Сандра Саммерс
Кофе с мороженым, или Рецепт идеальных отношений
3.
– Я готова слона съесть, – с набитым ртом произнесла Василькова, засовывая в рот огромный кусок курицы из своей порции «Цезаря» и закатывая глаза от удовольствия. – Боже, это какой-то гастрономический оргазм!
Как и договаривались, мы с Милкой встретились в «Кубе» – кафе, которое располагалось ровно посередине между нашими местами работы. Тут всегда было вкусно, сравнительно недорого для заведения такого уровня в центре и уютно.
Я наполнила чашку ароматным имбирным чаем из пузатого стеклянного чайника и с наслаждением вдохнула запах, прежде чем сделать глоток.
– Я бы выпила чего покрепче, – заметила подруга, проследив за моими движениями.
– Ты же знаешь, что я не пью, – я укоризненно посмотрела на нее, но Мила лишь отмахнулась.
– Так-то и я только по праздникам, но сейчас, считаю, есть веский повод, – она хитро глянула на меня.
– Давай выкладывай, что там у тебя?
Милка еще пару минут поломалась, пытаясь, так сказать, навести интригу, но, увидев, что я лишь устало выцеживаю чай из чашки, глубоко вздохнула и перешла к сути:
– Кемаль приезжает на этих выходных! – она замерла, словно готовясь хлопнуть в ладоши, и уставилась на меня в ожидании реакции.
Я сделала последний глоток и осторожно положила чашку перед собой. Тут надо действовать аккуратно, чтобы не обидеть подругу резким комментарием, поэтому я мысленно собралась.
– Разве это не здорово? – Василькова пытливо заглянула мне в глаза.
Поддержку ищет, надеется, что я тут же разделю ее воодушевление, но меня, в отличие от подруги, терзали смутные сомнения.
– Вы знакомы всего-ничего, – начала я. – Даже на одном языке не разговариваете.
– Вообще-то, я турецкий начала учить, – оскорбилась Милка и подцепила вилкой еще один кусок мяса. – А он – английский, вот так вот!
Угу, ты еще язык покажи, мрачно подумала я. Василькова обиженно жевала свой салат, глядя куда угодно, только не на меня. Расстроилась, конечно. Я мысленно дала себе пинка – ну знала ведь, что подруга очень эмоционально на все реагирует, могла бы и одобрение какое из себя выдавить.
В конце концов, чего я сразу о плохом думаю? Может, у этого Кемаля действительно самые серьезные намерения. Все ведь бывает в этой жизни. Вот мне мама все время говорит, что у меня всегда стакан наполовину пуст, и вообще, если бы я позитивнее смотрела на вещи, жить мне было бы проще. Мол, нужно верить в лучшее. У меня же другая философия: уж лучше быть готовым к худшему, а потом радоваться тому, что опасения не сбылись, чем рыдать, собирая осколки рухнувших надежд. Вот тогда не будет никаких лишних разочарований.
Помаявшись еще минуту, я наконец положила руку на Милкину ладонь в примирительном жесте.
– Ну прости меня, – улыбнулась я, стараясь выхватить ее все еще обиженный взгляд. – Ты же знаешь, я вечно во всем сомневаюсь. А еще, – она наконец на меня посмотрела, – я просто за тебя переживаю, вот и все.
– Да не надо за меня переживать, – мягко упрекнула меня Василькова, – ты лучше о себе научись заботиться. Поменьше заморачивайся, думай больше о себе. Вот скажи, – она прищурилась, – жалеешь, что тогда так и не познакомилась с тем красавцем на корабле?
Ишь чего! Да я уж и думать забыла о нем. А Милка, оказывается, что-то там заметила, еще и выводы свои сделала. Все успела. А я думала, ее новый любовный дурман под названием «Кемаль» полностью окутал.
– Я даже не помню, как он выглядел, – соврала я и поспешила сменить тему: – Ко мне сегодня ни с того ни с сего Пашка подкатывать начал.
