Сергей Макаров
Корни тайны
– Здравствуйте. Слушаю, – раздался чёткий голос нотариуса Академкиной. Если бы не знать, что она сугубо гражданский человек и никогда не была связана с армией, можно было бы подумать, что она как раз всю жизнь провела на армейской службе (и явно достигла на ней больших высот).
– Здравствуйте, Татьяна Алексеевна.
– Здравствуйте, Станислав Владимирович. Что у Вас? Открытие наследства?
– Да, открытие наследства.
– Вашей умершей доверительницы, дело которой Вы вели в эти месяцы?
– Да, – подтвердил Станислав, немного удивленный осведомленностью нотариуса.
Но нотариус Академкина поняла это его удивление и сказала:
– А я слежу за Вашей деятельностью, репортажи смотрю, заметки читаю.
Станислав воспринимал все это совершенно спокойно, так как знал, что может полностью быть уверенным в доброжелательном отношении Татьяны Алексеевны.
Нотариус продолжала:
– Значит, наследственное дело нужно открыть?
– Да.
– Наследник – сын?
– Да, сын, Роман Геннадьевич Комин.
– Он единственный наследник?
– Да.
– У умершей родителей нет?
– Нет, оба родителя уже давно умерли.
– А она не замужем?
– Нет, официально она не в браке.
– Хорошо. Приезжайте. Нужно как можно скорее открыть наследственное дело?
– Да!
– Хорошо. Приезжайте завтра утром. Но Вы ведь не любите рано встречи назначать?
Станислав был очень тронут тем, что нотариус помнит эту его особенность:
– Да.
– Тогда приезжайте к 12 часам, я уже буду в конторе. Вы сами приедете?
– Да, разумеется!
– Хорошо. Сам наследник может приехать? Или его сейчас лучше не беспокоить?
– Пока лучше не беспокоить – ему очень тяжело даются эти дни.
– Хорошо, приезжайте без него.
– Спасибо!
По окончании беседы было слегка видно, что Станислав заметно расслабился, как по команде «Вольно!» – настолько беседа с нотариусом Академкиной сама по себе дисциплинировала. Но это нисколько не напрягало ее собеседников.
На следующий день Станислав в 11:50 припарковался у конторы Академкиной и ровно в полдень пришел в помещение конторы. Нотариус будучи в приемной, увидела его и сразу прокомментировала:
– Как Вы пунктуальны, Станислав Владимирович.
– Татьяна Алексеевна, к Вам нужно приезжать точно – как к руководителю высокого ранга.
– Ну проходите, Станислав Владимирович, руководитель высокого ранга даст Вам аудиенцию.
Уже заходя в кабинет, она крикнула сотрудницам:
– Вика! Принеси реестр заявлений об открытии наследственных дел.
Она смотрела на него привычным внимательным (даже острым) взглядом поверх очков, которые держались у нее на кончике носа. Взгляд у нее был пронизывающий, внимательно изучающий любого собеседника – это был профессиональный взгляд истинного нотариуса, привыкшего каждого человека проверять, говорит он правду – или лукавит, и понимать, если лукавит – то в чем. Тонкая, изящная, с великолепно уложенной прической, в прекрасно шедшем ей дорогом, но строгом деловом костюме, с точно подобранными украшениями. И внешним видом, и сдержанностью движений и слов она была похожа на истинную английскую леди – так, как для советских людей таким эталоном была Маргарет Тэтчер.
Татьяна Алексеевна приняла от Станислава папку с необходимыми документами, ознакомилась с ними и стала по компьютерной базе проверять, не открыто ли уже наследственное дело к имуществу Юлии Валерьевны. Белогоров, хотя и был абсолютно уверен в том, что не открыто, терпеливо ожидал проведения этой проверки.
Закончив проверку, Татьяна Алексеевна позвала помощницу, передала ей пакет документов и поручила подготовить заявление о принятии наследства, которое Станислав подписал бы как представитель Романа. Пока шла подготовка этого заявления, она спросила Станислава:
– Как Роман Геннадьевич?
