Сергей Алексеев
Байки из зоны 51
Глава 8
Поймите меня правильно, она на самом деле была прекрасным ребенком, своего рода уникумом, не похожим на прочих детей. Кроме того, обладала выдающейся душевной красотой, ярко выделяющей ее на фоне остальной людской массы. Вы бы и сами согласились со мной, поговорив с ней буквально пару минут. Наряду с тем, она была спокойна, и задумчива, что очень нравилось мне. Про ее ум и успехи я, всем здесь сидящем, уши прожужжал.
Потому, не ее вина, что ей завидовали одноклассники, а тем более, что ее отец священник, из-за чего она был объектом для обидных шуток и омерзительных домыслов. Думаю, вы уже догадываетесь каких. А ее не самая удачная форма головы и отсутствие волос, – это всего лишь частности, которые с лихвой покрывались ее достижениями.
В общем, она всегда умела найти умиротворение в своей душе. И видя то, с каким спокойствием она воспринимает нападки со стороны, что потенциал их отнюдь не велик, ее почти перестали донимать глупыми шутками.
Никто и не ведал, что она всю жизнь носит парики. Никто не умилялся, видя ее коротенькие пальчики ног на маленькой ступне. И честно сказать, сколько было бы хорошего в этом мире, если бы так все и продолжалось. Но, как всегда эти но!
***
Как раз в старших классах, прямо на уроке, когда ничего не должно было предвещать что-либо из ряда вон выходящее, и произошел этот случай. Он и заставил меня задуматься, а кем же на самом деле является моя дочь. Правда тут мои домыслы пошли слишком логичной тропой, а если признаться честно, я заблудился в четырех стенах своего разумения, в рамках своей профессии, о чем вы все скоро поймете.
Так вот, один из учеников стянул с нее парик, случайно разумеется. Просто зацепился портфелем за копну ее волос, когда спешил на свое место и, соответственно, крепко дернул его на ходу, не замечая что делает. Но когда заметил висящее на портфеле подобие человеческого скальпа, аж подпрыгнул от ужаса и швырнул его на пол.
Такой хохот еще никогда не сотрясали стены школы, и казалось конца ему и края не видать. Перед всем классом, в двадцать пять человек, Венера предстала полностью лишенной волос на голове. Лысой, униженной, красной от стыда, задетой до глубины души. И к тому же, ей пришлось потратить невероятно много времени, чтобы отодрать искусственные волосы от злополучного портфеля и вернуть их на прежнее место, так чтобы они сидели более-менее складно.
Весь этот мучительный отрезок времени никто не вызвался ей хоть чем-то помочь, или хотя бы посочувствовать ее отчаянию. А продолжал надрывать живот от неугомонного хохота. Вошла запоздавшая учительница, но и тогда ликование прекратилось не сразу. Кроме того, радость от чужой боли, словно гром среди ясного неба вновь прорывалась у кого-либо из учеников и затем, весь класс разливался весельем, подхватив общую тему.
Мне она много позже рассказала, как болезнен был для нее этот смех, до самых глубин терзавших ее душу. Меня самого в этот момент будто разъедало болью и отчаянием, каким только можно ранить человека. Венера же испытывала эти чувства в значительно острее, чем мы с вами, – простые и жестокие смертные. Рассказала она и о том, во что потеряла веру и живой интерес, а я хорошо зная ее образ мыслей, уже не надеялся восстановить их. Медицина ее более не интересовала.
***
Этим же вечером я оказался в больнице. К моей неожиданности, Венере стало настолько плохо, что она не могла удерживать себя на ногах, а истинных причин для этого, я в то время еще не знал. Никогда за свой век я не видел ее столь слабой, а тем более не замечал, чтобы она с таким равнодушием относилась к своей жизни. Найти такие перемены в ней для меня не составляло труда. Ведь прежде, мне только и приходилось наблюдать ее непреклонное отношение к любым обстоятельствам, готовность биться и добиваться своего.
Но теперь, она будто овощ она лежала на больничной койке без единого движения. Часами и даже днями ни один ее мускул не сокращался. И выглядела она при этом как никогда хрупкой ранимой девушкой, с разбитым сердечком.
Венера жаловалась на сильные головные боли и ей сделали рентген, где и была обнаружена киста головного мозга, кроме прочих, уже известных мне отклонений с ее детской болезнью. Но что странно, в больнице оказались и прочие ее одноклассники, с теми же необычными симптомами. Сначала слег мальчишка, затем еще несколько ее ровесников, и в итоге, спустя тройку дней, большая часть ее класса висело на волоске от смерти.
