили опасный груз в чемодан, и он отправился в обратный путь. В Елизаветграде ему предстояла пересадка на другой поезд.
Он вышел из вагона и кликнул носильщика. Ему надоело одному таскать тяжеленный чемодан. Вслед за носильщиком он важно прошествовал на вокзал и уселся на скамейку. До поезда оставалось еще больше двух часов. Он расслабился и не заметил, как носильщик подошел к двум полицейским и рассказал о пассажире, у которого подозрительно тяжелый чемодан.
Полицейские подошли к Гольденбергу и попросили предъявить документы.
– Да пожалуйста, господа, – протянул свой паспорт Григорий, – а в чем, собственно, дело? Я потомственный почетный гражданин Тулы Степан Ефремов.
– Куда следуете? – задал обычный вопрос полицейский.
– В Тулу и следую.
– А что у вас в чемодане?
– Обычные вещи. Что может быть у пассажира в чемодане?
– Откройте.
– Вот еще! Зачем это?
– Откройте!
Григорий понял, что пропал. Он выхватил из кармана револьвер и направил на ближайшего полицейского, но тот исхитрился ухватить револьвер за ствол и отвести вверх. Пуля ушла в потолок. Тогда Гольденберг оставил оружие в руках полицейского и бросился бежать, но один из пассажиров поставил ему подножку, и он упал. Тут же на него навалились полицейские и скрутили ему руки.
Вот и все. Так бездарно попасться на ровном месте! Но хуже всего, он подвел своих товарищей. Из-за него покушение не состоится или состоится, но царь выживет. И главное, никто не узнает, почему он не выполнил поручение. Дать о себе весточку на волю, но как? После процедуры фотографирования его поместили в изолятор жандармского управления и не давали ни с кем общаться. На следующий день его привели к жандармскому следователю.
– Назовите свои фамилию, имя, отчество, – начал допрос жандармский капитан.
– Ефремов Степан Петрович.
– Место жительства?
– Город Тула.
– Род занятий.
– Негоциант.
– При задержании вы говорили, что являетесь почетным гражданином города Тула.
– Потомственным почетным гражданином, заметьте.
– За что же вы удостоились такой чести?
– Мы с папенькой благотворительностью занимаемся. Много денег на нужды города тратим.
– Так вы богаты?
– Да уж не бедные.
– А зачем богатому человеку целый чемодан динамита? – задав этот вопрос, следователь мысленно похвалил себя за то, что так ловко устроил преступнику ловушку.
– Так я все время пытаюсь это объяснить, но меня никто не слушает!
– Я слушаю.
– В поезде ко мне подсели двое мужчин точно с таким же чемоданом. Я уверен, это они мне его и подменили.
– Вот как? И что же было в вашем чемодане?
– Золото. Я получил его в Одесском порту от нашего торгового агента и вез домой. Но, видимо, агент сговорился со своими подручными, они меня выследили и подменили чемодан.
– А зачем им подсовывать вам чемодан с динамитом? Могли бы просто кирпичей положить.
– Да разве непонятно?! Именно затем, чтобы меня арестовали, и пока я у вас сижу, они скроются с моим золотом.
– Да, складная у вас сказка получилась. Но тем не менее, я вынужден продлить вам задержание до подтверждения вашей личности. Мы отправили запрос в Тулу.
Следователь нажал на кнопку, и в допросную вошел конвоир.
– Подождите! – возмущенно произнес Гольденберг, – а разве вы не должны взять у меня заявление о краже золота?
– Жандармерия не занимается кражами. Когда подтвердится ваша личность и вы выйдете отсюда, обратитесь в ближайший полицейский участок – с видимым удовольствием произнес жандарм.
– Это безобразие! – успел выкрикнуть Григорий, пока его не увели в камеру.
Через неделю в жандармерию из Киева пришла неожиданная телеграмма. По присланной фотокарточке в Ефремове опознали подозреваемого в покушении на прокурора Котляровского Гольденберга Григория Давыдовича. А за два дня до этого всю Россию потрясло известие: под Москвой террористы взорвали поезд, на котором должен был ехать государь император всероссийский. Но, к счастью, он ехал в другом поезде, а в подорванном составе находилась свита государя. Только благодаря проведению, никто серьезно не пострадал.
