Сборник статей
Семёновские чтения
К вопросу об идеологическом обосновании войны в Византии в IV–VI веках
Булдаков В.А.преподаватель истории Медицинский колледж № 5 г. Москвы
Аннотация : В идеологических принципах обоснования войны христианская вера не могла не отразиться. Став одной из основ государственного строя, религия изменила и отношение ромеев к войне. Византийское военное дело в IV–VI вв. развивалось напрямую под влиянием новой идеологии, изменив, как и отношение к войне, так и обоснование военных действий в отношении врагов Империи.
Annotation: In the ideological principles of justifying the war, the Christian faith could not but be reflected. Becoming one of the foundations of the state system, religion changed the attitude of the Romans to the war. Byzantine military science in the IV–VI centuries. developed directly under the influence of a new ideology, changing both the attitude to the war and the justification of military actions against the enemies of the Empire.
Ключевые слова : Византийская империя, Идеологическое обоснование войны, Маврикий, Ориген, Христианство.
Key words The Byzantine Empire, The ideological basis of the war, Maurice, Origen, Christianity.
Понимание войны с точки зрения христианства противоречиво для истории культур, в которых данная вера играла главенствующую роль. С одной стороны она может проявляться агрессивно, как например западноевропейская цивилизация в эпоху Крестовых походов, с другой стороны достаточно миролюбиво, на примере Византийской империи. Хотя формально и не была выработана в христианском мире идея войны против «неверных», элементы противостояние с другими религиями присутствовал. Например, тринадцатый канон св. Василия Кесарийского: «Убиение на брани отцы наши не вменяли за убийство, извиняя, как мнится мне, поборников целомудрия и благочестия. Но может быть добро было бы советовати, чтобы они, как имеющия нечистые руки, три года удержалися от приобщения токмо Святых Тайн» [7]. Но в Евангелии от Матфея сказано: «И вот, один из бывших с Иисусом, простерши руку, извлек меч свой и, ударив раба первосвященникова, отсек ему ухо. Тогда говорит ему Иисус: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут.» [5, гл. 26, с. 51–52] Что приводит к возникновению вопроса, как же византийские христиане относились к вопросам войны?
Христианский апологет III в. Ориген утверждал, отвечая языческому философу Цельсу, что христиане создали новое воинство, не сражающееся с мечом в руках, но молящееся за государство, а молитвы – это причина существования его [9, с. 73]. Идеи в произведении Оригена явно выражали воззрения многих христиан, существовавших в враждебном окружении, и если оно перестанет быть враждебным, то война исчезнет как явление. Но пока этого не произошло, война остается неизбежным злом, необходимостью. Но с приходом к власти императора Константина ситуация меняется радикально. Во-первых, земной правитель, избранный Господом, фигура более приемлемая, нежели чем языческий властитель. Во-вторых, Миланский эдикт 313 г. и Собор в Арле дали разрешение христианам вступать в ряды имперской армии [4, c. 505]. В поддержку выступают церковные деятели IV в. митрополит Афанасий Александрийский, Августин Блаженный и епископ Милана Амвросий, объявляя готовность христиан вступить в армию ради борьбы с врагами государства достойным похвалы деянием, хотя все трое и предполагали, что кровопролитие не является столь необходимым действом [1, c. 614– 615; 6, с. 29–30].
Далее во времена Феодосия I христианство становится официальной государственной религией, а нехристиане постепенно удаляются с государственной службы. К концу IV в. появился запрет на привлечении к службе в армии нехристиан. Хотя с другой стороны вопрос о военной службе стал делом личного выбора жителей христианской империи, но защита государства от внешних врагов, защита христианства, освобождение территорий от нехристиан, варваров и еретиков оставалась приоритетной задачей. Война и убийства не являлись похвальным и достойным мероприятием, оставаясь всё также «неизбежным злом» [4, c. 507].