– Плохо. Держится, но ему очень тяжело. За несколько месяцев он полностью осиротел.
– Понимаю. Без необходимости не привозите его сюда.
– Спасибо!
Белогоров ехал по Кутузовскому проспекту; как было почти всегда, машину он вел сам. В это дневное время поток шел насыщенно, но не напряжённо, поэтому он довольно быстро ехал, на пределе разрешённой скорости, и у него была возможность размышлять.
… Что-то не сходилось в деле Коминых. Станислав понимал, точнее, не понимал – скорее, чувствовал – что есть кто-то, кто стоит в стороне и влияет. Но кто это? и, соответственно, как его вычислить?
А вычислять нужно было как можно решительнее и быстрее – Станислав понимал, что тот, кто угрожал Коминой и довел ее до смерти, теперь по-прежнему опасен для ее сына. Кто? Почему? Где он стоит, где он прячется? И ведь он явно контролирует ситуацию – он заставляет играть по его правилам. Как его вычислить? И почему он так играет – похитил Романа, написал, что убил его – а потом невредимым отпустил его. Почему он так сделал? Нет ответов.
И один ли и тот же человек убил Комина-старшего, а потом покушался на его бывшую жену и их сына?
Поток машин ослаб, и дальше Станислав ехал, немного притормаживая, так как раздумывал, как ему ехать дальше – правой дорогой через центр или свернуть на набережную.
Очевидно, подумал он дальше, что злодей, играя жизнями Коминых, явно добивался того, чтобы Юлия Комина умерла первой, а сын пережил ее. Такое возможно лишь тогда, когда нужно, чтобы сын стал наследником матери, а потом самому стать наследником сына – иначе не важна была бы последовательность смертей Коминых. Но кто это мог быть?
Белогоров по-прежнему подозревал Виталия Докина – он всех подозревал. Но тот не был официальным мужем Коминой, и завещания она не оставила – вряд ли в такой ситуации Докин решился бы что-то фальсифицировать.
Оставались топ-менеджеры корпорации «Ген-Ком» – у них явно был мотив устранить и Комина-младшего, и его мать. Всю нужную информацию Станислав с Петром и Викторией уже сообщили следователям по обоим уголовным делам – и о доведении до смерти Коминой, и о похищении ее сына. Более того – топ-менеджеров уже вызвали на допросы и взяли с них подписку о невыезде, то есть еще один шаг – и они станут подозреваемыми. Они явно были напуганы; как стало известно Белогорову, Бутов еще хорохорился (да и с камерам следственных изоляторов он был знаком с горячей юности – бурно у него юность прошла), а вот Горохов и Томилин уже сильно трепетали от сознания того, что они выглядят явными выгодоприобретателями от устранения Коминых – тем более при доказанности подделки договоров займа.
Лиров же, зная, что он фальсифицировал завещание, вообще был в предынфарктном состоянии, понимая, что Горохов и другие директора свалят все на него.
Ковров так вообще – так был напуган, что старался даже не показываться в окнах своей квартиры.
Но Белогоров понимал, что помимо предположения мотива нужны еще доказательства того, что нападения на Коминых – на всех троих Коминых – были организованы топ-менеджерами корпорации. Понятно, что всех этих директоров заключили бы как подозреваемых под стражу (хотя Станислав и не желал им этого – он вообще хотел бы, чтобы ни у кого не было уголовно-процессуальных проблем), но не факт, что они что-то рассказали бы – либо свалили бы все на Лирова. А сильные адвокаты довольно быстро добились бы освобождения их из-под стражи.
Ковров все-таки находился вне подозрения по поводу покушений на Комину и младшего Комина – так как все это время находился под стражей, а потом под домашним арестом, и явно вряд ли мог организовать ни покушение на Комину, ни похищение ее сына. А вот другие директора – да взять того же Бутова – подозревались в первую очередь.
Ну и потом – круто все-таки вот так вот взять и решить отравить создателя корпорации, с которыми они много лет работали, а потом – еще и устранить его бывшую жену и сына, которые начали бороться за свои права.