У следователя аж под ложечкой засосало от предчувствия, что ложный Ефремов как-то причастен к московскому взрыву. Подозреваемого немедленно привели на допрос.
– Какое отношение вы имеете к взрыву поезда его императорского величества под Москвой, господин Гольденберг?
– Так его взорвали?! – обрадовался арестант.
– Взорвали, но его величество не пострадал.
Гольденберг зажал руки между коленей и поник головой. Он обвинял в провале акции только себя. Если бы он довез динамит, то, наверняка, Александра II уже не было бы в живых. Но виноват ли он в своем аресте? Видимо, виноват. Чем-то он себя выдал, что полицейские подошли именно к нему.
– Вы слышите меня, господин Гольденберг?! – как гром раздался в его ушах голос следователя.
– А, что? – поднял голову Григорий.
– Вы везли динамит в Москву?
– Пишите: Я, Гольденберг Григорий Давыдович, являюсь членом революционной организации. Какой именно, отвечать отказываюсь. По существу предъявляемых мне обвинений отвечать отказываюсь. Все.
Все дальнейшие расспросы обвиняемого ни к чему не привели. Надежды следователя раскрыть величайшее преступление века рухнули. Он с сожалением передал данные о Гольденберге по команде в одесское жандармское управление. Оттуда пришел приказ немедленно этапировать подозреваемого в Одессу.
Путь до одесского изолятора прошел для Григория, как в тумане. В голове на разные лады он вертел одну и ту же мысль: он подвел своих товарищей, они не знают, что его арестовали и бог знает, что о нем подумают.
Очнулся он от этого наваждения, только когда с него сняли кандалы и втолкнули в камеру. Он огляделся. В углу, на кровати Григорий увидел человека, лежавшего лицом к стене. Какое счастье, что теперь в камере он будет не один!
– Эй, вы спите? – подошел Гольденберг к своему сокамернику.
Человек медленно обернулся, и Григорий увидел лицо, обезображенное синяками и ссадинами.
– Не сплю, – сказал человек твердым голосом.
– О, мой бог! Они что вас били?
– А чему вы удивляетесь? Сатрапы.
– Но за что?!
– Ни за что. Они хотели, чтобы я признался в причастности к взрыву на железной дороге.
– А вы?
– Я же не идиот. У них на меня ничего нет. Если я не признаюсь, меня завтра выпустят. А синяки до свадьбы заживут, – незнакомец подмигнул Григорию и попытался улыбнуться.
– Вы знаете, – перешел на шепот Гольденберг, – меня ведь тоже обвиняют в причастности к взрыву царского поезда.
– Да, ну?
– Ну, да! Только я причастен. Понимаете? По-настоящему причастен.
– Не может быть!
– Может. Я вез динамит в Москву своим товарищам. У нас не хватало мощности взрыва. Но не довез. На пересадке меня арестовали. А мои товарищи не знают, почему я до них не доехал. Если вас завтра выпустят, не могли бы вы им передать, что я не виноват. Меня случайно арестовали.
– Конечно, передам, только кому и куда.
– Динамит я получал здесь в Одессе на улице Ришелье, дом 13. Там должна быть Вера Фигнер, если еще не уехала.
– А если уехала?
– Там должны быть наши одесские товарищи.
– Как их зовут?
– Я не знаю. Просто скажите им, что я арестован. Пусть они передадут в Центр.
– Хорошо, а если и их там нет? Может быть кому-то передать в Санкт-Петербурге? Я вскоре туда собираюсь.
– Это просто прекрасно! Найдите Александра Михайлова, – Гольденберг назвал адрес конспиративной квартиры, – и все ему про меня расскажите. Главное, скажите, что я ни в чем не признался и никого не выдал.
– Обязательно расскажу.
В это время раздался жуткий скрип открываемой двери, голос конвойного выкрикнул: «Курицын – на выход».
Сокамерник Гольденберга развел руками и обреченно поплелся к выходу.
