Сергей Малицкий
Скверна
Город не заполнился народом и к полудню. Колокол давно стих, солнце сияло, обещая к вечеру удушающую жару, горожан на улицах почти не было.
– Середина лета, – бормотала Глеба, правя лошадь по безлюдной улице. – Обычно в это время в Кагале шумно. Оружейники устраивают торжище, хвалятся клинками, умельцы упражняются во владении ими. Даккитская сталь одна из лучших. Разве только лаписская может сравниться с нею, а перещеголять так только сталь из Дакки. Но где та сталь? Уже несколько лет нет торговли с Даккой.
– Что-то случилось, – прошептала, приблизившись к Глебе, Кама, когда разглядела на лице первого же встречного водоноса ужас.
– Вижу, – кивнула Глеба. – Давай разделаемся с одним делом, а потом обернемся к другому. И вот еще что, пока я не узнаю, что случилось, я тебя не оставлю.
– А что могло случиться? – спросила Кама.
– Все, – ответила Глеба. – Могла начаться война, мор, нечисть полезла из Сухоты, Эсокса убила Фамеса, все могло случиться.
– Эсокса Фамеса… – поморщилась Кама. – Тогда почему она не убила его раньше? Или у нее не было для этого причин? А может быть, после нашего бегства, Фамес убил Эсоксу?
– Фамес? – презрительно усмехнулась Глеба. – Фамес неплохой мечник, но против Эсоксы он словно первогодок против умудренного наставника.
– Почему же тогда… – начала Кама.
– Молчи, – оборвала ее Глеба, придержала лошадь, чтобы пропустить пересекающий улицу отряд стражи, покосилась на двух женщин, что пробежали мимо спутниц со слезами на глазах, и тут же поклонилась с горькой усмешкой Каме. – Молчите, Ваше Высочество. Случись что-то подобное в вашей семье, ты бы побежала к матушке или к отцу?
– В моей семье подобное не могло случиться, – уверенно возразила Кама.
– Конечно, – кивнула Глеба. – Зато, как я поняла, случилось кое-что пострашнее.
Ярость заклокотала в груди Камы. Она даже придержала лошадь, чтобы не выпалить какое-либо оскорбление в спину бывшей няни Эсоксы, закрыла глаза и стиснула зубы, а когда открыла, увидела встревоженное лицо Глебы, которая держала ее лошадь под уздцы.
– Успокойся, – прошептала хозяйка Эсоксы. – Я все еще не знаю, почему звонит колокол, но что-то случилось у магических башен. Видишь?
Посередине площади, как раз у основания четырех башен, собиралась толпа. Немногочисленные горожане, которых почти не было на улицах, понемногу, поодиночке сходились к центру площади, словно горошины скатывались с краев огромного блюда. Среди толпы сверкали секиры и шлемы стражников, мелькали балахоны послушников всех четырех магических орденов. Больше всего лиловых – Ордена Воздуха.
– Ярлык твой в порядке, иди, – продолжала говорить Глеба. – Я буду ждать здесь. Если стражники потребуют у тебя ярлык, захотят с тобой говорить, соглашайся на все безропотно. Не вздумай откупаться, будет только хуже. Но лучше не ввязывайся в разговоры. Зевак достаточно, это и к лучшему. Поняла?
– Поняла.
Кама спрыгнула с лошади, взглянула в глаза Глебы, увидела там подлинную тревогу, и это ее почему-то успокоило. Успокоило настолько, что она даже поправила на поясе поданный ей малый меч, сдвинула на бок тот меч, что собиралась передать сестре Сора Сойга, и двинулась к башням. И чем ближе она к ним подходила, тем сильнее холод охватывал ее. Сначала онемели ноги, потом холод схватил ее за лопатки, окатил спину, стиснул ледяными пальцами шею, начал раздирать стальными когтями виски. Кама уже собиралась рвануться, скинуть паутину наговора, но вовремя заметила балахонников, что разошлись к краям площади и замерли, подняв над головами посохи. Нет, следовало идти, не выдавая себя, что было непросто, поскольку заклинание действовало как будто только на нее одну. Кама зажмурилась, смахнула рукавом пот со лба, выступивший никак не от жары, подошла к толпе, окинула взглядом встревоженные лица. Почти на каждом блестели слезы. Кама протиснулась поближе к тому месту, где стражников было особенно много, приподнялась на носках, чтобы разглядеть, что происходит на ступенях башни с лиловыми воротами, и замерла.
