Сергей Николаевич Билдуев
Дарханна
Неужели она – его судьба?
У Мунко было много женщин. Он никогда не оставался в тени, сам того не желая. Девушки всех мастей стремились заполучить его сердце, душу или тело, а лучше все разом, но удавалось им лишь ненадолго получать физическое естество этого скромного парня. Мунко никого никогда не любил, ни к кому не привязывался. И его тоже никто никогда не любил. Девушкам нравились его внешность, его нрав, а больше всего – его деньги. Не стала исключением и Сэржэна.
Ухоженная красотка пришла на презентацию новой ювелирной коллекции в сопровождении сына известной в городе общественницы и владелицы сети автосалонов. Найдан заметил девушку и предложил ей поучаствовать в рекламной кампании ювелирных салонов в качестве модели. Мунко всегда принимал личное участие в отборе моделей для своих украшений. Так он и познакомился с красоткой. Сэржэна же не упустила своего шанса. То ли от одиночества, съедавшего изнутри, то ли от неосознаваемого желания о ком-то заботиться, то ли просто от скуки, вскоре Мунко завел роман со взбалмошной моделью – «фитоняшей», как сейчас принято говорить. Красивая, яркая девочка, любительница гламура, она не вызывала ни отвращения, ни страсти. Ни-че-го. Мунко давно привык к своей странной способности не чувствовать к людям ни любви, ни ненависти. Он ко всем относился ровно, был безразличен ко всему, что не касалось его увлечения, ставшего смыслом жизни и средством для заработка.
На заре юности, в каком-то непонятном порыве после армии он попытался устроиться на службу в одну силовую структуру. Все его армейские характеристики пестрили рекомендациями, что именно на этом поприще он принесет государству особенно весомую пользу. Успешно пройденная военно-врачебная комиссия, все проверки на руках и он, наконец, в кабинете психолога. Результаты тестов – на уровне, он уверен. Бесчисленное количество вопросов, простых и двусмысленных, провокационных и стимулирующих… Вся его биография – как на ладони, скрывать нечего. И вот он, последний вопрос:
– В вашем окружении есть люди, на которых вы не хотите быть похожим? Кого вы, может быть, ненавидите или презираете?
Именно в тот момент Мунко вдруг отчетливо понял, что служба государева – не для него. Все эти проверки, тесты, анализы – не о нем. Он не годится для такой работы. Он слишком черств. Бесчеловечно черств.
– Простите, что потратил ваше время. Мне нужно написать какое-то заявление об отказе?
– Я спросила что-то слишком личное? Если не хотите, конечно, вы можете не отвечать на этот вопрос, – психолог даже растерялась от такой реакции.
– Отчего же? Я отвечу, если нужно. Такой человек есть – это моя мать.
***
14 июня 1942 года, у. Кырен, Тункинский аймаг
Аюша смотрел на свое отражение в лезвии ножа, на котором перламутровыми отблесками отражалось закатное солнце. Последнее закатное солнце на его родной земле…
Сегодня у Аюши день рождения, он получил повестку и завтра уже уезжает на фронт.
– Ты чего, милая?
Дулма закрыла лицо руками и тихонько зарыдала. Осенью они планировали пожениться. Ну как планировали – она планировала. Аюша сразу ей сказал, что пойдет защищать Родину от фашистов ради их же светлого будущего, а после войны сыграют свадьбу и начнут строить мирный быт. Дулма не верила до последнего, что будет объявлена мобилизация всех парней призывного возраста. Ну не могло это с ними случиться! И хотя ее отец заверил, что линия жизни у Аюши длинная и благополучная, она все равно сомневалась. Не придал Дулме оптимизма и тот факт, что отец изготовил для несостоявшегося зятя дорогой подарок – серебряный нож.
Ошор Бимбаевич, отец Дулмы, был потомственным дарханом. Семья Раднаевых во все времена жила в достатке, во многом благодаря общему труду, но в большей степени благосостояние все же зависело от главы семейства. Перебравшись в Кырен, Ошор Бимбаевич не оставил своего ремесла. Он изготавливал все, что только можно было пожелать, начиная с хозяйственного инвентаря, заканчивая изысканными женскими украшениями. На особом счету у него теперь производство ножей. Орудие, обеспечивающее пропитание в трудные времена, пользовалось сейчас особенным спросом. Дулма и забыла, что в мирное время отец ковал ножи по частным заказам. То были не ножи, а произведения искусства. Кричаще острые, начищенные до блеска первой весенней росы, украшенные сложным орнаментом и россыпью каменьев, они были заговорены на защиту. И, казалось, во всем мире знают, что приобрести такой нож у дархана Раднаева – значит обезопасить себя от любого несчастного случая. С началом войны с материалом стало совсем туго. Тяжело было достать даже обычную сталь, что уж говорить о серебре и каменьях. Поэтому почти все и забыли, что когда-то имели хоть и призрачную возможность обзавестись столь сильным оберегом. Похоронки приходили одна за другой. Женщины вдовели, дети и старики сиротели… Если и был ад на свете, то сердце его находилось на этой земле. Оттого подарок Ошора Бимбаевича Аюше разжег в душе Дулмы непреодолимый, всепоглощающий страх, что жених не вернется с фронта.
