Самид Агаев
Из Баку с любовью
– Кстати говоря, – сказала девушка, отложив письмо, – именно Грибоедов, бывший редактором протоколов конференции добился включения в Туркменчайский мирный договор 1828 года заключенный между Россией и Персией, особой статьи, позволяющей армянам покинуть Персию. – Анастасия поискала необходимый документ и стала зачитывать.
«… Его величество шах дарует совершенное и полное прощение всем жителям и чиновникам области, именуемой Азербайджаном. Никто из них, к какому бы разряду ни принадлежал, не может подвергнуться преследованию, ниже оскорблению за мнения, поступки свои или поведение в течение войны или в продолжение временного занятия помянутой области российскими войсками. Сверх того, будет предоставлен тем чиновникам и жителям годичный срок, считая от сего числа, для свободного перехода со своими семействами из персидских областей в российские, для вывоза и продажи движимого имущества, без всякого со стороны правительства и местных начальств препятствия и не подвергая продаваемые или вывозимые сими лицами имущества и вещи какой-либо пошлине или налогу».
– За три с половиной месяца за Аракс перешли более сорока тысяч семейств, – продолжала Анастасия. – Руководил этим переселением полковник Лазарев. А вот выписка из доклада историка того времени Ивана Шопена.
«Несколько времени после заключения Туркманчайского трактата, по которому Армянская область была присоединена к России, большая часть магалов Эриванской и Нахичеванской провинций оставалась более года без жителей, которые во время войны укрывались в соседних турецких пашалыках и в неприступных горах Армянской области. В 1828 году, когда армяне, обитавшие в Адербиджане получили позволение переселиться в пределы наши, частые их партии начали переправляться через Аракс и заняли все пустопорожние деревни, которые встречались им на марше – таким образом разместились они и завладели домами, землями, садами, мельницами коренных жителей, которые начали постепенно возвращаться только с 1829 года. Но найдя жилища свои в руках других хозяев, они просьбами и разными убеждениями склонили армян дозволить им занять небольшие участки самых невыгодных земель их селений и строить себе дома. Другие удалились в горы, и в верхней и средней полосах устроили вовсе новые селения».
Английский историк и географ Джон Баддели сообщал, что после заключения Адрианопольского мира в 1829 году между Россией и Османской империей, армию Паскевича при возвращении из Турции в Закавказье сопровождало около 90 тысяч армянских мигрантов. Апогея переселение армян в Закавказье достигло во время Первой мировой войны. Только лишь в ходе одного отступления русских войск от Вана в 1915 году в Эриванскую губернию переселилось более 200 тысяч армян. Таким образом в начале 19 века, спасаясь от русско-иранской и русско-турецкой войн из Персии и Турции, на территории Азербайджана и Грузии переселилось сотни тысяч армянских беженцев. К России отошли Эриванское и Нахичеванское ханства. На их месте была образована Армянская область. Вот что писал русский поэт, публицист и общественный деятель Василий Величко.
Армянское дело в русских пределах с той поры продолжало расти неуклонно, по временам двигаясь вперед крупными скачками. По туркменчайскому трактату в состав России вошел Эчмиадзин и католикос оставлен на правах вселенского патриарха всех армян. Православную грузинскую автокефальную Церковь мы своевременно упразднили и земли ее отобрали в казну, а наряду с этим в русских пределах оказалось теократическоегосударство в государстве, фактически недоступное контролю и обладающее огромным авторитетом в глазах своей «политической паствы». При Паскевиче был послан в Персию полковник Лазарев для приглашения армян, которые перешли в Закавказье в числе, примерно, 40 000 душ. Эчмиадзинский патриарх тоже участвовал в этой комбинации: велел переселиться из Персии армянским священникам, за которыми вслед пошла и паства. По Адрианопольскому миру мы получили более 10 000 турецких армян; один эрзерумский архиепископ Карапет привел до 70 000. С той поры постепенное переселение армян из мусульманских государств в Россию шлонепрерывно, то еле заметной струйкой, то, как за последние несколько летшироким, стремительным потоком. Теперь, когда более или менее ясно, к каким результатам привело стремление кавказских администраторов привлечь побольше армян, немудрено вспомнить малорусскую пословицу: «купив собi бiду, тай за свои гроши».