– Удачи! – успел крикнуть ему Григорий, но тот лишь махнул рукой.
В кабинет следователя Курицын вошел с улыбкой.
– Ну как? – спросил его следователь.
– Легче легкого. Он же полный идиот. Причем доверчивый идиот. При первом же разговоре он выдал конспиративные квартиры в Одессе и в Питере…
И Курицын подробно пересказал все, что услышал от своего сокамерника.
– Прекрасная работа, штаб-ротмистр. Готовьтесь снимать звездочки с погон.
– Благодарю, господин подполковник.
– Я хотел бы попросить вас провести эту ночь в камере. Вы ведь сказали ему, что вас отпустят завтра?
– Да я и сам хотел попроситься в камеру. Может удастся у него еще что-нибудь выведать.
– Ни в коем случае больше ни о чем его не расспрашивайте. Он не должен заподозрить, что вы провокатор.
– Но почему?
– Хочу сыграть с ним в одну игру, и, пока она не закончится, он не должен утратить доверие к людям.
На следующее утро Курицыну приказали собираться с вещами на выход. Сокамерники обнялись на прощанье, и Гольденберг остался в камере один. Если бы он был чуть внимательнее, он бы заметил, что Курицын так и не спросил его имя. Как же он передаст от него информацию? Но Григорий от души радовался тому, что теперь товарищи узнают о нем правду, и это вытеснило из его сознания все остальные мысли.
Вскоре его привели на допрос. За столом допросной сидел добродушный пожилой дядька с погонами подполковника на плечах.
– Как же вас угораздило, молодой человек, вляпаться в такую неприятную историю? – с нотками сочувствия спросил он.
– Я вовсе, как вы выразились, не «вляпался», – ответил Гольденберг, – я сознательно пришел к тому, что борьба за справедливость – есть единственный смысл существования человека.
– В чем же справедливость невинных людей убивать?
– Мы не убиваем невинных. Мы убиваем угнетателей своего народа.
– И вы собираетесь убивать, пока не перебьете всех угнетателей?
– Вы не понимаете. Своими акциями мы хотим добиться, чтобы правительство нас услышало и провело демократические преобразования.
– А разве нельзя другим способом довести до правительства свои требования?
– Каким?! Нет другого способа!
– А если я скажу, что я смогу вам в этом помочь?
– Каким образом?
– Скажем, вы изложите все, что считаете нужным на бумаге, а я приложу все усилия, чтобы довести это до правительства.
– Вы это сделаете?
– А почему нет? Ваши цели благородны, и вы еще не совершили непоправимое.
Гольденберг почувствовал, как к нему вновь возвращаются силы. То, что предлагает этот следователь, даже лучше убийства царя. Ему одному, Григорию Гольденбергу выпала честь сдвинуть Россию на демократические рельсы. Его имя прославится в веках!
– Я согласен! – торжественно заявил он.
– Вот и хорошо. Вам дадут перо и бумагу. А когда напишите, попроситесь на допрос.
Три дня Григорий пытался сформулировать все, что он, вернее, организация «Народная воля», хочет от правительства. Это оказалось намного труднее, чем он думал. Он извел кучу бумаги и опустошил чернильницу, пока из-под его пера не вышли четко сформулированные требования. Он вызвался на допрос и с гордым видом передал три рукописных листа следователю.
Подполковник внимательно прочитал писанину арестанта, отложил ее в сторону и заявил:
– Это все не то.
– Но почему?! – возмутился Гольденберг.
– Вы думаете в правительстве не получают таких бумаг? Да каждый день получают. И что вы думаете, они с ними делают? Правильно! Выбрасывают в урну. А почему? Потому что не чувствуют ответственности, не могут предвидеть последствия. Их нужно поставить перед выбором: либо они исполняют ваши требования, либо последствия будут очень тяжелыми.
– Так мы этого и хотим!
– Вот вам и надо сделать так, чтобы они поверили в ваши цели, а главное в ваши возможности.
– И как мне это сделать?