Скурра Сойга была убита. Кама никогда не видела сестру своего наставника, но его профиль отпечатался в ее памяти навечно. И мертвая, с перерезанным горлом дакитка обладала тем же самым профилем. Кровью были забрызганы створки лиловых ворот, площадка перед ними, залиты ступени. Судя по всему, погибшая упала лицом вперед, потому как запекшаяся кровь оставила подтеки на ее щеках и лбу, но теперь она лежала на спине рядом с кровавой лужей.
«Она была жива, – отстраненно подумала Кама. – Была жива, когда мы ели у башни угодников. Кровь свежая».
Кама прислушалась. Возле высокого стражника-дакита переминался с ноги на ногу округлый молодой послушник и жалобно повторял:
– Я недавно в ордене. Потому и на воротах. Третий день уже как. Настоятельница же в отъезде, вот Скурра ее и заменяла. А я недавно в ордене. Он постучал и… Ему была нужна жрица Сойга. А она и есть Сойга. И я ее позвал. А потом не знаю. Она вышла и велела мне убираться. Он тоже был в балахоне. Да. Вон, он лежит. Не тот, кто убил. Балахон. Я не знаю, где убийца. Я недавно в ордене…
Кама начала пятиться и выбираться из толпы. Опасность была рядом. Она оглянулась. Люди продолжали прибывать, но многие и расходились. Кама посмотрела туда, где оставила Глебу. Хозяйки Эсоксы не было на месте, но принцесса пошла именно туда, где рассталась со спутницей. Кама заметила ее, уже почти миновав площадь. Разглядела среди выстроившихся вдоль окраинных зданий, замкнувших кольцом площадь Кагала людей. Глеба, которая была уже без лошадей, поймав взгляд Камы, медленно пошла вверх по улице. Кама нагнала ее только через четверть лиги уже с лошадьми, которых Глеба оставляла в переулке.
– У тебя кровь на висках, – удивила Каму блеснувшими в глазах слезами Глеба.
– Маги накрыли площадь каким-то наговором, – прошептала Кама. – Я не слишком сильна в заклинаниях. Мне пришлось потерпеть, я не сплела разворот заранее.
– Это было больно, – заметила Глеба.
– Я умею терпеть, – качнулась от усталости Кама.
– Это нам пригодится, – скривила в странной усмешке губы Глеба. – Видишь? Лошадей можно оставлять. Я их привязала в переулке, и никто не покусился на них. В Ардуусе и десяти минут хватило бы, чтобы их лишиться. Я знаю. Здесь и двери можно не запирать. Ты в Дакките. Тут почти не воруют. И убивают очень редко.
Глеба походила на умалишенную.
– Скурра Сойга убита, – прошептала Кама.
– Я уже знаю, – тихо ответила Глеба. – Все плохо, принцесса.
– Все? – не поняла Кама.
– Скурра Сойга убита пару часов назад, – повторила Глеба. – Но на всех воротах Кагала уже вывешены твои и мои приметы, и мы объявлены ворами и убийцами. За наши головы назначена награда.
– Кого же мы убили? – почти закричала Кама, но тут же в ответ на гримасу Глебы понизила голос: – Кого мы убили, если я только что слышала, что Скурру Сойга убил мужчина? Энки, всеблагой! – тут же поняла, оторопела, скривилась в гримасе Кама. – Но ведь ее могли убить именно из-за меня! Кто-то хочет истребить все, связанное с Лаписом! Тогда следующим будет мой дядя. Я, конечно, и сама недавно узнала о нем, но я и о Скурре не знала. А они нашли ее…
– Поверь мне, – почему-то удивительно спокойно сказала Глеба, – я не всегда была хозяйкой Эсоксы. И не всегда была ее няней. И меч на поясе я ношу не просто так. Кстати, верни мне мой малый меч. Меч твоего наставника теперь с тобой будет столько, сколько ты сможешь его удержать. Эсокса сказала, что ты сражаешься не хуже дакитки… Не знаю, могу ли я в это верить. Надеюсь, мне не придется этого увидеть. Но поверь мне, если те, кто убил Скурру, ищут тебя, то они будут ждать тебя в доме твоего дяди.