– Так армяне оказались на территориях Азербайджана и Грузии.
– Я вижу у вас обширные познания в этом вопросе, – заметил Мурад, – наверное это тема вашей диссертации.
– Может быть, но вряд ли. У меня к этому личный интерес, можно сказать хобби. Вам уже наскучило?
– Ну, что вы, наоборот. Так бы слушал и слушал.
Девушка подозрительно взглянула на Мурада.
– Это ирония?
– Боже упаси, как бы я посмел? Можно я скажу правду? Как сказал Михаил Афанасьевич – говорить правду просто и приятно.
– Конечно, – настороженно сказала Анастасия, – я вас слушаю.
– По большому счету, мне было бы все равно, что вы рассказываете, мне приятно просто сидеть и слушать вас. Но в данном случае это еще и познавательно. Как говорится совместить приятное с полезным. Пожалуйста продолжайте, что привело к конфликту армян с азербайджанцами?
– Дело в том, что армяне, веками находившиеся под гнетом персов и турок, мечтали о своей государственности, о «Великой Армении». И у них были для этого надежды, в виде посулов сначала от царя, затем от Ленина. Но они и сами не сидели сложа руки. Были созданы националистические боевые организации «Гнчак» и «Дашнакцутюн». Царская власть поначалу одобрительно отнеслась к действиям этих организаций, даже к совершаемым ими террористическим актам, поощряла, до тех пока они происходили на территории Османской Империи. Но в 1897 году наместник царя на Кавказе князь Голицын обратил внимание царя на опасную тенденцию. Речь шла о том, что в Тифлисе и Баку армяне захватили всю власть, «слишком о себе возомнили», и «армянская церковь способствует революционизированию местного населения». Действительно при обысках во многих армянских церквях и приходах по всему Кавказу были обнаружены тайники оружия, боеприпасов, нелегальные типографии. Узнав об этом, царь наложил секвестр на имущество армянских церквей. Был издан так называемый «Закон о конфискации имущества Армянской апостольской церкви и о закрытии армянских школ от 12 июня 1903 года». Армяне Голицыну этого не простили. 14 октября 1903 г., среди бела дня, когда он вместе с женой возвращался с прогулки в Ботаническом саду его экипаж был остановлен тремя просителями, Голицын взял прошение, тогда один из них встал перед лошадьми, а два других вскочили в экипаж и стали наносить князю удары кинжалами, пытаясь вытащить его из коляски. Князь и его жена, как могли палкой и зонтом стали отбиваться. На помощь подоспели чины земской стражи, а затем казаки. Головорезы, отстреливаясь, стали убегать, один из них был убит наповал, а два другие смертельно ранены и умерли в тот же день. От полученной раны в голову Голицын через три года скончался.
Что касается Баку, то в этом городе к началу 20 века армяне занимали третье место по численности после азербайджанцев и русских. Их интересы представлял Армянский национальный совет. Они были широко представлены в торговле, в финансах, ремеслах, были посредниками, поставщиками. Армяне сумели захватить лучшие нефтеносные районы Баку и возглавляли Союз нефтепромышленников. Почти все места в государственных учреждениях были заняты армянскими конторщиками, счетоводами и прочими служащими. Они занимали ведущие места во всех органах власти. Даже градоначальником Баку становился армянин. Революцию они приняли с большим воодушевлением. В ноябре 1917 года Бакинский совет народных депутатов во главе с Шаумяном объявил себя единственной властью в городе, подчиненной Совнаркому, а Бакинскую губернию – частью Советской России. Противопоставив себя Бакинской городской Думе, где главную роль играла партия азербайджанских националистов «Мусават», выступавшая за независимость Азербайджана от России. Большевистскую организацию в Баку на семьдесят процентов составляли армяне. Ленинский декрет о «Турецкой Армении» от 29.декабря 1917 года объявил армянскому народу о праве на создании своего государства на территории временно оккупированной турецкой территории. Однако ликование армян было недолгим, на Брест-Литовских переговорах Россия признала за Турцией захваченные ранее районы Батум, Карс и Ардоган, где и предполагалось создание «Великой Армении». У самих армян сил для претворения в жизнь этой идеи не было. Россия же была охвачена гражданской войной, хаосом и анархией. Но в Баку цели армянских националистов и большевиков сошлись. Ленину нужна была нефть, а армянам государственность. Шаумян в газете «Бакинский Рабочий» открыто заявил, что мусаватисты, желающие независимости Азербайджана получат в итоге груду развалин.