– Ого! – Мила оживилась, как всегда, когда дело пахло новыми сплетнями. – Напомни, это кто такой?
Паша работал айтишником в нашей конторе. Обаятельный добродушный парень, высокий и крепкий, напоминает чем-то героя Джона Красински из сериала «Офис» – такой же милый и приветливый. Мы с Пашкой общались не то чтобы очень часто, но, если пересекались в нашем довольно широком рабочем пространстве, всегда обменивались новостями и могли обсудить что-нибудь интересное или посмеяться за чашкой кофе, если оставались обедать в офисе. Раньше он вел себя очень непринужденно и по-дружески, никаких любовных флюидов и искр между нами не летало, а сегодня он вдруг предложил как-нибудь встретиться за пределами конторы. Я от неожиданности растерялась и сразу согласилась, мол, конечно, почему бы и нет. Как раз сижу и жду, что пригласишь.
А уже когда он ушел к себе в заваленный мониторами и проводами темный кабинет, я мысленно треснула себя по башке: «Зачем оно тебе, Лана, надо?» Во-первых, зачем окунаться в новые отношения, когда дома диван после измены козла-бывшего еще, как говорится, «не остыл», а во-вторых, зачем портить такие замечательные дружеские отношения с коллегой? Если ничего не выйдет, потом обоим будет неловко, общаться, как раньше, уже не получится.
Зато Милка загорелась так, будто это ее, а не меня на свидание позвали.
– Ланка, так это же здорово! Забудешь наконец бывшего, начнешь новые отношения! О, – она аж на стуле заерзала от возбуждения, – давайте на двойное свидание сходим! Ну, когда Кемаль ко мне приедет.
Я тут же яростно замахала головой, пока она нам двойную свадьбу планировать не начала.
– Ну тебя и заносит иногда, конечно, – попеняла я ей. – Какое двойное свидание? Ты в своем уме?
– А что такого? – невозмутимо спросила Василькова. – Я же тебе не в постель к нему прыгать сразу предлагаю. Хотя…
Она ойкнула, когда я кинула в нее скомканной бумажной салфеткой.
Милу иногда заносит, но она моя лучшая подруга, родной человек, и не знаю, что бы я без нее делала.
Мы познакомились в пятом классе. Ее семья переехала в наш город из какой-то деревеньки, я даже названия ее не слышала до того, как познакомилась с Милкой. Наша классная, Раиса Ильинична, привела ее за руку в кабинет литературы со словами: «Дети, это ваша новая одноклассница – Людмила Василькова. Прошу любить и жаловать!» И Милка тут же показала свой характер, тихо, но уверенно попросив называть ее Милой. Так и сказала: «Впредь зовите меня Милой, пожалуйста!» И поправила лежавшие на носу очки в роговой оправе, которые тогда еще носила. Раиса Ильинична с удивлением посмотрела на уже вовсю качающую свои права малявку, но в итоге попыталась принять максимально серьезный вид и согласно кивнула.
Милу посадили рядом со мной – за вторую парту в первом ряду. Она деловито доставала свои канцелярские принадлежности из розового рюкзака с единорогами и красиво складывала их ровным рядком на парту, а я смотрела на ее светлые, словно льняные, как у моей любимой Барби, волосы и ярко-голубые глаза и думала, что красивее девочки я раньше не встречала. Закончив обустраиваться, Мила наконец села на стул, повернулась ко мне всем корпусом и произнесла фразу, после которой я поняла – это начало крепкой дружбы: «Мне нравится», – она кивнула на мою тетрадку с «Черепашками-ниндзя», – «У меня такая же есть, только там еще Мастер Сплинтер».
Так мы и просидели за одной партой до конца школы. Мы были не разлей вода, инь-яном, она – светленькая, я – темненькая. И, даже несмотря на то, что характеры у нас были совершенно разные – я спокойная и рассудительная, а Василькова – вихрь и буря, мы всегда были вместе и почти никогда не ссорились. Бывали у нас, конечно, споры и разногласия, но дружба была крепче.