– И что же нам делать? – прошептала Кама, с трудом сдерживая слезы. – Пробираться в Баб и ждать следующего удара колокола?
– Этот колокол звонил не по Скурре Сойга, – медленно проговорила Глеба.
– По кому же… – осеклась Кама.
– Мы объявлены убийцами короля Даккиты, королевы Даккиты и принцессы Эсоксы, – медленно и почти торжественно произнесла Глеба. – Ты замерла? Я не слышу обращения к Энки всеблагому.
– Но… – прохрипела в ужасе Кама.
– Королем Даккиты стал Фамес, – отчеканила Глеба. – И это худшее, что могло случиться с нашим королевством!
Кама потрясенно молчала. Слезы лились по ее щекам.
– А ведь я могла не единожды прикончить мерзавца, – словно сама себе сказала Глеба. – Но не сделала этого. Получается, что поставила свою жизнь выше всей Даккиты. Энки не простит мне этого… Но кто же убил короля и королеву? Фамес не мог этого сделать. Не потому, что не пошел бы на это. Не смог бы. Не сумел бы. Не осмелился. И Эсоксу. Значит, есть кто-то еще. И это значит, что все еще хуже, чем кажется. Но из Кагала надо выбираться. И мы выберемся.
– Как? – не выдержала Кама.
– Тебе не понравится, – вдруг нехорошо улыбнулась Глеба. – Ты будешь мертвой.
Глава 5
Бетула
Ее звали Бетулой. Правда, когда она назвала собственное имя, то хрипло захихикала, закашлялась, как показалось Игнису, кровью, добавила, что она определенно сумасшедшая Бетула, вроде бы все так говорят, но имя Игнис спутать не мог. Впрочем, имя не было поводом для удивления, удивляться пришлось другому. Сначала Игнис удивился ее худобе, потом, когда открыл клетку, ее легкости. Ему пришлось выносить ее на руках. Она упиралась тонкими руками ему в грудь, жмурилась от солнечных лучей и все скрипела на ломаном вирском:
– Морщись, морщись. Я не обижусь. Я знаю, что воняю, как куча дерьма. Зато я все еще девственница. Эти дураки думали, что моя сила зависит от этого.
На палубе «Белого» Бетула все-таки попросила поставить ее на ноги. И тут Игнису пришлось удивиться в третий раз. Она оказалась высокой, никак не ниже его ростом. Но стояла Бетула недолго. Или ноги подкосились, или она сама опустилась, присела, сложилась углами локтей и коленей, почти легла, прижалась щекой к палубе, поползла, добралась до места, не так сильно залитого кровью, прошептала что-то по-прайдски, а потом подняла глаза на посеревшего от ужаса Моллиса, перевела взгляд на Игниса и сказала уже по-вирски:
– Тик. Я не люблю тик, но для морской воды ничего не может быть лучше. И поэтому я люблю тик. Скажи черному великану, чтобы не боялся меня. Я высокая, но еще маленькая. Я никому не хочу зла.
– Он понимает твои слова, – сказал Игнис.
– Я понимаю, – проговорил Моллис, как будто выдавил это из себя под пыткой. – Что делать с тем поганым кораблем? Может быть, пробить ему днище и пусть тонет?
– А что, найдется кто-нибудь смелее этого самодовольного вельможи, чтобы спуститься в поганый трюм и пробить в нем дыру? – как будто с презрением закашлялась Бетула и, уже засыпая там, где упала, повторила: – Она затянется тут же. Сжечь.
Палубу пришлось отмывать от крови, не тревожа девчонку, которая и в самом деле воняла, как куча дерьма. Вокруг нее палубу оттирали тряпками, так и вышло, что кровавое пятно осталось только под нею. На страшный корабль никто больше не сунулся. И выбравшегося с него Шиару выворотило наизнанку тут же, после чего он свалился с головной болью и одышкой, да и зрелище мертвого собакоголового на палубе никому не добавило любопытства. К тому же ни единой шутки не прозвучало на «Белом» из тех, что случаются после самой тяжелой схватки. Двадцать пять мертвых моряков, двадцать пять мертвых друзей не могли быть оправданы никакой добычей. И добычи не было тоже. Не считать же добычей пару десятков никуда не годных степных клинков и одного приличного, который вручили Шупе? Выжившая половина команды смотрела на спящую девчонку с ужасом и ненавистью, словно именно она была не только причиной страшной убыли в команде «Белого», но и сулила еще большие потери.
