Сергей Соловьев
Учебная книга по Русской истории

Глава XXVII
Царствование Иоанна IV Васильевича Грозного

1. Правление великой княгини Елены. Опека над малолетними сыновьями и управление государством во имя старшего из них принадлежали вдове Василиевой великой княгине Елене Васильевне. Тотчас после похорон Василия правительнице донесли уже о крамоле, поднятой некоторыми вельможами в пользу дяди великокняжеского Юрия Ивановича, которого по этому поводу схватили и посадили под стражу.

В это время главными советниками Елены были двое вельмож: родной дядя ее, известный уже нам князь Михаил Глинский, который по случаю брака великого князя Василия на его племяннице был освобожден из темницы и приближен ко двору; вторым приближенным к правительнице лицом был князь Иван Овчина-Телепнев-Оболенский.

Глинский и Оболенский не могли ужиться в мире друг с другом, и Елена должна была выбирать между ними: она выбрала Оболенского, и Глинский, обвиненный в властолюбивых замыслах, был схвачен и посажен в прежнюю свою темницу, где скоро и умер. Между вельможами происходило сильное волнение: некоторые из них бежали в Литву, другие были схвачены за соумышленничество с беглецами. Скоро потерял свободу и другой дядя великого князя, Андрей Иванович, князь старицкий. Нашлись люди, которые постоянно ссорили Андрея с Еленою: правительнице наговаривали, что Андрей недоволен, сердит на нее; Андрею говорили, что в Москве хотят его схватить; когда Елена послала звать Андрея в Москву для совещания о делах государственных, то он не поехал, сказавшись больным, а между тем из Старицы дали знать в Москву, что Андрей собирается бежать в Литву. Елена послала войско перехватить его; узнавши об этом, Андрей выехал из Старицы и бросился в новгородские области, где возмутил многих помещиков. Настигнутый войском великокняжеским, которое было под начальством любимца правительницы князя Телепнева-Оболенского, Андрей не вступил в битву и согласился ехать в Москву вместе с Оболенским, понадеявшись на обещание последнего, что там не сделают с ним ничего дурного, но Елена сделала строгий выговор Оболенскому, зачем давал обещание без ее ведома, и велела заключить Андрея в оковы.

Московские смуты возбудили надежды в короле польском Сигизмунде: он переменил тон в сношениях с малолетним государем московским, и в 1534 году началась война с Литвою. Война эта, ведшаяся с переменным счастьем, не ознаменована была ничем важным и кончилась перемирием в 1537 году. В Москве спешили этим перемирием, чтоб иметь возможность управиться с Казанью и Крымом. Вследствие смены ханов, вследствие разных противоположных влияний, русского и крымского, в Казани образовались партии, из которых каждая ждала удобного случая низложить партию противную. В то время когда Москва была занята литовскою войною, крымская сторона в Казани увидела удобный случай свергнуть московского подручника Еналея; состоялся заговор, Еналей был убит, и ханом провозглашен Сафа-Гирей, царевич крымский, который тотчас же стал нападать на русские владения, а угрозы крымского хана удерживали правительство московское от решительных действий против Казани.

2. Правление боярское. В таком положении находились дела, когда скончалась правительница в апреле 1538 года, и правление за продолжившимся малолетством великого князя должно было перейти теперь в руки бояр. По отстранении Патрикеевых, Ряполовских и Холмских первое место между вельможами московскими занимали князья Шуйские, потомки тех суздальско-нижегородских князей, которые были лишены своих отчин великим князем Василием Димитриевичем, так долго не хотели покориться своей участи и только при Иоанне III вступили в службу московскую. Способности, энергия и честолюбие были наследственными в этом знаменитом роде; главою его в описываемое время был князь Василий Васильевич, который при великом князе Василии отличился защитою Смоленска от Литвы, причем обнаружил способность свою к мерам решительным и суровым.