Хотя – кто-то же из директоров сфальсифицировал те поддельные договоры займа, и все остальные поддержали эту идею, чтобы оттяпать часть корпорации себе.
Но ведь экспертиза выявит подделку.
Но нет ничего невозможного, так что все директора под подозрением. Интересно, кто конкретно из них предложил организовать покушения на Коминых.
Или все-таки какое-то стороннее лицо все это организовало? Ну ничего, решил Белогоров, дождемся показаний топ-менеджеров – появится ясность. Он как представитель потерпевшего будет плотно участвовать в этих уголовных делах.
На небольшой скорости он проехал ещё квартал, подъезжая к высоким домам-«книжкам» Нового Арбата, ради строительства которого был безжалостно уничтожен весь этот старинный московский район.
Неожиданно даже для себя он остановился; хорошо, что здесь остановка была почему-то не запрещена – забыли, наверное, повесить знак. Станислав припарковал машину, и какая-то мысль явно так сильно его вдохновила, что он машинально даже выключил зажигание. Потом он посмотрел в лобовое стекло, после чего открыл дверь, вышел, оперся на дверь и осмотрелся по сторонам проспекта.
Выглядело это, конечно, впечатляюще: солидно одетый мужчина остановил машину в неположенном месте, вылез из нее и стоит, растерянно оглядываясь по сторонам; наверняка кто-нибудь из прохожих подумал, что этот водитель не справился с управлением навигатором.
Станиславу было напрочь безразлично, что могли думать какие-нибудь прохожие, или проезжающие мимо водители – он-то знал, где находится. Он смотрел по сторонам все увереннее, явно что-то вспомнив. Потом он нагнулся в машину, достал телефон, и, опираясь на открытую дверь, стал звонить.
– Здравствуйте, Станислав Владимирович! Слушаю Вас! – ответил Петр еще быстрее, чем Белогоров успел его поприветствовать.
– Здравствуй, Петр. Дело есть. Важное. И срочное. Ты когда будешь в офисе? Хорошо. Приезжай и дождись меня, я буду минут через сорок.
Потом Станислав позвонил еще кому-то.
– Здравствуйте, это Белогоров. Андрей Алексеевич, мы можем на завтра перенести встречу? Спасибо. Во сколько договоримся? Да, замечательно, в это время буду у Вас в офисе. Спасибо. До свидания.
Вот насколько Белогоров выглядел растерянным, когда парковался и вылезал из машины – настолько решительно он сел за руль, завел машину и поехал. На Арбатской площади он лихо повернул направо, потом налево на Знаменку, выехал на Моховую, проехал, плетясь, Манежную, Театральную и Лубянскую площади, свернул на Маросейку – и по ней и Покровке с максимальной допустимой скоростью помчался к офису.
После беседы с Белогоровым Петр собрался и тем же вечером выехал из Москвы.
Станислав задумался. Он смотрел в окно и о чем-то очень напряженно размышлял. Наконец, он взял телефон, набрал номер, приложил трубку к уху и стал ждать ответа – от того абонента, которого он вызывал своим звонком. Но было видно, что даже вызывая того абонента, Станислав сомневается, стоит ли делать этот звонок – и сильно сомневается.
Наконец, в трубке раздался ответ.
– Здравствуйте, Алексей Павлович. Это Белогоров… да, Станислав Владимирович. Здравствуйте! Алексей Павлович, можно приехать к Вам, посоветоваться?
И тут случилось то, что перевернуло ситуацию подобно песочным часам. Все, что сделали Станислав и его коллеги до этого момента – рухнуло и напрочь обнулилось.
Официальные новостные агентства, а вслед за ними неофициальные интернет-каналы сообщили о смерти Романа Комина.