И на сегодня достаточно. А теперь я постелю вам. Утром будете уходить, просто прикройте дверь, там английский замок.
– Он ведь щелкнет, и вас разбужу.
– Это не страшно.
Мурад смотрел, как ловко девушка застилает постель на диване, и испытывал необъяснимую нежность к ней.
– Спокойной ночи, – пожелала Анастасия. – Надеюсь, вам будет удобно спать.
– Спасибо, и вам то же – сказал Мурад и добавил, – если вам будет одиноко, приходите без стеснения.
Анастасия улыбнулась на прощанье и сделала ручкой – «привет».
Оставшись один, Мурад разделся, костюм повесил на деревянную вешалку в виде фавна на углу диванной спинки, такая же была с другой стороны, а, может, это были не вешалки, а украшения, еще раз посмотрел на портрет на стене. Вновь подивился сходству и выключил свет. Он лег на чистые накрахмаленные простыни и испытал блаженство. День выдался долгим и трудным. Он очень устал, но, тем не менее, волновался и надеялся, что она придет. Иначе, какой смысл был в том, чтобы привести его домой, и оставить на ночь. Воспитанные девушки так не поступают. Придет. Он решил бодрствовать, покуда хватит сил.
Когда он открыл глаза, в окно из-за штор пробивался солнечный свет. С мыслью о том, что он опоздал на работу, Мурад вскочил и торопливо стал одеваться. «Теперь, как дурак попрусь в хорошем костюме в таксопарк», – подумал он. Коричневую чешскую тройку он брал из-под полы с переплатой. Единственный выходной костюм, можно сказать пасхальный. Надо будет сразу заехать домой, переодеться, благо недалеко, от Автозаводской, до Нагатинской рукой подать, один перегон. Галстук надевать не стал, ребята засмеют, сунул его в карман и стараясь не шуметь, вышел из квартиры, и в растерянности остановился. Он оказался в длинном коридоре гостиничного типа, по обе стороны лиловели двери комнат. Он стал вспоминать, сколько было выпито накануне – маленькая бутылочка темного пива «Хамовники», затем два бокала советского шампанского, один свой, а второй Насти, от которого она только пригубила, не пропадать же добру, все равно, что она о нем подумает, и две рюмки грузинского коньяка. Перемешал, но не очень много и с перерывом. Не могло же с такого количества память отбить так, чтобы он напрочь забыл, как выглядела лестничная клетка. Мурад спустился на первый этаж. За стойкой стоял зевающий консьерж, набриолиненный смуглолицый малый с закругленными усиками. Такого красавца он бы точно отметил. Значит вчера его не было на месте. В голове возникла запоздалая мысль вернуться в квартиру, но он вспомнил об английском замке. Обратно не войдешь, придется звонить, неудобно как-то. За спиной консьержа был шкафчик с ячейками для ключей.
Увидев Мурада, консьерж поклонился и сказал с явным южным акцентом.
– Доброй утро сударь. На прогулку? Отличная сегодня погода.
Мурад кивнул в ответ.
На столике лежали газеты. Бесплатные газеты он брал везде. Очень удобно класть под ноги в машине, впитывают воду и ботинки не промокают от талого снега.
– Можно взять? – спросил он.
– Конечно, дорогой, возьмите пожалуйста.
