Сергей Николаевич Дергунов
Властелин 5. Кто был никем

В общественном мнении Вера Засулич превратилась в героиню, защищающую народ от государственного произвола. В результате, суд присяжных ее оправдал.

Как только выдержки приговора дошли до царя, он немедленно вызвал Мезенцева и приказал арестовать террористку до назначения нового суда. Однако Вера Засулич исчезла. Ее поиски ни к чему не привели, а вскоре ее следы всплыли в Швейцарии.

***

Дизраэли шел в особняк Эдгара Пике на Пикадилли, как на каторгу. Он понимал, что начисто провалил задание Хозяина. Он не смог уговорить королеву отправить в Стамбул экспедиционный корпус. Он не смог противопоставить русским ничего. Туркам не помогли ни современные пушки, ни многозарядные карабины, ни военные консультанты. Россия вышла из войны еще сильнее, чем была. Ее международный авторитет вернулся к уровню, которого она достигла победами над Наполеоном.

Премьер-министр Великобритании испытывал жуткий страх, когда мажордом приоткрыл перед ним дверь в кабинет Хозяина. Эдгар Пике сидел за столом, устремив взгляд на вошедшего.

– Ты меня разочаровал, Бен, – сказал он, не предлагая премьеру присесть. – Ты просил раскрыть тебе общий замысел, я раскрыл. Я предоставил тебе возможность творить историю и доверил исполнить только один пункт общего плана, не самый сложный, кстати. Ты его сорвал. Что скажешь в свое оправдание?

Дизраэли стоял, переминаясь с ноги на ногу, как двоечник перед строгим учителем. Он мог бы сказать, что королева готова была воевать с русскими где угодно: хоть в Балтике, хоть в Архангельске, хоть в Средней Азии, но только не помогать туркам. После резни, устроенной башибузуками в Болгарии, королева навсегда вычеркнула Османскую империю из списка своих военных союзников. Она не хотела оказаться причастной к их зверствам. Никакие уговоры не смогли ее переубедить.

Масла в огонь добавили либералы во главе с Гладстоном. Они развернули в газетах антивоенную кампанию и настроили общественное мнение против военного вмешательства Великобритании в русско-турецкую войну.

Дизраэли мог бы все это сказать, но он сказал:

– У меня нет оправданий, мессир.

– Тогда, может быть, ты знаешь, как исправить свой провал?

– Я думаю, нанести по русским удар в Коканде и Хиве. У нас в Индии мощная армия. Мы пройдем через Афганистан и навалимся на русских. Войск на этом направлении у них мало. Мы легко сможем пройти до Волги. Королева этот план одобрила.

– А ты не подумал, что русские перекинут туда подкрепления, как только ты войдешь в Афганистан?

– Не успеют. Нам нужно две недели, чтобы от границ Индии выйти к Коканду.

– Хорошо. Запускай этот план в работу. Будем считать его планом «Б». Но главное сейчас не это. Главное отнять у царя Александра победу.

– Если бы я знал как, мессир…

– Переговори с Андраши. Русские сильно прижали хвост Австрии на Балканах. Да и Бисмарк точит зуб на Горчакова за срыв военной кампании против Франции. Делай, что хочешь, но тебе нужно убедить Россию пересмотреть условия русско-турецкого договора. Думаю, если вы навалитесь на Горчакова все вместе, он сдастся.

– Я понял, мессир! Нужен новый договор, по которому Россия не получит ничего.

– Именно. Но знай, это твой последний шанс, Бен.

– Я все сделаю, мессир.

Премьер-министр ушел от Хозяина полный решимости вернуть его доверие.