Ничуть не удивительно, что эта новость вызвала ажиотажный интерес у публики. При всем том, что Станислав не стремился к публичности ни в своей практике вообще, ни в этом деле в частности (будет справедливее даже сказать, что он стремился к НЕпубличности), обойти молчанием эти процессы было невозможно. Все-таки шел спор о наследстве создателя и главы крупной компании, и этот спор осложнился подозрением на насильственность его смерти, покушением на его бывшую жену и ее смертью. Молодые дамы бомонда (проще сказать – так называемые «светские львицы») уже рассматривали Романа как весьма перспективного жениха – наследство отца ведь он точно должен был получить. Поэтому они недовольно сетовали, что он такой нелюдимый и малообщительный (проще говоря – что с ним нигде нельзя встретиться, чтобы показаться ему и прилепиться к нему).
Поэтому иногда Станиславу приходилось давать интервью; он предпочитал либо отвечать на вопросы журналистов по телефону, либо получать от них вопросы по электронной почте и так же направлять ответы им.
Тексты ответов редактировала Вера.
Появляться в ток-шоу на телевидении Станислав отказывался категорически, и младшим коллегам запретил. Особенно этому огорчилась Виктория, потому что втайне она хотела бы появиться и выступить у Андрея Галахова в «Пусть не молчат!», куда ее уже несколько раз приглашали – но она разумеется, отказалась.
Однако теперь был особый случай – Станислав понимал, что по поводу неожиданной смерти этого доверителя он просто обязан дать комментарии всем журналистам, которые только смогут дозвониться до него.
Особый интерес вызывало назначенное на послезавтра заседание по делу Комина. Станислава спрашивали, как он поступит, являясь представителем Романа. Белогоров мог бы нагнетать туману, говоря «Будет заседание – все узнаете» – но подобный стиль интриганский был ему просто противен. Поэтому он говорил, что дело в ближайшем заседании будет вероятнее всего прекращено, если только не появится кто-то из родственников младшего Комина.
Когда звонили адвокаты другой стороны, он распорядился секретарю переключать их на Петра Игоревича, а тот четким военным слогом говорил им, что решение будет принимать Станислав Владимирович. Круг красиво замыкался.
Вопреки своему обыкновению Станислав даже предложил Вере организовать интервью с ним, причем сразу журналистам и «Коммерсанта», и «Ведомостей», и «Известий», и агентства «РБК» (поскольку дело касалось будущего крупной корпорации), и даже дал согласие выступить на ближайшем организуемом «Коммерсантом» круглом столе по проблемам наследственного права (что обрадовало организаторов даже еще более, чем удивило).
Но вот что не просто удивило, а шокировало – это его неожиданное разрешение Петру и Виктории принять участие в ток-шоу. Петр и Виктория бросили жребий, ей выпал Второй канал, ему – Первый. И Первый, и Второй каналы очень обрадовались такой возможности пообсуждать неожиданную смерть Романа Комина, быстро перестроили свои планы и назвали темами ближайших популярных ток-шоу «Смерть на взлете» и «Не судитесь – да не умерши будете».
Рейтинги обоих шоу оказались одинаковы благодаря деловитому занудствованию Петра на Первом и яркости профессионализма Виктории на Втором.
В день судебного заседания Станислав вместе с Петром и Викторией приехали в суд заранее. Если бы они хотели, чтобы дело получило освещение в прессе, им даже не пришлось бы ничего для этого делать – журналисты уже столпились около входа в здание суда. Увидев адвоката Белогорова и его коллег, журналисты окружили их, но буквально через 2 минуты они стали расходиться с разочарованными выражениями лиц – потому что за эти 2 минуты адвокат Белогоров, отвечая на их вопросы, спокойно и размеренно повторил то, что говорил им в течение предыдущих дней. И ни словом больше.
Видно было, что журналисты ворчат, не переставая удивляться, что же это за адвокат, который отказывается от возможности покрасоваться перед телекамерами.
Станислав, Виктория и Петр прошли рамку на входе в суд, записались у пристава и поднялись на второй этаж. Адвокаты ответчиков уже были там, все с формальной вежливостью поприветствовали друг друга.