В седьмой день по кончине Елены Шуйские уже распорядились насчет ее любимца: князь Овчина-Телепнев-Оболенский и сестра его, мамка маленького великого князя, были схвачены и заточены, и заточение это было так жестоко, что Оболенский не мог перенести его. Против Шуйского-Рюриковича поднялся было князь Иван Бельский-1?диминович, родня, следовательно, Патрикеевым, но Шуйские были сильнее: несмотря на то что на стороне Бельского стоял митрополит Даниил, Бельский был заключен; митрополит остался нетронутым, но ненадолго: когда князь Василий Шуйский умер и значение его перешло к брату его князю Ивану, то новый правитель свергнул Даниила, на место которого был возведен Иоасаф. Этот митрополит недолго оставался на стороне Шуйского: в 1540 году он успел распорядиться так, что князь Бельский был освобожден, и Шуйский, застигнутый врасплох, должен был покинуть правление, которое перешло теперь к Бельскому и митрополиту Иоасафу. Правители поспешили освободить из темницы двоюродного брата Иоаннова, князя Владимира старицкого, сына несчастного Андрея, и возвратить ему отцовский удел. Несмотря на это, сторона их все была слаба в сравнении с стороною Шуйского, приверженцы которого составили заговор: Шуйский в начале 1542 года явился из Владимира в Москву с вооруженным отрядом; Бельский был схвачен, заточен на Белоозеро и там умерщвлен, главные советники его разосланы; митрополит Иоасаф свергнут с бесчестием, и на его место возведен Макарий.

Иван Шуйский недолго жил после этого; власть перешла в руки к родственнику его князю Андрею Михайловичу Шуйскому.

Этому новому правителю показался опасен Федор Семенович Воронцов, который успел приблизиться к молодому государю и понравиться ему; в присутствии Иоанна Шуйские и советники их напали на Воронцова, чуть-чуть не убили его и послали в дальнюю ссылку, несмотря на просьбы великого князя.

3. Воспитание Иоанна и его первые самостоятельные действия. Иоанну исполнилось тогда уже 13 лет. Ребенок имел блестящие дарования, природу восприимчивую, легко увлекающуюся, страстную; эти последние качества если не были произведены, то, разумеется, были развиты до высшей степени воспитанием, обстоятельствами детства его. По смерти матери Иоанн был окружен людьми, которые заботились только о собственных выгодах; перед глазами ребенка происходила борьба партий, и мы видели, в каких формах происходила эта борьба: прибить, оборвать противника, сослать его, умертвить с бесчестием верховного пастыря Церкви, митрополита, – вот чем оканчивалось Дело; у ребенка-сироты отнимали людей самых к нему близких, которых он любил; перед ним нагло оскорбляли их, потом заточали, замучивали; перед ним Шуйские и друзья их позволяли себе оскорблять память отца его и матери, ибо мы знаем, как вельможи не любили великого князя Василия и вторую жену его. Иоанн тем более оскорблялся этим, что хорошо понимал свое значение, понимал, что он государь, ибо те же самые люди, которые так оскорбляли его, пугали, не обращая никакого внимания на его слезы и просьбы, – те самые люди при известных церемониях, например при посольском приеме, стояли перед его престолом в виде покорных слуг. Таким образом, ребенок привыкал видеть в вельможах врагов своих, но удерживать их, бороться с ними на деле не мог; бессильный гнев, раздражение, досада оставались внутри его и портили его природу: ребенок затаивал месть до удобного случая; но как же он будет мстить своим врагам, как будет поступать с людьми ему неприятными? Разумеется, точно так же, как они сами приучили его, а они приучили его к насилиям, к немедленной, бессудной расправе с неприятными людьми. Как только Иоанн начал подрастать, в нем уже обнаружились дурные наклонности, он находил удовольствие мучить животных, а люди, которые должны были смотреть за ним, не останавливали его, позволяли ему делать все, что он хотел. Но скоро Иоанн принялся и за людей, и первою жертвою его был вельможа-правитель князь Андрей Шуйский. Озлобленный поступком Шуйского с Воронцовым, Иоанн решился напасть врасплох на правителя, и в конце 1543 года, будучи тринадцати лет, он велел схватить его и убить.

Родственники и приверженцы его подверглись опалам и казням впоследствии; не избежал казни и прежний любимец Иоанна, Воронцов, явившийся снова при дворе после казни Шуйского и хотевший занять его место, быть правителем, но Иоанн хотя по молодости не мог усердно заниматься делами, однако не хотел терпеть, чтоб кто-нибудь осмелился обнаружить желание располагать его волею, и, по примеру отца, стал приближать к себе людей незнатного происхождения – дьяков.

