Сергей Соловьев
Учебная книга по Русской истории

Глава XLVI
Царствование Петра III Федоровича

Это кратковременное царствование особенно замечательно двумя постановлениями: о правах дворянства и об уничтожении Тайной канцелярии. В феврале 1762 года издан был манифест, в котором говорилось, что при Петре Великом и его преемниках нужно было принуждать дворян служить и учиться, отчего произошла большая польза, истреблено нерадение к пользе общей, невежество; знание и прилежание к службе умножили искусных и храбрых генералов, также людей, сведущих в гражданских и политических делах, благородные мысли вкоренили в сердцах патриотов беспредельную верность и любовь к государю и великое усердие к службе. «И потому, – заключает император, – мы не находим той необходимости в принуждении к службе, какое до сих пор потребно было».

Чрез несколько дней издан был другой манифест – об уничтожении Тайной розыскной канцелярии. Канцелярия эта получила начало при Петре Великом для розысков о государственных преступлениях, когда шла самая сильная борьба между старым и новым порядком вещей, когда приверженцы старины не щадили преобразователя, возбуждали к нему ненависть распространением в народе самых нелепых против него выдумок. Но при этом вместе с действительными преступниками розыску (пытке) подвергались люди простые, солдаты, крестьяне, передавшие какой-нибудь слух, в сердцах не подумавшие, о ком и о чем идет речь, не привыкшие, особенно в пьяном виде, удерживаться от бранных выражений; приводились в канцелярию и люди невинные, на которых донесено было по злобе; клеветники подвергались такому же наказанию, какое ожидало обвиненных, если бы вина была доказана, но это не прекращало ложных доносов.

В царствование императрицы Анны через Тайную канцелярию прошел целый ряд священников, позабывших отслужить молебны и обедни в царские дни: все они были расстрижены, биты кнутом и сосланы в Сибирь.

В манифесте Петра III говорилось: «Всем известно, что к учреждению Тайной канцелярии побудили Петра Великого тогдашних времен обстоятельства и не исправленные еще в народе нравы. С того времени год от году меньше становилось надобностей в таких канцеляриях; но так как Тайная канцелярия все оставалась в своей силе, то злым людям подавался способ или ложными затеями протягивать вдаль заслуженные наказания, или клеветать на своих начальников и неприятелей.

Поэтому Тайная канцелярия уничтожается навсегда, ненавистное выражение «слово и дело» (произносимое обыкновенно доносчиками) не должно значить ничего. Доносы по первому и второму пункту представляются в ближайшее судебное место или к ближнему военному командиру; доносы преступников не выслушиваются; тех, на которых донесено без свидетелей и письменных доказательств, под караул не брать и подозрительными не почитать прежде рассмотрения дела.»

В столице ведение дел по первым двум пунктам император предоставил себе, чтоб показать пример, «как должно кротостию исследования, а не кровопролитием истину отделять от клеветы и коварства».

Велено было также прекратить исследования о раскольниках-самосожигателях; издан указ о защите раскольников от обид. Раскольникам, бежавшим в Польшу и другие заграничные места, позволено было возвратиться; им отведены были для поселения земли в Сибири, и запрещено их преследовать, «ибо, – говорит указ, – внутри Всероссийской империи и иноверные, яко магометане и идолопоклонники состоят, а те раскольники христиане, точно в едином застарелом суеверии и упрямстве состоят, что отвращать должно не принуждением и огорчением их, от которого они, бегая за границу, в том же состоянии множественным числом проживают бесполезно».

В некоторых местах крестьяне, побуждаемые ложными слухами, вышли из повиновения помещикам, издан был манифест о прощении этих крестьян, если принесут раскаяние, и о наказании рассевателей ложных слухов. Опальные прежнего царствования были возвращены из ссылки; в большой милости при дворе явился знаменитый Миних, в котором несчастия и лета не ослабили энергии и честолюбия.