Эта вежливость не могла скрыть их ликование, ведь смерть Романа Комина, не оставившего наследников ни по закону, ни, судя по всему, по завещанию, должна была рано или поздно привести к прекращению данного судебного процесса, с проигрышем которого они уже, видимо, смирились. И вот тут – такая удача: смерть истца. И никто ни в чем не мог подозревать их доверителей: раз уж адвокат Белогоров, поверенный Романа, твердо заявил об отсутствии признаков насильственной смерти своего доверителя – значит, так оно и есть. Дело будет закрыто. Поэтому они с явным сочувствием смотрели на Станислава, ведь он так рьяно вел этот процесс – который теперь неудержимо приближался к неожиданно-бледному бесславному для адвоката умершего истца завершению.
А на Станислава невозможно было смотреть без сожаления – он не мог скрыть своего огорчения тем, что вся так удачно выстроенная им система переговоров и судебных процессов растворилась, как сладкая вата во рту.
Адвокат Белогоров был настолько расстроен всем происходящим, что приехал в суд в черных очках. Некоторые журналисты поспешили прокомментировать это предположением о том, что Белогоров накануне крепко поминал свои провалившиеся планы.
С опозданием всего лишь на 7 минут секретарь объявила, что стороны по делу приглашаются в зал.
Черные очки Станислав снял только перед входом в зал судебного заседания. Лицо у него было сильно уставшее, он выглядел явно невыспавшимся. Петр Михайлов и Виктория Матвеева выглядели получше, немного пободрее, но тоже – уставшими.
Вид всей их группы вызывал искреннее сочувствие у нейтральных наблюдателей, и плохо скрываемое злорадствование – у заинтересованных лиц.
Когда они зашли в зал, Станислав увидел, что судья уже сидит на судейском месте – и все явно выжидательно смотрят на него. При всем том, что его действия в этом заседании были ожидаемо-очевидны, вот тут он решил не торопить события, поэтому вместе со своими коллегами расположился за столом, разложил бумаги (по привычке перевернув их тыльной стороной вверх), повернулся в сторону судьи – и точно так же стал молча смотреть на него.
Через 4 секунды такой сцены судья, поняв, что Станислав не хочет ничего нарушать в процессуальных правилах, объявил заседание открытым.
– Слушается дело по иску Комина Романа Геннадьевича к Маргарите Борисовне Лировой о недействительности завещания. Истец…
Тут судья не выдержал и, посмотрев на Станислава, проложил свою речь не в полном соответствии с Гражданским процессуальным кодексом:
– … отсутствует. Представитель истца, – вновь взгляд в сторону Станислава, – адвокат Белогоров.
Станислав при этом привстал и слегка поклонился в сторону судейского стола. В руках он держал мобильный телефон; видно было, что он заметно нервничал из-за этого процессуального действия и той роли, которую он вынужден выполнять. Со стороны казалось, что он что-то пишет в телефоне, или даже играет в нем – от волнения. Судья хотел сделать ему замечание, но решил в таком положении, с учетом неожиданного поворота дела его доверителя, не проявлять к нему строгость, и сделал вид, что не замечает эти игры.
– Ответчица? Представители ответчицы?
– Представители ответчицы явились, – сказав, привставая, адвокат Долгорукиев. Он просто сиял от удовольствия, участвуя в этом заседании, и уже не мог скрывать своего ликования по поводу неожиданной победы в этом процессе.
Маргарита не явилась. Она звонила накануне Станиславу в надежде, что это какая-то шутка, или хитрость, и что Рома жив. Не получив ожидаемого ею опровержения того, что Роман умер, она разрыдалась. Как бы то ни было, они с Романом были родственниками, и в общении лично между ними сложностей не было. Трудно сказать, как сложилось бы их общение, если бы Рита стала мачехой Ромы, но – это не случилось.
А теперь и Рома умер.
Станислав сказал Рите не приезжать в заседание.
– Хорошо. У сторон будут ходатайства до начала судебного разбирательства?