4. Принятие царского титула и женитьба Иоаннова. Вынесши из своего детства горькое чувство вражды к людям, которые похищали его права и неуважительно обходились с ним, смотря поэтому подозрительно на всех вельмож своих, Иоанн только и думал о том, как бы упрочить свою власть. В начале 1547 года, будучи 16 лет, Иоанн короновался, но мало этого – принял титул царя, с которым соединилось понятие о власти более обширное, чем с прежним титулом великого князя. Скоро после Иоанн женился; выбор его пал на девушку из одного из самых знатных и древних московских боярских родов, именно на Анастасию Романовну, дочь умершего Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина, предков которого мы видели на первом месте в княжение Василия Димитриевича, а брат его боярин Михаил Юрьевич был одним из близких людей к отцу Иоаннову великому князю Василию.

5. Пожары московские; Сильвестр и Адашев. В феврале 1547 года была царская свадьба; в апреле были два сильных пожара в Москве, а 21 июня вспыхнул такой страшный пожар, какого еще никогда не бывало в Москве, народу сгорело 1700 человек! Царь с царицею, братом и боярами уехал в село Воробьеве.

Но этим беда не кончилась: бояре сказали царю, что Москву сожгли злонамеренные люди, сожгли чародейством; царь велел разыскать дело; бояре собрали народ на площадь и стали спрашивать: кто зажигал Москву? В толпе закричали, что зажигали волшебством княгиня Анна Глинская с своими сыновьями. Чернь говорила это потому, что Глинские, родственники царя по матери, были самыми близкими к нему людьми; прислуга Глинских, пользуясь силою господ своих, притесняла простой народ, а Глинские ее не унимали. Родной дядя царский, князь Юрий Васильевич Глинский, услышавши о себе и о матери своей такие речи в народе, поспешил скрыться в Успенский собор, но бояре, злобясь на Глинских за их силу при царе, подожгли чернь; та бросилась в собор, убила Глинского, перебила множество его людей, разграбила двор; мало того, толпы черни явились в селе Воробьеве у дворца царского с криком, чтоб государь выдал им бабку свою княгиню Анну Глинскую и другого сына ее, Михаилу. Иоанн в ответ велел схватить крикунов и казнить; на остальных напал страх, и они разбежались.

Пожар и народное волнение произвели сильное впечатление на молодого царя, страстная природа которого была именно способна быстро принимать впечатления. Из молодого человека, преданного удовольствиям, он сделался набожен, серьезен, неутомим в занятиях делами государственными. Не доверяя по-прежнему людям знатным, он приблизил к себе священника придворного Благовещенского собора Сильвестра и Алексея Федоровича Адашева, ложничего своего, человека очень незначительного происхождения. Сильвестр как лицо духовное, как человек, отличавшийся пред другими нравственною чистотою, имел особенно сильное влияние на улучшение нравственности Иоанна. Прошло года два после пожаров; Иоанн, пылкий, не умевший сдерживать своих мыслей и чувств, захотел торжественно, пред целым народом, пред целою Россиею объявить, что он сам начал править государством, а потому прежние беспорядки и насилия, Ьывшие следствием управления боярского, не повторятся более. Для этого в 1550 году он приказал приехать в Москву выборным из городов, и когда они съехались, то Иоанн в воскресный день вышел с крестами на лобное место (возвышение на Красной площади) и после молебна обратился к митрополиту с описанием всех беспорядков, бывших во время его малолетства, во время управления боярского, объявил, что он нисколько не виноват в слезах и крови, пролитых в это время; потом, обратясь к народу, просил его забыть все прошлое, обещая с этих пор быть для всех судьею и защитником. В этот же день царь поручил Алексею Адашеву принимать просьбы от бедных и обиженных и выбирать судей справедливых.

В том же году Иоанн занялся составлением нового Судебника, ибо старый Судебник деда его оказался недостаточным; а в следующем 1551 году царь созвал церковный собор, подал архиереям описание всех беспорядков церковных, для прекращения которых потребовал их содействия.