Данная концепция развивается в течение последующих двух веков, становясь прагматичной и частью имперской пропаганды, идеологической борьбы Византии с внешним миром. Византийская государственность, не смотря на религию, должна была отстаивать свою территориальную целостность и защищаться против внешней агрессии. Следствием чего реализация необходимости военных действий против врагов Империи была обязательна. Враги Империи в первую очередь становились врагами христианства, а значит и война против них оправдана. В основе же данного парадокса лежали сугубо практические воззрения. [6, гл. V] Также религиозный фактор становился особым поводом для войны, когда на территории соседних государств начинали преследовать христиан. Частностью являются Персидские войны против Сасанидского Ирана, начавшиеся в 421 г. н.э. вследствии гонений христиан зороастрийцами на территории Армении, продолжавшиеся и на протяжении VI века. По большей части конфликты между двумя державами были связаны с вопросами контроля границ на Кавказе, но идеологический контекст присутствует. О конфликтах с персами в конце VI в. мы имеем источник за авторством Маврикия [8, кн. XI, гл. II] и подробнейший разбор британского учёного-антиковеда Майкла Витби в его монографии об василевсе Маврикие [3].
Становление христианской идеологии в византийском военном деле сыграло одну из ключевых ролей во внешней политики Восточной римской империи. Не смотря на трудности из-за постоянного давления со стороны внешней угрозы и вопросов веры в области отношения к военному делу с точки зрения христианства, византийцы смогли использовать христианскую идеологию как источник обоснования сопротивления внешней агрессии, не выработав в IV–VI вв. принципов «священной войны против неверных», а лишь используя её в своих практических целях.
Список использованных источников и литературы
1. Dvornik E. Early Christian and Byzantine Poltical Philosophy. Washington. 1996. T.2.
2. Taft R.F. War and peace in the Byzantine divine liturgy. // Peace and War in Byzantium / Ed. Miller T.S., Nesbit J.S., Washington, 1995. P. 17–32.
3. Whitb, M. The Emperor Maurice and his Historian. Theophylact Simocatta on Persian and Balkan Warfare. Oxford, 1988.
4. Банников А.В., Морозов М.А. Византийская армия (IV–XII вв.). СПб., 2013.
5. Евангелия от Матфея [Электронный ресурс] URL: http://www.patriarchia.ru/bible/mf/26/ (дата обращения 27.03.2017).
6. Евсевий Памфил. Жизнь блаженного василевса Константина. / Пер. СПбДА под ред. А. А. Калинина. («Византийская серия»). М., 1998.
7. Канонические послания Святого Василия Великого (с краткими толкованиями). Книга Правил святых Апостолов, Святых Соборов, Вселенских и Поместных, и Святых Отцов. М., Синодальная типография, 1893. [Электронный ресурс] URL: http://mstud.org/library/canons/basil00.htm (дата обращения 20.03.2017).
8. Маврикий. Стратегикон. Изд. подг. В. В. Кучма. – СПб.: Алетейя, 2004.
9. Ориген. Против Цельса. // Перевод с греч. был сделан Л. Писаревым в 1912 г. [Электронный ресурс] URL: http://mstud.org/library/o/origen/celsus0.htm (дата обращения 20.03.2017).
Византийская идентичность как фактор межэтнических отношений внутри Империи в XI-XII веках
Суходольский Д.Н.магистр истории Московский педагогический государственный университет
Аннотаци я: В данной статье рассматривается вопрос о самоидентификации византийцев в XI–XII веке и о степени влияния византийской идентичности на межэтнические отношения внутри Империи.
Ключевые слова: Византийская империя, Византия, идентичность, межэтнические отношения.
Annotation: This article contains information about the self-identification of Byzantines people in the XI–XII centuries and about the influence of byzantine identity on inter-ethnic relationship into the Empire.
Key words : Byzantine empire, Byzantine, identity, inter-ethnic relationship
Человек, его место в мире, его представления о мире, о себе и о «чужом» всегда занимали важное место в умах человечества. Такие вопросы поднимались не только отдельными индивидами, но и являлись важной составляющей государственной политики многих стран во все времена. От наличия оформленной концепции идентичности, которая позволяла консолидировать общество и избежать сепаратизма, зависело единство и процветание государства.
В современном же мире эти вопросы стоят еще более остро. Активное становление глобального открытого мира, формирование космополитичных сообществ, вопросы мультикультурной политики и национализма ставят перед исследователями ряд важных задач, среди которых как можно выделить вопросы собственной идентичности и связей между «Своим» и «Чужим».
