Сергей Леонидович Скурихин
Тетрадь из автомобильного бардачка
В конце прошлого года брал неделю за свой счёт. Ездил в Москву. Старый знакомец обещал по моему вопросу свести с кем надо и уверял, что человек тот пробивной, с большими возможностями. Но встреча не состоялась по причине внезапной командировки пробивного товарища. Папку я оставлять никому не стал, так и уехал восвояси. Зато повидался со многими друзьями-приятелями. Ещё думал оформить это дело статьёй и отправить в научный журнал. Даже связался с одной редакцией. Но там ответили, что очередь материалов к печати уже стоит на полгода и что обязательно должна быть рецензия на статью от авторитетных профильных учёных. В общем, та ещё бюрократия. От затеи пришлось отказаться.
У Валентина с ребятами дела идут ни шатко ни валко: в вялотекущем режиме продолжают мучиться со своей болванкой. Мы с Олей тоже топчемся на месте: просто проводим контрольные запуски устройства.
21.02.91. Прошло общее институтское собрание. Директор как мог пытался развеять слухи о расформировании НИИ, второй год циркулирующие в его стенах, и заверил присутствующих сотрудников, что фонды выделены. Единственное, что финансирование ряда направлений, которые требуют крупных государственных ассигнований, пока до конца не согласовано. Так же руководителям научных групп и лабораторий приказано в недельный срок выдать предложения по внедрению принципов хозрасчёта и самоокупаемости в работу своих подразделений.
Какое счастье, что я не начальник!
17.03.91. Я голосовал за. Оля тоже. Не то мы с этим парадом суверенитетов точно скатимся в средневековье, где в каждом городке будет своя власть и свой князёк с дружиною.
09.04.91. В НИИ зачастили комиссии из министерства. Я же, по иронии судьбы, сам ищу окольные выходы на столицу, чтобы протолкнуть тему возвратного компактного устройства. Опять мне по знакомству обещана очередная протекция, но снова необходимо ждать, когда у нужного человека в Москве появится окно.
Конечно, я сам всё усложняю. Заочно передавать материалы я категорически не готов, а только после личной встречи. Представляю сколько чудиков носится сейчас по первопрестольной со своими гениальными открытиями, что не смогли пробиться официальным путём. Вот и я постепенно становлюсь таким же горе-изобретателем.
Время уходит, и иногда мне кажется, что лучше перестать упорствовать и начать действовать самым прямым и естественным способом. Когда я об этом говорю Оле, она резко возражает. Говорит, что все лавры в таком случае достанутся Валентину, а это станет ещё одной вопиющей несправедливостью по отношению ко мне.
19.06.91. Институтское сарафанное радио передаёт, что по направлениям, которые ещё недавно в НИИ считались прорывными, финансирования в этом году не будет. На кнопки, скрепки и бумагу – пожалуйста, а на что посерьёзнее денег нет.
Про нашу же лабораторию все словно забыли. Два раза в день отметился на проходной, два раза в месяц получил зарплату. Не работа, а мечта обывателя.
22.08.91. [вымарано, вырваны листы]
31.12.91. Собрались у меня втроём, по-семейному. Сашка героически борется со сном, косясь слипающимися глазами на ватный снег под ёлкой. Оля смотрит по телевизору что-то развлекательно-юмористическое.
Наверное, уходящий год многие потом назовут переломным, эпохальным, знаковым. Для меня же это был совершенно пустой год. Год, в котором я не продвинулся ни на йоту в исследованиях, а всё больше погружался в состояние растерянности и душевного непокоя. Так никому я ничего и не показал. Замыкаюсь в собственном открытии, как черепаха в панцире или как монах, что добровольно замуровался в келье с одним лишь молитвенным листком.
03.03.92. Чудны дела творятся в нашем храме науки! Вот только науки ли? В главном административном корпусе лучшие кондиционированные кабинеты отданы в аренду совместным с НИИ то ли фирмам, то ли кооперативам, а сотрудникам этих конторок выданы полноценные пропуска. Вместе с тем в институте закрыли три лаборатории и один экспериментальный цех. Все с формулировкой: «бесперспективность научной темы в условиях рыночной экономики». Теперь в том экспериментальном цехе находится склад одной из коммерческих контор, а в проходах между станками и оборудованием высятся ряды коробок с аляповатыми нерусскими надписями на картонных боках. Говорят, в них хранятся иностранные шоколадные батончики, питьевой спирт и какие-то разводные порошки ядовитых расцветок.
Чувствую, скоро и до нас руки дойдут.
18.03.92. С деньгами происходит что-то странное: мало того что зарплату задерживают, так на неё и купить толком ничего нельзя. Наши скромные сбережения превратились в пыль, а новые цены сделали из купюр фантики. Хорошо, что у Оли нашлись сердобольные знакомые, чета пенсионеров, и те давали нам заготовки и картошку из прошлогоднего урожая. Благодаря их продуктовым излишкам зиму как-то продержались. Что ж, долг платежом красен, с началом сезона пойду к этим старикам вскапывать их дачный участок.