6. Покорение Казани. В это время, как молодой царь занимался такими важными делами внутренними, внимание его было обращено также на татарские царства – Казань и Крым. Мы видели, что в конце правления Елены оба этих царства соединились под властью одного дома Гиреев и потому стали очень опасны для Москвы. Сафа-Гирей казанский опустошал области Муромскую и Костромскую; Саип-Гирей крымский подходил к Оке со всею ордою. Но в Казани боролись друг с другом партии крымская и московская. Последней скоро помогло то обстоятельство, что, когда в Москве государь вырос и с чрезвычайным усердием стал заниматься делами правления, в Казани хан Сафа-Гирей умер, оставив престол сыну-младенцу. Дело кончилось тем, что казанцы отослали своего маленького хана в Москву и приняли к себе Шиг-Алея. Но Шиг-Алей, покорствуя Москве, возбудил против себя сильную ненависть в Казани. Ненависть к Алею и в то же время невозможность избавиться от него, невозможность бороться с Москвою внушили казанцам мысль подчиниться вполне царю московскому, лишь бы он вывел от них Шиг-Алея. Иоанн согласился, вывел Алея и отправил в Казань наместника своего, князя Микулинского. Все дело шло хорошо, казанцы спокойно начали присягать царю московскому, как вдруг трое знатных людей распустили слух, что русские идут, с тем чтоб всех их истребить. Народ взволновался, не пустил Микулинского в город, послал к ногаям просить себе в цари одного из тамошних владельцев и получил Едигера-Магмета.

Тогда Иоанн решился покончить с Казанью. 16 июня 1512 года он выступил в поход, но в самом начале пути получил весть, что крымский хан с большим войском идет к московским границам; Иоанн решил переправиться через Оку и встретить хана, но пришла весть, что крымцы не могли взять Тулы, были побиты на вылазке и бежали назад в степь. Избавившись таким образом от крымцев, Иоанн продолжал поход и 23 августа осадил Казань. У осаждающих было 150 000 войска и 150 пушек, но осажденные, несмотря на то что защищались только деревянными стенами, выставили отчаянное сопротивление, и только 2 октября Казань была взята приступом после страшной резни. С великим торжеством возвратился Иоанн в Москву – как завоеватель татарского царства. Этот подвиг, свершенный с большими усилиями и трудностями, высоко поднял Иоанна в глазах современников и потомков, ибо это было первое завоевание, и, что всего важнее, завоевание татарского царства: после многих веков страдания и унижения явился наконец царь на Руси, который возвратил ей славное время первых князей-завоевателей. Впечатление, произведенное событием, усиливалось еще потому, что взятие Казани было подвигом необходимым и священным в глазах каждого русского человека: подвиг этот совершался для защиты христианства от бусурманства, для охранения русских областей, опустошаемых варварами, для освобождения пленников христианских. Наконец, взятие Казани было важно в том отношении, что открыло для русской торговли все течение Волги, дало возможность русским людям селиться на юго-востоке, в безлюдной, но богатой, плодоносной стране, орошаемой Волгою и ее притоками.

7. Покорение Астрахани. В области Казанского царства по обеим сторонам Волги, западной (горной) и восточной (луговой), жили разные дикие народы: черемисы, мордва, чуваши, вотяки, башкиры. После падения Казани эти народы долго не хотели подчиняться московскому владычеству; нужно было еще пять лет опустошительной войны, чтоб усмирить их. В этой войне против Москвы принимали участие ногаи, подущаемые турецким султаном, который никак не мог равнодушно сносить того, что магометанские владения достаются христианам, и потому хотел, чтоб все ближайшие к Москве магометанские народы дружно и постоянно враждовали против нее. Но к счастью для Москвы, народы эти не были способны к такому дружному и постоянному действию; ногайские князья ссорились друг с другом, и стоило одному из них вооружиться против Москвы, как другой враждебный ему князь начинал заискивать расположения московского государя. Один ногайский князь, Юсуф, был врагом Москвы, Другой, Измаил, – ее союзником. В 1553 году Измаил прислал просить Иоанна, чтоб он защитил его от астраханского царя Ямгурчея и посадил бы на его место в Астрахани прежде выгнанного оттуда царя Дербыша, жившего теперь в России. Вследствие этой просьбы весною 1554 года 30 000 русского войска под начальством князя Юрия Пронского поплыло Волгою под Астрахань и безо всякого труда овладело этим городом, где на место бежавшего Ямгурчея был посажен Дербыш. Новый хан обязался быть под рукою царя московского и платить ему дань, но недолго был ему верен, вступил в союз с Крымом и враждебными России ногаями, за что в 1556 году был изгнан, и Астрахань окончательно присоединена к Москве.

