Сборник
Крестовый поход на Россию
В середине ноября генерал Мессе решил выпрямить линию расположения своих дивизий, для чего необходимо было занять станцию Хацепетовку на линии Дебальцево – Малая Орловка. Операция была поручена дивизии «Торино», и во главе передовой колонны шел полковник Кьяромонти. Подойдя к станции Трудовая 7 декабря, Кьяромонти обнаружил, что силы русских превосходят его колонну, и решил отойти обратно, к Никитовке. Здесь он и попал в. окружение. Шесть дней части, которыми командовал Кьяромонти, провели в осаде. С первых же дней он стал просить помощи у немцев, а не у собственного командования. Однако отчаянные призывы остались без ответа: немцы не двинулись со своих позиций.
Лишь 13 декабря, когда к Никитовке подошли итальянские части, в том числе берсальерский полк Каретто, сильно поредевшей колонне Кьяромонти удалось уйти из Никитовки. Дивизия «Торино» понесла в этом бою серьезные потери – из ее состава выбыло почти полторы тысячи человек. Был убит заместитель командира дивизии генерал де Каролис, неосмотрительно выскочивший из убежища во время артиллерийской перестрелки.
Неудачный поход на Хацепетовку, проведенный Мессе без санкции немецкого командования, вызвал недовольство фон Клейста. Видимо, для этого были основания. Во всяком случае, приказы итальянского командования о проведении операции, попавшие в руки советских войск, говорят о том, что она была весьма плохо подготовлена. Анализируя эти документы, офицеры штаба 18-й армии отмечали в оперативной разработке серьезные упущения. Главными из них они считали отсутствие сведений о противнике и недостаточно четко поставленную задачу, что придавало действиям итальянского авангарда характер импровизации и послужило источником серьезных неприятностей для частей, выполнявших операцию.
«Рождественский бой» начался двумя неделями позже. Едва забрезжил рассвет после рождественской ночи, как на передовые позиции итальянцев обрушилась атака советской пехоты. Удар пришелся по частям дивизии
«Челере» и чернорубашечникам легиона «Тальяменто». Это был первый серьезный оборонительный бой экспедиционного корпуса. Нельзя сказать, что удар был полной неожиданностью для итальянского командования. Один из офицеров легиона «Тальяменто» во время допроса говорил о том, что 18 декабря командир батальона предупреждал командиров рот о готовящемся наступлении. В числе трофейных документов, попавших в руки советского командования, оказалась запись телефонограммы, переданной из штаба дивизии «Челере» 23 декабря, то есть накануне атаки: «Штаб дивизии «Челере» предупреждает о готовящемся в ближайшее время наступлении противника на нашем направлении. Усильте наблюдение и ускорьте строительство оборонительных сооружений».
Однако никаких серьезных мер предосторожности принято не было. Передовые части в первый же день в панике бежали или, оказавшись в окружении, сдавались в плен. Чернорубашечники из легиона «Тальяменто», впервые попавшие на передовую, оказались наименее стойкими. Передовая рота, находившаяся в деревне Новая Орловка, не успев отступить, сдалась в плен, а остальные поспешно откатились назад. За несколько часов советские части заняли три населенных пункта.
К новому году итальянский корпус вернулся на прежние позиции, и официально его престиж был восстановлен. Муссолини, которого первые известия об отступлении привели в бешенство, сменил гнев на милость и даже послал Мессе поздравительную телеграмму.
Однако итоги «рождественского сражения» оказались весьма тревожными для экспедиционного корпуса. Общие потери, большая часть которых приходилась на дивизию «Челере», составили 1400 человек. Мессе обратился к фон Клейсту с настойчивой просьбой отвести дивизию «Челере», а возможно, и весь корпус во вторую линию. Его обращение было полно драматических нот: «Рапорты, которые я получаю в эти дни, говорят о том, что дивизия «Челере» крайне ослаблена, и части, сохраняя высокое моральное состояние, находятся на грани физических сил. Поэтому считаю своим долгом еще раз обратить внимание на срочную необходимость заменить немецкими частями все части дивизии «Челере». Дивизии «Пасубио» и «Торино» также устали и понесли тяжелые потери… Считаю своим прямым долгом обратить ваше личное внимание на это положение, которое, по моему мнению, весьма серьезно и которое может стать невыносимым»31.
