Грязные улицы города по весне. Вся масса снега постепенно тает и обнажает то, что копилось всю зиму.
Ходить неприятно, но необходимо. Я обязан выходить раз в день на прогулку.
Ботинки после нескольких сот метров, пройденных в такое время года, вместе с брюками покрываются брызгами грязи, и кажется, что этот тоскливый день не может принести ничего хорошего.
Но это не так. Сегодня у меня появился друг. Мой питомец.
1
На безлюдной улице я как обычно бродил без всякой цели, смотрел себе под ноги и думал.
Мои размышления прервал звук, издаваемый неизвестным и невидимым пока для меня существом. Это было неожиданно, и я остановился, осматриваясь вокруг себя, предварительно подняв голову из грязи.
Из-за кустов и кучи мусора, сваленного здесь, появился мой будущий домашний питомец. Однако тогда я не обратил на него особого внимания и прошел мимо, убедившись, что мне ничего не угрожает.
Вернуться к своим мыслям не удалось, так как звуки продолжили преследовать меня. Судя по всему, мой новый знакомец также двигался за мной. Переживать из-за этого не стоит, ведь он такой тщедушный на вид и вряд ли может мне навредить.
Шуршащие звуки, крадущиеся сзади, приближались. Понял, что иду не туда, заблудился. А мне ведь пора домой.
Как только я остановился, чтобы передохнуть и сориентироваться, в какую сторону мне идти, чтобы вернуться домой, к моей ноге припал пакет. Он льстился, прилепляясь, весь грязный и немного надорванный.
Что мне с тобой делать?
Ладно, раз такое дело, можешь шелестеть за мной.
Домой я возвращался уже в компании.
2
Забрал его с собой. Стоя на пороге, решил, что нужно моего гостя помыть.
Когда стал обмывать его в душе, его прежний цвет изменился. До помывки он был серого, грязного цвета, после же стало видно, что он белый, а от серого у него только несколько горизонтальных серых полосок.
Он совсем обмяк в ходе этой процедуры, не издавал никаких звуков. Чувствовалось, что он был на грани. Протер его полотенцем и расположил на кровати сохнуть.
Сам же я думал о нескольких надрывах, что я видел. Можно ли это исправить? Как помочь в такой ситуации?
Иголки с нитками не подойдут, да и как его зашивать. А может, использовать зажигалку или спички, огнем от которых можно раскалить немного края его ран и соединить их. Тут есть над чем подумать. Стоит спросить его мнения. Так и поступлю, а пока открою окно, чтобы он скорее обсох.
Ушел в другую комнату и лег. Думал о моем новом питомце.
Как его назвать?
3
Шуршание в соседней комнате привлекло мое внимание. Подскочил и побежал туда, но в коридоре едва не столкнулся с ним. Буду называть тебя Шуршиком.
Он был добр и весел, активно крутился вокруг меня – и все стало очень хорошо. Проводил его на кухню, где скотчем стянул разрывы. Он сам попросил меня об этом.
– Чем будем заниматься теперь?
– Играть.
– Во что?
– Игра называется удержание. Суть такова – я взлетаю к потолку и полностью расслабляюсь. Когда начну падать, ты должен дуть снизу и удерживать меня от падения. Вот и вся игра, но она сложная на самом деле. И веселая. Как ты меня назвал?
– Шуршик. Хочешь узнать мое имя?
– Оно мне известно.
– Правда, откуда?
– Стоптанные пятки твоих ботинок.
– Что-то мне не верится, все-таки скажи, как же меня зовут?
–Образ незнакомца за зеленым холмом, который еще не показался.
– Идем играть!
4
Полные легкие воздуха, набранные мной, не помогали удержать моего друга от падения. Подхватывал его на руки и подкидывал вверх, повторяя попытку. Все без толку. Кажется, я запыхался и покраснел. Но как же весело играть так.
После я лежал и отдыхал, а пакет летал по комнате, шелестел на полу, убаюкивая меня.
Сон. Давно я не спал так спокойно.
5
Утром, еще не открыв глаза, я знал, что буду запускать своего друга в воздух, как воздушного змея. У меня такого никогда не было, но думаю, что это не трудно.
Встал и увидел его, лежащего на полу возле кровати. Легонько провел по нему рукой. Шорох – он проснулся.
– Пойдем играть в воздушного змея?
– Конечно!
Ветер на крыше моего дома был слабым, но моего друга Шуршика поднимало легко. Страховал и удерживал его с помощью простой нитки, привязанной к его ручкам.
Ловил с его помощью ветер и балансировал. Все мое внимание было сконцентрировано на этом.