Таким образом, Русские люди утвердились и на устьях Волги. Из астраханского кремля московский воевода легко наблюдал за ногаями, которые просили только позволения кочевать безопасно под Астраханью, ловить рыбу на Волге и торговать беспрепятственно, а непрестанные усобицы между ними ручались и за будущую безопасность русского владычества в Астрахани.

8. Отношения к народам прикавказским и к Крыму. Утверждение на устьях Волги открыло Московскому государству целый мир мелких владений в Прикавказье: князья их ссорились друг с другом, терпели от крымцев и потому как скоро увидали у себя в соседстве могущественное государство, то и бросились к нему с просьбами союза, свободной торговли в Астрахани, некоторые – с предложением подданства и, таким образом, незаметно волею-неволею затягивали Московское государство все далее и далее на юго-восток, к Кавказу и за него. Крымский хан, не умевши помешать утверждению русского господства в Казани и Астрахани, сильно сердился, нападал на московские украйны; чтоб отвлечь его от этих нападений, Иоанн посылал свои легкие отряды Доном и Днепром опустошать крымские владения; начальник малороссийских казаков князь Димитрий Вишневецкий перешел из литовской службы в московскую и также действовал против крымцев.

9. Война с Швециею и Ливониею. Но не война с Крымом главным образом занимала внимание Иоанна: взоры его после взятия Казани были преимущественно устремлены на запад. Здесь сначала занимала его война с Швециею, начавшаяся в 1554 году вследствие пограничных ссор. Война эта не была ознаменована никакими важными действиями; шведский король, знаменитый Густав Ваза, начал ее, обнадеженный в помощи польской и ливонской, но помощь эта не приходила, и престарелый король принужден был искать мира в Москве. Царь позволил шведским купцам ездить чрез Россию в Индию и Китай, с тем чтоб русские купцы могли ездить из Швеции в Любек, Антверпен, Испанию, Англию и Францию.

Так, высказывалось стремление начать деятельные торговые связи с Западною Европою, но эти связи должны были зависеть от произвола соседних приморских государств, обыкновенно враждебных России; своих гаваней на Балтийском море у Московского государства не было. Это запертое положение было тем более нестерпимо, что чувствовалась сильная потребность в просвещении, которое начало тогда сильно распространяться в Западной Европе, а людей, которые бы могли принести это просвещение в Москву, ученых и художников, не пропускали враждебные соседи: они боялись, что Московское государство, и без того уже для них опасное, будет гораздо страшнее, если приобретет просвещение. Больше других боялось Москвы самое слабое из соседних государств – Ливонское; ливонцы более других хлопотали о том, чтоб науки не проникали в Москву, но этими поступками они, разумеется, усиливали только в московском правительстве желание приобресть балтийские берега и ускоряли, следовательно, падение своего государства.

Еще в 1547 году Иоанн отправил в Германию саксонца Шлитте с поручением набрать там как можно более ученых и ремесленников. Шлитте набрал с лишком сто человек и привез уже их в Любек, как ливонское правительство представило императору Карлу V опасность, какая может произойти от этого для Ливонии и других соседних стран, и достигло того, что Карл дал магистру Ливонского ордена полномочие не пропускать в Москву ни одного ученого и художника.

Иоанн, занятый тогда важными делами на востоке, не мог отомстить Ливонии за это недоброжелательство, но когда потом, в 1554 году, ливонские послы приехали в Москву с просьбою о продолжении перемирия, то царь велел объявить им, что они прежде должны заплатить ему дань за Юрьевскую (Дерптскую) область, что они обязаны сделать по старым договорам с великими князьями русскими.

Епископ дерптский обещал выплатить все недоимки и не исполнил обещания.

Тогда в 1558 году русское войско вступило в Ливонию и страшно опустошило ее; были взяты Нарва, Нейгауз, Дерпт и другие, менее значительные города числом до 20.

Не будучи в состоянии противиться Москве собственными силами, магистр Кетлер обратился к соседним государствам с просьбою о помощи. Швеция и Дания, кроме бесполезного ходатайства за Ливонию пред царем, не оказали никакой помощи, но Польша вступилась в дело. В ней царствовал в это время сын Сигизмунда I, Сигизмунд II Август; в 1559 году между ним и ливонским правительством заключен был договор, по которому король обязался защищать орденские владения от Москвы, и таким образом к войне ливонской присоединилась еще война польская.

