Сергей Малицкий
Скверна
– Может быть, тебе дать две стрелы? – сдвинул брови Моллис.
– Не успею, – Бетула расплылась в улыбке. – Даже одну стрелу я буду готовить весь этот день, всю ночь и завтра до полудня. Если твой воин промахнется, мы все умрем.
– Он не промахнется! – грозно рыкнул Моллис, разворачивая Шиару и пинком отправляя его прочь. – А если промахнется, тогда умрет первым. Но не от мечей свеев.
– Пусть так, – кивнула Бетула. – И еще мне нужны два ведра пресной воды. И острый нож.
– Нож-то зачем? – обреченно поморщился Моллис.
– Резать, – объяснила Бетула и тут же надула губы. – Не стрелу, черный капитан, себя. Я могу грызть, но так больнее. Хотя если тебе меня не жалко…
– Послушай, – Моллис вздохнул, присел напротив прайдки и стал говорить с ней так, как говорят с ребенком. – Я дал тебе стрелу. Сейчас будет вода. И острый нож, который я сначала прокалю над огнем. И этот самодовольный вельможа не будет отходить от тебя. И Шупа будет бегать по любому твоему писку. Но я не верю в бурю, потому что хожу по морю не один год, и никогда не видел бури после такой погоды, в этом месте и в это время. Конечно, если не ты ее выдумала и закрутила.
– Я сумасшедшая, – точно в таком же тоне ответила Моллису Бетула. – Но не дура. Я хочу жить. Долго жить. И я не умею придумывать бури. Только цветы или деревья.
– Ладно, – хлопнул ладонями по коленям Моллис. – Тогда скажи мне, зачем нам это приключение? Да, не спорю, если эта самая буря случится, то я порублю платок со своей шеи, сварю его с вяленым мясом и съем. Но если она случится, нам ее не миновать. Но почему мы не можем миновать свеев? Если ты видишь будущее, почему не избежать его?
– Я не вижу будущее, – захихикала Бетула. – Я знаю его. Не все, не всегда, но то, что может меня убить, мне известно. Конечно, если я не пьяна или не ранена. Или не околдована. Сейчас я трезва, чиста и здорова. Почти здорова. И я знаю, что завтра корабль свеев столкнется с нами. Чтобы ты ни делал: опускал паруса, ставил дополнительные, менял курс, возносил молитвы своим черным богам – все это будет служить той самой встрече. Ты понял это?
– Нет! – рявкнул Моллис и затопал прочь.
– Не режь и не ешь платок, когда закончится буря! – крикнула ему вслед Бетула. – Он мне нравится. Отдашь его мне!
Девчонка просидела со стрелой весь день, всю ночь и следующее утро. Она опускала ее в воду, гладила, облизывала, только что не садилась на нее верхом, а может быть, и садилась, но Игнис, который бросил тюфяк возле нее прямо на палубу, часть этого времени проспал. Утром все еще бодро дул южный ветер, и Моллис, который пришел проведать ведунью, был явно весел, хотя Шиару продолжал упражняться с долгим луком, повесив крышку от бочки на главную мачту. За час до полудня Моллис уже оглашал громким хохотом всю палубу и даже приказал Шупе заложить два румба к востоку, пусть данайский берег еще только начал угадываться мглистыми пиками Абанаскуппату. Бетула продолжала жевать сушеные фрукты и продолжала натирать пальцами стрелу. Воды в ее ведре почти не осталось, хотя она не пила ее и не выплеснула наружу ни пригоршни, а свежих ран на руках и ногах – прибавилось.
Ровно в полдень ветер внезапно стих, паруса обвисли. И именно тогда моряк из люльки проорал, что на востоке показался корабль свеев. Моллис приложил к глазу трубу, секунду-другую пялился в нее, затем долго протирал то стекло, то сам глаз, словно не верил ни тому ни другому, пока наконец здравый смысл не прорезался в черной голове и громовой рык не огласил палубу:
– По курсу данайский неф, набитый свеями под завязку! Шупа, кальмара тебе в глотку, разворачивай! Все, кто есть, кроме парусных, на весла! Хоть десяток жердей окунем в волны! Грести, поганцы! Грести! Игнис, не знаю уж, что там наколдовала твоя ведьма, но и твой меч нас не спасет, если что. Давай-ка, принц, зажигай дровишки под котлами с варом! Они на корме. Шиару, крокодилий потрох, проверь свой лук. Если тетива лопнет, кишки твои натяну! Попробуем оторваться!