Сунув газету в карман, Мурад вышел на улицу и зажмурился от яркого солнца. Весна в этот год была ранняя, снег в городе почти растаял. Но все равно слишком тепло для марта. Привыкнув к дневному свету, Мурад огляделся, пытаясь сообразить в какой стороне находится метро. В этот ранний час на улице никого почти не было. Наконец, он остановил прохожего, дивясь его внешнему виду, – черкеска с газырями, высокие сапоги и кинжал на поясе.
– Простите, в какой стороне метро?
– Ала, какой метро, – на ломанном русском ответил прохожий, – не знаю никакой метро.
«Ох уж эти гости столицы, – раздраженно подумал Мурад, – разгуливают, как у себя в ауле, еще бы саблю прицепил, идиот и куда милиция смотрит»? Он пошел наугад, ибо совершенно не мог сориентироваться, в какой стороне находится Ленинградский проспект. И домов вокруг он не узнавал. Анастасию он провожал вечером, шли уже в сумерках, он был больше занят девушкой и разговором. Но точно помнил, что ее дом находился между «Соколом» и «Аэропортом», ближе к «Соколу». Мурад посмотрел на часы, на работу он безнадежно опаздывал. Он пошел прямо, никуда не сворачивая, надеясь выйти к метро, но дорога почему-то раздваивалась. По правой стороне улицы шли трамвайные рельсы. «Все правильно трамвай идет из Тушино, – заметил он». Пока размышлял над тем, в какую сторону пойти, сзади раздался звон, грохот. Он едва успел отскочить, чтобы не попасть под трамвай. «И вагон, какой допотопный, – отметил Мурад, – и, где только откопали»? Мурад пошел по левой стороне и вышел к морю. Прямо перед ним была набережная. Он стоял, подставив вспотевший лоб сильному морскому ветру, догадываясь, что стал жертвой розыгрыша, прямо Степа Лиходеев. Только вот, кто выступил в роли Воланда? Ладно дом, гостиница, этот нерусский приезжий, но море в Москве откуда. Может он в Можайске? Улица за его спиной постепенно наполнялась народом, и люди были в большинстве своем нерусские. Мурад услышал азербайджанскую, армянскую и русскую речь, в воздухе сильно пахло мазутом. Но ближайший вокзал, откуда мог исходить подобный дух, был Белорусский, не так уж близко. Если только ветер с той стороны, топить в вагонах еще не закончили. А море? Может быть это сон? – с надеждой подумал Мурад, и облегченно вздохнул. – Ну, конечно же сон». В этот момент на набережной он увидел девушку. Это была Анастасия. Она была одета, как русская барышня с иллюстраций к романам Тургенева, длинная юбка в пол, накидка, шляпка. «Ну что же, – подумал Мурад, – не наяву, так во сне у нас что-то будет». Он подошел к ней и сказал: «Привет». Видно ветер унес его слова, потому что она посмотрела на него строго с холодным недоумением.
– Здравствуйте, – громче произнес Мурад, – давно не виделись.
– Прошу прощения, – ответила удивленно девушка, – разве мы знакомы?
– Ну, как же, – настало время удивляться Мураду, – вчера вечером я был у вас в гостях.
– Простите, не понимаю. Вы меня с кем-то путаете.
«Нет, так нечестно», – подумал Мурад, – чтобы во сне не узнавать, это слишком. Что же мне заново перед ней бисер метать». Однако он вдруг понял, что это не Анастасия. Очень похожая на нее девушка, но не Анастасия.
– Простите мне мою нескромность, – заговорил Мурад, – кажется, я действительно ошибся. Но вы так похожи на одну девушку. А как вас зовут?
– Это что, – новый способ завязывать знакомства? – бросила девушка.
– Не такой уж и новый, – заметил Мурад, – но я говорю правду. Я спутал. Простите.
– Бог простит, – ответила незнакомка.
– Ну ладно, – вполголоса произнес Мурад, – знать не судьба. Пойду себе солнцем палимый или лучше, ветром гонимый. Куда интересно меня занесло? Он повернулся, чтобы уйти и тут увидел вдали по левую руку средневековое сооружение, башню, чей силуэт был ему почему-то знаком.
– Простите, великодушно, – сказал он, – как называется этот город?