Забегая вперед, надо сказать, что Дизраэли исполнил указания Хозяина. Российскому канцлеру Горчакову одновременно пришли ноты от Пруссии, Великобритании и Австро-Венгрии с требованием прибыть на конгресс великих держав в Берлине «для рассмотрения спорных вопросов по принадлежности Балканских территорий и др.». Под угрозой новой войны Горчаков согласился. По итогам конгресса у России отобрали дельту Дуная, несколько крепостей на Кавказе, половину Болгарии вернули туркам, а над Боснией и Герцеговиной установили совместный протекторат Османской империи и Австро-Венгрии. Получилось, что, несмотря на безоговорочную победу в войне, Россия по ее итогам не получила ничего. Это сильно ударило по авторитету Александра II внутри страны. От него отвернулись патриоты. А Дизраэли вскоре после этого успеха получил почетную пенсию и смог писать свои мемуары.

Все это было чуть позже, а пока, сразу после ухода Дизраэли Эдгар Пике вызвал своего помощника Карла Линдси.

– Садись, Карл. – сказал Хозяин, – хоть и не в моих правилах хвалить, но с газетной кампанией против царя Александра ты справился. Теперь он в глазах русских либералов тиран и попиратель свобод.

– Спасибо, мессир, – расплылся в улыбке Линдси, – но моя заслуга здесь минимальна. Весь эффект произошел благодаря вашим статьям и продажным журналистам, которые согласились их напечатать от своего имени.

– Хорошо, что ты это понимаешь. Тем более, что вторую часть задания ты провалил. Где результаты хождения в народ этих русских революционеров? Может они и не ходили никуда, а только проедали мои деньги?

– Ходили, мессир. Я проверял. Но в России все сложно. Крестьяне понимают, что после отмены крепостного права их закабалили еще больше, но винят в этом не царя, а своих помещиков. В их представлении царь – второй после бога. Они думают, что он не знает об их бедственном положении. Им в голову не придет выступить против помазанника божия. Были случаи, что они поколачивали эмиссаров «Земли и Воли» когда те только намекали на бунт против царя.

– Это отговорки. Глупо долбиться лбом в стену. Нельзя отнять веру у глубоко верующего человека. Ее может разрушить только сам объект веры. Надо поднимать крестьян не против царя, а на поход в столицу с челобитной к царю. Пусть он защитит крестьян от самодуров-помещиков. Только когда вместо царя их встретят солдаты с пушками, их вера начнет угасать. Разве это непонятно было после первой неудачной попытки?

– Простите, мессир. Я как-то это упустил.

– Нельзя терять контроль, Карл.

– Я все исправлю, мессир. Я немедленно отправлю в Россию своего эмиссара с новой установкой.

– Кто он?

– Это Герман Лопатин из Интернационала.

– Я уже слышал это имя.

– Да, мессир. Сегодня Лопатин – это самый авторитетный русский революционер.

– Хорошо, отправляй.

***

В кабинет шефа жандармов Александра Романовича Дрентельна вошел адъютант и доложил, что в приемной ожидает капитан Крачковский. Дрентельн стал во главе Третьего отделения недавно. Он заменил убитого террористами Мезенцева. Кто такой Крачковский, он не знал и удивился такому нарушению субординации, однако распорядился впустить посетителя.

– Ваше превосходительство, капитан Крачковский…– привычно начал доклад офицер, но генерал его прервал:

– Садитесь, капитан. Надеюсь, вы пришли не по пустяковому делу?

– Для начала, я должен объясниться, почему я явился сразу к вам. Дело тайное и не терпит лишних ушей.

– Да уж, будьте любезны, объяснитесь.

– По приказу генерала Мезенцева, царство ему небесное, под мое начало поступили секретные агенты, которые тайно проникли в различные революционные кружки и организации. Благодаря им, мы можем заранее узнавать о планах революционеров, составлять пофамильные списки их актива. Во избежание раскрытия этой тайной деятельности, все сведения, полученные от агентов, я передавал лично Николаю Владимировичу. Будет ли такой же порядок при вас, ваше превосходительство?

– Пока я не вижу причины менять прежние порядки. Вы пришли сообщить мне только это?

– Нет, ваше превосходительство. От агента «Сова» из «Земли и Воли» поступили сведения, что в Санкт-Петербург прибыл эмиссар от Интернационала, некто Герман Лопатин. Сразу по прибытии он уединился с руководством «Земли и воли» и они долго заседали.