Что касается внешних отношений, то Петр III, питая неограниченное уважение к Фридриху II, тотчас по вступлении своем на престол поспешил прекратить войну с Пруссиею, отказался от всех завоеваний, велел русским войскам, стоявшим в Померании, сдать свои магазины пруссакам, послал вспоможение жителям Пруссии, разоренным русскими войсками; заключен был тесный союз между Россиею и Пруссиею. Окончив войну с Фридрихом II, Петр III хотел немедленно же начать войну с Даниею вследствие давней вражды между этою державою и герцогством Голштинским.

Окончание одной войны без всякой пользы для России, вследствие личного расположения; приготовления к другой войне, не обещавшей для России никаких выгод, начинаемой из личной вражды; поклонение Фридриху II и всему прусскому; преимущества, оказываемые голштинским войскам и вообще иностранцам, возбуждали неудовольствие, которое увеличивалось вследствие нерасположения Петра III к супруге своей Екатерине Алексеевне, умевшей приобресть уважение и любовь своими блестящими способностями, развитыми образованием, и своею преданностью русским интересам. 28 июня 1762 года вспыхнуло восстание; Екатерина была провозглашена императрицею; Петр после неудавшейся попытки к сопротивлению отрекся от престола в пользу супруги своей, и скоро потом смерть постигла его в загородном дворце, 6 июля, на 35-м году от рождения.

Глава XLVII
Литература от Петра Второго до Екатерины II

1. Общий характер. Кантемир. Так как эпоха преобразования царствованием Петра Великого не кончилась, то все вопросы, поднятые вследствие нового порядка вещей, все столкновения, им порожденные, должны были иметь силу и после Петра, должны были главным образом отражаться в литературе. В литературе отражалась борьба между старым и новым.

Приверженцы старины, раскольники, имели свою тайную рукописную литературу, в которой высказывались обличения новому порядку, прославлялись подвиги и страдания приверженцев старины. Явная, печатная литература исключительно принадлежала приверженцам нового, которые, предоставя церковным писателям ратовать против раскола, с одной стороны, прославляли новый порядок вещей и его виновника Петра, с другой вооружались против защитников старины.

Таковы сатиры Кантемира, писателя-вельможи, передового бойца в рядах поклонников Петра и нового порядка. Кантемир старается представить в смешном виде людей, толкующих о вреде, какой происходит в обществе от науки, старается показать, что одно своекорыстие заставляет их жалеть о старом времени и порицать новое. Кантемир старался показать важность образования, которое усугубляет природные силы человека, молодого равняет со стариками по мудрости; сатирик вооружается против тех отцов, которые копят богатство и пренебрегают воспитанием детей и потом горюют, когда сын, выросши, делается негодным человеком.

Цель воспитания, цель всех наук и искусств, по Кантемиру, состоит в том, чтоб сердце юноши утвердить в добрых нравах, сделать его полезным отечеству, между людьми любезным и всегда желательным. Прославляя науку, введенную Петром, Кантемир необходимо должен был прославлять самого Петра, через постановление которого мы стали вдруг народом новым, по выражению Кантемира; труд Петра был корнем нашей славы; благодаря этому труду, подвигам, странствиям принесены были к нам из чужих краев приличные человеку нравы и искусства.

2. Ломоносов. Вторым, более громким прославителем Петра и нового порядка был знаменитый Ломоносов, поэт, оратор, ученый, автор грамматики, риторики, отечественной истории, химик, геолог и физик. Мы видели, что Петр, основывая Академию, объявил, что при тогдашних средствах России не может быть трех отдельных учреждений – академии, университета и гимназии и что одно учреждение должно носить этот тройственный характер; действительно, разделения занятий по недостатку средств и людей быть еще не могло, одно учреждение должно было исполнять несколько обязанностей, один даровитый и ученый человек должен был приниматься за несколько, разнородных занятий, удовлетворять многим с разных сторон требованиям.

Таков был и Ломоносов. Громадная деятельность Ломоносова, могущественное влияние его на школу и на все последующее образование всего сильнее утвердили тот взгляд, что образованные русские люди обязаны своим бытием Петру; Петр в сочинениях Ломоносова называется богом России; город, им основанный, – священным городом. Для русского человека, изучившего оды и похвальные слова Ломоносова, величественная фигура преобразователя поднялась на недосягаемую высоту и заслонила собою всю предыдущую историю; из этой истории только одно лицо Ломоносов сопоставляет с Петром Великого Иоанна (Грозного), которого называет примером для Петра; оба героя трудятся вместе для величия России.