Телеграмму аналогичного содержания Мессе послал в Рим. В обоих случаях его демарши не имели никакого успеха: итальянский Генеральный штаб остался так же глух к призывам о помощи, как и немецкий генерал.
Тревожное настроение, охватившее итальянского командующего, все более нарастало. Вслед за операцией местного значения на итальянском секторе Красная Армия нанесла сильный удар по немецким войскам на Изюм-Барвенковском направлении. Это наступление, проходившее в непосредственной близости от итальянского корпуса, заставило Мессе строить самые пессимистические предположения. По его приказу штаб занялся вопросом о том, как следует поступать в случае продолжения наступления советских войск. Учитывая трудности, связанные с отступлением в зимних условиях, Мессе решил, что если операция затронет итальянский сектор, то следует создать круговую оборону и ожидать помощи извне. Прекращение наступления советских войск не дало возможности Мессе испытать реальность его плана.
На итальянском секторе после декабрьского боя наступило затишье. Однако общий ход событий заставлял итальянского командующего делать весьма неутешительные прогнозы. Говоря о «поразительном зимнем возрождении русских», он следующим образом обобщал свои впечатления в докладной записке: «Зимнее наступление русских привело к значительным, хотя и не решающим, результатам. Оно показало в первую очередь неугасимую материальную и духовную жизненность армии, которую немцы считали окончательно разбитой в ходе летне-осенней кампании. Секрет этой чудесной способности к возрождению следует искать в несомненных организационных способностях командования, которое осуществляло руководство войной энергично, последовательно и строго реалистично во всех ситуациях, всегда оценивая ее ход с большой широтой взглядов; в решительности, с которой руководство оказалось способным вести сражения, пресекать все признаки слабости и контролировать самые трагические события; в огромных материальных и людских ресурсах страны; в превосходной способности людей переносить самые тяжелые испытания, не теряя веры и дисциплины. Последняя – характерная черта, кроме особого физического и духовного склада русского народа, явилась плодом постоянной заботы и пропаганды в рядах русской армии»32.
Длительное затишье позволило потрепанному корпусу несколько привести себя в порядок. Из Италии прибыло новое пополнение. Лыжный батальон «Червино», специально подготовленный для действий зимой, был поистине лучшим, что могла дать итальянская армия. Он состоял из альпийских стрелков, прошедших специальную тренировку. Обмундирование, и особенно утепленные лыжные ботинки, которым его снабдили, служили предметом зависти не только итальянских солдат, но и немцев. «Альпийцы быстро приспособились к условиям России, – пишет А. Валори. – Они сумели максимально использовать местные ресурсы, для того чтобы улучшить паек, выдаваемый интендантством. Даже советские кошки не избегли этой участи: этих домашних хищников ловили при помощи всяких хитростей, и они приятно разнообразили обычный стол. Один из альпийских стрелков по фамилии Каччьалупи (что значит охотник на волков. – Г.Ф.) был даже переименован в Каччьагатти (кошачий охотник) за свое умение охотиться на этих животных».
Конец зимних холодов и приближение обещанного летнего наступления немцев несколько приободрили итальянского главнокомандующего. 4 мая Мессе послал в Рим отчет, в котором отказывался от попыток добиться замены итальянских дивизий немецкими: «Я вскоре убедился, что наличие сил и сложность фронтовой обстановки не позволят заменить мои войска на первой линии и что престиж и чувство самосохранения требуют стоять насмерть». Слово «вскоре» свидетельствовало об относительности понятия времени у генерала: оно соответствовало отрезку времени, который потребовался для того, чтобы убедиться в тщетности попыток добиться у фон Клейста замены. Что касается соображений престижа, то они играли определяющую роль. Во всяком случае, идеи, которые Мессе развивает в том же документе, свидетельствуют о том, что, не слишком веря в способность своих войск, он думал о продолжении итальянского участия в войне против Советского Союза. Мессе выдвинул предложение, суть которого сводилась к тому, чтобы две свежие дивизии, присланные из Италии, прошли вперед КСИР, давая ему возможность передохнуть.