Девушка бросила на него недовольный взгляд.
– Я вижу, что вы никак не уйметесь, сударь.
– Сударь, – повторил про себя Мурад и вслух произнес, – скажите, как называется это башня и я уйду.
– Это «Девичья башня». Можете идти.
Мурад вдруг сообразив, полез в карман за газетой. Она называлась «Бакинский рабочий». «Я в Баку», – осознал Мурад, – это потрясающе. Какая у меня чувствительная натура. Стоит на ночь послушать историю, как она мне сразу снится. И в кого такой я уродился, прямо удивляю всю семью. Стоит только в девушку влюбиться…». Но куда же я пойду во сне, я и города то не знаю. Надо все-таки с ней познакомиться».
– Послушайте, – сказал он, – надо нам познакомиться.
– С какой стати?
– Я вижу, что вы приезжая. Одна в чужом городу. Я тоже один в чужом городе. Надо держаться друг друга. Что такого предосудительного в нашем знакомстве.
– Потому что мне это не к лицу, заводить знакомства с мужчинами. Я обручена.
Девушка показала ладонь с золотым обручальным кольцом на безымянном пальце.
– Поздравляю. Но что случится, если вы поговорите с соотечественником? Мир рухнет?
– Я вижу мне легче назвать свое имя, чем втолковать, почему я не хочу этого делать.
– Это логично, целиком и полностью согласен с вами. Итак!
– Елизавета Петровна меня зовут.
– Очень приятно. А я Мурад. Вы случайно не из Москвы?
– Да, – удивилась барышня, – как вы догадались?
– Просто так сказал, наугад. Вы похожи на одну мою знакомую в Москве. Вчера с ней познакомился.
– Так вы значит, каждый день знакомитесь с девицами таким способом?
– Нет, честное слово, просто совпадение, да я сам из Москвы.
– Простите, как вы сказали, Мурад, а дальше, по батюшке?
– По батюшке не надо, да я его и не помню совсем.
– Странное имя для москвича, хотя вы, наверное, татарин?
– Ну почему сразу татарин, в столице всякого люда хватает.
– Москва не столица.
– Ну конечно, – с иронией произнес Мурад, – Баку – столица, Москва – нет.
– Баку точно не столица, южная окраина Российской империи. И Москва не столица, странно, что вы, живя в Москве, не знаете таких вещей. Столицей числится Петроград и давно уже.
– Ладно, здесь я спорить не буду, но я москвич, клянусь. Мы земляки.
– Возможно, местного говора у вас нет. Но вы узнали название башни и мое имя, а теперь должны сдержать свое слово.
– То есть, уйти?
– Вы догадливы.
– Вы шутите, – заметил Мурад, видя, что девушка пытается сдержать улыбку. – Можно я еще немного постою здесь. Я так одинок в этом городе, а рядом с вами будто дома.
Она пожала плечами.
– Жалостью вы меня не проймете, а, впрочем, стойте, если хотите. Набережная не моя, общественная.
После недолгого молчания Мурад спросил:
– Ваш жених моряк?
– Почему вы так решили?
– Вы ждете своего жениха, стоя на берегу, глядя в море.
– Мне сказали в той стороне Персия. Он там служил, в корпусе генерала Бичерахова. Со дня на день должен прийти пароход, он приплывет на нем. Я приехала в Баку, чтобы встретиться с ним.
– Ну что же, Елизавета Петровна, я рад за вас. И рад знакомству. Не буду вам мешать. Ухожу, как обещал.
Барышня взглянула на него и впервые за время разговора улыбнулась.
– Всего хорошего.
«Ладно, – подумал Мурад, – ловить здесь нечего. Хуже всего эти обрученные девицы. Даже с замужними можно кашу сварить. Хотя…
Пытаясь вспомнить, был ли у него роман с чьей-нибудь невестой, Мурад сделал несколько шагов и был остановлен вооруженными людьми. Их было трое, у двоих из-за плеч выглядывали штыки винтовок, а у третьего на поясе висела кобура. И это были армяне. В армии Мурад научился различать эти два народа безошибочно. Хотя внешне выглядели похоже, но что-то было в глазах, то, что отличало армян от азербайджанцев.