Оторваться не удалось. Ветер едва дышал, паруса висели, как белье на высушке в тесном дворе. Корабль свеев приближался стремительно. Куда уж там было биться десятку гребцов против сотен ладно взрезающих океанскую гладь весел. «Белый» едва двигался. Уже можно было рассмотреть столпившихся на палубе орущих и размахивающих топорами северян.
– Плохие времена настали, плохие, – пробормотал Моллис, медленно проводя по своему тесаку точильным камнем. – Но если будут долбиться с кормы, еще порубимся. Но поджечь вряд ли сможем. У них палуба покрыта мокрым войлоком. Знаю я такие штучки.
– Не порубимся, – мрачно заметил Игнис. – Нос их корабля обит медью. Они вскроют нас, как скорлупу.
Тут-то и появилась Бетула. Встала возле Моллиса, напоминая огородное пугало, накрытое старой рубахой, зажала мокрую от воды стрелу тонкими коленями, потянула руку, пощупала на шее оторопевшего капитана платок.
– Не забудь, послезавтра мне отдашь. Если бурю выдержим. Еще платье хочу. Но это потом. Вот стрела.
Шиару был тут как тут. Принял трясущейся рукой стрелу из рук Бетулы, выронил ее в удивлении, Игнис подхватил и удивился тоже. Стрела стала тяжелее, будто была не только выполнена из сырого дерева, но и еще утяжелена. Вдобавок вместо оперенья на ее конце зеленели узкие и длинные листья.
– Ты чего? – рассвирепел Моллис. – Ты думаешь, что у него катапульта?
– Заткнись, капитан, – неожиданно твердо сказал Шиару. – Мой лук выдержит. Сколько сейчас до свеев?
– Пятьсот шагов! – зарычал Моллис. – Уже меньше, стрелок!
– А ближе нельзя подпустить? – поинтересовался Шиару так спокойно, словно торговался в оружейной мастерской.
– Триста шагов, – пожала плечами Бетула. – Дальше – не добьешь, ближе не успеет схватиться моя ворожба.
– Ну, как знаешь…
Шиару сунул другую стрелу в котел с варом, намотал на ее наконечник черный ком, вытащил, взвесил на ладонях, сравнил со стрелой Бетулы, опустил в чан с водой. Смола зашипела, и утяжеленная стрела легла на изгиб длинного лука.
– Четыреста! – предупредил стрелка Игнис.
– Смотрите! – крикнул Шиару, натягивая тетиву. Плечи здоровяка взбугрились мышцами, клееная древесина мощного лука заскрипела, пальцы разжались, стрела фыркнула, но полетела неровно и недалеко. Упала, не долетев до корабля свеев, вызвав на их палубе дружный гогот.
– Всего-то на двести пятьдесят отправил! – зарычал Моллис.
– Ничего, – прошептал Шиару, сдувая повисшие на щеках капли пота. – Сейчас…
– Подожди, – прошептала Бетула, взялась сразу за оба руга лука, зашевелила губами, покачнулась, захлюпав кровью в ноздрях, зыркнула мутными глазами на Моллиса. – Платок и платье!
Снова заскрипела древесина. Одно мгновение Игнису казалось, что или лук сломается, или мышцы на плечах Шиару порвутся, но вот тетива фыркнула и тяжелая, влажная, украшенная живыми листьями стрела взвилась в синее небо.
– Не долетит, – прохрипел Моллис.
– Долетела уже, – в изнеможении опустился на палубу Шиару.
Стрела долетела. Игнис думал, что она канет в волнах или скользнет по укрытому медью носу, но стрела долетела и вонзилась в один из свейских щитов, которыми укрылся борт разбойничьего корабля еще и при первом выстреле. Снова раздался торжествующий гогот, один из свеев, ставший обладателем трофея, выдернул тяжелую стрелу из своего щита, заорал что-то, размахивая ею, заставив замереть и Моллиса, и Шиару, и Игниса, и Шупу, и всех, кто молил о спасении с палубы «Белого». Затем свей с размаха воткнул ее в палубу у своих ног.
– А теперь смотрите, – захихикала Бетула.