Итальянское Верховное командование по-прежнему хранило загадочное молчание, никак не реагируя на предложения беспокойного генерала. Оно не посвящало командующего в свои планы, которые определялись волей Муссолини. В конце мая Мессе был вызван для доклада в Рим. Он повез с собой обширную докладную записку, в которой говорилось: «После окончания летне-осенней кампании, по моему мнению, три дивизии итальянского экспедиционного корпуса должны быть отозваны на родину. Считаю, что они или, во всяком случае, масса ветеранов, которые их составляют, не в силах перенести вторую зимнюю кампанию»33. Лишь попав на прием к начальнику Генерального штаба, Мессе узнал о новых «исторических решениях» дуче. Эти решения вызвали у него чувство глубокой обиды: Муссолини намеревался отправить на Восточный фронт целую армию, но не Мессе должен был стать ее командующим. Разумеется, немцы знали об этом, и только сам Мессе пребывал в неведении до последнего момента.
От экспедиционного корпуса к экспедиционной армии
Выступая на заседании Совета министров 5 июля 1941 года, Муссолини говорил: «Есть одна мысль, которая часто приходит мне в голову: после немецкой победы над Россией не будет ли слишком велика диспропорция между немецким и итальянским вкладом в дело оси? В этом вопросе заключается основная причина, побудившая меня послать итальянские силы на русский фронт»34. На том же заседании Совета министров он сообщил о трех новых дивизиях, которые он приказал послать на советский фронт. А через некоторое время дуче мечтал уже о двадцати дивизиях.
22 сентября Чиано записал в своем дневнике: «Видел дуче. Как всегда главная тема его разговоров – ход военных действий. Он говорил, что недовольство народа вызвано тем, что мы недостаточно энергично участвуем в войне с Россией. Я не согласен с ним. Война непопулярна, и недовольство населения вызвано недостатком хлеба, жиров, яиц и т. д. Но эта сторона дела мало трогает дуче…» 10 октября: «Конек» Муссолини – это посылка итальянских вооруженных сил в Россию. Он хочет послать туда весной еще двадцать дивизий, говоря, что таким образом мы приблизим наше военное усилие к немецкому и избежим того, что после победы (он уверен, что она будет) Германия станет нам диктовать свои условия точно так же, как побежденным странам»35.
Начальник Генерального штаба Каваллеро хорошо понимал несоответствие замыслов Муссолини возможностям итальянских вооруженных сил. Однако честолюбие заставляло его угождать желаниям дуче, даже если он в душе и не был с ними согласен. 2 октября Каваллеро записал в свой дневник: «Я обещал дуче, что мы сделаем все, чтобы оправдать его доверие. Теперь я уверен, что мы это выполним». Но Каваллеро приходилось сокращать фантастические цифры, называемые Муссолини. Это видно из памятной записки Генерального штаба итальянской армии от 23 октября 1941 года: «Поскольку дуче выразил намерение послать новые силы на русский фронт весной 1942 года, начальник Генерального штаба изучил вопрос и представил дуче следующие соображения и предложения:
1. Посылка частей зависит от: а) выполнения программы усиления армии, предусмотренной к весне 1942 года; б) спокойного положения как на Балканах, так и на Западном фронте.
2. Допустив эту последнюю гипотезу, мы сможем дать максимум шесть дивизий, взяв их с западной границы и из резерва в Центральной Италии. Эти дивизии могут быть полностью укомплектованы личным составом и боевой техникой. Однако они: а) не смогут получить противотанковой и зенитной артиллерии, помимо той, что имеется в частях, уже находящихся в России; б) не будут обеспечены автотранспортом – об автотранспорте должны позаботиться немцы»36.