– Этот «Сова» может узнать, с какой миссией прибыл эмиссар?

– Я ему дал такое задание, но иллюзий на этот счет не питаю. «Сова» не входит в руководство «Земли и Воли».

– А у нас есть сведения об этом Лопатине?

– Да, ваше превосходительство. Я только что читал его дело. Он профессиональный революционер. Дважды арестовывался в России. В последний раз был приговорен к каторжным работам. Бежал заграницу. Вошел в руководство Интернационала, фигурировал в списках восставших в Герцеговине.

– Это хорошо. Значит мы в любой момент можем его арестовать, как беглого каторжника… Вы, вот что, голубчик, не трогайте его пока. Мы должны знать, зачем он здесь.

Вскоре выяснилось, что Лопатин прибыл с заданием развернуть широкую агитацию среди рабочих и крестьян с целю свержения самодержавия и установления демократических порядков. Однако, большинство актива «Земли и Воли» не поддержало этот способ революционной борьбы. Недавнее «хождение в народ» привело их к твердому убеждению, что агитация не работает. Нельзя на одном митинге перевернуть сознание людей, особенно неграмотных крестьян.

Напрасно эмиссар Интернационала убеждал, что этого и не требуется делать. Не нужно переубеждать людей. Нужно заставлять людей следовать твоей воле, но при этом оставлять их при своих убеждениях. Лопатин приводил конкретные примеры манипулирования толпой, обещал показательно выступить на любом митинге, но изменить мнение большинства не смог.

Тогда Лопатин пригрозил приостановкой финансирования любой революционной деятельности, кроме агитации. Но даже эта угроза подействовала не на всех. Из всего актива организации лишь Георгий Валентинович Плеханов и несколько его приверженцев поддержали Лопатина. Остальные объявили о своей готовности выйти из «Земли и Воли». На основе боевого крыла организации они создали новую и назвали ее «Свобода или смерть». Своей целью они установили принуждение власти к демократическим преобразованиям с помощью террора. Их не напугало даже прекращение финансирования. Они решили, что сами добудут себе деньги экспроприацией эксплуататоров.

Герман Лопатин понял, что провалил свою миссию. Оставаться в России больше не имело никакого смысла. Но и возвращаться в Европу нельзя. Как он объяснит Карлу Линдси свой провал? Ни одна спасительная мысль в голову не приходила. Любое оправдание звучало, как детский лепет. Зачем он нужен организации, если не смог справиться с простейшим заданием? Его просто спишут в утиль за ненадобностью. В лучшем случае лишат жалования, в худшем – задушат в темном переулке. Хотя, неизвестно, что хуже. Если его лишат жалования, то он умрет с голоду. Он же ничего не умеет делать. Кроме революционной деятельности, он никогда ничем не занимался. Нет, надо обязательно что-нибудь придумать.

Два дня Лопатин бесцельно бродил по городу, надеясь на чудесное озарение, как это не раз с ним бывало. И внезапно ему показалось, что за ним следят. В нем мгновенно включился конспиратор. Несложными действиями он установил двоих шпиков, неумело маскирующихся под обычных прохожих. А что если его вели с самого приезда в Россию?

Его мозг лихорадочно заработал. Что будет если он оторвется от слежки? Его немедленно начнут искать, а когда найдут, арестуют. Так вот он выход! Вот он веский аргумент в свое оправдание! Если бы не арест, он бы, безусловно, исполнил свою миссию, а так, извините. Обстоятельства непреодолимой силы.

Лопатин решил избавиться от слежки самым простым способом. Он зашел в трактир и спросил полового, как выйти через черный ход. После недолгих уговоров, в которых решающую роль сыграл полтинник, перекочевавший половому в карман, Герман добыл нужные знания и вышел через черный ход. Каково же было удивление профессионального революционера, когда на выходе из трактира он увидел одного из шпиков. Оказалось, не такие уж они и дилетанты.