Ничего не происходило. Вот уже до корабля свеев осталось двести шагов, сто, еще меньше. Вот уже стали различимы не только рожи разбойников, но и рисунки на кованых застежках их жилетов. Вот уже и воткнутую стрелу в палубу кто-то сбил и затоптал, когда вдруг расстояние между «Белым» и свеями перестало сокращаться. Все так же вздымалась сотня весел, все так же прыгали на палубе свеи, но их корабль не приближался. А потом и стал отдаляться. А когда до него стали все те же триста шагов и вопли радости разбойников сменились воплями недоумения и злобы, ворожба проявилась. Затрещал, отстреливая сучья и ветви, срывая медную обшивку, нос корабля. Оделись листвой весла. Закудрявились густыми кронами мачты. Начал подниматься на палубе кустарник. И сквозь теперь уже испуганные, исполненные ужаса крики свеев над морем пополз пряный аромат.
– Миртия? – удивился, втягивая ноздрями запах, Шиару. – Разве стрелы бывают из миртии?
– Нет, – улыбнулась Бетула. – Твоя стрела была из клена. Но я люблю миртию. Запах ее освежает. Ну что, капитан? Ты все еще считаешь, что я зла? Со свеями ничего не произошло, не считать же за ущерб, если кто-то из них облегчился прямо в штаны? Хотя в бурю им придется нелегко. Боюсь…
– В бурю? – словно избавился от оцепенения Моллис и заорал что было сил: – Всем, кроме гребцов, наверх! Все крепить! Бочки в трюм! Все дыры задраить! Быстро!
– И чего это он? – удивилась Бетула. – Буря же только послезавтра?
Глава 6
Ути
– Он должен жить, – повторила Ути, когда Слагсмал уже лежал на столе и Фламма осторожно срезала с его тела повязки. Над столом висело с полдюжины светильников, пологи шатра были закинуты у двух его входов, на которые спешно водрузили сетки. Вода булькала в котле, все нужное лежало на соседнем столе под такими же светильниками. И десяток помощниц, включая и тех, к прелестям которых воины Слагсмала прикладывались время от времени, стояли за спиной Фламмы и Алиуса. Точно так же, как за спиной Ути замер вытиравший со лба пот Вермис и вытянулись с десяток стражников-вентов, готовых снести головы и Алиусу, и Фламме, и даже Вермису по одному движению брови Ути. Но тот, возможная гибель которого словно поставила его названую или настоящую сестру на край пропасти, лежал так же неподвижно, как лежали все тяжелораненые, которых приносили из-под стен Шуманзы и которых Фламма и Алиус спасали так же, как если бы они не были разбойниками и убийцами, а были бы их защитниками.
– Он должен жить, – повторила Ути, и Фламма вдруг услышала в ее голосе не только ненависть к тем, кто посягнул на жизнь ее братца, но и слезы, которые она пока что замещала ненавистью и злобой, но которые готовы были вырваться наружу. – Меня хотели убить, и убийцу смог остановить только он. Пусть и сам был ранен. Почти смертельно!
– Кто пытался убить его? – спросил Алиус, коснувшись запястья Фламмы, давая понять, что лечение ему уже ясно. Двумя пальцами, значит, без магии ему не обойтись точно.
– Это важно? – злобно прошипела Ути.
– Очень, – спокойно ответил Алиус, положив ладонь на лоб Слагсмала. – Лучше было бы увидеть оружие, но иногда достаточно описания самого злодея. Убийство, тем более попытка убийства столь великого воеводы – это ремесло. Ремесленники делятся на цеха. В каждом цеху свои секреты.
– И ты их знаешь? – растянула губы в зловещей ухмылке Ути.
– Не все, – ответил Алиус. – Но некоторые знаю. Я был угодником. Да и остаюсь им. За пятнадцать лет исходил всю Анкиду, кое-что повидал. Оружие бывает отравленным, но не все яды действуют сразу. Не все легко обнаружить.
– Покушалась женщина, – произнесла Ути после недолгой паузы, во время которой ее взгляд не отрывался от рук Фламмы, срезавшей одежду с тела Слагсмала. – Немолодая. Очень умелая. Очень. Она нанялась служанкой… Ее поставили служанкой, но она доказала, что может разбираться с блюдами. Работала на кухне. Но отравить не могла ни меня, ни Слагсмала. Со всех блюд снимаются пробы.
– Есть яды, которые неощутимы и действуют через неделю, – позволил себе заметить Алиус, опуская вторую ладонь под страшной раной, почти обнажившей Слагсмалу сердце.