В контексте данной проблемы представляется полезным обратиться к истории Византийской империи VII–VIII веков. Именно в этом государстве в рассматриваемый период произошло огромное количество социальных и внешнеполитических потрясений, которые актуализировали вопросы восприятия «Другого» в крайне острой степени. Кроме того, познать, понять и принять. Другого невозможно без понимания того, кем ты являешься. Таким образом, особую важность приобретают не только попытки идентифицировать другого, но и вопросы собственной идентичности. Как отмечала известный российский историк С.И. Лучицкая: «Оппозиция «свои» – «чужие» присуща человеческому сознанию во все эпохи и имеет фундаментальное значение для раскрытия специфики любой культуры и ее самосознания» [8 с. 7].По этой причине для понимания того какое место «Другой» занимал в системе византийской идентичности нам необходимо в первую очередь обратиться к ее ключевым особенностям.
Как отмечает большинство зарубежных [1, p. 4], [2, p. 15] и отечественных [3; 7, с. 3] исследователей, византийская идентичность базировалась на трех столпах – римская политико-правовая культура, православное христианство и эллинизм. Политико-правовое наследие Рима выражалось в общей преемственности римской имперской идее, сохранности традиции управления и самоуправления, а так же в продолжавшем свое действие римском праве. Конечно, очевиден тот факт, что влияние христианства на политико-правовую сторону византийской идентичности имело достаточное значение. На что указал еще советский и российский византинист И.П. Медведев, отмечая, что римское право испытало значительную долю христианизации в период с конца VII века до начала IX века [9, c. 22].
Таким образом, римское наследие было в значительной степени переработано и пересмотрено византийской властью и адаптировано под современные и актуальные реалии. Третий элемент – эллинизм, нашел наибольшее проявление в двух факторах – повышенному интересу к античной культуре и философии и греческом языке, которые во время правления императора Ираклия стал основным языком Империи во всех ее сферах.
Исходя из этого, на протяжении всей своей истории византийцы ассоциировали себя с Римской империей, православной формой христианства и эллинской культурой, что давало им пусть и широкое, но достаточно конкретное определение идентичности. Однако главный вопрос заключается не в том, как «коренные» византийцы, которые по рождению были греками или эллинизированными иноплеменниками без чувства дихотомии осознавали себя, а как они осознавали «Других» в составе империи, тех, которые по определенным причинам не соответствовали одному из столпов византийской идентичности.
Помимо этого важно понять то, насколько каждый из этих элементов византийской идентичности был существен для интеграции иноплеменника в общество и то, насколько «полноценным» мог стать иноплеменник, сознательно отказываясь от одного из них. И действительно ли «все проживающие на римской земле согласно 78 новелле Юстиниана и «Василикам» являются римскими гражданами» [9, с. 22], которые равны перед законом. Кроме того, важно ответить на вопрос, насколько, вопреки христианству, провозгласившему идею о том, что «нет больше ни эллина, ни иудея», все еще сильно сформировавшееся в античное время деление людей на варваров и эллинов.
В политических трактатах и хрониках рассматриваемого периода у большинства византийских историографов на первое место выступает причастность именно к римской стороне византийской идентичности. Так, византийский историк XII века Иоанн Киннам чаще всего называет византийцев римлянами [5, c. 11]. Следуя подобной логике таким же образом жителей Империи идентифицируют Никифор Вриенний [4, с. 140] и Анна Комнина [6, c. 55], называя их ромеями. Михаил Пселл и Никита Хониат чаще всего также определяют византийцев как ромеев[10, с. 6] и римлян [11, c. 29] соответственно намного реже отмечая религиозную сторону идентичности [6, c. 273]. Эллинская основа выступает как показатель либо «языческой» стороны того или иного варварского народа[11, c. 80] или применительно к античной философии и культуре [6, c. 270].
Таким образом, на первом месте в структуре византийской идентичности оказываются такие факторы как приверженность римскому праву т.е. признание верховенства власти императора и приверженность православному христианскому учению, этническая сторона вопроса в законодательстве Империи не освещается, однако богатую почву по этому вопросу дают хроники и таки источники, как, например, переписка Феофилакта Болгарского.