Оды и похвальные слова Ломоносова Елисавете суть оды и похвальные слова Петру; похвалы дочери рифмуют только похвалам отцу. Кроме обычного прославления просвещения и просветителя – Петра в сочинениях знаменитого писателя находим любопытные мысли или взятые им из тогдашнего общества, или распространенные им в обществе.

Так, Ломоносов указывает две цели для русского оружия: завоевания Турции и Китая. Особенно любопытно рассуждение Ломоносова о размножении и сохранении российского народа в письме к И. И. Шувалову, который был покровителем и другом знаменитого писателя и по его внушениям хлопотал об учреждении Московского университета. В этом рассуждении Ломоносов указывает язвы тогдашнего общества и предлагает средства к их исцелению: Ломоносов вооружается против браков между стариками и молодыми девицами и наоборот, что было тогда в обычае по деревням; говорит против пострижения молодых людей в монахи, требует учреждения воспитательных домов, умножения искусных повивальных бабок, распространения медицинских книг для народного употребления, уничтожения суеверий; вооружается против невоздержания на масленице и на светлой неделе; жалуется на недостаточность врачебных пособий в народе и войске; жалуется на кровавые драки, которые происходят между соседями, особенно между помещиками, и единственным средством прекращения этих драк считает межевание; говорит, что нет никакой надежды уменьшить разбои, потому что в России есть глухие пространства без городов на 500 и больше верст – убежище для разбойников и всяких беглых и беспаспортных людей; Ломоносов предлагал по таким местам основать города. Потом Ломоносов указывает на уменьшение народонаселения от побегов крестьян за польскую границу: лучшее средство против этого, по мнению автора, есть кроткое обращение с крестьянами.

В одном письме своем к Шувалову Ломоносов говорит, что он «читает лекции, делает опыты новые, говорит публично речи и диссертации, сочиняет разные стихи и проекты торжественным изъявлениям радости, составляет правила к красноречию на своем языке и историю своего отечества и должен еще на срок поставить». Русскою историею Ломоносов стал заниматься по предложению Шувалова, который хотел, чтоб он исключительно занялся этим трудом. Но Ломоносов занимался им не по призванию (любимые науки его были физика и химия), и он думал, что стоит только употребить искусство – и русская история представит деяния, подобные деяниям героев греческих и римских; смотря на историю только как на украшенный витийством рассказ, имеющий прославление геройских подвигов, Ломоносов очень легко обходился с источниками; витиеватое изложение вышло далеко не художественно, но при решении некоторых вопросов из древностей видны проблески сильного таланта. Враждуя с немцами, Ломоносов никак не хотел выводить Рюрика с братьями из Скандинавии и выводил их из Пруссии, делая пруссаков славянами.

3. Труды русской истории. И ученые, менее Ломоносова даровитые, не могли посвящать своей деятельности одному какому-нибудь предмету. Так, известный уже нам Тредьяковский, профессор элоквенции 3, знаменитый автор «Тилемахиды», переводчик Римской истории Ролленя, писал также историческое исследование о варяго-руссах, которые являются у него жителями острова Рюгена, славянами поморскими.

Но более всех в это время для русской истории потрудился В. Н. Татищев, на деятельности которого также отразился общий характер эпохи, когда дела было гораздо больше, чем рук, когда разделение занятий было невозможно; взявшись за одно дело, видели, что для него необходимо несколько приготовительных работ, одна работа вела к другой, и один деятель должен был вдруг удовлетворять многим потребностям. Управляющий горными заводами, впоследствии астраханский губернатор, Татищев делается первым собирателем и критиком материалов русской истории.

Это случилось таким образом: служа под начальством графа Брюса, Татищев помогал ему в составлении полной русской географии, а потом должен был взять на себя один весь этот труд, но при этом Татищев заметил, что без полной и верной истории нельзя составить полной и верной географии, и вот он начинает заниматься русскою историею: собирает летописи, делает выписки из немецких и польских исторических книг, из книг же, написанных на языках, ему незнакомых, заставляет переводить известия об России. Татищев не хотел писать русской истории, он хотел собрать материалы и показать, как надобно ими пользоваться; труд его, известный под именем «Истории Российской», есть свод летописей, а в примечаниях Татищев сообщает свой взгляд на события и предлагает критику летописных известий.