После школы мы обе поехали в столицу, учились в одном университете: я – на факультете журналистики, а Милка – на экономическом. И даже работу обе нашли почти по специальности: я – в издательстве, о чем всегда мечтала, а Мила устроилась финансовым аналитиком в крупную фирму.
Мы словно жили жизнью типичных киношных или сериальных подружек, которые работают в одном городе, сами себя обеспечивают, а после насыщенного трудового дня собираются в любимом месте, чтобы отдохнуть, побаловать себя вкусной едой и кофе и посплетничать.
– Значит, в эти выходные рассчитывать на тебя бесполезно, – я нервно нажала на кнопку сброса звонка, когда экран в очередной раз загорелся от звонка Антона.
Мила проследила взглядом за моим движением и закатила глаза.
– Добавь его уже в черный список, – посоветовала она.
Василькова никогда не любила Антона. Называла его «прилизанным маменькиным сынком», хотя он уже давно не жил с родителями и вообще не так уж часто с ними общался. Милка считала, что он чересчур инфантилен, недостаточно мужествен и абсолютно негармонично смотрится рядом со мной. «Тебе нужен уверенный в себе самец, а не это недоразумение», – фыркала она, стоило Антону лишний раз заговорить о планах на нашу свадьбу. Ее воротило, когда он чмокал меня в щеку при каждом удобном и не очень случае и когда называл меня исключительно «любимой» и «милой». Пару раз она даже приставляла два вытянутых пальца ко рту, наглядно показывая, как ее тошнит от этой излишней романтичной показухи. Я делала вид, что обижалась на ее пренебрежительное отношение к моей личной жизни, мол, кто еще кого должен учить, но в глубине души не могла ее за это винить. Мне самой часто претили приторные попытки Антона «пометить территорию» и доказать всем, что у нас идеальные отношения. Наверное, если бы он мне не изменил, я сама бы рано или поздно порвала с ним.
– Можешь обижаться сколько хочешь, – Милка помешала чай в чашке и сделала большой глоток, – но твой Антон – настоящий паразит.
– Он не мой, – автоматически поправила я.
Подруга дернула плечом, мол, не суть.
– Устроился как во дворце: в чужой квартире, в центре, на готовеньком. Могу поспорить, вы за коммуналку вместе платили.
Я промолчала. К чему споры – Василькова знала меня как никто другой. Ну да, меня вовсе не тяготил тот факт, что мой парень жил в моей квартире. Он же не альфонс, в конце концов. Тоже работал, не протирал штаны. А то, что у меня было свое жилье, – что, кстати, тоже счастливая случайность! – так не всем так везет. Ну а что козлом редкостным оказался и не смог держать джинсы застегнутыми – это, скорее, вопрос ко мне и моему умению разбираться в людях.
В свое оправдание могу сказать, что с Антоном у меня были первые серьезные отношения. Раньше я, конечно, гуляла с парнями, но это так, ни к чему не обязывающие свидания. Поэтому неприятный осадок после измены, конечно, остался.
– Мой тебе совет, – Милка снова окинула меня взглядом «слушай сюда – учить буду!», – иди на свидание с этим Пашей. Посидите в каком-нибудь приятном месте, поболтаете, узнаете друг друга ближе. Если искра не вспыхнет – есть проверенный трюк: в конце свидания одариваешь его признательным взглядом и как бы невзначай кидаешь фразу: «Спасибо за замечательный вечер. Давно хотела выбраться куда-нибудь с друзьями по работе!»
– Это жестоко, – я покачала головой.
– Зато по-честному, – отрезала Милка. – И вообще, может, у вас все закрутится. Это я на случай, если все пройдет тухло.
Мне не очень верилось, что у нас с Пашей что-то может получиться, но и категоричного желания отказываться попробовать не было. До выходных определюсь, решила я.