Моллис бросил на палубу страшного корабля, туда, куда были переброшены и трупы врагов, несколько горшков масла, приказал рубить абордажные канаты, а когда «Белый» отдалился на полсотни локтей, бросил на ужасное судно факел. Огонь побежал по искривленным доскам сразу же, затем пламя встало стеной, но гибели судна никто не увидел. «Белый» поймал ветер и пошел к северо-востоку, но и через пять часов за кормой стоял столб дыма, словно огнедышащая гора поднялась из глубин и следовала за кораблем по пятам. Бетула зашевелилась раньше. Не открывая глаз, повернула лицо в сторону Шупы, словно выделила его среди оставшихся в живых по дыханию, сказала коротко:
– Воды мне, – и начала стягивать, соскребать с себя одежду или то, что было ею когда-то.
Моллис тут же приказал всем лишним убраться с палубы, но Бетула словно и не думала о том, что на нее могут смотреть. Или считала, что если ее закрытые глаза не видят никого, то и ее никто не видит. Она разделась догола, вытянула перед скорчившимся в гримасу лицом ладони и держала их так, пока Моллис не положил в них шарик данайского мыла, а Игнис не плеснул ей на руки воды. Не говоря больше ни слова, она намыливалась и скреблась, намыливалась и скреблась, подставляла худое, страшно худое тело под воду и снова намыливалась. Шупа поднимал из-за борта морскую воду, Игнис, с трудом сглатывая тошноту, лил, отдавал раскрасневшемуся до цвета вареной моркови парусному мастеру пустое ведро, и снова лил воду на худые плечи, думая о том, что не так давно он прибыл на этот же корабль в еще худшем виде. Когда Бетула наконец отмылась, то оказалось, что и палуба под нею стала такой чистой, какой не была никогда. Девчонка сжалась в комок, выставила наружу локти, колени, тетиву узкой спины, спрятала под тонкими пальцами маленькую грудь, но глаза открыла только тогда, когда бормочущий какие-то ругательства Моллис притащил из своей каюты чистую рубаху, в которую таких, как Бетула, можно было бы завернуть десяток.
– Руки, – буркнул он недовольно.
Обсохшая и согревшаяся на солнце девчонка послушно подняла руки, Моллис накинул на нее великанское одеяние, и только после того, как рубаха скрыла ее почти полностью, Бетула открыла глаза. Девчонка осмотрела по очереди Игниса, все еще краснолицего Шупу, раздосадованного Моллиса и для каждого нашла пару слов:
– Принеси чего-нибудь поесть, – сказала Шупе.
– Не бойся меня, черный человек, я сама тебя боюсь, – сказала Моллису.
– Все будет хорошо, я не дам тебя в обиду, – успокоила Игниса, – но если тебя все еще тошнит от меня, сунь палец в рот и надави на гортань, тебя вырвет, и сразу полегчает.
– Надеюсь, мой корабль не покорежит от того, что ты стала его грузом, – недовольно пробурчал Моллис.
– Если ты не будешь сажать меня в клетку, – улыбнулась Бетула.
– Я бы посадил для твоей же сохранности, – огрызнулся Моллис и отправился на мостик.
– Для сохранности – можно, – улыбнулась Бетула. – Но не нужно. Я и так сохранюсь.
«За ее сохранность можно не беспокоиться, – подумал Игнис. – Если кто-нибудь из оставшейся части команды и сходит с ума от долгого мужского воздержания, то скорее посягнет на трюмовую лестницу. Эту девчонку даже съесть нельзя, не то что надругаться над ней. Зубы обломаешь о кости. Худая и тонкая, как скелет. На лицо – конопатый атерский мальчишка из захудалой деревни, в которой не знают, что такое есть досыта. Шупа – красавец рядом с нею. И на голове неизвестно что – короткая белая пакля, то ли подрезанная ножом, то ли вырванная клоками. Выгоревший мшаник на валуне. К тому же и руки, и ноги в кровавых ссадинах».
