Игнаций Сергеев
Ребекка
9
Примерно в то же время у нас с Ребеккой состоялся личный разговор. Набравшись смелости, я предложил Ребекке официально оформить наши отношения и вступить в брак. Она посмотрела на меня очень внимательно, широко улыбнулась и спросила лукавым голосом:
– Думаешь получить наследство?
Я сразу понял, что она шутит, но ответил серьёзно:
– Если ты так думаешь, можешь так думать, хотя это неправда. Если хочешь, вступим в брак с брачным контрактом, где ты укажешь, что мне в наследство перейдёт пара твоих вещей на память и моя собственная зубная щётка!
Мы оба рассмеялись, а Ребекка сказала:
– Хорошо, что ты сам это предложил. От этого я утвердилась в своем решении.
– Так ты согласна?
– На брак – нет. Поверь, я считаю это формальным и ненужным в нашем конкретном случае. К чему официоз? Что он изменит? Ничего. Я не смогу стать моложе и родить тебе детей – вот главное. А наши отношения мы сможем продолжать до тех пор, пока нам это самим нужно, без формальностей.
Я согласился. Ребекка помолчала и закончила разговор так:
– Что касается моего решения, о котором я упомянула, ты узнаешь о нём в ближайшие дни, когда всё будет готово.
И действительно, дней через пять она очень официально пригласила меня в «приёмную», где уже находился юрист из юридической конторы, которая вела все дела Ребекки. Я даже немного заволновался, не случилось ли чего? Мы трое стояли в комнате, и Ребекка официальным тоном произнесла:
– Мистер Майк Болтон! Я, Ребекка Миллз, – на этих словах моё волнение ещё больше усилилось, но, видимо, она заметила это и слегка улыбнулась, после чего у меня отлегло от сердца, – я, Ребекка Миллз, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, действуя добровольно, сего числа в присутствии свидетелей и нотариуса оформила своё завещание. Согласно ему, вы, мистер Майк Болтон, являетесь моим единственным и неповторимым, – это слово Ребекка произнесла с улыбкой, – наследником всего моего имущества. И точка.
Потом она посмотрела в сторону юриста, его звали Джон Салливан. Юрист сказал:
– Да, мистер Болтон, я подтверждаю это заявление. Вот копия завещания, – он передал мне листы бумаги. – Оригинал хранится у нотариуса.
Я опешил и не знал, как на это реагировать. Уставившись на Ребекку, я промямлил:
– Но… почему ты так решила?
– Джон, вы можете идти, – сказала она юристу, он попрощался и вышел.
– Дорогой, – обратилась она ко мне, когда мы остались одни, – я так решила. Я старше тебя. У меня никого нет из родных. Верных друзей у меня тоже нет. Ты – мой единственный верный друг и единственный родной человек. И я сделала это с удовольствием. Что-то мне подсказывает, что тянуть с этим не нужно.
– Что ты говоришь? Не понимаю, – я по-прежнему находился в замешательстве.
– К тому же ты станешь лучше относиться к бизнесу! – добавила она, снова улыбаясь.
10
Дни шли за днями, работа двигалась, я чувствовал себя очень хорошо. Меня ничего особенно не тревожило. Кроме одного. Я стал замечать, что настроение Ребекки стало меняться. В течение пары месяцев она явно теряла интерес к бизнесу, всё больше и больше перекладывая бремя ответственности на меня. Это ощущалось по тому, что, например, при принятии решений она говорила просто: «Делай так, как считаешь нужным. Я тебе доверяю». Поначалу я радовался, воспринимая это как оценку моей работы и выражение доверия между нами. Но с течением времени стал больше обращать внимания на эту нарастающую отрешённость Ребекки.
Однажды, я хорошо помню, в День благодарения мы ужинали в наших апартаментах и выпили бутылку отличного вина. Я сказал Ребекке, что замечаю у нее апатию, и спросил о её причинах. «Может быть, эта причина во мне?» – спросил я её тогда. Она ответила, что в её настроениях она и сама ощущает значительные изменения. Ребекка стала говорить о том, что она чувствовала себя несчастной почти всю жизнь и только встреча со мной дала ей ощущение настоящего счастья. Но за долгие годы она так привыкла к одиночеству, личному неудовлетворению, подавлению мечтаний, что теперь ей не просто трудно, а даже невозможно привыкнуть к новой жизни.
Конечно, я возражал ей и пробовал настроить её на то, что со временем всё изменится, что она сроднится с новой жизнью и мы ещё долго сможем быть счастливы. В ответ она только ухмыльнулась, покачала головой и сказала, что я-то ещё молод, а вот у неё времени нет. Такой разговор действовал на меня удручающе, и я стал раздумывать, как бы придать Ребекке оптимизма. Но пока я думал, она сама вновь стала говорить, и то, что она сказала, ещё глубже ввергло меня в печаль.
Ребекка сказала, что с каждым днем всё больше чувствует себя барьером в моей жизни. Она говорила, что из-за неё я не могу встретить наконец ту, которая сможет подарить мне детей. Но ещё более того: она сказала, что готова умереть и даже желала бы этого, лишь бы в моей жизни всё складывалось благополучно и счастливо. Я открыл было рот, чтобы хоть что-то возразить, но она подала мне знак, чтобы я помолчал, и добавила:
– Знаешь, – сказала она, – каким-то образом злые сплетни стали касаться и тебя. Раньше я всегда знала об этом, особенно когда сестра выведывала тайны, обо мне ходили мерзкие слухи… Говорили, что я ведьма. Теперь злые языки разносят, что и ты становишься ведьмаком.