– Ха ес[4], – спросил один из них.
– Че ахпер, – ответил Мурад, – папуасем[5].
С минуту царило настороженное молчание. Первым расхохотался старший патруля. Что-то пояснил по-армянски своим товарищам, и те тоже засмеялись.
– Шутник, – сказал он Мураду по-русски, – молодчик, гуляй пока. Сегодня еще можно.
Когда они ушли, Мурад пожалел, что он не заехал кому-нибудь по роже. Во сне ведь все можно. Армян он почему-то недолюбливал, без причины. Возможно, это было, что-то генетическое, раз, когда-то была резня, кто знает? Обернувшись, он увидел, что барышня с любопытством смотрит в его сторону.
– Что вы им сказали, почему они рассмеялись?
– Пустяки, это армейская шутка.
– Вы говорите по-армянски?
– Нет, знаю несколько слов. Служил с армянами.
– Мне они все не внушают доверия, и те, и другие, – вдруг произнесла девушка, – вообще вы знаете, у меня какое-то тяжелое предчувствие. Эту стихию уже не остановить. Уж скорее бы приехал Сережа. Боюсь здесь оставаться. Я сегодня уже была на пристани, парохода все нет.
– Я могу вам чем-то помочь.
– Нет, чем вы можете помочь? Просто вырвалось. Впрочем, если говорить о помощи, вы сейчас в какую сторону идете?
– Да мне все равно куда идти. Вас проводить? – с готовностью отозвался Мурад.
– Только, если нам по дороге. Я не хотела бы вас утруждать. Вы, в какой гостинице остановились?
– А вы?
– Вы спрашиваете, чтобы узнать в какую сторону мне идти?
– Нет, честное слово. Я не удосужился посмотреть, как называется моя гостиница. Это здесь недалеко. Я шел оттуда.
Мурад показал рукой.
– Вы, в самом деле из Москвы? Где вы живете?
– В Коломенском.
– Вы живете в деревне?
– Почему же. Это находится в черте города.
– И вы так странно одеты.
Мурад оглядел свой чешский костюм.
– А что странного. По последней моде, брюки с манжетами, сейчас так носят, а галстук у меня в кармане.
– Возможно. Я не слежу за модой. Простите. Я не должна была вам этого говорить. Просто вы производите странное впечатление. Но у меня нет причин в вас сомневаться. Пойдемте. Я каждый раз боюсь заблудиться. Я живу в гостинице «Дагестан». Мне сказали на пристани зайти еще после обеда. Возможно пароход придет. Я думала подольше погулять по набережной. Но ветер усиливается, лучше я буду в гостинице. Ну идемте. Что же вы стоите?
Мурад повиновался. Весь короткий путь они проделали молча. То есть, поначалу Мурад пытался говорить с ней, но барышня отвечала односложно, рассеянно. И Мурад оставил ее в покое, шел, читая названия улиц. Они пересекли набережную, пошли по Торговой улице и вышли на Великокняжеский проспект, который в свою очередь вывел их на небольшую площадь.
– Это «Парапет», – сказала барышня. – В том переулке моя гостиница. Дальше меня провожать не надо. Я вам очень благодарна, мерси.
– Всего хорошего, – сказал Мурад, – желаю вам счастья и долгих лет жизни.
Барышня улыбнулась и повернулась к нему спиной, стала уходить. Мурад сказал ей вслед:
– Не желаете ли отобедать со мной.
Она, не оборачиваясь, покачала головой.
«Ну и ладно, – подумал он, – была бы честь предложена. Пойду и я к себе в гостиницу. Лягу спать в этом сне. И тогда проснусь уже в Москве. Историческая родина – вещь, конечно, хорошая, но что-то все затянулось». Он стоял и смотрел на ее удаляющуюся фигуру, пока она не скрылась в переулке. Затем вернулся на Великокняжеский проспект, где путь ему преградил зазывала. Он стоял у дверей ресторана.