Переговоры о посылке новых войск на советско-германский фронт Муссолини поручил вести Чиано. Министр иностранных дел Италии в октябре 1941 года отправился в Германию, где был принят Гитлером и Риббентропом. Результаты бесед Чиано изложил Муссолини в подробном отчете37. Гитлер сразу же заявил Чиано, что теперь Россия «вне игры» и «операции близки к победному завершению». Правда, русские пытаются осуществить эвакуацию массы промышленных рабочих в Сибирь, чтобы наладить там производство, но «Гитлер категорически отвергает возможность какого-либо успеха. Он отвергает возможность, что общество, в котором даже распределение зубных щеток (если допустить, что русские чистят зубы) регулируется государством, может создать новый опорный центр сопротивления. Думать, что Россия может продолжать войну, равно предположению, что это могла бы сделать Германия, потеряв Рур и Верхнюю Силезию, 95% своих военных заводов и 65% своих транспортных путей». В таком же духе Гитлер довольно долго развивал свои взгляды. Трудно сказать, насколько он сам был уверен в своих словах. Одно несомненно: целью монолога было доказать посланцу Муссолини, что планы полностью осуществлены и Германия уже выиграла войну на главном театре военных действий. Министр иностранных дел Италии сумел уловить это тайное стремление. Изложив содержание речей Гитлера, Чиано комментировал их следующим образом: «Можно отметить противоречия в том, что говорит Гитлер. С одной стороны, он настойчиво утверждает, что кампания в России может считаться завершенной, а с другой, подчеркивает многочисленные сюрпризы, которые ему принесла эта война. Это сюрпризы военного характера, ибо вооружение и боевая подготовка войск, компетенция штабов оказались бесконечно выше любых предположений и информации, которой он располагал. Это сюрпризы промышленного характера, ибо о некоторых предприятиях, на которых работало до 65 тыс. человек, буквально несколько дней тому назад ничего не было известно. Это, наконец, сюрпризы политического характера, так как поведение солдат в бою и отношение населения показали их приверженность к советскому режиму, которой никак не ожидали. Теперь Гитлер – он этого не говорит, но это можно понять из того, с какой настойчивостью он хочет убедить других и самого себя в том, что кампания в России действительно окончена, – как будто задает себе вопрос, кончилась ли эта серия сюрпризов или же обширные пространства, которые еще остались под контролем Сталина, заключают в себе новые возможности для сопротивления и борьбы».
Что касается вопроса о посылке новых итальянских войск на Восток, то Чиано докладывал о полном успехе своей миссии. «Я встретил со стороны фюрера полное понимание наших пожеланий». Правда, это понимание носило несколько своеобразный характер. Гитлер сказал Чиано, что «широкое участие итальянских сил будет особенно полезным после преодоления Кавказа, так как на этой территории итальянский солдат будет более пригоден, чем немецкий, из-за характера местности и климата». Это можно было понять как предложение не слишком спешить. Однако Чиано было важно показать, что он сумел выполнить поручение Муссолини. Поэтому он с оттенком гордости писал в конце: «Если наш Генеральный штаб войдет в контакт с соответствующими немецкими органами, я не думаю, что он теперь встретится с возражениями и трудностями».
Кроме того, Чиано уличал Гитлера в противоречиях и доказывал, что положение на Восточном фронте не так радужно, как уверял фюрер, и не только потому, что ему нужно было доказать дуче свою дипломатическую ловкость и умение видеть вещи в их истинном свете. Он хорошо знал, что Муссолини неприятно было бы получить сведения о слишком быстрой и легкой победе союзника. В своих дневниках Чиано неоднократно писал о том, что приостановка немецкого наступления осенью 1941 года обрадовала Муссолини.
«Сейчас Муссолини хочет: или чтобы война кончилась компромиссом, который спасет европейское равновесие, или чтобы она длилась так долго, чтобы мы могли с оружием в руках возродить потерянный престиж. Это его вечная иллюзия…»58
Можно было бы не поверить Чиано, если бы его сведения не подтверждались другими свидетельствами. Макиавеллизм дуче, желавшего затруднений своему союзнику, лишний раз иллюстрировал характер отношений между державами оси. При этом Муссолини как бы забывал, что военные поражения трудно дозировать и что вместе с гитлеровскими войсками в России находились итальянские дивизии, которые попали туда по его собственной воле. Впрочем, судьба итальянских солдат мало трогала Муссолини, уверенного в том, что великие исторические свершения требуют крови.
Между тем из Берлина, в донесениях итальянского посольства, настойчиво подчеркивалась мысль, что немецкие поражения уже перешли те границы, которые могли бы быть полезны Италии, не ставя под угрозу конечный результат войны. Итальянские дипломаты в Берлине были ближе к источникам информации, говорившей о серьезности положения. Кроме того, они хорошо видели отношение гитлеровцев к Италии и не строили никаких иллюзий насчет ее положения в оси. Так, советник посольства в Берлине полковник М. Ланца в своем дневнике следующим образом описывал встречу Риббентропа с Чиано, которую последний характеризовал в официальном отчете «теплой и дружественной»: «Церемония была очень пышной. Риббентроп произнес длинную речь, которая должна была быть гимном европейскому сотрудничеству, но которая скорее напоминала приказ деспота своим вассалам. Чиано был в ярости. «Я хотел ответить ему в том же тоне!» – кричал он. Неясно, почему он этого не сделал»39.