В рассматриваемый промежуток времени на территории Империи помимо греческого населения империи проживали такие наиболее крупные группы иноплеменников, как армяне-халкидониты и армяне-монофизиты, болгары, арабы, тюрки и другие [11, c. 113]. Анализируя то, как византийцы относились к данным этническим меньшинствам в составе Империи, мы можем сделать выводы о степени развития и влияния идеи космополитизма в обществе.
Конечно, история взаимоотношений с различными народами была разная, и каждый из них имел собственную культуру, язык и историю, но, однако же можно выделить ряд общих черт. Во-первых, эти иноплеменники по большинству параметров, за исключением армян-монофизитов и некоторых других групп, с формальной точки зрения являлись ромеями – они были православными подданными императора, которые жили в окружении греческой культуры и говорили по-гречески. Однако, на бытовом уровне, особенно в среде византийской элиты, несмотря на тот факт, что она состояла далеко не только из греков, можно проследить предвзятое отношение к иноплеменникам.
Так, например, Анна Комнина, повествуя об ученике Михаила Пселла Иоанне Итале, отмечает следующее: «из-за своей варварской неотесанности он не смог проникнуть в глубины философии, ибо, исполненный дерзости и варварского безрассудства, не выносил учителей, у которых учился, считал, что превзошел всех еще до начала обучения и с первых уроков стал противоречить самому Пселлу» [6, c. 172].
Другими словами, Анна Комнина вспоминает о «варварской природе» Иоанна Итала именно в контексте его впадения в ересь и начала его противостояния с императором. По этой причине главный критерий хорошего иноплеменника для Анны – это верность императору. «И вот Алексей призвал к себе великого этериарха Аргира Карацу (несмотря на свое скифское происхождение, этот человек отличался большим благоразумием и был слугой добродетели и истины) и вручил ему два письма» [6, c. 239]. Так, иноплеменник на службе Империи приобретает положительные качества именно в связи со своей верной службой императору.
С другой стороны, наличие различных религиозных групп в Византийской империи отличных от православного большинства всегда вызывало некоторый дискомфорт. Так, вновь обращаясь к «Алексиадам», мы можем увидеть следующее замечание Анны Комниной: «В это время в столице было много армян. Нил явился искрой среди их готового вспыхнуть нечестия. Нил стал вести частые беседы с Тиграном и Арсаком, которых его учение особенно сильно побуждало к нечестию» [6, c. 275].
Исходя из этого описания Анны, мы отмечаем тот факт, что для нее некоторым показателем потенциальной неверности жителей Византийской империи является не столько этническое происхождение того или иного жителя Империи, сколько его религиозная принадлежность, что подтверждается и другими ее высказываниями. Приведем одно из них: «Кроме всего прочего, на Филиппополь обрушились бедствия из-за множества живших там нечестивцев: этот город поделили между собой армяне, так называемые богомилы – о их ереси и о них самих я расскажу позже в свое время – и богоненавистнейшие павликиане….» [6, c. 395]. В приведенной цитате, как мы можем отметить, армяне вновь выступают как религиозная, а не этническая группа, о чем свидетельствует факт постановки их в один ряд с представителями других еретических течений. Таким образом, приведенные примеры, по крайней мере, по мнению Анны Комниной, иллюстрируют то, что религиозная сторона идентичности в Империи играла куда более важную роль, чем этническая.
Таким образом, исходя из указанных выше примеров, можно сделать определенный вывод о том, что для византийцев куда более важную роль играла христианизация подданных по православному образцу с последующим их подчинением императорской власти, чем этническое происхождение.
Однако, несмотря на этот факт, важно отметить, что, вероятнее всего, в византийском обществе сохранялось определенное недоверие и подозрительность по отношению к иноплеменникам, интегрированным в состав Империи. В случае же определенных неурядиц или вопросах, когда верность иноплеменника ставилась под сомнение, византийцы, незамедлительно спешили напомнить ему об этом.
Другими словами, несмотря на христианскую составляющую повседневной жизни Византийской империи, в византийском обществе неявно, но сохранялось традиционное для античного греческого мира деление людей на эллинов и варваров, что, безусловно, дестабилизировало ситуацию внутри Империи.