Она не верила в оберег. Она не верила духам отца.
– Я обещаю, ты слышишь? Я обещаю вернуться. Сделаю для этого невозможное. У нас родится сын, а потом еще один сын, и ещё, ещё… и на старость родим себе доченьку! Дулма, не плачь. Все так и будет. Подожди немного, нетерпеливая ты моя! Надо врагов победить. Ну годик, не больше, и мы снова будем вместе.
– А если тебя … – Дулма даже не смогла произнести это слово. Оно повисло в темном свежем лесу у берега сердитого Иркута, непроизнесенное, разлетелось на мелкие осколки и растворилось в прозрачном воздухе, ударившись об острый угол несокрушимого Шулун-убэгэна, огромного белого камня, у которого маленькой девочкой Дулма проиграла все детство.
– Смотри, радость моя, – Аюша снова вынул нож из ножен. – Видишь, твой отец сделал на рукоятке гравировку со своим клеймом, – Аюша показал на две витиеватые буквы в обрамлении матовых кораллов. – А здесь, на ножнах, мои инициалы – «А.Г.». Давай, я оставлю ножны у тебя. Как знак того, что ты меня ждешь. Нож и ножны – две части одного целого, как я и ты. И они обязательно воссоединятся, как мой род и род твоего отца. Я вернусь, и мой нож вернется на свое законное место.
Аюша уже не знал, как еще успокоить Дулму. Его предложение она приняла молча.
И лишь потом спросила:
– А если нет?..
Аюша обнял Дулму за плечи и привлек к себе.
– Посмотри туда, – указал пальцем в сторону юга, на небо, пушистым серым покрывалом окутывающее сизые хребты Хамар-Дабана. – Начнешь сомневаться, посмотри туда. Эти горы вечны, как вечна и моя любовь к тебе.
На следующий день возле райвоенкомата собралось много народу. Дулма смотрела на разношерстную толпу призывников, ища взглядом Аюшу. Никто из стоявших рядом родных и подумать не мог, что каждый третий из этих молодых, пышущих здоровьем ребят отдаст свою жизнь в борьбе с фашизмом. Каждый двенадцатый пропадёт без вести. Каждый двадцатый вернётся инвалидом.
***
Военный госпиталь г. Боровичи, 1943 год
– Лизавета! Лиза, где тебя носит?! Помоги, зарежется ведь!
Лиза подбежала к двум санитарам, с трудом удерживающим раненого солдата, которого трясло и выворачивало, словно он ехал на телеге по бездорожью. В руках солдат держал нож, и сильный тремор представлял реальную угрозу его только что спасенной жизни.
В недавнем бое, казалось, выживших нет. Но красноармейцы распознали слабое дыхание у смуглого казаха, застывшего в смертном бою с фашистом. Последний скончался моментально, от ножевого ранения в самое сердце. Черти, разве у них есть сердце! Тяжелая травма головы у казаха, вызванная осколочным ранением, привела к гипертонусу мышц кисти. Разжать пальцы парня и убрать нож у него из рук солдаты так и не смогли. Как есть, доставили в госпиталь, а в тепле его начало нещадно трясти.
Лиза осторожно приложила свою холодную ладонь ко лбу раненого, второй рукой пытаясь удержать его руки. Солдат резко выпрямился и застыл.
– Неужто помер! – запричитала Клара, юркая толстушка из Вознесеновки. В госпитале все пропитано смертью. Многие привыкли, она же каждый раз пугалась, как впервые. – Ты что, малой! Не смей, в таком аду один выжил, тебе теперь жить да жить!
Хватка раненого ослабла, и Лизе удалось забрать нож у него из рук. Красивый окровавленный клинок с национальными узорами… Лиза залюбовалась на мгновение, но вскоре явился доктор, раненого красноармейца начали готовить к операции.
Нургали Закирович Джумалиев, 1924 года рождения, сирота, рядовой Красной армии, казах. 22 июля 1942 года призван Актюбинским ГВК Казахской ССР, награжден Орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны, медалью «За отвагу», 28 мая 1943 года комиссован из рядов КА с диагнозом тотальная ретроградная амнезия на фоне открытой черепно-мозговой травмы, правосторонний гемапарез, посттравматическое стрессовое расстройство.