Важная заслуга Татищева состоит в том, что он дал понятие, как приняться за дело, показал, что такое русская история, какие существуют средства для ее сочинения. Но труд Татищева не был оценен современниками; одним не нравился простой летописный, неукрашенный рассказ, другие вооружались против некоторых резких суждений автора в примечаниях, и книга не была напечатана при жизни Татищева.

Неизданным оставалось в это время «Ядро Российской истории», сочиненное Манкиевым еще при Петре Великом и долго приписываемое князю Хилкову. Исключая древнейший период, события переданы в «Ядре» просто, обстоятельно, почти безошибочно.

Кроме означенных русских людей с пользою занимались русскою историею два иностранца, Байер и Мюллер, призванные в Петербургскую академию. Байер, не знавший по-русски, мог с успехом заниматься только теми вопросами, где мог пользоваться иностранными источниками; он положил начало научному исследованию о происхождении варягов-руси, которых выводил из Скандинавии. Неутомимый Мюллер знаменит особенно как собиратель и издатель материалов исторических и географических.

Но в то время, когда явилась потребность собирания материалов древней русской истории, были люди, которые, записывая события современные, события собственной жизни, оставили нам любопытные известия о новой России, об этом обществе, тронутом преобразованиями. Из этих записок особенно замечательны записки майора Данилова, представляющие любопытную картину нравов и обычаев времени. Здесь мы видим русских дворян второй четверти XVIII века, видим, как богатые дворяне жили, окруженные своими приживальцами – бедными родственниками, как дворянские дети учились грамоте у дьячков, считавших розги единственным средством к успеху, потом поступали в школы, учрежденные правительством, и как в школах этих не было ни порядка, ни присмотра, преподавал пьяный учитель, три раза попадавшийся в убийстве; видим, как служили богатые дворяне получавшие годовые отпуски по милости полкового секретаря, бравшего за это по 12 человек крестьян с семействами. Видим, как разбойники разоряют помещичьи дома, как воеводы посылают сыновей своих на святках славить по уезду с пятью или более пустыми санями, и как эти сани возвращаются наполненные хлебом и курами.

Сколько важны записки Данилова относительно быта провинциальных дворян, столько же важны записки князя Якова Шаховского относительно высших слоев тогдашнего общества. Шаховской начал свою деятельность при Бироне, слыхал от этого временщика выражение: «Вы, русские»; сильно поднялся при правительнице Анне, рисковал всего лишиться при вступлении на престол Елисаветы, но удержался, хотя и не с прежним значением; замечательны его служба в звании синодского обер-прокурора, отношения к синодальным членам; в качестве генерал-прокурора Шаховской сталкивался с могущественным Петром Шуваловым, обличал его поступки.

Вообще Шаховской представляет утешительное явление: это был гражданин, крепкий верою и сознанием своих обязанностей.

Из записок иностранцев о русских событиях особо замечательны записки Манштейна.

4. Сумароков. В описываемое время появились и литературные журналы.

Сумароков, человек тщеславный, сварливый, нестерпимый, писатель недаровитый, но неутомимый и смелый обличитель общественных недостатков, издавал журнал «Трудолюбивая пчела»; содержанием служили оригинальные и переводные стихотворения, рассуждения, например о пользе мифологии и т. п., странные исторические статьи вроде баснословного рассказа о созидании Москвы.

Но важнее те статьи, в которых высказывается уже недовольство крайностями господствующего направления; Сумароков нападает на пестроту русского языка вобравшего в себя множество иностранных слов, частию чрез заимствование новых понятий у народов чуждых, более образованных, частию по необходимости читать всегда иностранные книги за неимением русских, частью, наконец, от ребяческой хвастливости знанием, которое не все имеют, знанием, которое отличало человека образованного, принадлежащего к высшему сословию, от человека из простонародья. Насмехаясь над пестротою языка так называемых образованных людей, Сумароков насмехался над их поверхностным образованием, насмехался над этими кавалерами-петиметрами, как их тогда называли, которые кричали обо всем, не зная основательно ничего, не умея ничего доказать. Кроме петиметров Сумароков особенно вооружался в своем журнале против подьячих-взяточников.