Список использованных источников и литературы
1. Kaldellis E. Hellenism in Buzantium: The transformation of Greek Identity and the reception of the Classic Tradition. Cambridge University Press, 2007.
2. Page G. Being Byzantine: Greek Identity before the Ottomans. Cambridge University Press, 2008.
3. Ващева И.Ю. Эллинизм в системе византийской идентичности [Электронный ресурс] URL: https://cyberleninka.ru/article/v/ellinizm-v-sisteme-vizantiyskoy-identichnost (дата обращения 24.03.2018).
4. Вриенний Никифор. Исторические записки (976–1087 гг.). М., 1997.
5. Киннам Иоанн. Краткое обозрение царствования Иоанна и Мануила Комнинов. Рязань, 2003.
6. Комнина Анна. Алексиада/ Вступительное слово, перевод, комментарии и статьи Я. Н. Любарского. СПб, 2010.
7. Литаврин Г.Г. Как жили византийцы. М., 1974.
8. Лучицкая С.И. Образ другого: Мусульмане в хрониках крестовых походов. СПб, 2001.
9. Медведев И.П. Правовая культура Византийской империи. СПб, 2001.
10. Пселл Михаил. Хронография. СПб, 2003.
11. Хониат Никита. История со времени царствования Иоанна Комнина. В 2-х т. Рязань, 2003. Т.1.
Несториане как главная цель миссии византийского дипломата и проповедника Константина Философа в Хазарию
Шумилов Е. Н.кандидат исторических наук независимый исследователь
Аннотация : В статье рассматривается проблема цели миссии византийского дипломата и проповедника Константина Философа в Хазарию в 861 г. По мнению автора, миссия преследовала своей целью восстановить контроль византийцев над несторианским населением Хазарского каганата, существовавший ранее, для того чтобы с его помощью создать коалицию против русов. Об этом свидетельствует и наказ византийского императора Константину: дать местным жителям поучение о Святой Троице, которого они, как несториане, не придерживались. В ходе дискуссии о вере Константину не удалось достичь поставленной цели. Он смог лишь приобщить к поучению о Святой Троице, т.е. перекрестить, 200 несториан и вернуть на родину до 20 пленных греков.
Ключевые слова : Константин Философ, миссия, Хазария, несториане, дискуссия о вере.
Annotation: The article deals with the problem of the purpose of the mission of the Byzantine diplomat and preacher Constantine the Philosopher in Khazaria in 861. According to the author, the mission was aimed at restoring control of the Byzantines over the Nestorian population of Khazar Kaganate, previously existing, in order to build a coalition against the Rus. This is evidenced by the orders of the Byzantine Emperor Constantine: to give local residents the teaching of the Holy Trinity, which they, like the Nestorians, had not been fulfilled. During the discussion about faith Constantine failed to achieve this goal. He was able only to attach to the teaching of the Holy Trinity, i.e. cross, 200 Nestorians and return home to 20 captured Greeks.
Key words: Constantine the Philosopher, the mission, the Khazars, the Nestorians, the discussion about faith.
Истории миссии византийского дипломата и проповедника Константина Философа в Хазарию в 861 г. посвящена обширная отечественная историография [1]. В ней представлено много толкований и предположений относительно цели миссии, среди которых можно встретить и предполагавшееся крещение правителя Хазарии, и причастность миссии к крещению славян и многое другое. Не ставя своей задачей анализ историографии по данному вопросу, мы предлагаем собственную оригинальную трактовку данных исторических событий. Важнейшим источником по этому вопросу для всех исследователей является «Житие Константина» [16, с.70−93]. Однако в «Житии» основное внимание уделено диспуту о вере, и это обстоятельство не позволяет нам в полной мере понять истинные намерения миссии Константина. А чтобы их уяснить, следует внимательно проанализировать ситуацию, сложившуюся на тот момент, как в Византии, так и в Хазарии.
В июне 860 г. произошло масштабное нападение русов на Константинополь, в результате которого были разграблены его окрестности. Взять город русам не удалось, а на обратном пути их флот погиб во время разыгравшейся на море бури. Свое спасение от северных варваров греки приписали Пресвятой Богородице, так как в ходе осады вокруг стен города они пронесли с молебнами священную ризу Богородицы [16, с. 8−9]. Нападение русов напугало греков и потому они постарались сделать всё для того, чтобы данная катастрофа не повторилась, а для этого необходимо было найти способ защиты от будущих нападений.