Где-то спустя неделю, к моему величайшему ужасу, я узнал о первом смертельном случае. За первым случаем последовал и второй, третий и четвертый. Все как под одну копирку. С ними ушла и их учительница. Наш городишка просто замер в болезненном ожидании самого наихудшего, рождая будоражащие разум домыслы из произошедшего.
Очередной ребенок, засыпал, как правило, с сильной головной болью и больше не просыпался. Тут же понаехало всяких разных и затем, был объявлен карантин. Доступ для родственников, тоже ограничили, во избежание развития проблемы, но больных больше не прибавилось.
Жуткое это было время для меня, как для священника и отца, ох и жуткое! Да и первые отпевания неудачно легли на мои плечи. Просто я не успел вовремя сориентироваться, замешкался, а с третьего случая, меня подменил мой коллега из соседнего городка. Я и без того был в грандиозном напряжении, жил будто в трясине, и с ужасом предвкушал погибель моей дочери. А причин рассуждать так было больше чем достаточно. Ведь ей, лучше не становилось, только хуже. А медики пожимали плечами и все ставили на чашу весов судьбы.
Я узнавал новости, о гибели несчастных детей, и все больше верил в гнетущую неизбежность. Я молился, я только и занимался вываливанием Бога о ее спасении, ведь в ней было все то, что я хотел дать этому миру. Ее разум, этот неизмеримый бесценный подарок всему человечеству. И для меня уже не было важным, чем он предстанет. Но однозначно верилось, что утрата будет высочайшей неудачей для всех нас, которую и оценить-то невозможно.
***
Бог смилостивился на до мной и здоровье Венеры пошло на поправку. Я же вернулся к своим церковным обязанностям и даже взял на себя ответственность стать ведущим участником группы людей, чьи дети пострадали при этих загадочных обстоятельствах.
Вы и представить себе не можете, как тяжко было слышать душевные исповеди родителей, оставшихся без своего ребенка. Ни одни в этом мире, совершенно никакие оправдания, не могли бы стать сколь значимым основанием для их утраты. Да и какой смысл был в этом, чей в том пребывал интерес.
Я и сам долго не мог ответить на эти вопросы, хотя я и пытался подбодрить остальных, в присущей манере церковника. В то же время, я собственными ушами слышал, как глупо звучали мои слова. И хуже того, цинично и жестоко. Как-то даже представил себе, какими негодованиями разрядился бы я сам, случись со мной потеря Венеры.
Поначалу, никому в группе не приходило в голову глубоко размышлять о причинах случившегося, а тем более искать виновных. Прежде всего, всех неволило слово «почему». Почему именно их ребенок? Почему именно со мной? Но все же, к поиску истинных причин случившегося мы вскоре вернулись. Вот и моя голова, освободившись от переживаний за дочь, тоже включила холодный и беспринципный разум, пусть и больно колющий осиным жалом своих предположений. А что же все-таки произошло?
По началу догадки были весьма приземленными, и не вызывали жарких споров до хрипоты. Скорее всего, что-то съели в столовой, либо подцепили неизвестный или давно забытый вирус. Ведь недаром же, после случившегося, пострадавших свезли в один угол больницы и установили жесточайший карантин.
А далее, по нарастающей. В ход пошли все более невероятные предположения, в духе правительственного заговора, будто на жителях глухого городка испытали неизвестное оружие.
Журналисты же залпом ухватились за геомагнитные природные аномалии, и даже тыкали в нос, всякому читателю, какие-то подтверждения псевдоученых. С ними сами знаете, вечно так. Пишут всякую глупость под одну гребенку. И я вот слушал всю эту белиберду и с самым серьезнейшим видом кивал головой. Однако значительный поворот в моих размышлениях сделал случайный подросток, живший со мной по соседству.
Утром, когда я шел на свою службу, меня догнала соседская девчонка, одноклассница моей Венеры. Она спросила, есть ли у меня время, чтобы поговорить с ней с глазу на глаз, и я согласился выслушать ее по дороге.
– Вы должны уехать! – начала она диалог беспринципным тоном.
– Почему!? – удивился я.
– Это ваша дочь, это она всех убила! – заявил подросток еще более разгоряченным голосом.
– Что ты такое говоришь! – возмутился я, пытаясь сохранить самообладание. – Ни одному человеку в этом мире такое сделать не под силу.
– А ей под силу, я уверена в этом!
– И почему ты так в том уверена?
