Сергей Соловьев
Учебная книга по Русской истории
Глава XXXIV
Состояние западной России в конце XVI и в первой половине XVII века
1. Иезуиты в Литве и мысль об унии. Обозревши смутное время и восстановление спокойствия в Московском государстве при царе Михаиле, мы должны обратиться теперь к западной России, где шла также сильная борьба, в решении которой должен был участвовать преемник Михаилов. Мы видели, что западная Россия примкнула к более сильному государству Литовскому, а потом при посредстве Литвы соединилась с Польшею. На первых же порах этого соединения оказались большие неудобства вследствие различия исповеданий, когда при Ягайле и некоторых его преемниках польские католики давали себе волю увлекаться религиозной ревностью и теснить восточное русское исповедание.
И при Ягеллонах подобные попытки имели следствием народную вражду и стремление русских людей оторваться от польско-литовского союза и присоединиться к восточной России; но при Ягеллонах попытки эти не были постоянны и сильны; иначе пошло дело к концу XVI века, когда были призваны в Польшу и Литву иезуиты для борьбы с распространившимся здесь протестантизмом. Иезуиты благодаря своим ловким приемам ослабили протестантизм, после чего немедленно обратили свое внимание на более опасного врага – на старинное, пустившее в народе глубокие корни исповедание восточное, или русское; против него возбудили они фанатизм католического народонаселения, против него по их внушениям начало действовать правительство, отуманенное фанатизмом, не умеющее разобрать собственного интереса; против него направлены были ими беспокойные силы школьной молодежи; против него говорили они проповеди и писали ученые рассуждения; против него действовали они в домах и школах, отрывая русскую молодежь от веры отцовской.
Знаменитый проповедник иезуит Петр Скарга издал книгу «О единстве Церкви Божией», где вооружался против русской Церкви и указывал на выгоды, которые должны были произойти для нее от унии, т. е. от подчинения папе и принятия католического вероучения, при оставлении прежних обрядов и церковнославянского богослужебного языка. Другой иезуит, известный уже нам Антоний Поссевин, не успевший обратить в католицизм Иоанна Грозного, хлопотал об унии в западной России, для чего просил о заведении училищ для русских и в Риме, и в Вильне. Мысль о выгоде унии не могла не распространиться между русскими людьми вследствие очень незавидного состояния их Церкви в польских областях.
Правительство, сначала равнодушное, а потом и враждебное, не могло быть внимательно к интересам этой Церкви: оно отдавало не только православные монастыри, но и целые епархии в управление людям, не чувствовавшим никакого внутреннего призвания к подобным должностям. Такие пастыри не могли укреплять паству в вере и нравственности; отсюда ослабление дисциплины церковной, ослабление нравственности низшего духовенства, упадок просвещения. Несмотря на то, западнорусское общество умело найти в себе средства для борьбы с опасным врагом, для поддержания своей старой веры, а вместе с верой и народности, ибо русский человек, отказавшись от православного исповедания, переходя в католицизм, разрывал все связи с своим народом.
Сначала сильную помощь западнорусской Церкви в борьбе ее с католицизмом подали знатные люди, из которых самым деятельным явился князь Константин Константинович Острожский: он сносился с православным Востоком, собирал, издавал церковные книги, заводил училища и типографии. Но потом большая часть знатных людей ослабели в своей ревности, приняли католицизм и ополячились.
Обязанность поддерживать русскую веру и народность преимущественно должны были принять на себя братства.
2. Братства. Братчины, или братства, представляли явление, общее всем областям русским, и вели происхождение свое из глубокой древности: они состояли в том, что для известного церковного праздника, например для Николина дня, прихожане складывались для устроения общего пира. В Новгороде, Пскове и в городах западной России братства имели большее значение, большие права, чем в России восточной; в городах западной России они особенно развились под влиянием Магдебургского права и цехового устройства, приобрели определенный круг деятельности, прав и обязанностей религиозных, благотворительных: эти братства приучили своих членов к общей самостоятельной деятельности, к общим совещаниям при сохранении строгого порядка, уважения членов друг к другу и к выборным старшинам. И вот когда западнорусская Церковь должна была начать борьбу с господствующей Церковью латинскою, то в братствах нашла готовые точки опоры, и от поднятия религиозной борьбы, религиозных вопросов братства приобрели еще большее значение, вобрали в себя не одних только городских жителей, или мещан, но и дворянство.