– Вам нужно описать все, что вы знаете о вашей организации. Описать прошедшие ваши акции со всеми подробностями, а, главное, написать о планируемых акциях.
– Зачем это?
– Чтобы, с одной стороны, вызвать доверие правительства, а с другой – напугать. И постарайтесь чаще подчеркивать благородные цели каждой акции.
– Но это не получится так быстро. Я сразу все и не вспомню.
– Я вас не тороплю. Работайте. Вас поместят в теплую светлую камеру, будут давать приличную еду, а вы работайте.
– Спасибо.
– Да, и я вот еще о чем подумал. Вот эти ваши мысли, – подполковник указал на листки бумаги, – не должны пропасть. Если бы их опубликовать в газете, это была бы бомба похлеще динамита. У вас ведь есть своя типография?
– Есть.
– Если вы мне дадите адрес, я постараюсь им переслать ваш труд. От вашего имени, естественно.
Гольденберг назвал адрес типографии в Санкт-Петербурге.
– Отлично! Я сегодня же им отправлю эти материалы. Жалко, конечно, что они будут опубликованы только в одной газете. Лучше было бы напечатать в двух-трех.
– У нас только одна типография, но есть еще типография у «Черного передела». Может быть, они тоже согласятся напечатать.
– Черный передел – это что? Тоже террористическая организация?
– Нет, что вы? Они умеренные. Наоборот, они против боевых акций.
– Тогда у них нет повода отказать вам публикации. Вы ведь предлагаете мирный путь. Давайте и их адрес. Я им тоже отправлю.
Георгий продиктовал адрес и, будто спохватившись, спросил:
– А как вы им отправите? У вас же только один экземпляр рукописи.
– О, не беспокойтесь. У меня есть переписчики.
– Тогда я должен сказать, что есть еще и третья типография
– Да, что вы говорите?
– Только она законсервирована. Но ради такого дела, я думаю, мои товарищи и ее пустят в дело.
– Так говорите адрес…
Гольденберга поместили в уютную камеру с умывальником и письменным столом. Вдохновленный своим первым успехом на литературном поприще, он начал «работать».
***
В полицейский участок на Лиговке робко вошел мужчина средних лет. В руках у него была связка газет. Даже издалека на верхней газете читалось название: «Народная воля». Мужчина положил перед дежурным свою ношу и сказал:
– Мне нужен главный полицейский.
– Я здесь сейчас главный, – ухмыльнулся дежурный.
– Тогда я должен сообщить: этот сверток мне передала моя знакомая курсистка Богуславская. Она сказала, что боится обыска. Я сначала отказался, мол, у меня тоже может быть обыск. Но она сказала, что на меня никто не подумает, потому что я никак не связан со взрывом поезда. Тут я подумал, значит, она связана. Тогда я согласился и, как только она ушла, пришел к вам.
Дежурный мигом сообразил, что это дело не его уровня и передал посетителя начальнику участка, а тот, в свою очередь, в сопровождении полицейского переправил его жандармам.
Богуславскую немедленно задержали и допросили. Испуганная девушка сразу же рассказала, что нелегальные материалы получает от своей сокурсницы Побережской. Где она живет, Богуславская не знает.
Ни на что не надеясь, жандармы поискали такую редкую фамилию в паспортном столе и нашли всего одну. По месту прописки Побережской, на всякий случай, отправили наряд. Жандармы ворвались в квартиру Побережской неожиданно. Они обнаружили там саму девушку и неизвестного мужчину.
Квартиру обыскали, но ничего, кроме нескольких единичных экземпляров номеров «Народной воли», не нашли.
– Собирайтесь, поедете с нами, – приказал старший наряда.
От его взгляда не укрылось, как мужчина, надевая пальто, достал из кармана и выбросил в угол скомканную бумажку. Жандарм сходил за ней, поднял и развернул. На листке бумаги была изображена часть какого-то дома. Два окна на втором этаже были перечеркнуты.
– Что это? – спросил он.
– Я не знаю. Это не мое. Наверное, кто-то из гостей принес.
– А как рисунок оказался в вашем кармане? Я видел, как вы его выбросили.