Среди соседей русов были хазары, которые могли реально повлиять на них и ослабить их мощь. Еще в конце VIII в. византийцы сумели, используя восстание Иоанна Готского в Крыму, распространить на некоторое время влияние Готской митрополии на территорию Хазарского каганата, где появились подвластные ей епархии, и установить с хазарами дружеские отношения [11, с. 175−176]. В 830-е гг. византийцы оказали хазарам серьезную помощь при отражении русской агрессии, сооружая для них крепости, в числе которых была главная крепость Саркел − резиденция хазарского правителя на среднем Дону [9, с. 39−40].
Однако в тот период победа оказалась на стороне русов: им удалось продвинуться далеко на юг − вглубь хазарской территории. В результате значительная часть владений каганата в верховьях Дона и Северского Донца перешла под их контроль, а граница стала проходить по среднему течению реки Дон, где был установлен для русов, отправлявшихся в торговые поездки, таможенный пост [5, с. 124]. Таким образом, у хазар были причины для конфронтации с русами, и этим обстоятельством хотели воспользоваться византийцы. Тот, факт, что для выполнения дипломатической миссии был назначен Константин − человек, хорошо знавший славянский язык и проводивший крещение балканских болгар, подтверждает это [16, с. 97].
Но для того, чтобы хазары стали союзниками Византии, грекам надо было вновь попытаться поставить под контроль Готской метрополии христиан Хазарии и через них влиять на политику правителей. И здесь могла пригодиться еще одна сторона дарований Константина − опыт полемиста. Неслучайно поэтому он имел прозвище Философ [16, с. 73].
Некоторые современные исследователи придерживаются мнения, что Хазарский каганат являлся еврейским государством [4, с. 100]. С этим суждением трудно согласиться, поскольку влияние иудеев наиболее ярко проявилось лишь в последний период существования Хазарии − в X в. [15, с. 86]. Часто как аргумент используют древнееврейские имена хазарских правителей, чтобы доказать их еврейство. Однако древнееврейские имена были популярны не только у иудеев, но и среди христиан-несториан и старообрядцев [12, с. 544−551]. Эти и другие черты несториан, в частности, не почитание ими икон, сближали их с иудеями. Поэтому неудивительно византийцы порой называли несториан евреями [17, с. 4−34]. Сами же хазары себя евреями не считали. Это видно и из «Жития Константина», где указывается, что они признавали «лишь единого бога, который (стоит) над всеми», а евреи и мусульмане пытались их склонить к своей вере [16, с. 77]. Хазары вспоминали старую дружбу с византийцами и отмечали, что те − «народ великий, от бога царство» имеют [16, с.77]. И этому богу хазары поклонялись, так же как православные и несториане, обращаясь «на восток» (в отличие от последователей Тенгри, которые устремляли свои взоры в небо), но во всем другом следовали своим обычаям [16, с. 77]. Иными словами, хазары признавали, что бог один и для хазар, и византийцев (чем они отличались от евреев и мусульман), но веры (вероучения) были разные. А главным расхождением между православными греками и несторианами являлось учение о Святой Троице, которое последние не признавали, так как не считали Христа равным Отцу [6, с. 72−75].
Правящая верхушка Хазарии вела полукочевой образ жизни и во второй половине IX в. проводила летний период на кочевьях в районе среднего Дона у каменной крепости Саркел. На зиму хазары отправлялись в район северного Дагестана, где находилась первая столица Хазарии − Беленджер (Варачан) [14, с. 27]. Именно сюда и направился в 861 г. Константин с миссией. Район зимовки хазарских правителей был районом распространения несторианства [18, с. 205−224]. В районе Беленджера археологи обнаружили остатки христианских храмов [14, с. 34]. Часть несториан переселилась в район Донбасса и занималась торговлей, виноделием и разведением свиней, находясь под контролем русов. Она была известна здесь под именем мирваты [3, с. 58−59].