– Она вам рассказывала об инциденте в школе, за день до того, как все произошло?
– Был инцидент!? Нет, не рассказывала. Что-то серьезное случилось?
– С нее сняли парик! Мы не знали, это случайно вышло, – выпалила она, задыхаясь от волнения. – И должно быть, мы здорово обидели ее. Мы смеялись и не могли остановиться. Нас еще больше раззадорило то, какой несчастной в те самые минуты она выглядела, против ее обычной непоколебимости.
– Господи! – вздохнул я. – Ну что же вы?
– Я…, я сожалею, я…, мы не хотели, мы просто по инерции. Просто не успели вовремя сообразить….
– Что произошло потом? – спросил я холодным голосом.
– Мы еще долго не могли остановиться, простите… Ей стоило бы подняться и уйти сразу, но она сидела на месте и…, и ей, очевидно, было очень-очень плохо. Учительница пыталась успокоить всех нас, но что толку. Наконец Венера встала, молча собрала в сумку все свои вещи и громогласно объявила, что все здесь сидящие, все до единого подохнут собачьей смертью. Отчего мы вновь окатили ее всплеском издевательского хохота.
– Она мне ничего не говорила! – удивился я. – Ужасно! Я никак не ожидал услышать такое.
– Пожалуйста, уезжайте, как можно скорее…
– Неужели ты и в правду веришь в ее способности кого-то убить? – спросил я, нисколько не веря в связь произошедшего.
– Я не думаю, все так и случилось. Я прошу вас!
– Ладно, успокойся, я поговорю с Венерой, но обещай, что все останется между нами.
– Если вы обещаете…
– Послушай, это всего лишь суеверие, глупое совпадение, – внезапно распалился я. – Такое случается практически каждый день. Я тебе со всей ответственностью говорю, как священник, как человек, глубоко посвященный в божественные промыслы. За всю людскую историю такого нет, не было и не будет, чтобы пожелания подобного рода, какого-нибудь одиночки, воплощались в жизнь. Тем более Бог такого не допустит. Представь, что могло произойти со всеми нами, если бы это имело место в нашем мире. Да каждый второй хочет смерти всем людям, хотя бы раз за день.
– Значит, я зря подошла к вам.
– Я поговорю с ней. Я обещаю. Ступай с миром! Все будет хорошо дитя мое, – благословил я.
– Я поняла, до-свидания, – холодно процедила та в ответ.
***
Этот короткий разговор, пусть на первый взгляд и глупейший, дал мне довольно плодородную почву для размышлений на всю оставшуюся неделю. А тем более, Венеру скоро выписывали из больницы, и возможно, нас поджидала цепочка новых событий в этой связи. Мало ли, кто-нибудь еще поверит в эту банальную страшилку и окончательно испортит жизнь моей дочери.
Да, признаюсь, однако сквозили в моей голове похожие мысли и до этой злосчастной встречи. Но прежде, я от них с легкостью отмахивался, будто от грязных назойливых мух. Я привык считать себя человеком думающим, логичным и, как правило, действовал, хорошо взвесив все имеющиеся аргументы. Но почему сейчас такую силу в моих мыслях приобрела догадка, свалившейся на мою голову девчушки.
В памяти невольно всплыло многое из нашего общего прошлого. Вспомнился эпизод семейного ужина, последнего для моей жены, и вновь в голове завизжал противный голосок старухи, со своим любимым словцом «Убииийцааа». О Господи, взмолился я, пожалуйста, только не она, прошу Тебя… Только не она!
Какими-то невероятными усилиями я все же сумел заложить фундамент своего отрицания. Затем поставил на него неприступные стены забора, а далее, для надежности, вообще выстроил непрошибаемую башню, ощетинившуюся копьями. Я заперся в нем готовый и дальше стоять на своем. Но нет, что-то было такое, в окружавшем меня воздухе, от которого никуда не денешься. Я и сам заметил внутри себя какую-то внутреннюю надстройку, невольно заставившую весь мой разум вернуться к раздумьям. Когда я заявился в госпиталь с пакетом фруктов и новых книг для Венеры я увидел или почувствовал в ней некую особенность, дух, а может быть силу, что подтверждало мои глупые догадки. Но хуже того, заставляло усомниться в ней. Дьявольский ребенок, – в конце концов резанула самобытная догадка мои размышления, словно ножом по лицу. Дьявольский, дьявольский, дьявольский! – непрестанно визжала оголтелая мысль. Нет, заткнись! Господи, этого не может быть…
Вы, наверное, порядком видели фильмов про экзорцистов, про изгнание дьявола и прочую чепуху. А вот мне, к величайшей моей неожиданности, пришлось всерьез задаться этим вопросом. Как-то разговаривая с одним моим коллегой, так, пытаясь выставить разговор в виде бессмысленной болтовни, мне вдруг пришлось узнать множество неприятных вещей. Есть, к примеру, принципиальная разница, между изгнанием демона из тела ребенка или ребенок может оказаться самим демоном, воплоти. Представьте теперь мой ужас.