Мы с Милой договорились, что встретимся еще раз на неделе – она хотела пройтись по магазинам, чтобы купить наряд для встречи с Кемалем. Меньше шопинга я люблю только бег по утрам в парке. В конце концов, не зря сейчас онлайн-магазины набирают такую популярность. Сидишь себе дома, кидаешь наряды в корзину, курьер доставляет все прямо до двери – тебе только и остается, что примерить и либо купить, либо вернуть вещь, если не подошла по размеру. Удобнее не придумаешь. Но нет – Васильковой приспичило бегать как замыленная лошадь весь день по торговым центрам в поисках «того самого платья».
Попрощавшись и чмокнув друг друга в щеку, мы с подругой разошлись в разные стороны. Мне еще нужно было ехать к маме. Если честно, я ужасно устала и мне хотелось поехать поскорее домой, но я уже обещала матери. Да и Уголька надо забрать – соскучилась до жути по этому мохнатому чудовищу. Я купила в кондитерской рядом с домом мамин любимый торт – «Медовик» – и вызвала такси. Выходило, конечно, дороговато, но я так устала, что мотаться сейчас по электричкам и автобусам было выше моих сил.
Маму я увидела сразу, как только моя нога ступила на размытую дождями проселочную дорогу. Ее красная косынка горела ярким пятном в сумерках во дворе. Мать надевала ее, когда занималась делами по хозяйству. Наверняка поливала свои любимые розы. Мне ее любовь к цветам не передалась. У меня в квартире как-то завелась орхидея – подарок Антона, но быстро зачахла, потому что садовод из меня никудышный. Я смирилась с этим фактом и купила кактус – самое неприхотливое растение, у которого все-таки есть какой-никакой шанс выжить в моем доме.
Мама, как я и ожидала, стояла на дорожке у оранжереи с лейкой в руках, вытирая потный лоб второй рукой, в которой поблескивали металлические концы садовых ножниц. У ее ног крутился Уголек, которого я не сразу заметила – он практически слился с темной землей. Увидев меня, котище бросился ко мне, громко мяукая. Я засмеялась и взяла его черную тушку на руки, ласково поглаживая лохматое пузо. Уголек довольно замурчал.
– С приездом, – мама тепло улыбнулась и обняла меня, положив лейку и ножницы на землю. От нее пахло пирогами и ягодами: аромат стряпни, которую она готовит нон-стоп, смешался с запахом духов. Это ее любимые, ягодные – папа в первый раз в студенчестве подарил ей такие, когда приехал из-за границы. Она, по его и ее словам, была в восторге. Папа не прекращал ей их возить, даже когда не получалось выбраться из-за работы – все равно каким-то чудом умудрялся их для нее доставать. А позже они появились и у нас в городе. После смерти отца мама сама начала их себе покупать. Ей казалось, что так ее связь с папой становилась будто еще крепче.
Мы зашли в дом, и запах выпечки стал сильнее.
– Иди мой руки и давай за стол, – мама засуетилась, доставая из кухонного буфета кружки, мои любимые: с мультяшными диснеевскими персонажами, из которых я пила чай еще в детстве.
Пока я была в ванной, кухня успела превратиться в банкетный зал: мама словно ждала в гости человек десять, не меньше.
– Мы не лопнем? – поинтересовалась я, садясь за ломящийся от блюд стол.
– Не знаю, чем вы там с Милкой в Турции занимались, – мама покачала головой, – одна кожа да кости, смотреть страшно! Ты скоро исчезнешь! Пока пару кило не наберешь, не выпущу.
Я фыркнула. Видела бы она, как мы объедались в ничем не приметных с первого взгляда кафешках в южной стране! Кроме заказанных блюд, нам приносили еще кучу «комплиментов» от шеф-повара. Мы с Васильковой не могли дышать и буквально выкатывались из-за стола, каждый раз зарекаясь не есть как минимум две недели после такого праздника живота. Но на следующий день все повторялось. И так до конца отпуска. Теперь я собиралась снова взять себя в руки, но у моей матери свои планы.