В описываемое время самое видное место между братствами занимало братство львовское (во Львове, или Лемберге Галицком), основанное в 1586 году львовскими мещанами, ктиторами (строителями) церкви Успения Богородицы, по благословению антиохийского патриарха Иоакима. По уставу этого братства братья должны были сходиться в известное время и вносить известное число денег, ежегодно выбирать четырех старшин, которые при сложении своих должностей обязаны давать отчет; нарушение уважения друг к другу и другие непристойные поступки немедленно же наказывались по приговору братства; в обществе братья обязаны были наблюдать друг за другом и доносить братству о беспорядочном поведении его членов, зато каждый член имел право рассчитывать на помощь братьев в нужде: братья помогают ему в суде, братья ходят за больным и бедным братом, помогают ему братскими деньгами, в нужде брат получает братские деньги взаймы без процентов, умершего брата все братья провожают до места погребения; покончив свои дела в заседаниях, братья читают священные книги и скромно друг с другом разговаривают.
Кроме этих правил, общих всем братским, патриарх Иоаким дал львовскому братству право обличать противных закону Христову, истреблять всякое бесчиние в Церкви, дал право всеобщего надзора, из-под которого не был изъят и епископ, право отлучать от Церкви. Братство основало школу, где учились православные дети всякого звания, завело типографию, где печатались книги славянские и греческие, устроило госпиталь. После львовского важное место занимало братство виленское.
3. Причины, заставившие некоторых епископов желать унии. В 1589 году посетил западную Россию константинопольский патриарх Иеремия, возвращавшийся из Москвы. Мирские люди не замедлили подать ему сильные жалобы на церковные беспорядки, виною которых были епископы порочные или нерадивые. Вследствие этих жалоб патриарх удалил главного архиерея, митрополита киевского Онисифора, и на его место посвятил Михаила Рагозу по рекомендации мирских людей.
Михаил был действительно человек безупречного поведения, но слабый, бесхарактерный, неспособный занимать первое место в такое бурное время.
Самым деятельным, ловким, умным и ученым епископом западной России в это время был Кирилл Терлецкий, епископ луцкий, но это был больше хороший управитель имений церковных, чем архиерей; по образу жизни, по привычке к самоуправству, неразборчивости средств Терлецкий был похож больше на тогдашнего светского пана, чем на епископа христианского. Несмотря на то, патриарх дал Терлецкому звание своего экзарха с правом наблюдать за епископами, низвергать недостойных.
Это право, отнятое, таким образом, у митрополита, еще более унизило значение Рагозы, возбудило его неудовольствие против патриарха, и, таким образом, вместо порядка внесены были новые причины беспорядка в Церковь. Митрополит был недоволен учреждением экзархата в пользу Терлецкого; Терлецкий был недоволен тем, что, несмотря на звание экзарха, не пользовался полною доверенностью патриарха, который выслушивал на него жалобы других архиереев; во Львове епископ Гедеон Болобан вел соблазнительную борьбу с тамошним братством, не умея никак помириться с правами, данными последнему; наконец Терлецкий рассорился с главным столпом православия, князем Константином Острожским, и в то же время подвергался сильному преследованию со стороны католиков.
Тогда Терлецкий вместе с некоторыми другими епископами решился избавиться от всех бед, грозивших и от своих, и от чужих, – избавиться средством, на которое давно уже указывали иезуиты, – униею. Епископы представили королю Сигизмунду III грамоту, в которой соглашались подчиниться римскому папе, с тем чтоб русская Церковь сохранила в целости все свои обряды и богослужебный язык, а епископам обеспечены были права и вольности, каких они желают.