Лопатин прошел мимо шпика, вышел на улицу и, увидев проезжающую пустую пролетку, заскочил в нее на ходу. Он приказал кучеру свернуть за угол, сунул ему в руку монетку и сказал: «Гони прямо». Сам в это время выскочил из экипажа и заскочил в парадное. Через мгновение за стеклом парадного он увидел своих преследователей, мчащихся на извозчике за удаляющейся пролеткой.

Первая часть плана удалась. Теперь нужно дать жандармам время объявить его в розыск, отпечатать его фотокарточки и раздать их шпикам и околоточным. Одного дня будет достаточно.

Через день Лопатин отправился на вокзал. Именно там его будут искать в первую очередь. Не скрываясь, он бродил по залу ожидания, периодически подходя к кассам. Возле касс его и взяли.

Как он и предполагал, новых обвинений ему не предъявили и поверили в его заверения, что он отошел от революционной деятельности, раскаялся и готов порадеть за отечество. На всякий случай, его отправили в ссылку в Ташкент.

***

Александр II сидел за столом в своем кабинете Зимнего дворца и смотрел на свои трясущиеся руки. Только что он каким-то чудом избежал смерти. Он шел по дорожке дворцового сада, занятый своими мыслями, когда услышал характерный звук револьверного выстрела. Он даже не сразу понял, что стреляют в него, но, когда повернул голову на звук, увидел наведенный на себя ствол револьвера в руках какого-то несуразного молодого человека. В этот момент раздался второй выстрел, и пуля просвистела рядом с ухом. Царь бросился бежать к дверям дворца и увидел спешащих к нему на помощь охранников. Третий выстрел сбил ветку дерева в метре от царя. «У него скоро кончатся патроны, – промелькнула спасительная мысль». Позади раздались крики охранников, и четвертая пуля ударилась в колонну прямо перед царем. Спасительные ступеньки уже близко. Царь обернулся и увидел момент как охранники наваливаются на злоумышленника, а он с криком отчаяния стреляет еще раз, уже в падении. Эта пуля ушла еще дальше от цели.

Опасность миновала, но Александру расхотелось гулять. Он вошел во дворец, поднялся по лестнице на второй этаж и приказал дежурному флигель-адъютанту никого не впускать в кабинет, кроме Дрентельна.

Пока царь ждал начальника Третьего отделения, его мысли кружились в невероятном хороводе. Он был на волосок от смерти. Это оказывается так просто. Подойти к царю и выстрелить в упор. Никакая охрана тебя не спасет. Но он не собирается умирать. По крайней мере не сейчас. У него еще много незавершенных дел. А главное у него есть любимая женщина и их совместные дети, которые ни в чем не нуждаются, пока он жив. Но если его внезапно не станет, они останутся ни с чем! Более того, им самим грозит опасность. Перед царем проплыла картина, будто его Катя с детьми гуляет по аллее Летнего сада, он идет им навстречу и внезапно слышит звук выстрела сзади. Пуля пролетает мимо него и попадает прямо в сердце ей, княжне Екатерине Долгорукой. Он бросается к ней, а выстрелы не прекращаются. Один за другим падают его дети: Георгий и Ольга.

Звук шагов по паркету вернул царя к реальности. Александр поднял взгляд и увидел взволнованное лицо Дрентельна.

– Вы уже выяснили, Александр Романович, кто это был? – стараясь унять дрожь в голосе спросил Александр.

– Да, государь. Он назвался коллежским асессором Соловьевым. Мы пока не выяснили, какая организация за ним стоит. Он утверждает, что действовал в одиночку.

– Он как-то объяснил свои мотивы?

– Он считает вас, государь, виновным в народных бедах.

– Помилуйте, в каких же бедах?! У нас в каждый крупный город проложены железные дороги, по рекам ходят пароходы, строятся железно-плавильные заводы, мы покончили с многовековым рабством крестьян. Что им еще надо?

– Они видят несправедливость в том, что богатые богатеют, а бедные беднеют, государь.

– Но ведь так всегда было! Не я установил этот порядок. «Кесарю кесарево» – разве это я придумал?