10. Разрыв Иоанна с Сильвестром и Адашевым. Но в то время как в Ливонии шла эта знаменитая борьба, которая должна была решить самый важный вопрос для Московского государства, вопрос о непосредственном соединении с Западною Европою, – в это время во дворце московского царя произошла большая перемена. Мы видели, что Иоанн успокоился душевно, когда взял в свои руки правление и нашел в Сильвестре и Адашеве помощников, на достоинство нравственное и верность которых вполне полагался. Но скоро между ним и Сильвестром стали происходить неприятные столкновения. Сильвестр, привыкнув к тому, что Иоанн руководился его наставлениями относительно нравственного поведения своего, хотел, чтоб он слушался его в делах политических.

Так, например, Сильвестр с единомышленниками своими требовал, чтоб царь после завоевания Казани и Астрахани приступил к завоеванию третьего татарского царства. Крымского, но Иоанн понимал всю трудность завоевать Крым, отдаленный от Московского государства обширными степями, понимал всю невозможность удержать завоевание по этому самому отдалению и потому еще, что надобно было бороться с Турциею, которой в это время трепетала вся Европа. Иоанн хорошо понимал, что для того, чтоб Россия могла не бояться Востока, нужно было прежде всего усвоить себе западное просвещение, и поэтому Иоанн обратил все свое внимание на войну ливонскую, на приобретение прибалтийских областей.

Сильвестр, раздосадованный тем, что Иоанн не принимает его мнения, начал толковать, что все неприятности, которые после того постигли царя, были наказанием Божиим за его упрямство, за то, что он продолжал воевать с Ливониею вопреки советникам своим; понятно, как тяжело становилось Иоанну иметь подле себя такого человека.

Кроме того, Сильвестр сблизился с вельможами, неприятными Иоанну по прежнему их поведению во время его малолетства, и при всех столкновениях их с царем брал их сторону; наконец, Сильвестр и Адашев с своими приверженцами соперничали с братьями царицы Романовыми и перенесли свою вражду на саму царицу, что, разумеется, не могло не оскорблять Иоанна, нарушая его мир семейный. Но все эти неприятные столкновения с Сильвестром не могли бы еще произвести охлаждения царя к нему, если б одно несчастное событие не навело Иоанна на мысль, что Сильвестр и Адашев не имеют усердия к нему и его семейству. В 1553 году Иоанн опасно занемог, написал духовную и потребовал, чтоб двоюродный брат его князь Владимир Андреевич и бояре присягнули сыну его младенцу Димитрию; но Владимир Андреевич отказался присягать, выставляя собственные права свои на престол по смерти Иоанна и стараясь составить для себя партию; и когда некоторые верные Иоанну и семейству его вельможи вооружились за это против Владимира, то Сильвестр принял сторону последнего, а отец Алексея Адашева, Федор, прямо объявил, что они не хотят служить Романовым, родственникам царицы, которые будут управлять государством во время малолетства Димитрия. Больной Иоанн из своей спальни слышал, как в другой комнате бояре кричали: «Не хотим служить младенцу: нами будут владеть Романовы!» Иоанн выздоровел, и понятно, что он уже смотрел теперь другими глазами на Сильвестра и Адашева, хотя еще несколько лет оказывал им прежнюю доверенность в делах, но охлаждение царя к ним все более и более увеличивалось вместе с увеличением вражды между ними и царицею Анастасиею.

Наконец, в 1560 году последовало удаление Адашева и Сильвестра от двора; Адашев отправлен был воеводою в один из городов ливонских и там умер, Сильвестр удалился сначала в Кириллов Белозерский монастырь, а потом перемещен в Соловецкий. Вскоре после удаления Сильвестра и Адашева умерла и царица Анастасия: Иоанн остался одинок, не было более подле него людей, которых он любил и уважал, которые бы поддерживали его нравственно. Чтоб уйти от горя и одиночества, он стал предаваться развлечениям, шумным пирам; и страсти, развитые дурным воспитанием и заснувшие было с 1547 года, теперь пробудились; приверженцы Сильвестра и Адашева не хотели безмолвно смотреть на падение своей стороны, на перемену в поведении Иоанновом, хлопотали о возвращении вождям своим прежнего значения, – и некоторые из них были казнены, другие сосланы, с иных взяты письменные обещания не отъезжать в чужие земли.