Судья пристально взглянул на Станислава, и все в зале (кроме Петра и Виктории, спокойно и ровно смотревших прямо перед собой), не скрываясь, повернули взоры в сторону Станислава. Тут уж он не имел ни моральной, ни процессуальной возможности промолчать.
– Ходатайства, препятствующие рассмотрению дела, имеются? – спросил судья, явно напирая на слово «препятствующие».
Станислав помедлил, держа обеими руками мобильный телефон и всматриваясь в монитор, что-то прочитал в нем, потом вдруг решительно отложил телефон, встал и начал говорить:
– Уважаемый суд, ходатайствую о приостановлении производства по делу.
Парусекундное, но зато всеобщее замешательство стало ответом зала на это ходатайство. Адвокаты ответчицы забеспокоились: они ведь знали, что Белогоров никогда не отступает, поэтому понимали, что пока определение о прекращении производства по делу не вынесено и не вступило в законную силу, расслабляться не стоит – а ведь они уже радостно расслабились.
Судья преодолел шоковое состояние первым, но все же с нескрываемым удивлением спросил:
– Вы ходатайствуете о приостановлении?
– Да, уважаемый суд, о приостановлении.
– Не о прекращении?
– Нет, уважаемый суд, не о прекращении.
– Но почему? Ведь общеизвестно, что у Вашего доверителя нет наследников? – судья был так удивленно-взволнован, что материалы прессы стал толковать как общеизвестный факт.
– Уважаемый суд, у Романа Геннадьевича нет родителей, он не женат, и у него нет детей. Это так. Но у него могут быть боковые, более далекие родственники. И он мог оставить завещание. Поэтому я не могу утверждать отсутствие универсального правопреемства после смерти Романа Геннадьевича.
Адвокаты другой стороны так нервничали, что от напряжения стали раздражаться. Тут такая взвинченная ситуация – а Белогоров умничает и изводит их обозначением терминов из юридической теории.
Судья уточнил:
– Вы что-то знаете о его родственниках?
– Да, о родственниках – знаю. Ответчица по настоящему делу, Маргарита Борисовна Лирова, к примеру, его троюродная сестра – но его наследником не является, так как с позиции Гражданского кодекса России это родство не является основанием для призвания родственника к наследованию по закону.
Станислав должен был признаться хотя бы самому себе, что злорадственное самодовольство, распиравшее адвокатов ответчицы, когда они холодно и высокомерно приветствовали его сегодня перед залом суда – его задело. Поэтому он не мог отказать себе в удовольствии немного потроллить их.
Но они и без его троллинга были одновременно и в раздражении, и в смятении и растерянности; некоторые из них побледнели; и все они подавленно молчали.
Это одинаково касалось всех адвокатов ответчицы.
Судья продолжил разбираться в неожиданном казусе:
– Но Вы можете назвать этих возможных наследников?
– Нет, уважаемый суд, не могу их назвать, так как не могу знать их. Но предполагаю, что они могут быть.
– Но мне нужны основания для приостановления. Кто-то должен заявить о процессуальном правопреемстве. Есть у Вас полномочие от правопреемника? – подозрительно, но одновременно с надеждой спросил судья Белогорова.
– Нет, уважаемый суд, таких полномочий у меня нет.
– Тогда суд, совещаясь на месте, вынужден отклонить Ваше ходатайство как, к сожалению, необоснованное.
Наступила пауза. Все переводили дыхание. Адвокаты ответчицы, несмотря на отклонение неожиданного ходатайства представителя умершего истца, даже не приободрились – настолько они были подавлены.
Станислав как-то встрепенулся и продолжил:
– Уважаемый суд, тогда я ходатайствую об отложении судебного разбирательства.
– На каком основании?
– Уважаемый суд, строго говоря, у меня отсутствует свидетельство о смерти моего доверителя. Поэтому – строго говоря – я не имею документов, чтобы объяснить отсутствие Романа Геннадьевича на заседании.
– Ну и что? Вы его представитель.