– Газеты воду мутят, государь. Нам надобно усилить цензуру. В каждой газете посадить своего цензора, и пусть только попробуют заикнуться против самодержавной власти.

– А вы представляете, какой они поднимут вой?

– Как же они поднимут, государь, коль у них на шее наш цензор будет сидеть? – хитро улыбнулся Дрентельн.

– А Европа? Что скажет Европа? Что русский царь подавляет любое свободомыслие? Нет, Александр Романович, – царь начал потихоньку успокаиваться, – Мы и так в глазах европейцев выглядим варварами. Этак мы никогда не вольемся в семью цивилизованных народов.

– Да, какое нам дело до их мнения, государь? Собака лает, а воз едет. Безопасность государства важнее.

– Безопасность – ваша забота, Александр Романович, а моя – поднять престиж России. Поэтому цензуру мы вводить не будем.

– Слушаюсь, ваше величество.

– И я убедительно прошу вас проследить, чтобы этот, как его…

– Соловьев?

– Да. Он не должен уйти от ответственности.

Следствие по делу Соловьева велось почти два месяца. За это время он никого не выдал, всю вину взял на себя. Его приговорили к повешению и спустя три дня привели приговор в исполнение при большом скоплении народа.

Царю казалось, что террористам преподан хороший урок. Как же он ошибался!

Не прошло и месяца после казни Соловьева, капитан Крачковский получил донесение от агента «Сова». В донесении говорилось, что на тайном съезде «Земли и воли» в Воронеже прошла яростная дискуссия между «умеренными» и «радикалами», после которой лидер «умеренных» Плеханов покинул съезд. После этого на общем голосовании его величеству вынесли смертный приговор.

Крачковский немедленно доложил об этом Дрентельну, а тот, в свою очередь – царю.

– Мне приговор?! Ха-ха-ха, – рассмеялся Александр II, – как они себе это представляют?

– Мы скоро об этом узнаем, государь, – ответил шеф жандармов, – в любом случае, нельзя их недооценивать.

– Вы мне лучше скажите, вы сможете обеспечить безопасность одной частной особы?

Неожиданный вопрос ввел шефа жандармов в замешательство. Его волнение усиливал тот факт, что он знал, о какой «частной особе» идет речь. Тайное увлечение царя ни для кого не было тайной, и Александр Романович Дрентельн не одобрял этого увлечения. Но царь ждал ответа.

– Если на то будет воля вашего величества, я приложу все усилия, – ответил начальник Третьего отделения, – но вы же видите, государь, как изощренно они действуют! Они не повторяются. Пока мы не можем предугадать их шаги. Но, надеюсь, вскоре мы будем знать о них больше. И вот тогда…

– Я не могу ждать, – занятый своими мыслями, произнес царь. – ладно, ступайте, я устал.

В этот же день Александр распорядился подготовить небольшие апартаменты на третьем этаже Зимнего дворца, прямо над своим кабинетом. Без всякой помпы туда въехала княжна Екатерина Долгорукая со своими детьми, как фрейлина императрицы.

Глава 2 Народная воля

После ареста Лопатина Плеханов лишился своей главной поддержки, но не отчаялся. У него еще оставались сторонники. С их помощью он собирался отстоять свою точку зрения. Он считал, что террор не приведет ни к чему, кроме ответной жесткой реакции правительства. Только массовые выступления народа могут подтолкнуть власть к демократическим преобразованиям. А чтобы подготовить массовые выступления, нужна агитация и пропаганда. Ему эта мысль казалась настолько очевидной, что он надеялся переубедить радикально настроенных членов «Земли и воли».

Однако, Плеханов понимал, что в петербургской ячейке ему это сделать не удастся. Его сторонники не набирали здесь и половины голосов. Единственное правильное решение – это провести свою точку зрения через съезд.

По всем правилам конспирации местом съезда сначала выбрали Тамбов, а перед самым открытием перенесли его в Воронеж. На первое заседание собрались на окраине города в дубовой роще.