Я каждый день, до выписки, приходил в больницу, к своей дочери и пытался ей хоть чем-то помочь. Читал особые молитвы, брызгал святой водой и прикладывал крест к ее коже. Результат нулевой. Но я неустанно продолжал свои подходы. Мазал ее лоб маслами да благовониями со святых мест, курил ладан, но опять ничего. Похоже, она была обычным человеком или…
Да, у нас у церковников есть такое миропонимание, что если сын божий чрезмерно талантлив, если он обладает силами, далеко заходящими за границы простого человеческого существа, то принято считать его источник от бога, либо от дьявола. Однозначно все сводилось к тому, что заряд имеет отрицательное значение. Но что тогда мне делать, впустую спрашивал я себя. К тому же, меня стало очень настораживать ее прежнее отношение к самой религии.
Пусть я не говорил раньше, но на самом деле я уже сделал сотни попыток приобщить ее к вере. Венера, в свою очередь, всячески пыталась ускользнуть от вопроса. С самого ее детства мы много говорили с ней о Боге, спорили, много спорили, но ни к чему в итоге не пришли. По началу, ее возражения были весьма грубы, обычны и не подкреплены весомыми доводами. Такое обычно слышишь от несгибаемых беспринципных недотеп. Но постепенно, с ее взрослением, даже я начал признавать, что ее позиция становится довольно сильной и заслуживающей право на существование. Либо мне не хватало ума, отстоять свою. Потому, в конце концов, мне пришлось озвучить негласное правило. Религия отныне, переставала выставляться источником для споров и распрей, но предметом веления души.
– Хочешь, не верь, – дело твое, – выразил я наконец согласие. – Но не мешай верить другим.
Она легко согласилась на это и все пошло своим мирным чередом. Но как теперь затащить ее в церковь, чтобы попытаться отмолить ее способности, очистить от скверны, ломал теперь я свою голову.
В итоге, мне все же удалось поговорил с ней и выложить свои муки, как есть на духу. Она же, при этом, не выглядела загнанным в угол зверьком. И даже не отпиралась от некоторых своих способностей, возмущениями или возражениями. Но и нового ничего я и не узнал в тот час.
Венера просто сидела передо мной, все еще слабая от прошедшей болезни, и молча смотрела в стол. Я пытался поднять градус разговора, а она просто взяла и стянула с головы парик, объяснив, что ей стало вдруг жарко. А дальше продолжила сидеть безмолвно, бросив взгляд сквозь гладь стола. Я лет десять не видел ее без парика, с гладкой, сияющей под лампами кожей, вместо привычных волос. Как и не мог толком продолжать разговор, поняв, что она имеет ввиду. Но все же, что-то следовало предпринять.
– Венера, пожалуйста, мы должны помочь друг другу, дружок! – смягчил я свой голос. – Сейчас вновь наступили тяжелые времена для нас обоих, и я бы очень хотел, чтобы мы помогли друг другу. Ты поддержишь меня?
– Да, папочка.
– Ты пойдешь ко мне на встречу, чтобы мы вместе все уладили?
– Конечно же, папочка!
– Я знаю, то, что произошедшее, вовсе не твоя вина. Но мне нужно знать, как тебе помочь, как помочь нам. Разве это не логично?
– Ты не поймешь. Я знаю! Я и сама ничего не понимаю.
– Я попробую. Ты мне всегда можешь доверять. Я тебя никому-никому не отдам. Ты не согласишься исповедоваться? Мне очень важно, чтобы это было в церкви. Поверь, я знаю что говорю.
– Хорошо папочка. И пусть этот кошмар побыстрее закончится.
– Спасибо доченька, мы с тобой все переживем дружочек.
– Я надеюсь, очень надеюсь…
Глава 9
Венера сдержала свое слово и три дня спустя мы шли с ней в церковь, где я и служил, но где она ни разу бывала. Я же всю дорогу не спускал с нее глаз, стараясь увидеть проблески борьбы темных сил. То, как они отреагируют на ее явление в святом храме. Но ничто не смутило ее спокойствия. Мало того, ее живо заинтересовала роспись на стенах и потолке святилища, а также непривычные предметы и внутреннее убранство.