Шупа принес хлеб, бутыль легкого вина, моток сырных волокон и половину вяленой рыбы. Бетула поклонилась мальчишке, едва не ударившись лбом о палубу, с трудом выпрямилась и стала есть, но ела очень медленно, понемногу, отчего Игнис понял, что уж чего-чего, но выдержки и разума превратности судьбы девчонку не лишили. Поев, Бетула заткнула бутыль, завернула остатки трапезы в тряпицу и свернулась кошачьим клубком там, где и мылась, и одевалась, и ела.
– Буду спать, потом мне понадобятся ножницы, – произнесла она неизвестно кому и в самом деле заснула.
Игнис отправился на мостик к Моллису, и уже оттуда увидел, что Шупа подсовывает спящей девчонке под голову войлочный валик и накрывает ее льняным полотном.
– Жарко еще, – словно оправдываясь, развел руками Моллис. – Ночью подует прохладный ветер, дам одеяло. А сейчас-то что ее парить?
– Что собираешься делать? – спросил Игнис капитана.
– А ты что собираешься делать? – прищурился Моллис.
– Мои планы зависят от твоих, – пожал плечами Игнис.
– Мои планы… – зло сплюнул Моллис. – Ты видел, чего стоят мои планы. Еще утром я радовался бы, если бы увидел направляющуюся к нам свейскую ладью. Даже двум ладьям радовался бы. А теперь я думаю, что надо убегать от любого паруса на горизонте. Двадцать пять ребят опустил в волны. И ради чего?
– Ради жизни оставшихся, – ответил Игнис. – Ведь не ради девчонки? Ты же не собирался освобождать ее? Ты ничего не знал о ней. Ты даже не пытался предстать торговцем, просто хотел уйти от этого корабля…
– Ты только не утешай меня! – топнул ногой Моллис. – Может, еще платок принесешь, чтобы сопли утереть? Да! Я не спасал ее, хотя и спас. Но если бы не ее магия, этот корабль не стал бы подобной мерзостью. А если бы не стал, то и его команда не сошла бы с ума. А значит, и не бросалась бы на каждое встречное судно. Или ты думаешь, будто я не знаю, что это было? Я уже года два слышу, что степняки пытаются подобрать под себя всех свободных магов. Кому сулят барыши, кого крадут, кого выкупают. А с весны стали попадаться и вот такие корабли. Они ни на кого не нападают, потому что колдуны, которых они добывают, для степных танов почему-то дороже золота. Но я никогда не слышал, чтобы обычную прайдку-древесницу сажали в клетку и растягивали на цепях!
– А я никогда не видел безумного корабля, который правит командой, – добавил Игнис. – И все-таки, что тебя беспокоит кроме потерь, которые я готов оплакивать вместе с тобой?
– Вот уж избавь меня от своих слез, – отмахнулся Моллис. – А вот от самого себя, уж прошу, не избавляй пока. Половину не половину, а четверть команды ты мне точно заменишь. Так что мои планы – не отпускать тебя как можно дольше. Во всяком случае, до тех пор, пока я не наберу полную команду. Домой, наверное, рвешься?
– Да, – твердо ответил Игнис. – Не знаю, куда ты правишь, но если на север, тогда я был бы с тобой до Иевуса или Шуманзы. А оттуда бы направился на юг, в сторону дома. Боюсь, что меня там уже похоронили, не хотел бы я, чтобы они лили слезы напрасно.
– Счастливчик, – вздохнул Моллис. – О тебе есть кому лить слезы. Ничего, дай срок, я тоже еще кого-нибудь разжалоблю. Но на север далеко не пойду. Севернее Шкианы, где некогда Син спас меня, теперь от свейских ладей, да и вентских, не протолкнуться. Но есть одно место, где я мог бы тебя высадить. Если все срастется, то как раз к концу лета или к началу осени. Есть одна бухточка точно напротив Шкианы…
– Что там? – заинтересовался Игнис.
– Там кончается чекерский безлюдный берег и начинается королевство Монтанус, – ответил Моллис. – Так-то ты через прайдов легко не пройдешь, а по границе можно. Перевалишь через горы, каких-то полтысячи лиг – и вот тебе Самарра. А еще столько же – и Самсум. И ты почти дома.
– Но сначала нужно набрать команду, – понял Игнис.
– Само собой, – шумно высморкался Моллис. – И услышать совет, что делать с этой девчонкой, которая больше похожа не на девчонку, а на треногу для котелка. Или двуногу.