4. Епископы подчиняются папе. Король с радостью принял это предложение, обещал епископам свои милости, права наравне с католическим духовенством, защиту от восточных патриархов, неотъемлемость должностей. Скоро Терлецкий приобрел себе могущественного союзника в новом епископе владимиро-волынском Ипатии Потее. Потей, возведенный в сан епископа из знатных сановников светских, явился великим подвижником, воздержником, постником, охранителем прав церковных и чуждым суеты мирской, но он был малосведущ в делах церковных, равнодушен к вопросу о различии церквей и тем легче мог быть склонен к унии, что и другие православные, даже сам князь Острожский, желали унии как средства вывести русскую Церковь из тяжкого положения.
Но князь Острожский, переписываясь с Потеем об унии, требовал, чтоб это было соединение всей восточной Церкви с западною, а не одной западнорусскою; Потей же считал это неудобоисполнимым и соединился с Терлецким для приведения в исполнение его плана. Они открыли свой замысел митрополиту Михаилу Рагозе; этот слабохарактерный старик, с одной стороны, видел для себя большие выгоды от унии и боялся сопротивлением ей разгневать короля; с другой стороны, боялся сопротивления православных, боялся рассердить знатных панов, начавши дело тайком от них, и потому начал хитрить: через Потея и Терлецкого сносился с королем, торговался с ним насчет выгод для себя от унии, получал требуемое и в то же время писал православным вельможам и братствам, что не одобряет унии и не принимает в ней никакого участия; обманывал и Потея с Терлецким, не приезжая к ним в назначенное время на совещания.
Но ему нельзя было долго хитрить: князь Острожский выдал послание ко всем православным, в котором в сильных выражениях обличал митрополита и епископов в отступничестве от православия; западная Россия волновалась; видя это, король Сигизмунд спешил покончить желанное для него дело унии:
Потей и Терлецкий в конце 1595 года отправились в Рим и там от имени митрополита и своей братьи, епископов, били челом папе, чтоб принял русскую Церковь под свою верховную власть.
5. Брестский собор 1596 года. В Риме торжествовали воссоединение русской Церкви, а в Варшаве на сейме 1596 года князь Острожский с другими православными депутатами требовал свержения епископов Потея и Терлецкого за то, что самовольно подчиняли русскую Церковь папе. Наконец для окончательного решения дела созван был собор в Бресте в октябре 1596 года. Но здесь православные и принявшие унию архиереи не соединились в общем совещании: три раза православные посылали приглашать к себе митрополита и его соумышленников, но они не пришли. Тогда православные, находившиеся под председательством уполномоченного константинопольским патриархом экзарха, грека Никифора, объявили митрополита и всех епископов-униатов лишенными своего сана и поклялись не отступать от восточной Церкви. В то же самое время Рагоза с своими сообщниками предал проклятию духовенство, оставшееся верным православию.
6. Борьба православных с униатами и католиками; распространение просвещения.
Так произошла уния или, лучше сказать, разделение западнорусской Церкви на православную и униатскую. Русские люди, оставшиеся верными вере отцовской, подверглись гонению: православные церкви запирались; в селах паны отдавали их на откуп жидам, так что крестьянин, чтоб крестить ребенка или похоронить мертвого, должен был прежде идти к жиду, который за деньги отпирал ему церковь. Но это гонение, борьба, которую русские люди должны были вести за свою веру и народность с врагом, сильным не одними материальными средствами, возбудили нравственные силы их.
Так как униаты и католики действовали и пером против православия, то православные начали защищаться тем же оружием, издавать книги в пользу православия, против унии и католицизма, вследствие чего явилась обширная полемическая литература; чтоб вести с успехом эту борьбу пером, русские люди увидали необходимость призвать на помощь науку и потому начали сильно стараться о распространении школьного образования; братства усилили свою деятельность. Еще в 1594 году братство киевской Богоявленной церкви завело школу; школа эта сгорела в 1614 году, но в следующем 1615-м богатая женщина Анна Тугулевичевна возобновила ее на свой счет; самым ревностным покровителем и распространителем этой школы сделался с 1631 года Петр Могила, сын молдавского воеводы, сперва архимандрит Киево-Печерской лавры, а потом и митрополит киевский: на его счет молодые люди, миряне и монахи, были отправлены во Львов, Рим и другие иностранные города, славные своими академиями, чтоб потом быть наставниками в киевской школе.