5. Театр. Мы видели, что театральные представления начались у нас еще при царе Алексее Михайловиче, но эти представления не были публичными.

При Петре в Москве являются публичные театральные представления, немецкие и русские; чтоб охотнее ездили в Комедиальную храмину, отменена была проезжая пошлина в ночное время в те дни, когда бывали представления; на сцене прославлялось торжество Петра над домашними врагами, выводились на посмеяние люди и мнения, с которыми боролся Петр, осмеивался раскольник, вооружавшийся против латинских школ, дьячок, откупающий детей от школы, подьячий-взяточник.

С переселением двора в Петербург московский театр мало-помалу прекратился; в Петербурге при Анне и Елисавете видим иностранные труппы; русские пьесы игрались только в Кадетском корпусе. Но при Елисавете явился русский театр в Ярославле, заведенный купеческим сыном Волковым. Волков был вызван в Петербург, где в 1756 году учрежден публичный российский театр; а в 1759 году Волков был отправлен в Москву для учреждения и там театра.

Глава XLVIII
Царствование Екатерины II

1. Внутреннее неустройство. Мирович. Новая императрица прекратила приготовления к бесполезной войне с Пруссиею. Ей нужно было, как говорила она, по крайней мере пять лет спокойствия, чтоб восстановить порядок. Действительно, отсутствие закона о престолонаследии, перевороты, вследствие которых сменялись государи, приучали народ ждать новых перемен, считать их легкими. Быстрое возвышение людей, принимавших участие в переворотах, кружило головы, побуждая к подобным же предприятиям.

В 1764 году подпоручик Мирович вздумал освободить из Шлюссельбургской крепости Иоанна Антоновича брауншвейгского и провозгласить его императором, но дело кончилось тем, что караульные офицеры, не находя другого средства помешать Мировичу, убили несчастного Иоанна. Мирович был казнен смертию; народ, отвыкший от подобных зрелищ в царствование Елисаветы, когда увидал голову в руках палача, ахнул в один голос и так сильно вздрогнул, что мост, на котором стояла толпа, зашатался и перила обвалились.

2. Дела курляндские. Екатерина не могла пять лет спокойно заниматься внутренним устройством государства: в соседних странах происходили события, которые должны были обратить на себя внимание. Со времен императрицы Анны русские войска постоянно находились в Курляндии; герцог курляндский Бирон из правителей русской империи попал было в Сибирь, потом при Елисавете жил ссыльным в Ярославле, при Петре III возвратился ко двору, но император не хотел возвратить ему Курляндии, которую назначал одному из своих родственников, принцев голштинских, тогда как польский король Август III хлопотал о том, чтоб Курляндия принадлежала сыну его принцу Карлу саксонскому. Но Екатерина по восшествии на престол объявила Бирона единственным законным герцогом курляндским; Карл саксонский должен был бежать от русских войск, и Бирон стал править Курляндиею.

3. Волнения в Польше. Польскому королю Августу III оставалось недолго жить, и предстояли королевские выборы. В Польше в это время боролись две партии: партия придворная, во главе которой стояли всемогущий при Августе III министр Брюль и зять его Мнишек, и партия, во главе которой стояли двое братьев князей Чарторыйских. Последняя партия держалась России; чтоб поддержать своих, Екатерине надобно было действовать против брюлевской, или саксонской, партии, противодействовать ее стремлению возвести на польский престол по смерти Августа III сына его, курфюрста саксонского.