– Ну что же? – задумался Игнис. – Есть о чем поговорить. Конечно, насчет девчонки еще надо подумать, потому как я и сам ее расспросил бы сначала, а что касается меня… я все понял. Мы где теперь?
– На полпути между Пилеем и Гиппофоем, – буркнул Моллис. – Или ты еще не пригляделся к волнам? Океан вокруг. Цвет у него чуть другой. И справа, и слева, и сзади, и впереди.
– Опасные места? – уточнил Игнис.
– Сейчас безопасных мест нет, – ответил Моллис. – Но эти не из самых опасных. Свеи на своих ладьях, особенно когда они поодиночке, все больше держатся берегов. Данаи и чекеры тоже вольны шалить в море, но теперь все меньше. Сберегаются. Хотя я бы не зарекался.
– Где лучше пополнять команду? – спросил Игнис. – Ведь не пойдешь в какой-нибудь порт, не станешь выкликивать смельчаков?
– Да уж и не пробовал пока, – признался Моллис. – Да и кто набежит-то? Та же мерзость, что я в море рублю? Нет, такого добра мне не нужно. Все мои моряки из тех, кого я лично из пут вынимал. И живые, и те, кого не уберег.
– Значит, опять нужно вынимать из пут, – заключил Игнис. – Рабами торгуют здесь свеи. Выходит, нужно идти туда, где их больше. И прятаться у берега, где свеи вольны ходить в одиночку.
– Риск, – нахмурился Моллис. – Риск велик. У берега «Белый» может не уйти. И с ветром всякое случается, и свеи тоже не девочки в длинных платьях.
– Сколько пленников в каждой ладье свеев? – спросил Игнис.
– По-разному, – почесал затылок Моллис. – Если дети, то до полусотни. А взрослых два-три десятка. Но может быть и меньше. Опять же, баб всегда больше. А зачем мне на корабле бабы?
– А пленники бывают только в лодках? – поинтересовался Игнис.
– Это ты точно подметил, – гыкнул Моллис. – Не только. Есть ладьи, которые разбойничают, есть те, что отвозят. Да и перекупщики из Эрсет нередки в море Апсу. Но это, скорее, на юго-восточном берегу. На северо-западном своих разбойников хватает. И венты шалят, да и мои собратья, случается, выходят к берегу, режут всех подряд. Причин-то много.
– Если я помню рассказы своих наставников о море, то берег к северу от Пилея – обрывистый и изрезанный, – наморщил лоб Игнис. – Деревень там мало, потому как берег еще и крутой, места, где можно спуститься к воде, немного. И почти везде понатыканы данайские крепости. Но чуть севернее, у начала моря Апсу, все иначе.
– Там прайды, вроде вот этой девчонки, – буркнул Моллис. – Берег чекерский, но живут прайды. Хотя к воде они не спускаются. Дикие. Раньше они бились на берегу со свеями в кровь. Но теперь, чаще всего, уходят в горы. Так что, севернее данайских границ у свеев и стоянки, и отдых, и разное непотребство. Хотя есть и чекерский порт. Но он далеко и всего один.
– А если девчонка оттуда? – прищурился Игнис. – Говор-то у нее прайдский. Может быть, подскажет что? Мы, конечно же, еще переговорим с нею, но команду твою пополним только в тех краях. Там, где кончается данайский берег и начинается чекерский. Если, конечно, не напоремся на пиратский корабль раньше.
– Тут уж не угадаешь, – согласился Моллис. – Ладно. Я еще подумаю. Хотя далековата та граница… Под тысячу лиг до нее. При хорошем ветре и без неприятностей – до месяца можно идти… Но за девчонку ты отвечаешь. Завтра об этом говорить будем, а пока что поворачиваем на север. Другого пути все равно нет. Шупа! – заорал Моллис что было силы. – Где ты, морской еж тебе в спину? А ну-ка, шевелись! Три румба вправо!
– И все-таки, – окликнул капитана Игнис, – сколько ты там заплатил за меня на рабском рынке? Десять монет серебра? Да, дешево нынче идут принцы… Взаимные оплеухи в зачет пускаем. Как с остальным? Отработал я твои десять монет в последней схватке?