– Она служила у нас месяц! – повысила голос Ути. – Начальник стражи уже начал ей верить, допустил в шатер и поплатился. Она выхватила у него меч и попыталась пробиться ко мне. Поразила и мастера стражи, и восемь стражников, и убила бы меня, если бы не Слагсмал. Он ворвался в шатер первым, и хотя она успела ранить его, вонзил ей клинок в сердце. К несчастью, я не смогла допросить ее. Да и уцелевшие стражники секундами позже вонзили в нее мечи.
– Разрубили? – спросил Алиус.
– Что? – закипела Ути.
– Меня интересуют руки, – Алиус так же спокойно перенес ладонь со лба на рану, что зияла на животе Слагсмала. – Было ли что-то выколото у этой женщины на плече?
– Квадрат, – сдвинула брови Ути. – Черный квадрат, вроде того что когда-то был изображен на стягах инквизиции. Я видела… в свитках. Только линии, которые перекрещивают его, шли не из углов, а из середины сторон.
– Тогда все немного проще, – кивнул Алиус. – Эта убийца из Ордена Слуг Святого Пепла. Я сталкивался с подобным покушением. Оружие не было отравлено. Хотя если оружие было выхвачено у мастера стражи…
– И тогда тоже была женщина, и у нее было это? – повысила голос Ути и коснулась сияющего перстня на руке, которой она продолжала стискивать плечо Слагсмала.
– Кажется, да, – кивнул Алиус. – Но лучше, если мы обсудим это позже. Сейчас важнее вытащить из-за полога твоего брата, Ути. Я преклоняюсь перед твоей силой, ты удержала его на краю гибели, но теперь я буду держать его. Убирай руку. Я уже подхватил твою ворожбу. Он не уйдет от нас.
– Я останусь здесь! – твердо сказала Ути, но руку с плеча Слагсмала сняла и, верно, что-то ощутила при этом, потому что не удержалась и взглянула на Алиуса. И теперь в ее глазах уже были не только презрение и ненависть, но и уважение, и как будто надежда.
– Хорошо, – кивнул Алиус, зажмурился, и одна из помощниц тут же стерла тряпицей пот с его лица, заставив стражников загреметь мечами.
– Хорошо, – повторил Алиус. – Тем более что держать ворожбу ледяного сна трудно, но можно, а вот снять заклинание будет труднее. И тут уж, почтенная Ути, без тебя я могу и не обойтись.
– Я здесь, – повторила она и чуть подалась назад, уступая место Фламме, которая подошла к раненому с ее стороны. – Что вы собираетесь делать?
– Соединять, зашивать, оживлять и вплетать в нить его жизни дополнительные волокна, – ответил Алиус. – И как бы мы ни старались, считай, что спасла его ты, Ути. Твое заклинание его спасло. Иначе бы он уже умер от потери крови. Но он тяжел и так. Поврежден кишечник, чуть-чуть задето легкое, перебиты три ребра. Кроме всего прочего, возможно и заражение. Не от яда, а от обычной грязи. Без магии тут не обойтись.
– Я готова, – словно эхо из полумрака вымолвила Ути.
– Я обращусь, если мои силы иссякнут, – кивнул Алиус и посмотрел на Фламму. – Я держу его, Аксилла. Начинай с живота…
Им не удалось уйти ночью. Они чистили, соединяли, зашивали, оживляли и вплетали нити жизни в правителя вентов до рассвета. И Фламма, которая орудовала нитью, иглой и ножом почти рядом с живым, пусть и медленно, но бьющимся сердцем Слагсмала, вдруг почувствовала, что ее руки не дрожат, а уверенно делают свое дело. Но под утро, когда были зашиты раны и Слагсмал был переведен из ледяного сна в обычное беспамятство, когда осунувшаяся за ночь Ути обожгла взглядом лекарку с окровавленными руками и ушла из шатра, усталость догнала и Фламму. Она зашла за ширму, села на топчан и прошептала подошедшему Алиусу:
– Сегодня я никуда не побегу.
– Спи, – положил он ей руку на плечо, обернулся, нашел взглядом девчушку, которой позволил прикорнуть еще в полночь, поманил ее и наказал сидеть возле Слагсмала и, если что, звать Аксиллу.