– Заходите покушать, уважаемый. Уже время обеда. Почему мимо идете?
– Нет, спасибо, – отказался Мурад.
– Какой спасибо, если вы еще ничего не попробовали. Заходите, разве вы еще не голодны?
После этих слов Мурад вдруг почувствовал, что он, в самом деле зверски проголодался. Чувствовать голод во время сна, в этом было что-то противоестественное.
Мурад подчинился зазывале, тот провел его в зал. Усадил у стеклянной витрины, а сам исчез, даже не приняв заказ. Но вскоре появился официант с подносами, с которых на стол перекочевали груда маленьких тарелочек: зелень – кресс-салат, редиска, зеленый лук, острый и сладкий перец; закуски – сыр, соленья, черная икра и масло. На деревянной лопатке лежал пышущий жаром хлеб, только из тандыра.
– Разве я это все заказывал? – поинтересовался Мурад.
– Дорогой мой, сначала надо закусить, – пояснил официант, – нельзя сразу приступать к основному блюду, желудок надо подготовить.
«Интересно, за чей счет банкет? – сказал себе мрачно Мурад, – хотя, чего я беспокоюсь, если все это сон. Да и деньги у меня есть». В его бумажнике лежала десятирублевая царская ассигнация, он носил ее, как талисман таксиста, чтобы чаевые не переводились, на счастье, предчувствовал, одним словом.
– Но мы можем все это убрать, – предложил официант.
– Не надо, оставь, – сказал Мурад, – а выпить у вас есть или у вас сухой закон?
– Нет, дорогой, наш закон – это желание клиента. Что вы будете пить? Есть домашнее вино грузинское, тестовский коньяк и русская водка.
– А вы что посоветуете?
– А это на ваш вкус. Вино «Киндзмараули», полусладкое, коньяк «Тестовский» делают на самом деле армяне. А водка натуральная русская, казенная, как говорится.
– Давайте водку. Тем более, что я вижу на столе соленые огурцы.
– Да, уважаемый, это молоканский засол. А что кушать будете? На первое могу предложить пити, бозбаш, борщ, довга, дюшпара.
– А бозбаш – это что?
– Бозбаш – это все для азербайджанца. Это и первое, и второе. Но порция маленькая, поэтому советую второе тоже взять. На кебаб у нас есть телятина, баранина, осетрина, сердце, печень, легкое, джыз-быз, хаш.
– Нет, нет. Ни джыз-быз, ни хаш не надо – воспротивился Мурад.
Как ни странно, но эти два экзотических блюда он пробовал и запомнил на всю жизнь. Армейский товарищ, азербайджанец, тот самый по чьей просьбе Мурад связался с продавцами цветов, приехав в Москву, разыскал кооперативное азербайджанское кафе и повел туда Мурада. Как выяснилось из небольшой гастрономической лекции – хаш едят поутру. Его подают с семи до девяти утра. Тот, кто его поел, весь день не чувствует голода. Вообще, это еда бедняков – поденщиков. Хаш варят из телячьих ног и головы, а джыз-быз готовят из кишок. То есть, из всего того, что богатые люди выбрасывают или отдают беднякам. Перед Мурадом стояла пиала с бульоном, в котором плавали зеленовато-желтые медали жира. Рецепт дошел из средневековья, а может, из глубин древности с небольшим, но существенным дополнением. Поэтому Мурад удивился, когда на столе оказалась бутылка водки.
– Без этого хаш уже никто не ест, – пояснил приятель. – Ну давай, за встречу.
– А потом говорят, мусульмане не пьют, – сказал Мурад, поднимая стопку.
– А мы и не пили, – возразил Исмаил, – пока большой русский брат не научил нас этому, – и посоветовал. – Ты сыпь туда побольше соли, перца, сумах можно, а главное, чесночный соус не жалей.
Они выпили, стали закусывать. Но здесь вышла накладка, несмотря на все ухищрения, обильно сдобренный специями хаш в горло не полез. Мурад с трудом заставил себя проглотить ложку густого жирного варева. Сильный нутряной вкус отбивал всякое желание есть знаменитое блюдо. Между тем тосты следовали один за другим, а закусывать, кроме хаша было не чем. В 8 часов 30 минут Мурад был пьян и голоден до безобразия, то есть наоборот. С тех пор он зарекся есть хаш.
