Сергей Аркадьевич Шелец
Колыбельная для кота
Достаточно потом забыть,
Чтоб не трескались от побоев губы?
Я помню сновидения,
В которых до седин боялся, что тебя убьют.
И не напрасны были опасенья,
Ведь ты – преступник,
Хищник с головы до ног.
А я лишь тихий спутник,
Влюбившийся в зловещий рок.
И если кто-нибудь узнает,
Кто спит с тобою ночью,
То голову тебе сломают,
И разорвут на клочья.
Скольким ты говорил, что я твой сын?
Сколько думают, что мы с тобою братья?
А ты рассказывал, что мы с тобою, героин
Используем как ладан от проклятья?
Я – Черный Георгин, разорванный на части,
Но любить мне это не мешает.
Зависим я от страсти,
Когда меня уничтожают.
Но вскоре перестану быть слепым,
И ночь пугая, взойдет мое светило.
То, что я любил – окажется гнилым,
Тебя же оно в монстра превратило.
В последний раз ты скажешь мне "Прости",
В последний раз я взглядом провожу твою машину.
Я буду думать, как же это мне снести?
Ломку, скуку по тебе.
Ведь вместе мы четыре года,
Пытались строить быт на дне.
Четыре года мы катались,
И столько времени страдали,
Пока друг в друге забывались.
Зачем за каждую провинность бить?
Я целых восемь лет гадаю.
Как удалось тебе меня забыть,
Когда меня тобой пугают?
***
Мой Роберт – папа на 4 года.
И тайна в сотню лет.
Когда его не стало,
Не выдержал, сломался мой хребет.
Я понял, почему он был таким,
Когда мне было плохо.
Ведь его отец
Был деспотичнее тирана,
И Роберт стал таким.
Но сердце возжелало быть любимым,
Для чьих-то глаз красивым.
Они в моих глазах хотели
Видеть отблеск верности,
Покорности. Увы.
Мой Боб хотел спасти себя
Посредством помощи другому.
Он похвалялся фразой:
"Стань человеком тем,
В котором ты нуждался в детстве.
На зов его иди, ему лишь доверяй".
И мы, в какой-то степени
Любовью обделенные родни,
Заботу, ласку, добывали в стороне.
В друг друге,
Являясь вечным образом ребенка и отца.
Я понял это в рефлексии,
Я ощутил желание вернуться,
Спасти несчастного ребенка,
Ведь от спасения зависела судьба моя.
И вот оно!
Ты был мужчиной,
В котором ты нуждался сам, мой Роберт.
Что был моим спасителем, ты свято верил.
На деле ты, как твой отец -
Остался лишь насильником, тираном.
Тот, кого не защитили, будет защищать других.
Тот, кого не долюбили, сам сгорая,
Огнем своим от холода спасать захочет.
Как будто ты и я.
Пока другие мерной жизнью теплятся,
То мы взрываемся сверхновой,
И остываем очень много лет.
Ты знаешь, я бы хотел с тобою быть,
Но за такое мне придется расплатиться слепотой,
И о твоих грехах забыть.
Никто не смог бы ослепить себя,
И уж тем более забыть все злодеянья.
Об этом говорю всегда потише,
Ведь страдающему Тише -
Хочется скорей тебя забыть.
И если это не убьет,
То точно сделает сильнее.
И Роберт больше не убьет
Того, кто стал умнее.
Ведь годы чистят, солнце выжигает,
И кто-то напевает колыбельные котам.
И гвозди в крышку гроба забивает,
Не позволяя труп склевать орлам.