– Я набросила наговор, – пошевелила пальцем, зевая, Фламма. – Проснусь, даже если у него дрогнут ресницы.
– Напрасно, – вздохнул Алиус. – Ути заметила. И то, что ты не уродка, – тоже. Ты так была погружена в свое дело, что забыла о гримасе. Ее и теперь нет у тебя на лице. Думаю, и Вермис это видел.
– Знаю, – чуть слышно вымолвила Фламма. – Хотя они ведь могли подумать, что мое лицо случайно исправляет гримаса усердия? Я смеюсь… Зато я хромала в этот раз по-настоящему. Правда, на обе ноги… Не волнуйся, пока Слагсмал болен, нам ничто не грозит.
– Увидим, – погладил по плечу Фламму Алиус, удержался, чтобы не прикоснуться к ее животу, поднялся и шагнул к поджидающему его возле Слагсмала Вермису.
– Ути ждет тебя, – холодно произнес мастер.
Возле лекарского шатра уже стоял еще один богатый шатер. Охранники окружили его едва ли не кольцом, и даже вонь со стороны развалин Шуманзы словно ослабла, внутри же шатра, среди ковров, шелковых ширм, каких-то резных столиков, кресел, диванов и множества подушек вони не чувствовалась вовсе. И без магии тут явно не обошлось. Но в той комнате, в которой по кивку Ути Алиуса оставили с ней одного, не было ничего лишнего. Ути сидела на топчане, рядом, на бочонке, стояла бутыль вина, лежал хлеб и тушеное мясо. На такой же бочонок позволила сесть Алиусу и Ути. Алиус уронил на прикрытый ковром пол камень, который нес в руке, сел. Ути усмехнулась, щелкнула пальцем, Алиус услышал треск и с удивлением увидел, что камень, который он таскал на цепи, уменьшился на треть, осыпался пылью.
– Бойся меня, – уставилась на него Ути.
– И прежде боялся, – скривил губы Алиус. – Тем более что теперь я, кажется, знаю, как Слагсмалу удалось взять Иевус. И вызванные из войска Джофала свейские шаманы кружились близ его ворот ради услаждения взгляда. Ты вскрыла крепость!
– Еще что ты знаешь? – прищурилась Ути.
– Ты великая колдунья, – развел руками Алиус. – Хотя и напрасно пытаешься внушить мне покорность и обожание к себе. Я не Джофал и ничем не угрожаю ни тебе, ни Слагсмалу. Наоборот. К тому же я и так покорен и уж во всяком случае отдаю должное твоей красоте.
– Ты сведущ в магии? – спросила Ути.
– Не настолько, чтобы удерживать магические удары, которые ты обрушивала на Шуманзу, – признался Алиус. – В отличие от королевы валов я всего лишь лекарь. Но не могу не признать, что ты или Слагсмал вышли из трудной ситуации, затея с речкой была удачна. Не для валов, конечно.
– Ты знаешь, что я могу убить тебя? – спросила Ути Алиуса.
– Не в ближайшие два дня, – качнулся Алиус. – Твой брат должен открыть глаза, уснуть и снова открыть их. Только после этого можно быть уверенным, что он выберется.
– Но ты уверен, что он выберется, – прищурилась Ути.
– Да, – снова качнулся Алиус. – И более тяжелых вытаскивали. Я и сам был более тяжелым. Правда, и вытаскивался полгода.
– Я все узнала про тебя, – проговорила Ути. – Ты и в самом деле угодник. Тебя продала свеям колдунья. Еле живого.
– Да, – пожал плечами Алиус. – Зачем мне было лгать? Почти мертвого.
– Почему она не убила тебя? – прищурилась Ути. – Ты ведь, кажется, ей изрядно досадил?
– Ей сказали, что убийство угодника – плохая примета, – объяснил Алиус. – К тому же она решила, что я и так сдохну. А я не сдох. И Слагсмал будет жить. Только и отличие, что я выбирался из-за полога сам. И очень медленно. До сих пор все еще частью там.
– И это так, – продолжила Ути. – И об Ордене Слуг Святого Пепла за ночь для меня узнали все, что могли узнать. То есть почти ничего. Когда-то, давно, он был. Потом прекратился. Сейчас опять появился. В нем одни женщины-убийцы. Кажется, их мало. Где располагается орден – не знает никто. Кто ему покровительствует – не знает никто. Зачем он – не знает никто. Когда-то он был тонким инструментом, чтобы удалять те опухоли, до которых не могла добраться инквизиция. Но и тогда о нем почти ничего не было известно, а теперь и инквизиции как будто нет!