– Семь монет отработал, – хмыкнул после паузы Моллис. – Пока за тобой еще три. Но долг растет! Я ж не просто так катаю тебя на своем кораблике? Оглянись! Смотри, какая красота. А еда? А постель? А развлечения? А меч какой я тебе одолжил? Даже девчонка на борту имеется! Правда, подкормить бы ее сначала да приручить. Но это уж, парень, твоя забота! – загоготал Моллис во всю глотку. – А пока, самодовольный вельможа, как тебя назвали, помойся и сам. Воняет от тебя. Пока тащил на себе свою красавицу, вымазался в дерьме. Давай уже, а то меня прямо на мостике стошнит…
…Бетула проснулась затемно. Игнис, во всяком случае, в утренних сумерках не нашел ее на прежнем месте, оглянулся на рулевого, и тот мотнул головой в сторону носа корабля. Девчонка почти лежала на передней косой мачте, жмурилась морским брызгам, долетающим до ее лица, гладила высушенное временем и ветром дерево. Волосы ее были обстрижены коротко, но ровно. Она и в самом деле была седой или белой, как снег.
– Хороший корабль, хорошее дерево, – произнесла Бетула, не поворачиваясь к Игнису, словно услышала его шаги и узнала. – Даже еще чуть-чуть живое. Только эта мачта была больна. Наверное, приняла удар. Следы его зашлифованы, но я чувствую. Могла сломаться в первую же бурю. Уже не сломается. Я залечила ее. Самую малость. Она подсохнет за два дня.
Бетула отняла ладони, и Игнис неожиданно разглядел пятно свежей древесины на нижней стороны мачты. И тонкую веточку с зеленым листом.
– Не говори ничего Моллису, – захихикала девчонка. – Это шалость. Не больше. А он испугается. Он боится. Меня все боятся.
– Я не боюсь, – твердо возразил Игнис.
– Просто ты не знаешь меня, – снова засмеялась Бетула, – поэтому не боишься. Не бойся. Я сама себя иногда боюсь и буду бояться за тебя тоже.
– Что будет через два дня? – спросил Игнис.
– Ураган, – ответила Бетула. – Он уже идет нам навстречу.
– Через два дня? – усомнился Игнис, глядя на чистое небо. – Идет навстречу? Ветер южный. Как может ураган идти против ветра?
– Все переменится, – ответила она, приподнялась, потянулась, неожиданно показавшись гибкой и стройной, а не худой и неуклюжей. – Я хочу платье.
– Вряд ли ты найдешь его на корабле, – пожал плечами Игнис.
– Я не хочу найти его на корабле, – Бетула снова потянулась, затем сложилась, опустилась на палубу, положила голову на острые колени. – Я просто хочу платье. Я знаю, что его нет здесь. Но мне нравится хотеть. Это…
– Это? – спросил Игнис, потому что девчонка замерла, обернувшись к солнцу, только язык ее словно искал нужное слово, блуждал по краешку тонких губ.
– Хотеть – сладко, – наконец нашлась она. – Спроси черного капитана, есть ли у него хороший лучник?
– Зачем тебе лучник? – не понял Игнис.
– Мне нужен хороший лучник, который может выпустить стрелу на три сотни шагов, – захихикала Бетула. – В штиль. Но только одну стрелу. И он не может промахнуться. И эту стрелу нужно принести мне. Сегодня же. И еще я хочу есть.
– Зачем? – почувствовал досаду Игнис.
– Нужно, – сделалась озабоченной Бетула. – Очень нужно. Завтра мы встретимся с большим кораблем свеев. На две сотни гребцов.
– У свеев нет таких ладей, – покачал головой Игнис.
– Слушай меня, – снова захихикала Бетула. – Завтра мы встретимся с большим кораблем свеев. На две сотни гребцов. Будет почти штиль. Нам не уйти от него просто так. Но если у меня будет стрела сегодня, а завтра эта стрела найдет свою цель на свейском корабле, то мы спасемся.
– Одной стрелой? – не понял Игнис. – Ты хочешь, чтобы их ладья стала таким же чудовищем, как корабль степняков?
– Нет, – она надула губы. – Я не умею делать чудовищем. Тот корабль чудовищем сделали чудовища, что плыли на нем. Я только отдала дереву свою боль. Проливала свою кровь на его днище. Грызла свои руки и ноги. Все прочее произошло само собой. Я ведь сама боялась того дерева. Веришь мне?
– Верю, – как зачарованный, прошептал Игнис.