Контрнаступление советских войск зимой 1941 года заставило Гитлера резко изменить отношение к предложениям Муссолини. В январе 1942 года итальянский посол Альфьери получил сообщение о том, что Гитлер не только согласен на увеличение итальянского контингента на Восточном фронте, но и просит ускорить посылку войск, причем посол имел бурное объяснение с военным атташе Маррасом, который попытался узнать, каким образом немцы намереваются использовать итальянские дивизии. Альфьери считал это излишним, будучи уверен, что Муссолини все равно согласится на все условия Гитлера. Однако к вечеру посол одумался и ночью вызвал к себе Ланца. Было видно, что предложение Марраса казалось ему крайне заманчивым: он сообразил, что в Риме его старания могут быть должным образом оценены. Он сообщил Ланца, что сотрудники Гитлера отказываются давать какие-либо разъяснения относительно будущего итальянских дивизий, и сказал, что было бы желательно это узнать. «Но, чтобы добиться этого, придется прибегнуть к средствам, которые вы до сих пор отказывались использовать», – возразил Ланца. «В том положении, в котором мы находимся, нужно использовать все в интересах самой оси», – патетически воскликнул посол.
Ланца принялся за дело. Быстрота, с которой к нему стали поступать первые сведения, ставят под сомнение его слова о том, что ему «впервые» пришлось использовать каналы, не совсем обычные для сношений между союзниками. Уже 14 февраля он записывал в дневник, что «попытка узнать планы будущей кампании немцев дает свои плоды», а 8 марта представил Альфьери развернутый план действий немецкой армии на летний период40. Правда, о том, как немецкое командование намерено использовать итальянские войска, так ничего узнать и не удалось, но, видимо, это в то время было неясно и самому германскому командованию.
Зато выявилось одно важное обстоятельство: Гитлер теперь был крайне заинтересован в итальянских войсках. О причинах этого он позднее сам рассказывал Муссолини во время их свидания в Зальцбурге, состоявшегося в апреле 1942 года. «Во время встречи в Зальцбурге, – говорил Муссолини, выступая на заседании Совета министров, – Гитлер признался мне, что прошедшая зима была ужасной для Германии и она чудом избежала катастрофы… Германское верховное командование пало жертвой нервного кризиса. Большая часть генералов под воздействием русского климата сначала потеряла здоровье, а потом голову и впала в полную моральную и физическую прострацию. Официально немцы сообщают о 260 тыс. убитых. Гитлер мне говорил, что в действительности их вдвое больше, кроме того, более миллиона раненых и обмороженных. Нет ни одной немецкой семьи, в которой не было бы убитых или раненых. Холод превосходил все предсказания и достигал 52 градусов ниже нуля… Столь низкая температура вызывала ужасные явления, такие как потеря пальцев, носов, ушей и век, которые падали на землю, как сухие листья, вызывая у солдат панику. У танков лопались радиаторы, и целые бронедивизии исчезали за одну ночь или сокращались до нескольких машин».
Главную новость Муссолини приберег на конец своей речи: «Я могу сообщить вам, – сказал он, – что итальянский корпус в России будет усилен еще шестью дивизиями и достигнет численности в 300 тыс. человек. На Восток будут посланы три пехотные и три альпийские дивизии плюс 18 батальонов чернорубашечников. Для того чтобы попасть на фронт, нашим солдатам придется проделать 3200 км по железной дороге. Я договорился с Гитлером, что переброска будет произведена через Германию, с целью показать немецкому народу, насколько значительно итальянское участие в общей войне. Гитлер обещал мне, что, когда итальянские силы увеличатся до масштабов армии, им будут предложены такие цели, которые привлекут внимание всего мира»41.
Гитлер был заинтересован в получении возможно большего числа войск сателлитов для советско-германского фронта. Однако уверенность Чиано, что переговоры между Генеральными штабами пойдут гладко, не подтвердилась. Итальянский Генеральный штаб пытался выторговать максимум немецкого снаряжения для новых дивизий. Особенно настойчиво он просил снабдить их противотанковыми средствами и автотранспортом.