– Наверное сунул машинально. А что такого? Какой-то детский рисунок…
– Зачем же детский рисунок из кармана выбрасывать?
– Это я от испуга.
– Значит, вам есть от чего нас бояться, – сделал вывод жандарм.
– Вы неправильно меня поняли…, – все больше запутывался мужчина.
– Вот в отделении все и объясните.
Задержанных повели в отделение, а в квартире оставили засаду.
Первой к следователю привели девушку. Она рассказала, что учится на Бестужевских курсах. Запрещенную литературу распространяла среди сокурсниц по собственной инициативе. Что касается мужчины, то это какой-то знакомый ее старшей сестры Веры Фигнер. Зовут его Александр Александрович, фамилии она не знает. Он снимает в их квартире комнату. Снимать квартиру в Петербурге одной курсистке слишком дорого.
– Хорошо. А теперь расскажите, кто, кроме вас, участвовал в подрыве поезда под Москвой?
– Никто. Вернее, я не знаю, кто участвовал. И почему «кроме меня»? Я тоже не участвовала.
– Почему же вы сказали Богуславской, что боитесь обыска в связи с вашей причастностью ко взрыву поезда?
– Ах, это пустое. Я так сказала из озорства, чтобы попугать подружку. А то она совсем осторожность потеряла.
Следователь чувствовал, что громкое дело ускользает из его рук. Уже без всякой надежды он вызвал на допрос мужчину.
– Ну, что ж Александр Александрович, расскажите вкратце про взрыв поезда, – закинул удочку следователь.
– Так я ведь в расследовании не участвовал. Вам лучше знать, что там случилось.
– Как вы объясните нахождение в вашей квартире запрещенных изданий?
– Так ведь их распространять запрещено, а читать не запрещено. Я и не распространял.
– Вы хотите сказать, что ваша сожительница распространяла, а вы нет?
– Она не моя сожительница. Мы просто снимаем квартиру на паях. Чем она занимается, я не знаю.
– Что изображено на рисунке, от которого вы хотели избавиться?
– Я уже говорил, что не знаю. Рисунок не мой. В карман пальто я сунул его машинально, а когда понял свою оплошность, сразу его выкинул.
– Хорошо, вот вам листок бумаги, запишите ваши показания своей рукой.
– Зачем это?
– Ну, вы же видите, я протокол не веду, а к делу мне приобщить что-то надо.
Задержанный взял ручку, обмакнул перо в чернильницу и начал писать:
«Я, Квятковский Александр Александрович, имею сообщить…»
Дальше он описал все, что рассказал следователю и подписался. Следователь взял бумагу со стола и прочел.
– Что ж, Александр Александрович, – сказал он, – придется вас задержать на какое-то время.
– По какому обвинению?
– Пока ни по какому. Задержим вас до подтверждения вашей личности.
Вечером этого же дня показания Квятковского, а также протоколы допроса Богуславской и Побережской легли на стол шефа жандармов Дрентельна. После взрыва поезда он сам завел такой порядок. К нему стекалось все, что хоть в малейшей степени касалось этой террористической акции.
Дрентельн вызвал капитана Крачковского и поручил выяснить у агента «Совы», какое отношение имеют к организации «Народная воля» задержанные курсистки и Квятковский.
– По поводу курсисток не знаю, – заявил капитан, – а о Квятковском «Сова» уже докладывал. Это непосредственный руководитель «Совы» и, по всей видимости, один из руководителей «Народной воли».
– Вот как? Значит к нам попала крупная рыба. Прекрасно…, кстати, когда уже ваш «Сова» добудет список всей организации?
– Думаю, никогда. В их иерархии он мелкая сошка. Может после ареста Квятковского он продвинется выше.
– Будем надеяться. А кроме Квятковского «Сова» на кого-то указывал?
– Да, есть еще четыре человека, но это подчиненные «Совы». Они вообще ничего не знают. Их привлекают на вспомогательные действия и часто используют втемную.
– Ладно, идите.
Отпустив Крачковского, Дрентельн приказал вызвать жандармского следователя, который ведет дело Квятковского вместе с его делом.