– Да я пять килограмм как минимум набрала! – возмутилась я. – Придется в зале отрабатывать.
– Ой-ой, – мама пренебрежительно махнула рукой. – Придумываете себе проблемы на пустом месте. Тебе, наоборот, поправиться не помешает. Пару лет назад у тебя такой аппетит хороший был, и щечки такие очаровательные, – она мечтательно вздохнула, – куда только все делось…
Я мысленно перекрестилась – не надо мне больше такого счастья. Это я на четвертом курсе от стресса во время экзаменов повадилась питаться одними пельмешками и булками из университетской столовой. Булочки были вкуснющие, как сейчас помню: свежайшие и хрустящие, щедро покрытые шоколадной глазурью, с маком. Успешно проглатывались в любое время суток, особенно с какао или молоком с медом. Опомнилась я лишь тогда, когда однажды утром в зеркале вместо своего милого личика лицезрела расплывшуюся мордочку с хомячьими щеками. Последней каплей стали любимые джинсы, которые вдруг ни с того ни с сего отказались налезать на меня. Я аж опешила, с недоумением разглядывая образовавшиеся за довольно короткое время метаморфозы. Срочно купила абонемент в спортзал и Милку за собой потащила. Подруга сначала отнекивалась, а потом, увидев, сколько в качалке симпатичных парней, загорелась и даже без меня бегала туда крутить педали на велотренажере.
Я никогда не была помешана на диетах, но за питанием после того неразборчивого периода стала следить куда более тщательно. Привела себя в форму, сбросила лишние килограммы. Конечно, сладости и любимую выпечку я себе до сих пор могу позволить, но уже в разумных количествах.
И вот, когда я прошла сквозь огонь, воду и турецкие гастрономические соблазны, собственная мать приготовила для меня такую коварную ловушку. Ладно, сегодня можно. Да и маму обижать не стоит. Она старалась, стряпала.
Глядя на обилие пирожков передо мной, я осторожно выхватила один из плетеной корзинки и аккуратно надкусила. С вишней – мои любимые.
Мама залюбовалась тем, как ее дитя предается одному из семи смертных грехов, и, убедившись, что я прожевала все до последней крошки, расслабленно откинулась на спинку стула и принялась потягивать голый чай.
– Антон твой не объявлялся? – как бы между прочим спросила она.
– Он уже не мой, – поправила я. – Пишет и названивает постоянно, но в квартиру пока не приезжал. И слава богу.
Мама осторожно отхлебнула из кружки с Тимоном и Пумбой.
– Я тут подумала, – она запнулась, – Может, зря ты его сразу выгнала. Сгоряча, толком и не объяснившись с ним…
Я с удивлением уставилась на маму. Вот уж от кого, а от нее я таких слов не ожидала. У нас с ней почти не было секретов друг от друга, и я ей прямо признавалась раньше, что к Антону не испытываю никаких сильных чувств. Так, скорее, привязанность. Да и Антон, если уж совсем откровенно, ей не очень-то нравился. Но она никогда не вмешивалась в наши отношения, могла дать совет, если я сама просила. А тут вдруг такое.
– Я тебя не совсем понимаю.
– А что тут непонятного? – с какой-то вдруг горечью произнесла она. – Ты хотя бы не будешь одна.
Мама несла откровенную чушь. Я даже про чай забыла.
– С каких это пор для тебя стало нормальным проводить жизнь с кем попало, но лишь бы не одной. Помнится, ты сама Антона не очень жаловала. А теперь мне, значит, лучше с ним?
Она опустила глаза и как-то внезапно осунулась вся. Потом взяла меня за руку и крепко стиснула ладонь.