– Не слышал об опухолях, которые удаляла инквизиция, – проговорил Алиус. – О тысячах несчастных, замученных без причины – сколько угодно.
– В том числе и угодников, – усмехнулась Ути. – Расскажи мне о том, на кого покушался этот орден.
– Рассказывать особо и нечего, – вздохнул Алиус. – Орден покушался на одного из сыновей короля Лаписа, при котором я был воспитателем. Недолго. Принц недостойно повел себя в состязании на Ардуусской ярмарке, и отец нанял меня. Наверное, за мой спокойный нрав. На этого принца и было покушение. Но его смогла спасти его собственная мать, которая была чуть удачливее, чем Слагсмал. Или убийца, подосланный к принцу, был чуть слабее.
– И этот перстень… – подняла ладонь Ути.
– Служил для того, чтобы найти того, кого нужно убить, – закончил Алиус. – Он ведь светится.
– А потом этот принц… – начала Ути.
– Мне неизвестна его судьба, – вздохнул Алиус. – При следующем нападении я был почти убит. И оказался у свеев.
– Но ты знаешь… – сузила взгляд Ути.
– Я знаю, – кивнул Алиус. – Я – угодник. Это – камень Митуту. И в тебе тоже.
– Зачем? – наполнила болью глаза Ути. Или постаралась наполнить.
– Мне это неведомо… – вздохнул Алиус. – Я бы такого груза не желал. Хотя тот, кто его получает, получает и иное.
– Что же? – нахмурилась Ути.
– Думаю, разное, – пожал плечами Алиус. – Силу, удачу, что-то еще. Мне не выпадал такой камень. Поэтому я могу только предполагать. Думаю, что твою силу он лишь упрочил.
– Но чего хочет этот Орден Слуг Святого Пепла? – спросила Ути, разглядывая светящийся перстень на пальце. – Зачем ему моя смерть?
– Не знаю, – ответил Алиус. – Камень Митуту нельзя извлечь, вырезать, забрать себе. Если тебя убьют, Ути, он сам найдет себе хозяина. И так будет до тех пор, пока Лучезарный не вернется.
– Лучезарный? – Ути выпрямилась, безжизненно произнесла: – И скоро это произойдет?
– Это будет зависеть от количества крови, вылитой на землю Анкиды, – произнес Алиус. – И, может быть, от того, сколько будет убито хозяев камней, пока он не окажется в груди того, кто будет делать то, что угодно Лучезарному. Может быть, Слуги Святого Пепла хотят подправить волю Лучезарного? Помочь ему? Правда, тогда выходит, что они ему служат, но не Энки? Хотя кто ему служит, кроме угодников? Я и в них не во всех уверен…
– Но почему я? – в мгновение скривилась в жалобной гримасе Ути. – Почему я?
– Что-то приманило его, – предположил Алиус и вдруг увидел едва приметный жест. Ладонь, которой Ути что-то прижала к груди через платье. Алиус выпрямился и вдруг почувствовал сквозь брезгливость и неприязнь к властной красавице жалость к ней же. И это не было результатом ее ворожбы.
– А ведь тебе приходится нелегко, Ути. Со всей твоей силой. Береги себя.
– Уж не сомневайся, – жестко ответила она. – Иди. Я еще буду говорить с тобой.
– Надеюсь на это, – поднялся и поклонился правительнице Алиус.
– Эта… – Ути окликнула его в спину. – Эта Аксилла – твоя женщина?
– Да, – обернулся и склонил голову Алиус.
– И она корчит гримасы, чтобы уберечь себя? – усмехнулась Ути.
– А что ей еще делать? – спросил Алиус.
– Женщина должна полагаться не на гримасы, а на своего мужчину, – отчеканила Ути. – Иди.
Когда лаэт вышел наружу, он увидел, что рядом с шатром Ути ставится еще один шатер и сотни свеев развертывают лагерь. А из лекарского шатра вышел высокий и, что удивительно, черноволосый широколицый свей. Он на мгновение задержался напротив Алиуса, окинул его взглядом, потянулся за мечом, чтобы срубить голову наглецу рабу, посмевшему не склонить ее, но услышал за спиной шипение Вермиса:
– Это тот самый лекарь, властитель Джофал! – и оставил меч в ножнах. Только ударил Алиуса ладонью в лицо так, что тот не вошел в шатер, а почти вкатился в него, хлюпая кровью из сломанного носа. Взгляд правителя, который без обиняков говорил лаэту, что ему не жить, Алиус, подтягивая к стертой в кровь ноге камень, поймать успел.