Где-то через час ветер стал усиливаться. Моего друга могло унести в случае, если нитка оборвется, поэтому я вернул его и начал сворачивать ее в моток.
– Поменяемся?
– Что?
– Я был воздушным змеем, не хочешь сам попробовать?
– Но как ты сможешь меня удержать?
– Мы привяжем тебя к антенне, а вернуть обратно я смогу.
– Хорошо, но хоть ветер и силен, я не думаю, что взлечу.
– Давай попробуем.
Привязав себя с помощью двойной нитки, подошел к самому краю крыши. От падения меня будет удерживать хлипкая антенна и пластиковый Шуршик. От этой мысли мне стало смешно. Другой конец нитки обмотан вокруг моего глаза. Так меня точно не унесет ветром.
Шаг и ветер подхватывает меня, раздув куртку, да всю одежду и легкие, расправив их.
Парю, я парю – немного проваливаясь при попытках изменить свое положение и вновь поднимаясь на максимальную высоту.
Было очень весело, хохотал как никогда в жизни, хоть и проглотил вместе с ветром несколько мошек.
Позже Шуршик вернул меня на крышу.
– Здорово, я счастлив! Останемся здесь ненадолго и посмотрим на людей внизу?
– С удовольствием!
В итоге просидели на крыше до захода солнца.
6
На следующий день был дождь, который шел безостановочно.
Мы не могли никуда пойти, сидели дома и наслаждались счастьем и этим барабанящим дождем.
– Что будем делать?
– Мы уже делаем все то, что стоит делать. Но можно и сыграть во что-нибудь.
– Как насчет пряток, ты-то наверняка сможешь хорошо спрятаться.
– Хорошо. Считай до 1084.
– Начинаю. Один, два, три…
Открыл глаза и пошел по квартире, тщательно осматривая все щели, закоулки и проверяя под диваном и столами. Как же хорошо, должно быть, Шуршик спрятался.
В зале нет, в моей спальне тоже, значит, наверняка он на кухне.
Когда я вошел туда, то сразу понял, что произошло что-то ужасное.
Ящики были выдвинуты, кухонная утварь разбросана, один стул лежал на боку, и среди всего этого я не сразу нашел своего друга – он наполовину высунулся из ящичка, в котором лежали пакеты для мусора.
Нежно взял его в руки, и меня пронзила мысль, что он не издает никаких звуков, даже после моего прикосновения.
Нет, этого не может быть – Шуршик, друг, не оставляй меня.
Мял его, подкидывал в воздух, все без толку, он не шуршал, не взлетал, а сразу падал плашмя вниз. Его уже нет. Теперь мой друг, ставший за эти дни лучшим, превратился в пакет, только и всего.
Больше между ним и пакетами, лежавшими в отдельном ящичке на кухне, нет разницы.
Не хочу никого видеть. Мне нужно идти…
Строгий офис, разбитый на кабинки.
Кратчайший путь от одного конца офиса до другого составляет двенадцать секунд размеренного шага.
Работники снуют от своих кабинок к коллегам. Середина дня и работа в самом разгаре. Все здесь очень продумано, никто друг другу не мешает. Очень комфортно.
Перегородки, отгораживающие собой рабочее место каждого отдельного сотрудника, сделаны из белого крема. Пол, стены, часы на стене – все сделано из белого крема. Новенький работник, заполняющий квартальный отчет,– белый крем, пахнущий миндалем. У всего здесь своя форма.
Часы на стене, с мягкими стрелками, размазывающими время, показывают без пяти минут два. Скоро обед.
Все в офисе знают, что скоро произойдет, но для новичка это будет впервые.
Два часа.
Отчеты убираются в сторону.
Офис сжимается, стены сужаются, искривляясь, а потолок сливается с полом, сначала деформируя все, что в нем находится, а затем прессует в единую массу новых и старых работников, отчеты, домашние туфли, подогретые обеды в кремовых контейнерах…
Мысли, счета, транзакции, служебные романы – все сводится к порциям крема из тюбика, в котором почти ничего не осталось.
Новенький, слившись со стенкой соседней кабинки и цифрами, отправляется с порцией крема в новое место.
Там его ждет нечто другое.
А в чуть опустевшем тюбике офис продолжит работать, даже после того, как его самого выбросят в урну.
Сегодня я чувствую небольшое недомогание. Останусь дома, а погулять отправлю только один глаз.
1
Улицы неубранны, а снег, нападавший за долгую зиму, начав таять, развез такую грязь, что в некоторых местах гулять стало просто невозможно. Значит, остаются только центральные улицы, по которым еще можно передвигаться.