– Прости, я сама не знаю, что говорю. Мне просто на какой-то момент показалось, что вся моя жизнь – череда бессмысленных решений. Вот я вышла замуж за любимого человека, лелеяла счастье, которое у нас было, и все так бездарно закончилось. Всегда слушала свое сердце и радовалась, что твой отец поддерживал меня во всем. Остался жить здесь, со мной, отказавшись от всех благ и удобств, а в итоге… – она судорожно всхлипнула, и я накрыла сжимавшую меня руку своей. Но ее глаза оставались сухими, только между бровями еще явственнее пролегла морщинка. – А в итоге любовь оказалась разрушительной.
– Не говори так! Не смей! – горячо возразила я. – Ваша любовь – это самое прекрасное, что могло случиться. Я бы все отдала, чтобы и у меня в жизни было так.
Я так радовалась, когда смотрела на родителей, они были безумно счастливы. Без слов было понятно, что для них обоих нет ничего важнее друг друга и меня. Я купалась в их любви и всегда думала, что тоже когда-нибудь, как и мама, встречу лучшего мужчину на земле и буду для него всем. После смерти папы на меня напало какое-то отчаяние, а потом и вовсе появилась уверенность, что любовь, как у родителей, бывает раз в сто лет и мне-то уж точно не светит. Антона я приняла за меньшее из зол, как будто с какой-то обреченностью решила, что вот оно – то, чего я достойна. В очередной раз задумываюсь теперь, что, наверное, его измена тоже несла за собой какой-то скрытый смысл, хоть я и не верю во все эти знаки и прочую чепуху. У меня словно пелена с глаз упала. Я с ужасом осознала, что чуть не связала свою жизнь с абсолютно «не моим» человеком.
– Прости меня, дочь, – мама оторвала клочок от бумажного полотенца и вытерла выкатившуюся все-таки слезу. – Ты знаешь, я всегда думала – пусть что хотят, то и говорят. И родители его, особенно Ирина Анатольевна, сто раз обвиняли меня в том, что, если бы не я и мои капризы, Вадим остался бы жив. Я не позволяла плохим мыслям завладевать мной, но это так трудно… – ее голос снова сорвался, но она, прочистив горло, упрямо продолжила, и я поняла, что ей это необходимо – выговориться. – Так трудно сохранять веру в то, что настоящую любовь нельзя разрушить. И не поддаваться мысли, что я не… что я могла бы уберечь его от случившегося, если бы сделала раньше другой выбор.
– Если бы мы могли знать, что будет с нами в будущем, мы бы сошли с ума, – я мягко улыбнулась, погладив тыльную сторону маминой ладони. – Ты не можешь быть в ответе за то, что случится, только лишь потому, что выбираешь то, что тебе дорого. Папа никогда не тяготился жизнью здесь, он был счастлив. Я это знаю, – я поймала мамин взгляд, – и ты тоже знаешь.
Мы с мамой проговорили до самой ночи, сидя за кухонным столом и подливая в кружки чай. Ехать обратно в город было уже слишком поздно, да и, если честно, не хотелось, несмотря на то что завтра нужно было рано вставать, чтобы заехать сначала домой и оставить там котенка, а потом – на работу.
Спала я в своей старой комнате, с Угольком в обнимку. Он привычно расположился под моим боком, свернувшись клубочком, и задремал с тихим мурчанием. На полке с книгами тикали часы с будильником в виде чайника – они будили меня еще в школьные годы. В комнате было очень светло – полнолуние. Последнее время меня часто мучает бессонница, и Милка, которая серьезно верит во всякую астрологическую ахинею, с пеной у рта убеждает меня, что это связано с фазой луны. Я сначала фыркала, но я и правда стала замечать, что плохо сплю именно в полнолуние. Приготовилась, что предстоящая ночь тоже будет бессонной, но буквально через пару минут мои веки приятно отяжелели, и последнее, о чем я успела подумать, – пирожки с вишней в этот раз у мамы получились особенно вкусными, надо бы взять рецепт.