Противиться возведению на престол курфюрста Россия должна была и потому, что это возведение было несогласно с Северною системою, которая служила основанием тогдашней политики петербургского двора. Северная система состояла в том, чтоб северные европейские государства – Россия, Пруссия, Англия, Дания, Швеция и Польша – составляли постоянный союз, противоположный австро-французскому союзу Южной Европы; курфюрст же саксонский, ставши королем польским, мог оттянуть Польшу к австро-французскому союзу. Всего выгоднее для России было возведение на престол кого-нибудь из природных поляков, или пяста, как тогда выражались, и именно человека из русской партии, т. е. партии Чарторыйских. Вот почему по смерти Августа III, случившейся в октябре 1763 года, Екатерина выставила кандидатом на польский престол племянника Чарторыйских графа Станислава Понятовского, лично ей хорошо известного. Фридрих II прусский согласился также поддерживать Понятовского за оборонительный союз с Россиею, причем оба обязались не допускать в Польше никаких перемен в ее государственном устройстве.

Как обыкновенно было при королевских выборах, Польша взволновалась борьбою партий, и также по обычаю усобица была прекращена иностранным оружием:

Чарторыйские призвали русские войска, которые заставили врагов их бежать за границу. Восторжествовавшая сторона выбрала в короли Понятовского под именем Августа IV (7 сентября 1764 г.).

Но избрание королевское не успокоило Польши: поднялся вопрос о диссидентах.

Мы видели, что в XVII веке стремление поляков уничтожить в западной России православие и русскую народность, насильственное введение унии повели сначала к восстаниям по Украине, а потом к продолжительной войне с Россиею, кончившейся тем, что восточный берег Днепра и Киев отошли к Москве, но и на Западной Украине, оставшейся за Польшею, казаки лучше хотели быть под турецким, чем под польским подданством. Одинакая опасность, грозившая со стороны турок, заставила Россию и Польшу заключить мир и союз.

Поляки воспользовались этим союзом, чтоб усилить гонение на православных.

В 1718 году в письме к польскому королю Августу II Петр Великий жаловался, что в Польше не обращают внимания на его ходатайство в пользу русских, что в противность договорам православные епархии отданы униатам, что русских насильно обращают в унию. В 1720 году Петр повторил свою жалобу, и король Август издал грамоту о свободе греческой веры в польских областях, но эта грамота осталась без действия. В 1723 году Петр обратился прямо к папе с просьбою положить конец притеснениям и угрозою, что в противном случае и у католического духовенства в России будет отнято свободное отправление веры. Папа уклонился от решения дела; а между тем из Польши приходили вести, что там православных священников бросают в тюрьмы за несогласие принять унию, связывают им руки, секут розгами, режут руки и ноги, иезуиты вторгаются в православные монастыри, забирают образа из церквей, расстроивают погребальные церемонии, ломают свечи и кресты.

Преемники Петра Великого продолжали протестовать против этих явлений, и все понапрасну. В половине XVIII века русским в польских областях было запрещено не только строить вновь, но и поправлять церкви, у русских отняли право быть депутатами на сейме и занимать общественные должности; цензура церковных книг православных была поручена католикам; русские обязаны были платить десятину и другие поборы в пользу католического духовенства, им приказывалось принимать участие в католических церемониях, подчиняться католическому церковному суду.

Екатерина не хотела равнодушно смотреть на это. В 1763 году православный епископ белорусский Георгий Конисский подал императрице жалобу на жестокие притеснения, претерпеваемые в польских владениях православными от католиков.

Россия и Пруссия согласились поддержать требования диссидентов, т. е. некатоликов – как православных, так и протестантов, – выговорить для них у польского правительства уравнение, хотя и неполное, прав с католиками. Но желание союзных дворов встретило на сеймах страшное сопротивление. На сейме 1766 года грозились изрубить в куски депутата Гуровского, начавшего речь в пользу диссидентов. Чарторыйские объявили русскому послу в Варшаве князю Репнину, что не могут помогать России во вредном для их отечества деле.

Тогда Репнин получил от своего двора приказание составить конфедерацию между диссидентами, которые должны были обратиться к России с просьбою о помощи, и если Чарторыйские откажутся помогать в деле, то поднять противную им партию и посредством нее провести диссидентское дело.

Вследствие этого весною 1767 года образовалась конфедерация из протестантов в Торне и из православных в Слуцке. Образовалась в Радоме и соединенная польско-литовская конфедерация под предводительством врагов фамилии Чарторыйских.