У ложа Слагсмала уже стояли не только свейские, но и вентские стражники. Из-за ширмы появилась Фламма, едва не бросилась к Алиусу со слезами, но споткнулась, упала, заковыляла, волоча за собой собственную тяжесть.
– Успокойся, – принялся вытирать кровь платком Алиус. – Не первый раз, может, и не последний. Заживет. И зачем здесь нос? Носом тут невозможно дышать, вонь одна!
– Ты радуешься? – удивилась Фламма.
– Я не поклонился ему, – гордо прошептал Алиус. – Отец нашего ребенка не поклонился разбойнику.
– Герой, – укоризненно покачала головой Фламма и добавила тише: – Ты лучше подумай, как сделать, чтобы не перебили наших лекарок после того, как мы уйдем!
– Им всего лишь следует оставаться возле больного, – прохрипел Алиус. – Эти разбойники злы, но не настолько глупы. Этих лекарок мы уже натаскали, а других еще поищи!
…Слагсмал открыл глаза следующим утром. Прохрипел что-то, но Алиус уже был наготове, влил ему в рот воду, смешанную со снадобьем, разложил целебные травы, раскинул заранее приготовленное заклинание бодрости. Плеснул в него столько силы, что, будь Ути не просто одаренной камнем Митуту, а еще и показавшейся Алиусу колдуньей, она бы вздрогнула от яркости этого заклинания и за несколько лиг. Зато глаза Слагсмала прояснились, и в них появилось то же самое, что и в глазах Джофала – ненависть, решимость и что-то непроглядное и черное.
– Ути, – шевельнулись губы.
Она вбежала в шатер через секунду. Замерла перед ложем, расплылась в улыбке, с этой же улыбкой обернулась к вошедшему за ней Джофалу, опустилась на колени, прижалась к щеке Слагсмала щекой. Вент медленно, с трудом согнул левую руку, обнял Ути, посмотрел на Джофала и очень тихо, но твердо сказал:
– Выступаем!
– Но… – запротестовала Ути.
– Выступаем через десять дней. Я встану. Мои Тимор и Обстинар. Твои, Джофал, как ты и хотел – Касаду и, если захочешь, Махру.
– Это хорошо, – расплылся в широкой улыбке Джофал. – Не люблю я эти горные крепостенки.
– Встретимся у Аббуту в начале осени, – в изнеможении закрыл глаза Слагсмал и, прежде чем задышать тяжело, но ровно, добавил: – Или раньше. Но я встану через десять дней. Пусть лекари стараются.
Ути и Джофал повернулись к согнувшемуся в поклоне, зажавшему в руке истрепанный пергамент Алиусу.
– Я все сделаю, – зачастил лаэт. – Вот, тут я уже составил все снадобья… Но десять дней… Это мало. Мало, но можно, – еще быстрее начал говорить Алиус, словно испугался сдвинутых бровей Джофала, к тому же захлюпал опухшим носом, из которого снова пошла кровь. – Можно. Тогда я… Аксилла! – словно в отчаянии он повернулся к застывшей среди лекарок Фламме. – Ты мне поможешь. Нужен пепел! Белый пепел с кровью и пыльцой тысячелистника. Но без тлена. Я различу кровь, но пыльцу только ты. И охрану! Двоих крепких воинов. Или троих. И снять эти камни с ног. Надо бы еще мешки с гнилью отнести в развалины, чтобы не оскорблять обоняние правителя Слагсмала, правителя Джофала и правительницы Ути.
– Шестерых лучших воинов из моей охраны, – отрезал Джофал. – Камни – не снимать. Мешки они унесут. Но уж будь готов, лекарь, заплатить потом за все. Если не поднимешь моего друга и брата Слагсмала за полторы недели!
– Я понимаю, – склонился в низком поклоне Алиус.