Как лучшие люди западной России понимали свою обязанность в тяжелое время гонения, всего лучше видно из акта, названного Советованием о благочестии (1621 год), где определено: епископы должны проповедовать правую веру, покаяние и благочестивые дела, обходя домы благородных, посылая учеников своих учить в церквах, не дожидаясь, чтоб к ним приходили, кланялись или что-нибудь приносили. Должны возбуждать и приготовлять к мученичеству как самих себя, так и народ. Писать и печатать в защиту благочестия книги; противникам возражать письменно, но только посоветовавшись с другими, потому что между русскими разномыслие, а у противников крепкое убеждение в своих верованиях и злоба в сердцах на русских. В церквах каждое воскресенье и праздник должна быть проповедь. Учреждать по городам школы и братства.
Вызвать с Афонской горы знаменитых русских отшельников, а из России посылать на Афон как в школу духовную.
7. Казаки и их восстания против польского правительства. Но одновременно с этим напряжением нравственных сил западнорусского общества, одновременно с этою борьбою пером и словом шла борьба материальная: ее вели казаки.
Западные, малороссийские казаки, признававшие над собою власть польского правительства и носившие в восточной России название черкас, отличались точно таким же характером, как и восточные, московские казаки.
Они разделялись на городовых казаков, носивших и названия по городам, например полк Переяславский, Черкасский, Миргородский и т. д., и на запорожцев, живших за Днепровскими порогами, в укрепленном местечке, называвшемся Сечью, и управляемых кошевым атаманом. Городовые были более под руками правительства; запорожцы же признавали только по имени его власть и вели одинакий образ жизни с донскими казаками. Кошевой атаман и подчиненные ему куренные атаманы выбирались вольными голосами; свободное от походов время казаки проводили в звериной или рыбной ловле и в пирушках; женщины не допускались в Запорожье.
Между Запорожьем и Доном была тесная связь: казаки из Запорожья свободно переходили на Дон и жили там иные лет по осьмнадцати, и живало их на Дону человек по 100; в Запорожье донских казаков было также очень много. Мы видели деятельность казаков в Московском государстве в смутное время, видели, как они ссорили Москву с Турциею при Михаиле. Малороссийские казаки своими своевольными нападениями на турецкие берега и громлением турецких кораблей на Черном море точно так же ссорили Польшу с Турциею, но для Польши эта ссора была опаснее по близости границ ее к границам турецким.
Вот почему Польское государство начало стремиться подчинить казаков своим требованиям; эти требования состояли в том, чтоб казаков было ограниченное, известное правительству число и чтоб старшина казацкий находился в непосредственной зависимости от правительства, которое должно распоряжаться всеми движениями казаков. Но казаки не хотели подчиниться этим требованиям; отсюда в конце XVI и в XVII веке мы видим ряд казацких восстаний. Но эти казацкие восстания против Польского государства имели другой исход, чем восстания казаков на востоке против Московского государства. Польское государство носило в себе глубокую рану, которая растравлялась все более и более: то была религиозная борьба вследствие унии, сильное гонение, которому подвергались православные, в соединении с тяжким состоянием, в котором находилось низшее, земледельческое сословие.
В каком положении находились крестьяне, всего лучше видно из того, что паны имели обыкновение отдавать свои населенные земли в аренду жидам с правом казнить смертью крестьян, которые от таких притеснений бежали в казаки или в пределы Московского государства. Поэтому казаки, восставая против государства за свои казацкие интересы, в то же время как православные русские люди поднимали знамя во имя веры и народности и в интересах низшего, сильно угнетенного сословия; поэтому казацкие восстания встречали сильное сочувствие не только в селах, но и в городах; дело казацкое сливалось с делом священным, народным.
Несмотря на то что казацкие восстания на западе вначале удавались, оканчивались они всегда торжеством Польского государства: предводители этих восстаний или погибали позорной и жестокой смертью, или должны были бежать из родной страны. Государство, по-видимому, достигло своей цели относительно казаков; число их было ограничено; старшина их, назначенный правительством, находился в полной зависимости от главнокомандующего, или коронного гетмана. Но дела переменились, когда в 1648 году начальником казацкого восстания явился Богдан Хмельницкий. Деятельность этого знаменитого гетмана равно относится и к истории западной, и к истории восточной России, где царствовал преемник Михаилов.