Итальянское командование теперь знало боевую мощь русских танков. Для изучения их качеств в Германию ездила специальная комиссия. После ее возвращения Каваллеро сделал в своем дневнике невеселую запись: «Наши специалисты, посланные в Германию, сообщают о превосходных качествах русского танка «Т-34». Мы готовим к выпуску «Р-40», скорость которого едва достигает 40 км в час, в то время как у русского она равна 56»42. Танк «Р-40», о котором упоминал Каваллеро, так и не был запущен в серию. Для усиления армии, посылаемой на Восток, Генеральный штаб смог собрать всего несколько десятков трехтонных танкеток, которые давно уже стали объектом солдатских шуток.
По сравнению с 1941 годом положение с противотанковым оружием не улучшилось. Когда Муссолини вызвал к себе Каваллеро на доклад о состоянии вооружения армии, то в представленной сводке указывалось, что итальянская промышленность способна производить в месяц 280 орудий. Однако в ходе беседы Каваллеро пришлось признать, что эта мощность – теоретическая, и тут же, в присутствии Муссолини, он исправил карандашом цифру 280 на 160. «Такие скидки делают только спекулянты на черном рынке», – заметил по этому поводу Чиано. Муссолини был возмущен столь явной мистификацией, но успокоил себя следующей сентенцией: «Я убедился, что все они вруны. Только Скуэро (один из заместителей Каваллеро. – Г.Ф.) — честный. Глупый, но честный».
Немецкое командование не оправдало надежд итальянцев. В ответ на просьбу предоставить противотанковую и зенитную артиллерию Кейтель ответил 6 февраля письмом, в котором сообщал: единственно, что может обещать немецкая сторона, – это железнодорожный транспорт. В утешение он напоминал, что германская армия сама испытывает трудности и «снаряжение немецких войск не может быть таким хорошим, как этого хотелось бы». Кейтель торопил итальянцев с подготовкой армии и настаивал, чтобы первый корпус был готов к 1 мая, а второй – к 1 июня. 18-го числа того же месяца Каваллеро ответил согласием, но продолжал торговаться, выпрашивая у немцев хотя бы автомашины.
Окончательные детали подготовки корпуса были согласованы во время поездки Каваллеро в Германию в начале мая. Он был принят Гитлером, от которого узнал, что итальянская армия займет на фронте сектор между венгерской и румынской армиями. Гитлер обещал также, что итальянская армия будет всегда использоваться как единое целое. Первое обещание Гитлера было в дальнейшем выполнено, второе оказалось пустым звуком: немецкие генералы по-прежнему продолжали распоряжаться итальянскими дивизиями по своему усмотрению.
А. Валори, осуждающий Муссолини за участие в войне против СССР из соображений военно-стратегического порядка, пишет о том, что превращение итальянского корпуса в армию было крупной ошибкой. Он считает, что это не усилило, а лишь раздуло итальянское участие, что проблема заключалась не в количестве дивизий, а в их качестве, и поэтому вместо посылки новых контингентов, следовало улучшить оснащение уже находившихся на фронте. А в 1942 году единственным, кто протестовал против планов увеличения итальянских контингентов, был Мессе. В середине мая, когда подготовка армии шла полным ходом, он еще ничего не знал о том, что не ему придется командовать ею. Поэтому, прибыв в Рим в конце месяца, он сразу начал оспаривать целесообразность посылки новых дивизий. Опыт пребывания на фронте достаточно хорошо убедил его в этом.
Впечатление Мессе от пребывания на Восточном фронте Чиано синтезировал следующим образом: «Как и все, кто имел дело с немцами, он их ненавидит и считает, что единственный способ разговаривать с ними – это пинок в живот. Он говорит, что русская армия сильна и хорошо вооружена и что абсолютной утопией является надежда на крах Советов сверху. Немцы одержат летом успехи, и, может быть, серьезные, но решить ничего не смогут. Мессе не делает выводов, но и не скрывает вопросительных знаков, которых много и которые серьезны»43. Однако к голосу Мессе никто не хотел прислушиваться.