Небо и сосны, стремящиеся навстречу друг другу, закружились в паре с серым асфальтом, по которому мой глаз покатился. Сейчас день, но из-за пыли, что попадает в глаз, он слезится, и все несколько размыто для меня. Закатываясь в лужи, получаю некоторое облегчение, но вода грязная и примешивает к слизистой оболочке дополнительные частички.
Но прогулка ведь будет недолгой, можно и потерпеть эти неудобства.
2
Люди идут по своим делам, и мой глаз прокатывается между ними. Никто не обращает на это внимания, кроме собак. Они подходят к глазу и обнюхивают его, виляя хвостами, а после исчезают, смещаемые небом и верхушками деревьев. Наверняка они лают на глаз.
Мне хотелось бы услышать, о чем говорят прохожие, обрывки их разговоров. Я смог бы из них сшить себе теплое одеяло или плед. Но только покрасневший, слезящийся глаз катится по моему родному городу.
3
Остановился, чтобы посмотреть, куда меня занесло. Узнаю это место, это начало длинного спуска к реке.
Местность, где нет человеческих построек, кроме безжизненного, залитого бетоном берега реки.
Вода еще далеко.
Захотелось увидеть воду и окунуться в ее прохладу.
Это спуск, и мой глаз просто начал катиться по нему, постепенно набирая скорость и собирая на себе все больше пылинок и соринок.
Вид размыт, и уже хочется скорее достичь воды и очиститься, а после вернуться домой.
4
Скатываясь по ступенькам к воде, чувствовал, как каждая частичка надрезает мой глаз, раздражает его сильнее и сильнее…
Вода, наконец-то…
Обволакивающая своим течением, мягко удаляющая все с поверхности слизистой глаза. А еще она прозрачна и чиста, в ней я вижу только воду. Может, это оттого, что столько грязных луж преодолел по пути сюда.
Глаз вынырнул из воды, всплыв на поверхность. Теперь видно синее небо.
Знаю, куда течет эта река, глаз прибьет к берегу недалеко от моего дома. Очень удобный маршрут, нужно его попробовать еще, только уже полностью, всем телом.
Услышать плеск воды, вдохнуть запах леса, может, впитать холод воды – было бы замечательно.
5
Возвращаюсь другим путем.
От берега, к которому меня прибило течением, по немощеным улочкам частного сектора качусь к своему дому, стоящему на стыке между городской этажной застройкой и одноэтажными деревянными домами. Граница между новым и старым домом.
Вновь прыгает небо и земля, как и новые соринки попадают в промытый водой реки глаз.
Прогулка затянулась и уже не доставляет мне удовольствия.
6
Вернулся.
Глаз покраснел и сильно чешется. Главное, чтобы я не занес в него ничего опасного.
Нужно попросить глазные капли.
1
Совсем скоро закончится зима. Вернее, она давно должна была это сделать.
Возле моего дома вышло несколько людей к огромной куче снега – прогонять зиму и вызывать весну. Каждый год это повторяется, и нынешний год не стал исключением.
Эти люди лезут в сугробы и начинают разваливать и разбивать огромные кучи слежавшегося снега на небольшие кусочки. Затем уже другие люди на тротуаре, где нет снега вообще, давят эти комки еще на меньшие части и так, пока совсем не извратят их в талые следы на асфальте, которые, смешавшись с пылью, превращаются в грязь.
2
Никогда не принимал участия в этом празднестве, но всегда пристально наблюдал, так как все это касается и меня.
Поэтому я точно знаю, что произойдет дальше.
Люди продолжат колоть и дробить массы снега и льда, образовавшиеся здесь, и станут только ускоряться. Это своего рода танец, в котором его участники доходят до исступления.
Грязи под ногами становится больше, и новые порции снега, попадающие в нее, сразу пропитываются ее цветом и быстрее становятся частью этого месива.
Удары ног людей поднимают в воздух множество брызг, но участникам ритуала рождения этого только и нужно. Все ускоряется и ускоряется.
3
Разрозненные несколько до этого, люди образуют сейчас круг и плотнее обступают место, где больше всего грязи.
Начинается приготовление напитка. Это одна из самых важных частей ритуала посвящения и рождения.
Для этого они и встали плотнее. Удары ног, наносимые со всего размаха, выплескивают грязь из центра круга на людей, и без того уже наполовину пропитанных ею. Мне теперь не удается различать их лиц. Только белки глаз и ряды зубов в бесформенно открытых ртах, ловящих воздух, выделяются на их фоне их грязных лиц. Но грязи словно и не становится меньше.