Это все, что было известно Елизавете Семипольской о своем будущем муже. Этого ей хватило, чтобы полюбить его всем сердцем до конца своих дней, несмотря на его непривычную внешность и даже кривые зубы. Двадцатилетняя студентка Первого ленинградского медицинского института, единственная дочь профессора, известнейшего хирурга, и преподавательницы немецкого языка Константина Борисовича и Анны Николаевны Семипольских, в эвакуации на добровольных началах трудилась санитаркой в военном госпитале, где и встретила свою судьбу в лице веселого и доброго казаха Нургали Джумалиева. Парень оказался на редкость сообразительным. Несмотря на травму, он быстро освоил утраченные навыки самообслуживания, практически сразу начал учиться грамоте, и уже спустя полгода читал взахлеб.
В 1945 году семья Семипольских вернулась из эвакуации в Ленинград. Константин Борисович, всегда мечтавший о сыне, принял зятя как родного. Он мог часами разговаривать с мужем своей единственной дочери, не замечая времени. Нургали стал настоящим другом талантливому хирургу.
– Константин Борисович, мне нужно устроиться на работу, – Нургали не знал, было ли у него какое-то ремесло до войны, но не работать просто не мог. Его здоровье значительно улучшилось, хоть память так и не вернулась.
– Где ты будешь работать? Я, как врач, запрещаю тебе заниматься физическим трудом! А как отец Лизоньки и будущий дед ваших детей, запрещаю категорически. Ты можешь работать только в конторе, а для этого нужно образование. Так что давай подождем, пока ты его получишь.
– Но ведь мне надо содержать семью!
– С голоду не помрем, не переживай. Лизавета доучится и пойдет работать, а там и ты закончишь институт. Тогда, может быть, мы с матерью уйдем на заслуженный отдых. Но вряд ли, я без работы не смогу.
– Вот видите! – Нургали развел руками. – Сами без работы не можете, а мне не разрешаете! Летом начнется пора экзаменов, а пока я поработаю, договорились? Если поступить в институт не получится, тогда что мне делать целый год? Так что работать я в любом случае начну.
Константин Борисович сдался, но только после того, когда Нургали лично пересказал ему весь материал, подлежащий сдаче в качестве вступительных экзаменов в медицинский институт. А потом устроил зятя санитаром к себе в госпиталь.
Совмещать работу, семью и учебу Нургали удалось. Лиза души не чаяла в муже и никогда не попрекала его в том, что он приходит домой поздней ночью, а дважды в неделю остается на ночные дежурства. Анна Николаевна, очень хозяйственная и домовитая, несмотря на наличие ученой степени, умудрялась находить дефицитные продукты, ткани и необходимую утварь. Поэтому семья не нуждалась ни в чем.
Нургали успешно окончил медицинский институт, стал дипломированным врачом. К тому времени Лиза уже трудилась в детской поликлинике. Если раньше в семье и возникал вопрос о детях, молодые отшучивались, мол, Нургали еще институт не окончил, рановато пока, да и очередь на квартиру не подошла, то теперь Константин Борисович уже открыто просил внуков.
– Анют, ты бы поговорила с Лизой. Может, у нее какие проблемы со здоровьем. Я договорюсь с врачами, все вылечат! Так понянчить маленьких хочется!
– Костя, я уже говорила с ней на эту тему. Она сказала, что все обследования прошла, но ничего не получается. Не бросил бы Нургали ее, она же не переживет! – Анна Николаевна прижала руки к груди и прикрыла глаза, мысленно прося у Бога, чтобы этого не случилось.
– Да что ты такое говоришь! Раз здорова, значит, родит. От природы никуда не денешься.
Константин Борисович хотел снова устроить зятя к себе в госпиталь, уже врачом-терапевтом. Нургали же заупрямился. Он поступил на службу в армию, будто чувствуя свою вину за контузию, не позволившую ему дойти до Берлина в 1945-м. Лиза поддержала мужа. Впрочем, она никогда не перечила своему избраннику. Служить в военной части Нургали нравилось. Вскоре ему выделили квартиру. Правда, совсем маленькую, однокомнатную, на окраине Ленинграда, но зато свою и рядом с работой! Лиза перевелась в поликлинику, находящуюся поближе к военной части. Константин Борисович и Анна Николаевна долго уговаривали их остаться в привычных условиях – в огромной трехкомнатной квартире в центре города, полностью обставленной старинной мебелью, но молодые остались непреклонны. Зато уже спустя полгода Лиза сообщила о своем интересном положении. К сожалению, это была неудачная беременность, как и три следующих. И без того стройная Лиза похудела практически до костей. Нургали всерьез обеспокоился здоровьем жены. Впервые в жизни он написал рапорт на внеочередной отпуск и выбил путевки в Кисловодск.