Глава XXXV
Царствование Алексея Михайловича
1. Правление Морозова. Новый царь добротою, мягкостью, способностью сильно привязываться к близким людям был похож на отца своего, но отличался большей живостью ума и характера и получил воспитание, более сообразное своему положению. Воспитателем его был боярин Борис Иванович Морозов, проведший при нем безотлучно тринадцать лет. Молодой Алексей сильно привязался к своему воспитателю; царь Михаил также очень любил и уважал Морозова и, умирая, поручил ему сына. Морозов был человек умный, ловкий, по тому времени образованный, понимавший новые потребности государства, но не умевший возвыситься до того, чтоб подчинить свои частные интересы общему. В самом начале царствования можно было видеть, что правление находится в руках человека, умеющего распоряжаться умно и с достоинством: немедленно были решены два тяжелых дела, оставшихся от предшествовавшего царствования: королевич Вальдемар был с честью отпущен в Данию, Луба – в Польшу.
Узнав о нападениях крымцев на Украину, новое правительство не хотело довольствоваться по-прежнему одною оборонительною войною: велено было воеводам собираться к Дону и идти на Азов; в то же время шли переговоры с Польшею о том, чтоб общими силами действовать против крымцев. Посол короля Владислава вельможа православного исповедания Адам Кисель в витиеватой речи уже славил пред молодым царем московским великое время вечного союза между двумя могущественными славянскими государствами, которые десница Вседержителя создала от одного корня, как два кедра ливанские, прославлял наступление времени, когда славяне соединятся по-прежнему воедино и наполнят весь мир славой своего имени.
Но этим выгодным внешним отношениям в начале царствования Алексея далеко не соответствовало внутреннее состояние Московского государства: народ томился под тяжестью налогов; купечество было бедно вследствие той же причины и вследствие физических бедствий – неурожая и скотского падежа, наконец, вследствие дурного состояния правосудия. В начале 1648 года царь женился на Марье Ильиничне, дочери незнатного чиновника Ильи Даниловича Милославского; Морозов, чтоб упрочить свою силу, женился тогда же на другой дочери Милославского; этот Милославский, человек высокомерный и жадный, воспользовался своим новым положением, чтоб дать выгодные места родственникам своим, которые принялись наживаться; притом в народе боялись пристрастия царя и правителя к иностранным обычаям; действительно, употребление табаку уже было позволено, только продажа его сделана исключительным правом казны.
Летом 1648 года вспыхнул мятеж в Москве: народ потребовал выдачи судьи Плещеева, получил его и умертвил, умертвил вместе с ним думного дьяка Чистого, разграбив домы их и многих других знатных и богатых людей. На другой день сделался пожар в Москве, после которого вспыхнуло опять возмущение, народ начал требовать самого Морозова и окольничего Траханиотова на смертную казнь: Траханиотова выдали, но Морозова отослали в Кириллов Белозерский монастырь, откуда после, когда все утихло, он возвратился в Москву и пользовался прежним расположением царя; но теперь уже является на сцену новое могущественное лицо в Церкви и государстве: то был Никон.
2. Никон. Никон, в миру Никита, родился в 1605 году, когда для Московского государства началось смутное время, под впечатлениями которого протекло его детство; родился он в крестьянском быту, в Нижегородской области; младенцем лишился матери; отец дал ему мачеху, от которой малютка терпел большие беды, не один раз жизнь его находилась в опасности. Молодой Никита нашел случай выучиться грамоте, а это было тогда верным средством для худородного человека выйти на вид; обилие нравственных сил, энергия не могли позволить Никите долго оставаться в той среде, где он родился; таланты молодого человека резко выделяли его из толпы, увлекали его вперед, указывали на дорогу иную.