– Но если он умер, как об этом было сообщено, то моя доверенность утратила силу, и мои полномочия прекратились. Прошу запросить орган ЗАГС о регистрации факта смерти Комина Романа Геннадьевича.
Судья явно колебался. Зная адвоката Белогорова, он понимал, что тот ничего не делает просто так; и еще он знал, что адвокат Белогоров никогда не врет. Но тут вроде бы все знают уже – вся страна знает – что Роман Комин умер, и потому дело можно прекратить (и – списать в архив, как интересное, но, по счастью, незатянувшееся).
В то же время действительно никто из участников процесса документов о смерти истца не представил, а без них прекратить дело невозможно.
Судья как бы встрепенулся и сказал:
– Суд, совещаясь на месте, определил: ходатайство адвоката Белогорова, являющегося представителем истца Комина по ордеру…
Судья пропустил упоминание доверенности, но при этом явно сделал упор на упоминание ордера. Станислав слегка заметно наклонил голову в сторону суда.
– … об истребовании в отделе ЗАГС информации о регистрации факта смерти Комина Романа Геннадьевича удовлетворить. Разбирательство дела отложить на…
Судья полистал ежедневник и назвал дату. Все присутствующие напряженно молчали.
– Заседание закрыто.
Не дожидаясь соответствующего предложения секретаря судебного заседания, Станислав сам подошел и расписался в повестке; Петр и Виктория сделали то же самое, сохраняя абсолютно непоколебимо-спокойное выражение лиц.
После этого они втроем стремительно вышли из зала, не дожидаясь лифта, спустились по лестнице и вышли из здания суда. Журналисты, как ни старались получить ответ пусть даже мимоходом хотя бы на несколько вопросов – не получили никаких ответов.
Водитель, заранее предупрежденный, уже ждал неподалеку от лестницы суда, Станислав с коллегами быстро забрались в автомобиль – и, как только он тронулся, окончательно оторвались от возможной погони журналистов.
Ехали в сосредоточенном молчании.
Приехав к офису, они поднялись на 4-й этаж, зашли в офис. В приемной стояла Вера, явно ожидая их приезда, и, увидев Станислава, пропустившего вперед Викторию и зашедшего вослед за нею, коротко сказала, показывая в сторону одной из переговорных: «Он уже здесь».
Станислав молча кивнул ей, на ходу снял плащ, сбросив его на диван еще на выходе из приемной в кабинет, и стремительно направился к двери той отдаленной переговорной, в сторону которой показала Вера.
– Здравствуйте, Виталий Павлович, – сказал Станислав, лишь заходя в переговорную, еще даже не видя, кто там есть.
– Здравствуйте, Станислав Владимирович, – ответил Виталий Павлович.
– Располагайтесь, – предложил Станислав, сам занимая место напротив гостя.
Виктория и Петр стояли в дверях. Станислав понял, что неожиданный гость будет чувствовать себя в их присутствии закрепощенно, поэтому, кивнув им, сказал, отпуская их:
– У вас работа по плану, как мы наметили.
Петр и Виктория закрыли дверь.
– Слушаю Вас, Виталий Павлович. Зачем Вы просили о встрече и просили отложить заседание ради интересов Романа Геннадьевича? Вы что-то знаете о его смерти? Вы подозреваете, что его мог убить кто-то, кто убил Геннадия Максимовича, а потом покушался на Юлию Валерьевну и похитил Романа? Сообщите мне об этом, давайте сообщим полиции.
– Нет, о его смерти я ничего не знаю, – в смущении от обилия вопросов сказал Виталий Павлович.
– Но Вы понимаете, как я рисковал, ходатайствуя об отложении судебного заседания без каких бы то ни было оснований? Что такого Вы можете сообщить мне важного, чтобы я для себя мог оправдать то, что не дал процессу завершиться сегодня? Вы что, не понимаете, что в случае смерти истца без наследников дело подлежит прекращению?
Очень удивительно было видеть и слышать Станислава в такой ярости. Однако он настолько был напряжен из-за обрыва успешного проводимого дела, что у него не хватало уже сил сдерживать раздражение, сопутствующее огорчению из-за провала этого дела.