Но эти конфедераты-католики откликнулись на приглашение русского посла, имея в виду русскою помощию свергнуть короля и сделать с Чарторыйскими то же, что те сделали с ними во время своего торжества. Начальные люди конфедерации к диссидентскому делу были равнодушны, а толпа отличалась такою же религиозною нетерпимостию, как и прежде. Поэтому Репнин, чтоб преодолеть это тупое сопротивление, должен был прибегать к военной силе.

Краковский епископ Солтык стал в челе религиозного движения: пятнадцать секретарей день и ночь писали его пастырские послания, в которых он призывал Духа Св. на сеймы для мужественного отпора требованиям диссидентов.

На сейме, начавшемся в октябре 1767 года, кроме Солтыка главными противниками России и диссидентского дела явились епископ киевский Залуский и краковский воевода Ржевуский. Репнин велел схватить Солтыка, Залуского и Ржевуского с сыном и отправить в Россию. Все успокоилось. Назначена была комиссия для окончательного решения диссидентского дела и постановила, что все диссиденты шляхетского происхождения уравниваются с католическою шляхтой во всех политических правах, но королем может быть только католик и католическое исповедание остается господствующим. В феврале 1768 года заключен был между Россиею и Польшею договор, по которому Россия ручалась за сохранение существующего порядка в Польше; следовательно, без вмешательства и согласия России не могло произойти в Польше никакой перемены. Польские послы явились в Петербург благодарить императрицу от имени народа польского и литовского за покровительство.

В Петербурге могли думать, что тяжелое польское дело окончено. Конфедерация как достигшая своей цели была распущена; русские войска вышли из Варшавы, готовились выйти и из королевства, как в марте 1768 года были получены известия о беспокойствах в Подолии. Красинский, брат епископа каменецкого, и Пулавский, адвокат, захватили город Бар и подняли там знамя восстания за веру и свободу; в Талиции образовалась другая конфедерация, под предводительством Потоцкого; в Люблине – третья, под предводительством Рожевского. Но восстание это вовсе не было народным: громкие слова «вера и свобода» не производили впечатления на массу; трудно было подниматься за веру, полагаясь только на слова какого-нибудь монаха-фанатика, не видя, кто и как утесняет веру; трудно было подниматься за свободу, которою пользовались немногие и пользовались для того, чтоб составлять конфедерации то против одного, то против другого, приглашая на помощь чужие войска.

В Варшаве состоялось сенатское решение – просить императрицу всероссийскую как ручательницу за свободу, законы и права республики обратить свои войска, находившиеся в Польше, на укрощение мятежников. Репнин двинул войска в разных направлениях, и конфедераты нигде не могли выдержать их напора.

Юрода, занятые конфедератами, – Бар, Бердичев, Краков – были у них взяты, но трудно было угоняться за мелкими шайками конфедератов, которые рассыпались по стране, захватывали казенные деньги, грабили друга и недруга, католика и диссидента, духовного и светского человека. Награбивши денег, шайки эти убегали в Венгрию или Силезию. С самого начала уже было видно, что конфедерация собственными силами не в состоянии была держаться против русских, и потому она ждала спасения только от чужой помощи.

Каменецкий епископ Красинский объехал дворы дрезденский, венский, версальский, проповедуя всюду, что Россия хочет овладеть Польшею, и какая беда будет от этого всей Европе! Австрия и особенно Франция склонились на сторону конфедератов.

Главная квартира конфедерации находилась в Тешене, а генералитет, в челе которого находился граф Пац, имел пребывание в Эпериеше (Пряшов в Венгрии). Первый министр Людовика XV герцог Шуазель признал конфедерацию и отправил к ней на помощь знаменитого впоследствии Дюмурье, который в своих записках оставил нам описание тогдашнего состояния дел в Польше и у конфедератов. По словам Дюмурье, Пац был человек, преданный удовольствиям, очень любезный, но легкомысленный, более смелый, чем храбрый, и более честолюбивый, чем способный. Зато он хвалит генерального секретаря Богуша, который управлял всем. Пулавский был храбрый и предприимчивый молодой человек, но непостоянный, не умевший остановиться ни на одном плане, невежда в военном искусстве, но считавший себя великим полководцем вследствие преувеличенных похвал, которыми осыпали его соотечественники.