Затем, как по сигналу, которого я никогда не мог уловить, они прекращают этот танец, падая на колени и начиная зачерпывать в ладони слегка вспененную мутную грязь и поднимать ее над головами.
Еще немного погодя, прочитав себе под нос что-то, выпивают это.
Мне даже противно на это смотреть.
Это первая часть, половина посвящения и рождения. Дальше они будут кричать и делать свои орудия.
4
Сгребают грязь в кучки возле себя, но уже не пьют их, а только накапливают материал, из которого сделают свои несуразные, но эффективные инструменты.
Когда у одного из людей, участвующего в празднике и уже отпившего этой массы, накапливается достаточное, по его мнению, количество сырья, он расстегивает верхнюю одежду, которая есть на нем, и сбрасывает ее в сторону.
Мне из окна не очень хорошо, но видно их кровеносные рисунки, эти готовые формы, в которые они через отверстия по всему телу вливают пластичную грязь.
Делается все это в парах. Тот, в кого заливают массу, станет в итоге инструментом в руках второго.
Собственно второй и вливает в лежащего на земле товарища порции сырья.
Этот процесс занимает несколько часов, ведь важно полностью залить форму, не оставив незаполненным ни один из сосудов.
Живые формы лежат неподвижно и смотрят над собой, как будто и не особо интересуясь тем, что с ними происходит. Мне рассказывали, что на их губах в это время всегда улыбка.
Последняя порция грязи влита через артерию на шее, и остается немного подождать.
Все почти готово.
5
Раствор твердеет внутри лежащих людей и принимает их форму, копируя кровеносные рисунки.
Второй человек в каждой из пар ждет и через некоторое время начинает освобождать свое орудие от лишней плоти. Лежачий же уже не является для него человеком, а только орудием в форме кровеносной системы. Плоть его теперь отпадает сама собой, и второй с легкостью отрывает куски и отбрасывает прочь в изрядно уменьшившиеся сугробы поблизости.
После этого уже несколько проглядывающее темно-коричневое орудие берется каждым из людей и относится к чистому снегу, куда и помещается.
Там эти орудия водятся из стороны в сторону в толще снега, чтобы очистить инструменты от того, что недавно было человеком.
Хоть мне и не видно выражений их лиц во время этой работы, но очень хочется верить, что им грустно в этот момент, ведь они во время танца, несколько часов назад, составляли единое целое.
Наконец, из сугробов, превратившихся из белых в красные, извлекаются крепкие ветвящиеся орудия. Это одновременно и бур, вилка и ложка, нож, в общем, все в одном.
Это орудие тех, кто скоро придет ко мне.
Каждый год они преследуют меня. Я даже немного привык к ним.
Посвящение завершено, и родились отличные мозгоеды.
Но сегодня они не придут, может, завтра.
Я буду ждать.
Дома стало совсем грязно оттого, что я давно не слежу за чистотой. На всех предметах лежит толстый слой пыли. А мне страшно стирать эту пыль. Не хочется видеть вещи такими, какие они есть.
Протоптал себе небольшую сеть дорожек по дому, по которым я добираюсь до всего, что мне нужно, чтобы удовлетворить мои скромные потребности.
Больше никуда не сворачиваю. В целом, меня всем обеспечивают, и выходить не нужно.
1
Помимо того, что я мало двигаюсь в этом тесном пространстве, мне приходится практически сводить к минимуму дыхание.
Дышу через плотно сжатые губы, тонкой-претонкой струйкой втягиваю воздух, чтобы ни одна из пылинок не пробралась внутрь меня. Это разрушает все мои планы, а, несмотря ни на что, я все еще имею некоторые планы. Просто для этого необходима подготовка – и она почти завершена.
2
Все это время я готовился к путешествию по своему дому.
У меня нет карты, поэтому придется ориентироваться только по серым силуэтам предметов, и, не зная их цвета, не могу о них сказать ничего. Но когда-то я помнил цвета – а затем забыл некоторые из них.
Цель моего путешествия также неопределенна, как и забытые цвета. Но скоро все встанет на свои места. Я верю в это.
Подготовка заключалась в следующем – примерном определении самых больших объектов в квартире, которыми оказались стул, книжный шкаф, кровать, плита для приготовления пищи. Все это было покрыто слоем пыли, который я опасался трогать до начала своего путешествия. Нельзя это ворошить, ведь можно доскрести до сути вещей слишком рано и неподготовленным.