…Они ковыляли вниз по склону, Фламма, опираясь на свою палку, тащила жестяное ведро, Алиус нес свой уменьшившийся, но все еще большой камень, и цепи звенели при каждом шаге. Перед ними в лиге вздымались обугленные развалины Шуманзы. За лекарями шли шестеро молодых свеев, каждый из которых был едва ли не на голову выше лаэта. Свеи тащили издающие смрад мешки, но, судя по их лицам, рассчитывали на то, что рано или поздно так же понесут мешки с порубленными телами рабов, ковыляющих перед ними.
– И все-таки ты склонился перед ним, – заметила Фламма.
– Считай, что я склонился перед нашим ребенком, – ответил ей Алиус.
– Ты веришь, что Слагсмала можно поднять за десять дней? – спросила Фламма.
– Поднять – это же не посадить на лошадь, – вздохнул Алиус. – Но если они будут делать то, что я написал в пергаменте, так и получится. И он пойдет на Тимор и Обстинар. На мой родной Тимор, который одновременно и родной город твоего отца… Ты считаешь, что Слагсмала следовало убить?
– Я сейчас могу думать только о нашем ребенке, – призналась Фламма. – И еще о том, что нога стерта цепью в кровь. И об этой проклятой хромоте. И о гримасе. И о том, что за нами идут шестеро великанов, которые могут перебить нас щелчками.
– Не думаю, – не согласился Алиус. – Если бы ты знала, как за пятнадцать лет из неулюжих юных лаэтов делают настоящих угодников, ты бы, наверное, пожалела этих молодцев. К счастью, твоя палка с тобой. Позволишь ею воспользоваться?
– Только потому, что живет у меня здесь, – прижала она ладонь к животу. – Слушай, а что ты за чушь нес насчет белого пепла с кровью и пыльцой тысячелистника? Такого состава нет ни в одном лечебнике. Откуда пыльца в пепле? И почему с кровью? Ты опять мне что-то не рассказал?
– Надо поспешить, – поморщился Алиус. – И не ломай себе голову. То, что я сказал, и есть чушь. Ты это уже начала понимать. Думаю, что минут через тридцать и Ути это поймет. Или заподозрит что-то. Конечно, если она не сошла с ума по своему брату. К тому же колдовство развеется.
– Колдовство? – едва не споткнулась и загремела ведром Фламма. – Еще какое-то колдовство? Я уж думала, что, накрывая Слагсмала наговором бодрости, ты потратил месячный запас силы. Почему я не почувствовала этого колдовства?
– Потому что я околдовывал сам себя, – прошептал Алиус. – Собственной кровью из платка, которым подтирал собственный сломанный нос. Конечно, тонкий маг бы различил мою ворожбу, но наговор бодрости перебил все. И, как мне показалось, восхитил даже Ути. А ведь она неплохая колдунья, мне даже казалось все время, что ее где-то учили. Есть в ее магии что-то… от Эрсет… К тому же она сильна выпавшим ей камнем и амулетом, который она ощупывает под платьем на груди. Но и только.
– Ты навел наговор правдивой речи на самого себя? – удивилась Фламма. – Разве так можно? Я думала, что в таком случае ты выкладываешь все, что думаешь?
– В общем-то, да, – замялся Алиус. – Но есть некоторые тонкости, которые можно использовать.
– И что же теперь нам делать? – надула губы Фламма. – Представь, ты возвращаешься поздно в наш маленький будущий домик, я спрашиваю, где ты был, накладываю на тебя наговор правдивых слов, а ты используешь эти «некоторые тонкости» и нагло врешь?
– Не так, – сдвинул брови Алиус. – Я живу в нашем большом доме и никуда не ухожу, потому что больные, которых мы с тобой лечим, сами приходят к нам. И у меня нет никакой причины тебе врать. Тем более что уж колдовской силы в тебе никак не меньше, чем во мне.
– О чем это вы там болтаете?! – рявкнул за спиной Алиуса и Фламмы один из свеев.
– Совок забыли, – послушно перешел на свейский язык Алиус. – Будем пепел собирать пригоршнями. Но вы не волнуйтесь, вам это делать не придется. Мы все сами.
– Я переломлю тебе хребет, – зашипел свей.
– Только после того, как встанет на ноги почтенный Слагсмал, – поклонился на ходу Алиус. – Не стоит волноваться, мы уже почти на месте.
Шагая по обугленным бревнам, странная процессия перебралась через заваленный черными камнями ров, вошла в пролом в городской стене и двинулась по едва угадывающейся между руинами улице.