Плеханов решил дать бой сразу, пока его противники не успели выработать согласованную позицию.

«Мне не понятно – начал он свою речь, – почему здесь некоторые думают, что террор заставит правительство пойти на уступки. Это непростительное заблуждение. Как раз наоборот: на наш террор правительство ответит еще большим террором. Вы этого хотите? Вы погубите нашу организацию. Кто из вас сможет мне ответить, на что вы рассчитываете?»

Плеханов думал, что «террористы» затянут свою волынку о принуждении власти к демократическим преобразованиям. Он не знал, что тайная организация «Свобода или смерть» накануне собиралась в Липецке и готова была скрестить с ним шпаги в словесной дуэли.

Слово взял Морозов.

– Возможно, предыдущий оратор и прав. А возможно и нет, – сказал он. – Этого сейчас не знает никто. Нам не дано заглянуть в будущее. Зато мы знаем точно, что власть – это перевернутая пирамида. Внизу эту пирамиду поддерживает царь. Убери царя, и пирамида рухнет. Все недовольны царем, и каждый бы его убил. Но им не хватает смелости. Поэтому мы им поможем. Нам смелости не занимать. Как только царя не станет, народ всколыхнется, и мы построим мир полный счастья и справедливости.

Плеханов готовился возражать против другого тезиса. Речь Морозова застала его врасплох. Но он не растерялся:

– Я продолжу аналогию с пирамидой. Да, все так, кроме одного: внизу пирамиды стоит не конкретный царь, а самодержавие! Ну убьете вы Александра II. Знаете, что поменяется? К имени царя добавится одна палочка, и все останется на своих местах. Мы должны бороться не с царем, а с самодержавием. Для этого надо развенчать в глазах народа этот институт власти. Вот почему я настаиваю на агитации и пропаганде среди угнетенных классов. Мы должны внушить им идею о пагубности царизма, превратить царя в преступника в глазах народа. А убив царя, вы превратите его в мученика.

– Что ты предлагаешь конкретно, Георгий, – спросил Александр Михайлов, отвечающий в организации за безопасность.

– Я предлагаю убрать террор, как метод революционной борьбы, из устава организации.

В ответ раздался гул неодобрения. Даже в глазах своих сторонников Плеханов заметил тень непонимания. Ну почему он с ними заранее все не обсудил? Все из-за своей самонадеянности. Он почему-то был уверен в их безоговорочной поддержке.

– Может быть, все-таки, оставить в уставе, Георгий? – заговорил один из его сторонников Попов, – а вместо этого принять протокол, в котором указать, что этот метод является не основным.

– И что это даст? – возразил Плеханов, – если останется соблазн пойти легким путем, а убить какого-нибудь чиновника всегда легче чем убедить народные массы, то всегда найдутся желающие им воспользоваться.

– Наша организация создавалась для построения справедливого общества, – взял слово Желябов, – а справедливость – это воздаяние каждому по его делам. Разве угнетатели не заслуживают смерти, как высшей меры справедливости?

– Предлагаю поставить предложение Георгия на голосование, – подвел итог дискуссии Морозов, кто за исключение террора, как метода революционной борьбы из устава?

Плеханов поднял руку и увидел, что остался в одиночестве.

– Кто против?

Все остальные подняли руки, даже его сторонники.

– Тогда мне здесь нечего делать, – произнес Плеханов, встал и направился к городу.

Съезд продолжился без него. Чтобы не рассориться с «плехановцами» «террористы» пошли на уступки и приняли предложение Попова. Было решено на террористическую деятельность направлять одну треть бюджета организации, а на агитационную две трети. Зато в Исполнительный комитет вошли в подавляющем большинстве сторонники террора.

На одном из последних заседаний съезд вынес смертный приговор Александру II.