Он поступил в монастырь на искус, но отсюда, однако, он был вызван снова в мир просьбами родственников; он женился и получил священническое место на 20-м году от рождения. Молодой священник был так заметен своими достоинствами, что московские купцы упросили его перейти в Москву. 10 лет жил Никита с женой, но, потеряв всех детей, разошелся добровольно с нею и ушел на Белое море в пустынный Анзерский скит, где и постригся. Слава иноческих подвигов его в северных монастырях достигла Москвы, и когда здесь в 1646 году явился здесь, то произвел сильное впечатление на молодого и религиозного царя.
По желанию Алексея Михайловича Никон был сделан архимандритом московского Новоспасского монастыря. В этом новом звании своем он каждую деделю являлся во дворец беседовать с царем, причем не упускал случая ходатайствовать за утесненных, вдов, сирот. В 1648 году Никон был посвящен в новгородские митрополиты.
3. Уложение. Между тем немедленно после мятежей молодой царь усердно занялся важным делом: 16 июля 1648 года государь советовался с патриархом, духовенством, боярами и думными тодьми о том, чтоб выписать нужные статьи из правил апостольских и св. Отцов, из законов византийских, собрать также указы прежних русских государей, справить их со старыми судебгаками, а на какие случаи прежних указов нет, написать вновь по общему совету, чтоб Московского государства всяких чинов людям, от большего и до меньшего чина, суд и расправа были во всяких делах всем равно.
Собрание статей и составление доклада поручено было боярам князю Никите Ивановичу Одоевскому и князю Семену Васильевичу Прозоровскому, окольничему князю Волконскому и двоим дьякам, Леонтьеву и Грибоедову. Кроме того, велено было выбрать из дворян, купцов и посадских добрых и смышленых людей, чтоб со всеми этими выборными можно было утвердить нерушимо. Так составлено было знаменитое уложение.
Сеяние и продажа табаку по-прежнему запрещены, оставшийся у казенных продавцов табак был отобран и сожжен. Купцы получили то, чего давно добивались еще в царствование Михаила: английские купцы высланы были из внутренних городов государства; им позволено было торговать только в Архангельске с платою обыкновенной пошлины; кроме разных злоупотреблений и притеснений русским купцам, англичанам было поставлено в вину, что они «всею землею учинили большое злое дело, государя своего, Карлуса короля, убили до смерти» (1649 г.).
4. Мятеж в разных городах и патриаршество Никона. В Москве попытки некоторых недовольных возбудить снова мятеж против Морозова и Милославского остались тщетными; но вспыхнули мятежи в разных других городах: летом же 1648 года вспыхнул мятеж в Сольвычегодске вследствие насилий, которые позволял себе сборщик податей Приклонский; потом возмутились устюжане вследствие взяточничества подьячего Михайлова, которому мирволил воевода Мих[аил] Васил[ьевич] Милославский; Михайлов был убит мятежниками. Усмирить эти мятежи было легко; труднее было уладить дела в Пскове и Новгороде.
Из присоединенных по Столбовскому миру к Швеции русских областей перебежало много народа в свое прежнее отечество; по договору этих перебежчиков нужно было выдать, но царь никак не решился выдать православных лютеранскому правительству, и заключен был с Швециею новый договор, по которому царь обязался заплатить деньги за перебежчиков и в счет этих денег отпустить в Швецию хлеб из казенных житниц псковских. Эти распоряжения произвели мятеж во Пскове: пошел слух, что изменник Морозов отпускает деньги и хлеб к немцам, которые по согласию с ним скоро явятся под Псковом и Новгородом.
Швед Нумменс, который в феврале 1650 года вез деньги из Москвы, был захвачен псковичами, пытан, засажен под стражу; воеводу, князя Львова, и присланного из Москвы для следствия князя Волконского едва не убили, архиепископа Макария два раза сажали на цепь.