Наступило молчание. Наконец, Виталий Павлович приободрился и стал уверенно говорить:
– Дело в том, что наследник есть.
– Какой наследник? Чей наследник?
– Наследник истца.
– У Романа Геннадьевича есть наследник?! – непомерно удивился Станислав.
– Да.
– Нет! Его ближайшими родственниками были отец и мать, они умерли. Он не был женат, детей у него, насколько я знаю, нет. Или у него есть какой-то ребенок?
– Нет.
– А кто тогда? – громко недоумевал Станислав. – Родных братьев и сестер у него не было. Маргарита Борисовна приходится ему троюродной сестрой, она не является его наследником по закону. Кто этот его тайный наследник?
– Я.
Станислав совершенно шокированно молчал, смотря большим взглядом на Виталия Павловича. Докин – наследник Романа Комина? Он, который все это время был рядом – наследник Романа?
Не верится.
Не может быть.
Это розыгрыш.
Все это легко читалось во взгляде Станислава.
Видя это, Виталий Павлович заговорил дальше:
– Я его наследник.
И не дожидаясь легко предполагаемого вопроса адвоката, он сказал сам:
– Я его двоюродный дядя, а это родство является основанием для наследования по закону.
– Вы??? Вы наследник Романа Комина? Вы его двоюродный дядя? – невыразимо-удивленно промолвил вопросы Станислав.
– Да, я. Я – наследник Романа Комина, – немного раздраженно сказал Виталий Павлович.
Вообще-то он рассчитал на более профессиональную выдержку известного адвоката.
– Но … как?
– Я его двоюродный дядя. По линии отца, – сказал он предупреждая следующий очевидный вопрос адвоката.
Лучше бы он пока этого не говорил.
– Вы двоюродный брат Геннадия Максимовича Комина???
Виталий Павлович начинал откровенно терять терпение; ну в конце концов, он не для того пришел к известному адвокату, чтобы наблюдать его непомерное изумление. Что бы ни случалось, адвокат должен всегда оставаться хладнокровным и невозмутимым – что бы ни происходило вокруг него, что бы ни становилось ему известным.
– Да, я – двоюродный брат Геннадия Максимовича Комина. Следовательно, я двоюродный дядя его сына, Романа Комина, и поэтому, в силу отсутствия других наследников, являюсь его наследником по закону шестой очереди. Вот документ.
Он протянул Станиславу бумагу.
– Что это? – машинально спросил Станислав, беря документ.
– Это справка о принятии мной наследства – я вчера подал заявление нотариусу.
– Заявление о принятии наследства? – все так же растерянно проговорил Станислав.
– Да. И вместе с этим заявлением я подал документы о моем родстве с Романом Коминым, – уверенно и твердо сказал Виталий Павлович.
Он промолчал, и, видя, что адвокат держит переданный им документ и прямосмотрящим взглядом рассматривает его, продолжил говорить далее.
– Я – наследник Романа, и поэтому я хочу, чтобы Вы, Станислав Владимирович, продолжали вести тот процесс, который Вы ведете сейчас – уже в моих интересах. Его нельзя прекращать – Вы уже близки к победе. Я читаю заметки в газетах про этот процесс, и знаю, что скоро может быть решение. Если допустить, чтобы этот процесс был сейчас прекращен, то и доказательства потеряются, и время будет упущено.
Станислав наконец-то оторвал взгляд от бумаги, которую держал в руках, и посмотрел на Виталия Павловича – таким же прямосмотрящим от растерянности взглядом, каким до этого смотрел в сторону бумаги.
Виталий Павлович тем временем продолжал. Думая, что адвокат неожиданно сомневается в себе, он посчитал нужным добавить:
– Я знаю, что Вы очень сильный юрист. Именно я нашел информацию о Вас и направил Юлю к Вам. Теперь Вы будете вести это дело в моих интересах. Никакого противоречия нет. О гонораре договоримся.