После съезда Плеханов не перестал общаться с умеренным крылом «Земли и воли». К нему часто заходили Попов и Стефанович, а вскоре к ним присоединилась и вернувшаяся нелегально в Россию Вера Засулич. Вот и в этот раз все трое заявились к нему и начали жаловаться. Они жаловались, что «террористы» нарушают все договоренности, достигнутые на съезде. Пользуясь своим большинством в Исполнительном комитете, они присваивают себе большую часть денежных поступлений, занимают передовые полосы в газете не для агитации и просвещения народа, а для оправдания своей деятельности.

Георгий Валентинович ухмылялся в усы и с удовлетворением думал, что все происходит в точности с его прогнозами.

– А я что вам говорил? Если бы вы тогда, на съезде, меня поддержали, ничего бы этого не было, – вслух сказал он.

– Теперь понятно, что ты был прав, Георгий, – заговорил Стефанович, – но тогда это не было столь очевидно. Мы хотели сохранить организацию.

– Сохранили? Молодцы! Так чего ж вы жалуетесь? – с сарказмом произнес Плеханов.

– А ты не издевайся, а лучше скажи, что теперь делать, – с вызовом высказался Попов.

– Разделяться и идти своим путем.

– Но как разделяться?! – воскликнул Стефанович, – у них большинство, и они потребуют себе большую долю общего имущества и оставят за собой наименование организации. А это, ты сам понимаешь…

– Не потребуют, если вы будете вести себя правильно, – перебил его Плеханов.

– Это как? – заинтересованно спросил Попов.

– Вы должны добиться, чтобы они сами потребовали раздела. Тогда вы согласитесь только на паритетных условиях. Что касается наименования «Земля и воля» – это очень важный вопрос. Если вам не удастся его оставить за собой, то и им оно не должно достаться.

– Это легко сказать, – разочарованно махнул рукой Попов, – мы им уже намекали, но сейчас их все устраивает. А Желябов, Перовская и Фигнер категорически против раздела. Они единственные понимают, что террор без агитации – это мертворожденное дитя.

– Вера, – неожиданно Плеханов обратился к Засулич, – вы хорошо знаете переплетное дело?

– Думаю, да, Георгий Валентинович, а к чему вы это?

– А вам бы понравилось, если бы, скажем, я, ничего в этом не смыслящий, начал давать вам советы?

– Не знаю. Скорее не понравилось бы.

– Вот! Это никому не нравится, – победно обвел взглядом своих соратников Плеханов, – поэтому вам нужно начать вмешиваться в дела «террористов». Давайте им советы, лучше совершенно нелепые. Дискутируйте с ними по всяким мелочам, бракуйте исполнителей. Блокируйте их расходы. Требуют они, например, на исполнение акта тысячу рублей, а вы им скажите, что найдете исполнителей за пятьсот.

– Ха-ха-ха, – рассмеялась Засулич, – Георгий Валентинович, вы – гений.

– Спасибо, Вера. Я об этом догадывался.

Все засмеялись, и гости собрались уходить. Но жена Плеханова твердо заявила, что никого не выпустит, пока не попьют чаю с плюшками.

Едва землевольцы ушли, раздался стук в дверь. Супруги переглянулись. Плеханов быстро прокрутил в уме, нет ли в квартире чего-нибудь нелегального. Он давно жил в готовности к неожиданному визиту околоточного и к этому же приучал свою молодую жену. Мысленная пробежка по квартире дала удовлетворительный результат и Георгий Валентинович кивнул жене.

Она открыла дверь и облегченно вздохнула. На пороге стоял молодой человек в поношенной, но еще опрятной одежде. По его виду он мог быть рабочим, мастеровым, но никак не шпиком.

– Мне бы Георгия Валентиновича, – сказал он.

– Проходите. Георгий это к тебе.

Плеханов поднялся из-за стола и пошел в коридор встречать неожиданного визитера.

– А-а, Степан! – радостно раскинул объятья Плеханов, – вот познакомься, дорогая, это Степан Халтурин, мой бывший ученик, а теперь сам организатор рабочего кружка и сам кого хочешь научит.

– Ну вы скажете уж, Георгий Валентинович, – засмущался Халтурин.

– Ну, давай садись рассказывай. Как у тебя дела, подготовил уже своих кружковцев к агитации среди рабочих?