– Ха-ха, – стал было отвечать я, – знаешь, что нужно сделать с этими слухами? Не слушать! А тех, кто их распространяет в нашем окружении, – гнать прочь. Вот и всё!
– Легко сказать! К своему счастью, ты не понимаешь, как эти слухи влияют на общество и как в таком обществе жить. А я знаю.
Да уж! Это был, пожалуй, наш самый тяжёлый разговор. Но то, что последовало за ним, было немыслимо тяжелее.
Если вы дочитали до этого места, хочу сказать вам, что скоро моё повествование закончится. Впрочем, вы можете остановиться прямо сейчас, потому что придётся сказать всю правду, как бы горька она ни оказалась.
Первую неделю декабря, как мне показалось, Ребекка немного пришла в себя и даже стала проявлять какую-то активность. Она озаботилась различного рода юридическими вопросами, касающимися бизнеса, всего имущества, управления и тому подобным. Были обновлены инструкции сотрудников, все необходимые доверенности, не исключая и мои полномочия. И мне уж показалось, что всё вот-вот пойдет на лад, как случился тот самый день, который мне не забыть никогда.
С утра погода установилась неприятная. По небу, гонимые сильным ветром, летели тёмные тучи, было холодно и промозгло. Для меня это был по сути обычный рабочий день. Ребекка наметила очередной визит в офис обслуживающей нас юридической конторы, куда её намеревался отвезти Джон Салливан. Они уехали около десяти часов, а я оставался в нашей «приёмной». Я ожидал Ребекку к обеду, но часы уже показывали час дня, а её всё не было. Я списал это на какие-то задержки и нюансы и не придал особого значения. Когда время подошло к двум, я забеспокоился и стал ей звонить. Телефон не отвечал. Я сел в кресло и стал раздумывать, стоит ли тревожить юристов, чтобы узнать про Ребекку. Пока я так сидел, в «приёмную» вошел Салливан.
Как говорится, на нём лица не было, и почему-то весь его костюм был в пыли. Внезапное сильное волнение появилось у меня внутри. Я встал навстречу Салливану, который сделал два шага и начал бормотать себе под нос что-то невразумительное. Это очень на него не похоже. Я ничего не мог разобрать и спросил его прямо:
– Что случилось, Джон? Что?
– Понимаете, – начал он снова бубнить себе под нос, – мистер Болтон, так получилось… Я не знаю… Это так…
Я будто окаменел на месте. Салливан сел в кресло без приглашения.
– Что такое?! Говорите! – закричал я на него.
– Мы приехали в офис, мы сделали все дела и собирались ехать обратно. Мисс Миллз села в мою машину. А я забыл свой портфель, да он и не нужен был, но я так к нему привык, он всегда со мной, мой портфель…
– Что случилось?! – снова заревел я на Салливана.
– Я отправился обратно в офис за портфелем. Это дело пары минут. Она была в машине, говорю вам. А там у нас стройка, будь она неладна, всё время шумят и не дают работать. И там, понимаете, этот кран, будь и он неладен. Я уже снова подходил к машине, когда он упал. Этот проклятый кран! Он упал прямо на машину. Вот. Наверное, это ветер или ещё что, не знаю. Кран упал прямо на машину. А мисс Миллз была внутри. Понимаете? Я не мог подойти и открыть дверцу, а она внутри и не двигалась. Я кричал, я с ума схожу, мистер Болтон! Извините меня! Потом откуда-то приехали спасатели, они разрезали всю машину. Там был врач, он сказал, что она погибла. Погибла… Сразу же, понимаете, она не мучилась.
Салливан смотрел на меня. Я опустился в соседнее кресло и не мог говорить. В голове у меня был полный вакуум. Потом Джон ушёл, я даже не заметил как. Потом приходили разные люди, сотрудники. Женщины плакали. Я не помню, что они делали и что говорили. Кажется, выражали сочувствие. Мне было не до них.
Дни пошли как в тумане. Я продолжал мысленно говорить с нею, хотя и ловил себя в такие моменты на мысли, что всё это граничит с психическим расстройством. Иногда, внезапно проснувшись среди ночи, мне чудилось, что дух Ребекки витает где-то рядом. После этого мне долго не удавалось снова заснуть. Долго я размышлял над нашими последними разговорами. У меня возникла мысль, что Ребекка будто чувствовала, что немного времени ей остаётся. Да, все её мысли и действия были направлены на то, чтобы завершить земные дела и оставить их в полном порядке, как было и при жизни. А когда она открыто выразила своё пожелание умереть, чтобы дать мне свободу в жизни, то это её желание, к моему глубокому прискорбию, исполнилось. Вот уж действительно вправду говорят: бойтесь своих желаний, ибо они могут исполниться.
Со мной говорил психолог, который рекомендовал принимать на ночь успокоительные. Благо не приходилось вмешиваться в бизнес, он шёл сам по себе. Утрата сплотила людей, и они мне очень помогли тем, что самостоятельно решали текущие вопросы. После Рождества дел стало меньше, а я волей-неволей начал свыкаться с реальностью.
Мне и сейчас трудно и горько вспоминать те времена, поэтому прошу простить меня, что не стану более описывать свои тогдашние чувства, чтобы не бередить былые душевные раны.