11. Отъезд князя Курбского и его следствия. Вельможам, находившимся в Москве, трудно было отъехать; легче было сделать это воеводам, находившимся на границах в Ливонии; этим удобством воспользовался один из самых знаменитых воевод, князь Андрей Михайлович Курбский, и отъехал в Литву к королю Сигизмунду Августу, который принял его с честью. Курбский был в числе самых ревностных приверженцев Сильвестра и Адашева и вместе с этим пользовался особенным расположением Иоанна. Но когда Сильвестр и Адашев были удалены, когда опалы и козни постигли родственников и друзей их, то Курбский, боясь того же и себе, решился отъехать. Курбский принадлежал к числу образованнейших, начитаннейших людей своего времени; он не хотел отъехать молча, молча расстаться с Иоанном, и написал к нему укорительное письмо. Иоанн не выдержал и отвечал.

Началась любопытная переписка, из которой мы узнаем, как бояре и особенно князья смотрели на новый порядок вещей, установленный московскими государями, дедом и отцом Иоанновыми. Курбский в своих письмах вооружался против этого порядка, настаивал, что государь, по старине, должен обо всем советоваться с боярами, которые имеют право отъезжать от него; Иоанн в своих ответах защищал новый порядок, выставлял превосходство его пред старым. Кроме писем к Иоанну Курбский в Литве написал еще сочинение о современных событиях с целью оправдать, возвеличить свою сторону и обвинил во всем Иоанна; сочинение это так же любопытно для нас, как и переписка с царем.

Отъезд Курбского и переписка с ним дорого стоили Иоанну: приверженцы падшей стороны, Сильвестра и Адашева, не захотели беспрекословно сносить гонения: один из самых знаменитых между ними отъехал к враждебному государю, явился предводителем полков его в войне с Москвою и, что всего хуже, осмелился прислать царю грамоту, наполненную укоризнами и воплями о мщении. Курбский был представителем целой стороны; он упрекал Иоанна не за одного себя, но за многих. Если еще можно удержать вельмож от отъезда в Москве, во внутренних областях государства, то как удержать их на границе? Кого послать с войском?

Но и внутри, если они уже так ожесточены и так их много, то где безопасность?

Мысль: «Врагов много, я не в безопасности, нужно принять меры для спасения себя и своего семейства, в случае неудачи этих мер нужно приготовить убежище на чужбине», – эта мысль стала теперь господствующею в голове Иоанна.

12. Опричнина. Он стал готовиться к борьбе; прежде всего нужно было испытать силы противников, узнать, найдут ли они защиту в народе или выдаст их народ. 3 декабря 1564 года царь со всем семейством и казною выехал из Москвы в Александровскую слободу и ровно через месяц прислал в Москву две грамоты: в одной жаловался на вельмож и на духовенство, которое заступается за вельмож, не дает царю наказывать их за дурные дела, вследствие чего царь оставил свое государство и поехал где-нибудь поселиться; в другой грамоте, написанной к купцам и ко всем остальным жителям Москвы, царь писал, чтоб они ничего не опасались, гнева и опалы на них никакой нет. Когда эти грамоты были прочтены, то народ пришел в отчаяние: как ему остаться без царя? Кто защитит его от врагов?

Все начали упрашивать митрополита, чтоб уговорил Иоанна не покидать государства, а за изменников они не стоят и сами их истребят, пусть государь правит как ему угодно. Иоанн согласился принять снова правление с условием, что будет расправляться с своими изменниками по своей воле и учредит опричнину, т. е. новый особый двор из людей, вполне ему преданных, на содержание которых должны быть назначены особые города и волости; в самой Москве взяты были в опричнину некоторые улицы и слободы, и в них ведено было жить только тем боярам, дворянам и приказным людям, которые были назначены в опричнину, а прежние обыватели переведены на другие улицы.

Управление государством поручено было старым боярам, которые назывались земскими; только в случае военных вестей и дел чрезвычайной важности бояре эти приходили с докладом к государю. Таким образом, государство разделилось на две части – опричнину и земщину, между которыми, разумеется, не могло быть дружественных отношений, потому что опричнина учреждалась вследствие подозрительности и вражды царя к правителям земским. Опричнина представляла целую толпу временщиков, которые пользовались своим положением, пользовались доверенностью к ним царя, чтоб угнетать земщину безнаказанно.