Спал я очень плохо, медленно ложась на слой пыли. Это приносило боль и зуд, не давало спокойно двигаться, забивало поры, глаза, забивало все движение во мне…
Терпел это каждый день, специально не мылся, спал, окруженный ночными кошмарами. Эта добровольная пытка преследовала только одну цель – стать похожим на пыль, пусть и частично, привыкнуть к тому, как оседать на пол, полочках, в углах – чтобы смочь путешествовать в этом месте беспрепятственно.
Маршрут продуман не полностью из-за незнания предметов. Думаю, что лучше всего будет идти по проторенному пути, дополнительно свыкаясь с пылью, а только затем свернуть вглубь территорий, где я не был.
3
Собрал все свои походные принадлежности. Пора выдвигаться, нужно до захода солнца разбить лагерь в пыли.
Первый переход по линолеуму, относительно чистому из-за того, что я часто здесь проходил.
На этом отрезке могут встречаться большие крупицы грязи и песка, которые я обхожу стороной. Из-за этого теряю много времени. Но оно еще есть.
Вот я подошел к границе, за которой ранее не бывал, будучи наполовину пылинкой,– кухня, чьи серые силуэты нервируют меня.
Но поздно отступать. Погружаюсь в слой пыли и иду к ближайшему предмету…
Летом приятно прогуляться, и вместо того чтобы возвращаться в душную квартиру, раскалившуюся за день, остаться где-нибудь посидеть в тени до самого вечера, чтобы насладиться прохладой.
Нет лучше места, чтобы так отдохнуть, чем парк, в котором играют муравьиный джаз.
1
Мой любимый муравьиный джаз-банд играет в заброшенном на вид городском парке.
В стороне от фонтана, игровых аттракционов прошлого столетия и павильонов с мороженым, в самой непопулярной и безлюдной части парка находится старая, бледная и давно не крашенная лавочка. Рядом с ней и располагается сцена обожаемых мною музыкантов.
Есть время усесться там и спокойно настроиться на концерт.
В отдалении еще слышны звуки с оживленной части парка. Но скоро 8 часов и все закроется. Тогда, после того как большинство посетителей уйдет из парка, муравьи приступят к музыке.
2
Сегодняшний концерт, судя по всему, я буду слушать в одиночестве. Музыканты начали собираться, выползая из своих норок. Несколько десятков муравьев замерло совсем недалеко от меня. Все на своих местах. Остается только дождаться дирижера.
Вот еще один муравей присоединился к группе. Началось.
Большая часть муравьев-музыкантов забегала вокруг, через определенные промежутки, ритмично меняя направление своих движений.
Их лапки, ворошащие землю, задали темп остальным. Несколько солистов приступили к своим партиям, исполняемым челюстями. Соло на челюстях от нескольких муравьев, хлесткое, в противовес шажкам остальных, закручивает мелодию в воронку.
Эта часть самая продолжительная.
Муравьиная музыка отражает характер и суть этих маленьких созданий – такая же упорная и последовательная.
Музыканты не стоят на одном месте, и вся группа постоянно находится в движении. Новые музыканты выходят из крошечных туннелей, пронизывающих землю. Таким образом состав все время изменяется, и даже мне, постоянному слушателю и зрителю, не удается отследить музыканта, которого я мог бы без сомнений назвать дирижером. Но в этом и проявляется часть моего интереса к этому исполнению.
Солисты, окончательно вымотавшись, исчезают в группе исполнителей ритма, а на их место приходят другие. Ритм, несмотря на кажущуюся хаотичность движений, строго выдерживается.
Все это подготавливает слушателя к самой тихой части выступления, что является ее кульминацией.
3
Все прочие музыканты резко останавливаются и замирают. Не делая паузы, сразу начинают двигать самым тонким и сложным для игры инструментом – антеннами на своих головах.
Они ударяют ими о предметы – о землю, и даже по воздуху, что практически не слышно, но в этом и заключается наслаждение, в подчеркивании тишины. Это тот самый момент, когда тишина исчезает и переходит в состояние звука, что обычно длится мгновение, и никто не замечает этого, не обращая никакого внимания на переход.
Искусство музыкантов – в растягивании этого перехода и виртуозном удержании его для слушателя. Самая красивая музыка, едва слышимая с лавочки в городском парке после закрытия.
Тишина, переходящая, но еще не достигшая звука, дребезжащая еще секунду, балансирует на этой грани и обрывается.
Концерт завершен.
Достаю из кармана несколько кубиков сахара и отдаю моим маленьким любимцам, подарившим мне эту необычную музыку, ведь они так сильно устали.
Не могу просить их выступить на бис, но могу прийти к ним завтра.
Так я и сделаю.