В конце двухчасовой беседы у Каваллеро начальник Генерального штаба резко прервал Мессе: «Решение принято дуче по политическим соображениям, и бесполезно его обсуждать». Через два дня Мессе попал на прием к самому Муссолини. По словам Мессе, он «горячо доказывал дуче неразумность посылки новых дивизий». «Это истинное чудо, что КСИР до сих пор не разбит и не стерт в порошок в этой войне гигантов. В течение этой зимы мы несколько раз были на краю гибели»44. Муссолини рассеянно слушал доводы Мессе. Он закончил беседу словами, которые больно задели честолюбивого генерала: «За столом мирной конференции 200 тыс. солдат экспедиционной армии будут много весить. Намного больше, чем 60 тыс человек экспедиционного корпуса». Потом он неожиданно добавил: «Скажите, что вы сами теперь собираетесь делать?»
Мессе пришлось смириться с тем, что его командиром теперь стал генерал Гарибольди, при упоминании о котором, по словам Чиано, у Мессе глаза наливались кровью. Не последнюю роль в смещении Мессе сыграл Каваллеро, считавший, что Мессе начинает расти слишком быстро. Новый командующий итальянскими силами на советско-германском фронте Гарибольди был одним из самых старых генералов итальянской армии. Он не отличался большими военными талантами, а Чиано называл его просто «глупым и старым». Флегматичный старик, носивший под массивным носом подкрашенные усики, очень почитал французский Генеральный штаб, считал, что немецкий Генеральный штаб неплох, но чересчур увлекается, а в отношении русских он вообще сомневался, что они могут быть военными. «Мы о нем мало что можем сказать, – пишет один из офицеров штаба Гарибольди, – так как его деятельность, так же как у конституционного монарха, ограничивалась риторическими приказами, речами, награждениями и представительскими обедами. Он очень заботился о том, чтобы его подчиненные носили все награды. Кампания в Северной Африке приучила его к почитанию представителей политической власти: перед отправкой в Россию он нанес визит молодому министру иностранных дел Чиано». Назначением Гарибольди был очень доволен Гитлер: по его сведениям, Гарибольди не отличался сильным характером и не был столь строптив, как Мессе. Это вполне устраивало немецкое командование.
Новые итальянские дивизии не смогли прибыть на Восточный фронт к началу летнего немецкого наступления, как просил Гитлер. Лишь в июне 1942 года была окончена подготовка дивизий, снятых с французской границы. Это повлекло за собой серьезное ослабление военных позиций Италии на средиземноморском театре военных действий: Италия лишалась последних резервов в случае высадки англо-американских войск в Северной Африке или попытки открыть второй фронт в Южной Франции45.
Ядром новых контингентов служили три альпийские дивизии «Тридентина», «Юлия» и «Кунеэнзе». Альпийские части всегда считались в Италии наиболее надежными войсками. Их личный состав набирался из жителей Северной Италии, преимущественно горцев, которые переносили невзгоды военной жизни легче южан. Набор в альпийские батальоны производился по территориальному признаку, и в ротах, и взводах служили не только соседи по деревне, но часто даже родственники. Это придавало подразделениям альпийцев внутреннюю спайку и служило преимуществом при действиях небольшими группами, как это бывало обычно в горной местности. Дивизии, как правило, принимали наименование областей, в которых они формировались.
Вооружение альпийских дивизий было приспособлено для действий в горах. В них отсутствовала артиллерия крупных калибров, горные пушки перебрасывались во вьюках. Основной тягловой силой альпийских частей были мулы. Перед отправкой на фронт подразделения проходили усиленную тренировку в передвижении по равнине. Однако все были уверены, что конечная цель альпийского корпуса – Кавказские горы, поэтому горные стрелки взяли с собой веревки, клинья, альпенштоки и другое имущество. Как впоследствии писал один итальянский офицер, альпенштоки им очень пригодились… сшибать головы курам и уткам в украинских деревнях.
Вместе с альпийскими дивизиями на Восточный фронт отправился второй армейский корпус в составе дивизий «Равенна», «Коссерия» и «Сфорцеска». Перед отправкой они были полностью укомплектованы личным составом, а для их вооружения было собрано все, что еще оставалось на армейских складах. К этим дивизиям для несения тыловой службы была добавлена дивизия «Винченца» неполного состава, не имевшая тяжелого вооружения. Ее солдаты и офицеры были недавно призванные резервисты, многие из них – люди пожилого возраста, давно не служившие в армии. За маловоинственный вид эта дивизия была немедленно окрещена солдатами «дивизией оловянных солдатиков».