– Да, какое там. Не получается у нас агитация.

– Что так?

– Старые рабочие и слушать нас не хотят. А ну, говорят, как уволят нас, кто семью кормить будет?

– Если вместе выступить, всех не уволят!

– Я им то же самое говорю.

– А они?

– А они говорят: всех не уволят, а зачинщиков уволят. Мои ребята им говорят, мол, не вы же зачинщики, а мы. Вы, мол, просто нас поддержите. Давайте забастовку устроим и потребуем у фабриканта увеличения заработка.

– И что?

– Да ничего! Поговорили и разошлись.

– Так они что, готовы смириться со своим нищенским существованием?

– Они хотят челобитную царю с жалобой на фабриканта писать.

– Разве вы им не объяснили, что царь и получает те деньги, что фабриканты рабочим не додают?

– Объясняли. Не верят они. Думают, что царь обо всем народе радеет, только, дескать, не знает, как фабриканты над рабочими изгаляются.

– А молодые что?

– А что молодые? Книжки читать они не хотят. Скучно, говорят. Агитировать – не хотят, бесполезно. Они действовать хотят. Тот Соловьев, который в царя стрелял, для них теперь пример.

– Вот это, как раз, и бесполезно! Ну убьют они царя и что? Был Александр II будет Александр III. Что изменится?

– Я, как бы, за этим к вам и пришел, Георгий Валентинович. Задумал я всю царскую семью извести…

– И ты туда же, Степан! Сколько раз мы с тобой об этом говорили! Царь, как личность, мало что значит. Нужно бороться не с царем, а с самой системой самодержавия. А для этого нужны массовые выступления. Такие массовые, чтобы с ними не справилась ни полиция, ни армия.

– Это ежели одного царя убить, а если всю семью? Кто царем будет?

– Да кто угодно! Мало ли в России князей? Вон Юсуповы, Долгорукие, Голицыны. Кого-нибудь да выберут.

– Вот, пока они меж собой бодаться будут, можно и народ взбунтовать. Царя то заступника уже не будет.

Плеханов не мог не согласиться с присутствием своеобразной логики в словах Халтурина. Убийство царской семьи неминуемо приведет к кризису власти. На какое-то время наступит потеря управления и этим можно воспользоваться. Но признать, что он проиграл в споре какому-то рабочему – было выше его сил.

– А от меня ты чего хочешь? Одобрения? Так ты знаешь, я этого не одобряю, – сказал он.

– Одному мне мою задумку не вытянуть. Сведите меня с людьми, которые динамит достать смогут, – озвучил свою главную просьбу Халтурин.

Плеханов задумался. Чем черт не шутит? А вдруг у него и вправду выгорит? Халтурин никак с организацией не связан. Можно сказать, что его наняли князья, чтобы самим царский трон захватить. Лучшего повода для народного бунта не придумаешь. Только интересно, как он собрался это сделать? Хотя, лучше не знать подробностей. Если Степан на это решился, значит, хорошо все обдумал. В крайнем случае, товарищи из боевого крыла организации его поправят.

– Ладно, Степан, я тебе помогу, отведу тебя к нужному человеку. Сейчас только соберусь.

Плеханов знал адрес конспиративной квартиры, в которой проживал Квятковский, один из главных членов Исполнительного комитета. Туда они с Халтуриным и направились. Георгий Валентинович передал молодого человека «из рук в руки», а сам вернулся домой.

Визит Плеханова не обрадовал Квятковского. Похоже надо менять квартиру. Плеханов больше никакими клятвами с организацией не связан. Незачем ему знать, где обитает руководство «Земли и воли». А то он так и будет приводить всяких с улицы. Эта мысль помешала сразу вникнуть в предложение плехановского протеже. Квятковский включился в речь посетителя на словах: «…мне бы только динамиту и чтоб его хватило».

– Ну, чтобы рассчитать количество динамита, нужны исходные данные, – поучительно произнес Квятковский, надеясь поскорей отделаться от молодого человека.