Христианство проникло в Хазарию уже в 682 г., когда один из местных савирских князей Алп-Илитвер женился на дочери албанского князя и принял крещение, скорее всего, от албанов, церковь которых тяготела к несторианству [2, с. 188−189]. Епископ Исраил в этот период разрушал языческие святилища и сжигал священные дубы [8, с. 205]. Грузинский мученик, араб по происхождению, Або Тбилисский (ум. в 786 г.) крестился, будучи в Хазарии. Он утверждал, что «хазары были дикими «сынами Магога», не имевшими никакой религии, хотя «признавали наличие единственного Бога» [13, с. 58−59]. Это говорит о том, что крещение хазар было поверхностным, что было характерно для многих народов, ведших полукочевой образ жизни.
Арабский автор аль-Истархи (ум. в 934 г.) указывал, что хазары были христианами, мусульманами, частично язычниками; и только немногие исповедовали иудейскую религию [19, с. 38]. Но эти сведения относились к более позднему периоду. Готовясь к предстоящей миссии, Константин учил языки, в частности еврейский и самаритянский, знакомился с литературой, находясь в Крыму [16, с. 77−78].
Прибыв в ставку правителя хазар, Константин несколько раз участвовал в полемике о вере, как с каганом, так с иудеями. Главным наказом византийского императора ему было: поведать хазарам о Святой Троице [16, с. 77]. И уже на первом пиру были четко обозначены позиции сторон: хазарский каган взял чашу со словами: «Пью во имя единого бога, создавшего всякую тварь». Константин же, взяв чашу, его поправил: «Пью во [имя] единого бога и слова его, которым небеса утвердились, и животворящего духа, от которого вся сила их исходит». На что каган ответил: «Все одно говорим и лишь в том различие, что вы Троицу прославляете, а мы − бога единого, как учат нас Книги» [16, с. 79]. Весьма примечательны слова первого из советников кагана старейшинам иудеев, составившие резюме диспута: «С божьей помощью гость этот ниспроверг наземь всю гордыню сарацинов, а вашу отбросил на иной берег, как нечто нечистое» [16, с. 85].
После диспута Константин обратился с предложением к хазарам: «Кто послушает этого (совета), пусть крестится во имя святой Троицы» [16, с. 85]. На что ему отвечали: «Не враги мы сами себе, и так повелеваем, что с этого дня понемногу, кто может, пусть крестится по (своей) воле, если пожелает. А тот из вас, кто на запад кланяется, или еврейские молитвы читает, или держится веры сарацинской, скоро смерть от нас примет» [16, с. 85].
Несмотря на такое громкое заявление хазар, убедить их в правильности учения о Святой Троице Константину так и не удалось.
Он смог окрестить, а точнее перекрестить в православие, лишь 200 человек. Миссия Константина закончилась неудачей, а поэтому союз Византии и Хазарии не состоялся. Единственное, что ему удалось сделать: освободить из хазарского плена около 20 греков [16, с. 85].
Большое место в «Житии Константина» уделено его полемике с евреями, но спорить с ними о Святой Троице было бессмысленно. Но после дискуссии, особенно в начале X в., влияние евреев на верхушку хазарского общества заметно выросло. Арабский писатель аль-Бакри (1014−1094 гг.), использовавший не дошедшие до нас письменные источники, сообщает, что правитель хазар, прежде бывший язычником, сначала «принял христианство», но затем по совету одного из своих наместников устроил диспут, после которого обратился в иудейство [7, с. 61].
Список использованных источников и литературы
1. Укажем лишь некоторые из них, более поздние по времени: Левченко М. В. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956. С. 76−77; Артамонов М. И. История хазар. Л., 1962. с. 333−335; Львов А. С. О записи про Константина-Кирилла Философа в календаре Остромирова евангелия // Советское славяноведение. 1976. № 1. с. 92; Бернштейн С. Б. Константин Философ и Мефодий. Начальные главы из истории славянской письменности. М., 1984. С. 30; Рапов О. М. Русская церковь в IX − первой трети XII в. Принятие христианства. М., 1988. С. 105−106; Черных Е. А. Хазарская миссия Константина Философа: о возможной проповеди Кирилла и Мефодия у восточных славян // Вестник РУДН, серия История России. 2014. № 1. С. 64−74.