На отдыхе супруги забыли обо всем на свете. Они просто жили и наслаждались спокойствием.
– Знаешь, мне, наверное, надо сменить работу, – Лиза начала этот разговор уже в поезде, на обратном пути. – А то постоянно с детьми, смотрю на них и думаю, почему же мне их Бог не дает? Некоторые мамаши приходят и покрикивают на детей, дергают их, по попе могут даже шлепнуть, представляешь?! Руки охота им вырвать! За что им такое счастье? Если у меня будет ребеночек, я пылинки сдувать с него начну. Хотя бы одного мне, всего одного! Сыночка бы, на тебя похожего…
– У нас будет много детей, милая. Троих родим! Двоих сыновей и дочку младшенькую, чтобы в старости нас радовала.
Нургали резко остановился, поверженный странным чувством. Почему-то ему показалось, будто он сказал нечто фантастическое. Неужели Бог и вправду не даст им детей? «Ах, Нургали-Нургали! Ты ведь советский человек! Атеист! И веришь в какие-то предчувствия».
В первый рабочий день после отпуска Нургали был обескуражен неприятной новостью. Издали приказ на откомандирование его в Монголию на целый год. Врача просто поставили перед фактом и, естественно, не приняли во внимание, что у жены слабое здоровье. В тот вечер Нургали пришёл с работы поздно.
Открыв дверь квартиры, он почувствовал приятный запах горячего ужина. Лиза, привыкшая, что в доме родителей самостоятельно готовить ей практически не приходилось, редко баловала мужа изысками кулинарии. В животе приятно заурчало. Лиза вышла в коридор с загадочной улыбкой на лице.
– Родители приехали? – спросил Нургали жену.
– Милый! Отныне горячие ужины станут нашей семейной традицией и войдут в повседневный рацион! Я беременна!
Нургали поднял жену на руки и закружил. А потом резко остановился. Лиза же продолжала смеяться.
– Осторожней, родной! Я не хотела тебе говорить в коридоре!
– Любимая, ты не сможешь готовить мне, как твоя мама…
– Почему это? Звучит, между прочим, очень обидно!
– Не в этом дело. Точнее… О, прости! Меня отправляют в Монголию на год…
Лиза не расстроилась. Ее радость не могло омрачить ничто. В этот раз она нутром чувствовала: ребенок родится, родится мальчик. Сын! Наследник. Она не стала слушать заверения врача о том, что здоровье ее сильно пошатнулось после трех выкидышей и надо бы повременить с беременностью. Не хотела следовать казавшимся ненужными рекомендациям, наслаждаясь своим удивительным состоянием в предвкушении чуда.
Нургали уехал в конце зимы. Лиза сразу переехала к родителям. Необходимость жить рядом с поликлиникой отпала. На работе будущая мать теперь появлялась крайне редко, постоянно находясь на сохранении беременности в стационаре.
Нургали нравилось в Монголии. Ему подходил и местный климат, и даже воздух казался чище и суше, чем в Ленинграде. Здесь он впервые за много лет увидел юрты и со смятением понял, что помнит их. В таком доме он жил с матерью в раннем детстве. Он помнил себя маленьким ребенком, бегущим к матери, которая стояла у двери серой невысокой юрты. Вот она улыбается и ласково говорит что-то не на русском. Это все, что вспомнил Нургали о своей прежней жизни. «Что потом стало с матерью? Почему я оказался сиротой и попал в детдом? Вероятно, никогда и не узнаю».
Лето в Монголии показалось засушливым, а ночи – мрачными, густыми и влажными, словно свежие чернила. Дожди хлынули только в конце августа. В последний день лета обещали ясную погоду, поэтому командир назначил внеплановые учения. В пять часов утра все уже находились на своих рабочих местах.
– Товарищ капитан! Вас вызывают в штаб.
– К телефону? – Нургали удивился, ведь обычно родные не звонили ему, зная, что связь есть только в штабе, а сам он звонил строго по субботам.
– Так точно!
В трубке Нургали услышал заплаканный голос тещи.
– Сынок, Лизу увезли с кровотечением! Папа поехал с ней, он весь перепуганный!
Что же такое, Нургали? Он ведь врач! Значит, что-то с ней серьезное!
– Анна Николаевна, пожалуйста, не переживайте! Константин Борисович – прежде всего отец и только потом врач. У нее тяжелая беременность, организм ослаблен, но роды уже через месяц, поэтому, я уверен, ничего страшного не произойдет.
Нургали будто успокаивал себя, а не тещу. Уж кому не знать, что Константин Борисович – профессионал, кремень, не подверженный испугу даже в самых сложных ситуациях. Переговорив с тещей и взяв с нее обещание звонить с появлением новостей, Нургали вернулся к работе.