Мятеж псковский немедленно отразился и в Новгороде: здесь 15 марта захватили датского посланника под тем предлогом, что он также везет деньги из Москвы к немцам, избили его; стрельцы пристали к мятежникам, малочисленные дворяне не могли оказать воеводе князю Хилкову никакой помощи. Тогда Никон решился действовать духовным оружием: он в Софийской церкви торжественно проклял зачинщиков мятежа. Это возбудило сильный ропот: воспользовались первым случаем, первой жалобою на Никона и двинулись на митрополичий двор; Никон вышел было к ним уговаривать, но мятежники избили его до полусмерти. Пришла грамота царская с требованием покорности и выдачи зачинщиков, но тщетно уговаривал Никон новгородцев исполнить волю царскую; увещания его оказались действительными только тогда, когда к Новгороду приблизился боярин князь Хованский с отрядом войска: к 20 апреля новгородцы покорились и выдали зачинщиков, из которых только один был казнен смертию для удовлетворения датского посланника; Никон сильно хлопотал о снисхождении.
Он послал было и к псковичам увещательную грамоту, но ответом был грубый отказ; псковичи решились защищаться против Хованского, у которого было очень мало войска, и он не мог вести дружной осады против большого города, хорошо снабженного съестными запасами. Хотя вылазки осажденных против царского войска были неудачны, однако Псков держался до половины августа, когда явились из Москвы духовные лица и выборные из дворян и купцов с объявлением всепрощения. Псковичи принесли повинную и потом добровольно выдали зачинщиков мятежа. Через два года после этих событий (в июле 1652) Никон был посвящен в патриархи. Он согласился принять этот сан только тогда, когда в Успенском соборе бояре и народ дали ему клятву «почитать его как архипастыря и отца и дать ему устроить церковные дела».
5. Богдан Хмельницкий и присоединение Малороссии. Никон стал верховным пастырем церкви и главным советником царя в то время, когда Алексей Михайлович должен был решить важный вопрос о соединении Малой России с Великою, или Московским государством. Казацкий сотник Зиновий Богдан Хмельницкий, давно уже известный своею храбростью и ловкостью в делах, жестоко оскорбленный одним польским чиновником и не нашедший себе управы, в конце 1647 года убежал в Запорожье, оттуда в Крым, уговорил хана дать ему татарское войско и с этим войском явился опять в Запорожье, куда бежали к нему толпы недовольных из Малороссии. Узнавши об этом восстании, два гетмана польских, Потоцкий и Калиновский, пошли весною 1648 года навстречу к Хмельницкому, но потерпели страшное поражение в двух битвах при Желтых Водах и при Корсуне: оба гетмана попались в плен и отведены были в Крым.
Такое блистательное начало дела взволновало всю Украину: крестьяне поднимались против панов, духовенство проповедовало освобождение православных от притеснителей-католиков, ненависть сословная соединилась с ненавистью религиозной. В это опасное для государства время умирает король Владислав, наступает междуцарствие в Польше, выборы нового короля. Недеятельность правительства, оставшегося без главы, усиливает восстание; вся Украина наполняется загонами, или вооруженными отрядами, составленными преимущественно из восставших крестьян, называвшихся гайдамаками. Жители панских местечек и сел обыкновенно принимали гайдамаков как избавителей, соединялись и вместе разрушали господский дом, умерщвляли панов. Кроме панов ненависть восставших особенно обращалась на жидов, бывших орудиями панских притеснений, также на католическое духовенство и церкви католические.
Поляки платили жестокостями за жестокости: особенно лютостью в мести отличался самый храбрый и искусный из польских предводителей, окатоличившийся и ополячившийся русский вельможа князь Иеремия Вишневецкий. Между тем Хмельницкий с главными силами поразил осенью поляков под Пилавою, проникнул до Львова в Галиции, взял откуп с этого богатого города. Хмельницкий осаждал Замостье, когда получил весть об избрании нового короля, Яна Казимира, брата Владиславова.
Король прислал ему приказание отступить в Украину и там дожидаться польских комиссаров для начатия мирных переговоров. Хмельницкий повиновался; переговоры действительно начались в начале 1649 года, но не могли повести ни к чему:
Хмельницкий видел, что он крепок только восстанием народным, и потому когда польский уполномоченный, обещая удовлетворение Хмельницкому и казакам, поставил условием, чтоб они отступились за это от мятежной черни, – пусть крестьяне возделывают поля, а казаки воюют, – то Хмельницкий отвечал: «Теперь уже прошло время для переговоров: выбью из польской неволи народ русский весь. Сперва я воевал за свою обиду, теперь буду воевать за веру православную.