– Веришь, – согласилась с улыбкой Бетула. – А ведь ты и сам колдун. Неумелый, но сильный. И не только. Огонь горит у тебя в груди, – она вдруг побледнела и прошептала тихо: – Ты его прячешь, но я вижу. Я все вижу. Я всегда все вижу. Это хороший огонь. Он был в черных руках, в страшных руках. Страшнее которых нет, но он хороший.
– Что значит «хороший»? – едва смог вымолвить от изумления Игнис.
– Значит, не плохой, – прошептала Бетула. – Нет, не добрый. Просто не плохой. Как твой меч. У тебя хороший меч?
– Да, – ударил по замотанному в тряпицу клинку Игнис. – Этот меч сделан на моей родине.
– Но ведь он может делать плохое? – сдвинула белесые брови Бетула.
– Может, – кивнул Игнис. – Если попадет в плохие руки. Или если хорошими руками будет управлять пустая голова. Да и по случайности тоже.
– Так и твой огонь, – расширила она глаза. – Великий огонь. Древний огонь. Я хочу есть. И стрелу.
Игнис нашел Моллиса на корме. Тот сладко посапывал, лежа на старом парусе. От прикосновения капитан сначала нащупал рукоять широкого нилотского меча, более напоминающего огромный разделочный нож, и только потом открыл глаза.
– Что на горизонте? – спросил он, жмурясь.
– На горизонте только горизонт, – ответил Игнис.
– И это правильно, – ухмыльнулся Моллис. – Еще пара недель, и мы пойдем к берегу. Может быть, нам повезет. Меня разбудили бы, если бы что-то было на горизонте. Чего ты хочешь? Завтрак уже скоро! Ветер стойкий, будет дуть еще неделю. Не сомневайся.
– Завтра будет почти штиль, – покачал головой Игнис. – И в этом штиле нас разыщет большой корабль свеев. На две сотни гребцов. А еще через день случится ураган. Он идет как раз с севера. Да, точно нам навстречу. Как я понял, против ветра.
– Кто тебе сказал эту чушь? – нахмурился Моллис.
– Бетула, – пожал плечами Игнис. – Ты сталкивался носом с другим судном? Ударялся основанием передней косой мачты?
– Полгода назад, – насторожился Моллис. – Но не я. По словам Шупы, тогдашние хозяева этого кораблика тыкались в очередного бедолагу купца носом. Тогда и ободрали немного деревяшку, скрипеть стала в сильный ветер, но мои умельцы зашлифовали дерево. От скрипа, правда, не избавили, но тут уж… Ты представляешь, такую игрушку портить? Они и меня так пытались взять на абордаж, неумехи. На свою голову пытались! А кто тебе сказал? Шупа?
– Бетула, – ответил Игнис. – Но она уже залечила дерево. Сказала, что в ураган бы эта мачта сломалась.
– Да что это за ураган такой? – скрипнул зубами Моллис.
– А еще она хочет есть, – продолжил Игнис. – И просит одну стрелу от лучшего лучника. Если у тебя есть лучник, и он поразит этот свейский корабль за три сотни шагов, то мы будем спасены.
– Это тебе тоже наша ведьма сказала? – поморщился, словно от зубной боли, Моллис.
– Разве она ведьма? – удивился Игнис.
– Все они ведьмы, – поднялся на ноги Моллис. – Но некоторые думают, что они воспитанные и учтивые девочки. Если тебе такая попадется, не разубеждай ее. Шупа! Где ты, морской еж тебе в штаны? А ну-ка, брось свои паруса и сооруди что-нибудь съестное для нашей гостьи!
– Вот, – Моллис протянул Бетуле длинную стрелу со стальным даккитским наконечником и тройным оперением, подтолкнул вперед испуганного Шиару, который сжимал в руках извлеченный из недр кубрика длинный тиренский лук. – Это пойдет?
– Пойдет, – Бетула забрасывала в рот горстями сушеные фрукты, закусывая их лепешкой и запивая легким вином. – А этот умелец попадет в свейский корабль за триста шагов?
– Куда нужно попасть? – хрипло спросил Шиару, озираясь, словно упомянутый корабль уже был в трехстах шагах или даже ближе.
– Куда угодно, – она наморщила лоб, почесала нос. – В борт, в мачту, в палубу. В дерево. Если попадешь в свея, будет хуже, но тоже ничего. Главное, чтобы стрела не упала в воду.