Я пригласил ее в исповедальню, предварительно разъяснив как должно происходить таинство, но она, окинув взглядом маленькое темное помещение, предложила все рассказать за чашкой чая. Я согласился, посчитав, что так ей будет привычней.
Вначале она призналась, что все ее нутро вот уже много лет ласкает отнюдь не добрый огонек за то, что раз за разом происходит вокруг нее. И конечно же, всю вину она полностью взяла на себя. Начиная с последнего голубя, что пачками гибли вокруг нашего дома (одному из них удалась довольно успешная бомбардировка), и заканчивая последним случаем с классом, где в итоге погибло пять человек, а еще несколько до сих пор оставались в больнице. И все потому, что она упускала свой разум из под контроля и поддавалась мгновенным вспышкам всеобъемлющей озлобленности, гнева. Желала обидчику скорой смерти.
Разумеется, она не хотела, чтобы люди болели или умирали по ее задумке. Но когда ее оскорбляли, издевались или просто несправедливо высмеивали, то будто какая-то масса раскалялась внутри нее, разрывалась до вселенских масштабов, затмевая разум. И Венера невольно желала погибели своим обидчикам, на пике своего эмоциональной агонии, как загнанное животное, окружившей его стае ликующих гиен.
Естественно, через несколько минут все проходило, она успокаивалась, размысливала свои нелепые настроения-выскочки и все становилось на круги своя. О тех пожеланиях другим людям, она конечно же сожалела. Ведь разумом-то понимала, что глупо раздражаться на невежд, тем более за такие мелочи.
Притом, ей как никому другому были понятны истинные мотивы ее обидчиков, словно она рассуждала о примитивных животных. Но все-таки та ее часть, что была пророщена через простое человеческое воспитание, через обычное подражание, жило иногда своей, совершенно неподдающейся смыслу жизнью.
Обижайся, когда обижают. Желай зла врагам своим. Ударили, – ответь немедля, оскорбили, – используй свой разум, чтобы ответное оскорбление как следует пощупало яйцеклетки обидчика. Вот чему зачастую учит человеческое общество, и вот от чего всеми силами пыталась избавиться Венера.
Каждый отдельный случай она описала в тончайших подробностях, каждое происшествие имело логическую нить, крепко связывающую событие и причину. О многом, что мне пришлось услышать, я прежде вообще не знал, ни сном не духом. Например, о том, как гибли люди во многих других случаях, которые я просто не связал с ней, но происходившие лишь по велению мысли моей дочери.
Десятки! Представляете себе! Десятки людей погибли, против тех жалких единиц, что я перечислил до настоящей минуты. Кто-то грубо толкнул ее в парке, кто-то облил ее грязью из лужи, проезжая на своей машине после дождя. Кто-то жестоко обращался с посторонней женщиной, а она не знала как поступить в такой ситуации. И много-много прочих, закончившихся в итоге чьей-то гибелью.
Я слушал ее признания и просто кожей ощущал величайших холод, обволакивавший мою душу. Я стал белее горного снега, когда все услышал. И да, действительно, многие события связались в единый кровавый клубок, ведь я отпевал большинство ее жертв, павших без каких-либо видимых причин.
Они были молоды и стары, здоровы и больны, но все как один расстались со своей жизнью задолго до отведенного им срока. Будто по щелчку пальцев, раз и все. А значит, подтвердились мои наихудшие опасения, с которыми следовало что-то делать, но что именно я право и вовсе не знал.
В голове нашлось только одно подходящее решение, заключенное в одном простом слове «Изоляция», а там будь что будет. Главное, чтобы она как можно реже сталкивалась с людьми, чтобы никто из смертных не тревожил ее нежные чувства.
Рассказала она и о том, как встретила свой дар, как отчаянно пыталась избавиться от еще одного, и без того лишнего «подарка судьбы». Как страстно, непрестанно, пыталась полюбить людей, быть безгранично невозмутимой к их деяниям. Но вы сами знаете нашу людскую пароду. Мы всегда умеем как-то найти лазейку к душе чужого человека, чтобы унизительно и смачно плюнуть в ее источник, будто в поганую урну.
Бедный ребенок, такой сильный, волевой, чистый, думал я. За что дьявол поселил в нее демонов и как теперь их вышвырнуть прочь.