27.03.92. Благодаря бурной коммерческой деятельности, развёрнутой новым руководством, по территории НИИ время от времени шастают странные люди. От учёных аборигенов их отличает цепкий оценивающий взгляд, которым они прощупывают всё вокруг. Посмотрит такой человек на тебя, и через минуту становится ясно, что какой-то свой ценник он мысленно уже прилепил на твою сутулую спину. К нам в лабораторию сегодня тоже залетели два подобных персонажа. А Сеня, что зашёл почаёвничать с Олей, как гаркнет на них: «Куда без халатов?! Радиация!» Так тех как ветром сдуло. Мы долго потом смеялись, особенно над «халатами».
07.04.92. У Валентина с ребятами отобрали стометровое помещение. Поигрались, мол, и хватит. Теперь мы снова впятером в одной лаборатории. И всей группой ждём плохих новостей, так как к хорошим обстановка не располагает совершенно.
20.04.92. Нашу тему всё-таки закрывают! Всех ознакомили под роспись с приказом о прекращении исследований и подготовке оборудования с документацией для передачи в архив. На всё про всё дают два месяца, к июлю мы обязаны закончить. А дальше неизвестность. Новая кадровичка обещает посодействовать со службой занятости.
Валентин ходил к директору, вернулся мрачный и злой. Ни отданные НИИ годы, ни терпеливая борьба за кресло завлаба не спасли его от общей участи. Институт в услугах Валентина, так же как и в наших, больше не нуждался. А новой стране и сами учёные, похоже, стали за ненадобностью.
Я предложил всем собраться у меня на квартире завтра вечером. И получил на это единогласный положительный ответ, словно на колхозном партсобрании.
21.04.92. Общая беда сплачивает крепче, чем общая радость. Не важно кто и какой вклад внёс в работу лаборатории, в душу-то нам всем в итоге плюнули одинаково. Каждый из нас пятерых чувствовал себя брошенным, выкинутым на обочину жизни.
Я долго мялся, прежде чем начать, но зайти решил с козырей и признался коллегам, что последние эксперименты по возврату объекта с устройством прошли успешно. Ещё год назад эта новость произвела бы маленький фурор, но сейчас состояние подавленности пригасило эмоции у сослуживцев. Тем не менее я продолжил о том, что того государства, которое выступало заказчиком наших исследований, увы, не существует, а компетентность и чистоплотность людей, представляющих теперь государство новое, под большим сомнением. Наш профессиональный долг – сохранить устройство с документацией до лучших времён, не дать ему сгнить в пыли архивов или быть вывезенным за рубеж. Я предложил в журналы опытов за прошедшие три года внести ложные изменения касательно рабочего частотно-волнового диапазона, а вместо последней модификации устройства сдать внешний излучатель и накопившееся барахло из плат, батареек и радиомаячков.
После моего выступления повисла длинная пауза, но боль обиды, что жгла ещё сердца коллег, взяла-таки верх над их законопослушностью. Оля же с самого начала стояла на моей стороне.
25.04.92. Бардак, начавшийся в стране, быстро распространяется сверху вниз, и, само собой разумеется, он не мог не затронуть наш НИИ. В частности, произошло ослабление пропускного режима, что было ожидаемо при таком количестве «левых людей» на территории института. На проходных теперь досиживают срок сотрудники предпенсионного возраста, а к ним нередко набирают в сменщики людей с улицы, которые долго на месте не задерживаются.
Мне для претворения плана в жизнь требовался вахтёр, относящийся как раз ко второй категории. Таковой на примете имелся: этот детина уже отсидел в будке с месяц, пропуска смотрел через раз, а иногда мог даже и не поднять глаз от газеты. Но наши с Ольгой лица, что важно, успели ему примелькаться. Вчера, когда этот ничего не подозревающий постовой заступил на дежурство, мы и провели акцию по вывозу устройства из лаборатории.
Легенду придумали простую: якобы Ольга во время опыта получила сильный удар током и находится без сознания, её нужно срочно везти на моей «копейке» в больницу.
Пропуска на свою машину у меня не было, и весь этот спектакль разыгрывался только для того, чтобы на ней заехать на территорию НИИ. Не знаю хорошо ли я сыграл сценку, но ворота охранник всё-таки открыл. Уже в лаборатории я завернул устройство в плед (этой зимой институтская ТЭЦ работала едва в половину мощности, и мы приносили из дома тёплые вещи, чтобы согреться), и в таком виде положил под капот. Ольга легла на заднее сиденье, прикрыв собой папку с документацией. На выезде охранник заглянул сперва в салон, потом бегло осмотрел багажник, и, вернувшись к себе, нажал кнопку автоматического открывания ворот.
Устройство с бумагами я припрятал на гараже, а Оля пошла в больницу, где без проблем взяла больничный. Валентин же с ребятами, которые с самого начала были в курсе дела, гарантировали нам прикрытие на рабочем месте, если таковое понадобится.
05.05.92. Только мы развернули свою партизанщину, как нас стали поодиночке выдёргивать к директору. Первым, как это ни странно, пригласили меня. Встреча была назначена не в директорском кабинете, а в отдельном зальчике институтской столовой, который обычно использовался для приёма высоких гостей. Секретарша усадила меня за накрытый фуршетный стол и попросила немного подождать. Вскоре пришёл сам директор, но не один, а в сопровождении незнакомца. Незнакомец тот присел на отдалении и за весь разговор не проронил ни слова, лишь скалился невпопад белозубой улыбкой.