– А, ведь, время есть хаш уже вышло, – проявил осведомленность Мурад.
– Молодец, знаете, что к чему, – похвалил официант, – так что принести?
– Бозбаш принеси. Раз он все для азербаджанца, а на второе можно люля- кебаб.
– Люля не советую, – несколько понизив голос сказал подавальщик, – слишком много хлеба в фарш кладут. Возьмите лучше кебаб из осетрины. Ее ничем нельзя испортить.
– А осетрина первой свежести? – невпопад пошутил Мурад, но подавальщик шутки не принял, укоризненно цокнув языком, ушел.
Мурад взял с тарелки листик кресс салата и стал жевать его. Его тут же проняло, аж в нос ударило. Этот сон беспокоил его все больше, своей реалистичностью. Ресторан был почти пуст. Через витрину виднелась улица, по которой в разные стороны шли люди, большей частью вооруженные. «Что-то затевается», – подумал Мурад и совершенно не удивился этой мысли. Пришел подавальщик. На подносе стоял стеклянный графинчик, заледеневший от холода. Рядом с графинчиком появилась тарелочка со стопкой чебуреков.
– Это что? – спросил Мурад.
– Это подарок от шефа, – сказал официант, – гутабы с зеленью, мясом и сыром на закуску. Пока бозбаш приготовится, чтобы было чем закусить.
– Спасибо, выпьешь со мной? – предложил Мурад.
– Нет дорогой, спасибо.
– Почему? Вера не позволяет?
– Не в этом дело. Мне еще весь день работать. Выпивайте, закусывайте. Я подойду еще.
«Ну ладно, – сказал себе Мурад, – рановато, конечно, для водочки, – его командирские часы показывали ровно одиннадцать, – но, как говорится, магазины в Москве уже открылись, а на работу я все равно уже не попаду. Черт, какая работа, я же сплю».
Он выпил наполненную официантом стопку, закусил кресс-салатом. Недолго думая, накатил еще одну. Водка пилась натурально, как наяву. Тут подоспел подавальщик с дымящимся бозбашем. В небольшой пиале Мурад увидел большую фрикадельку, наполовину залитую прозрачным янтарным бульоном, картофелину и горох на дне. Подавальщик наполнил рюмку из графинчика.
– Приятного аппетита, – сказал он, – только я советую сначала закусить гутабом, а потом перейти к бозбашу.
Подавальщик ушел. Мурад поднес рюмку ко рту и медленно выпил. Обычно он не жаловал водку, пил только, когда деваться было некуда. Например, на работе после смены на троих. Но эта водка сопротивления не вызывала. Была мягкая и пилась легко. Он выдохнул, подцепил огурчик молоканского засола, сжевал, думая, что подмосковный засол все же получше будет. Затем, послушавшись совета, взялся за гутабы. Налил себе еще одну рюмку, выпил глядя в окно. В основном проходили военные – солдаты, матросы или просто вооруженные люди. «Может быть кино снимают», – подумал Мурад. Он вытащил из кармана газету. На первой полосе по-прежнему стояло название «Бакинский рабочий» и дата – 18 марта 1918 года. Ниже в качестве передовицы было напечатано воззвание к трудящимся г. Баку от Бакинского совета большевиков. Пытаясь осмыслить эту информацию, Мурад выпил еще одну рюмку. Читать передовицу он не стал. Тем временем ресторан наполнялся людьми, слышалась русская и армянская речь, мусульман почти не было, не считая его самого, наполовину азербайджанца. У Мурада отчего-то стало портиться настроение. Он выпил еще одну рюмку, увидел подавальщика и поманил его.
– Тебя как зовут? – спросил он.
– Рустам, – ответил подавальщик.
– Послушай, Рустам, почему азербайджанцев нет? Только русаки и армяне.
Вопрос почем-то Рустама озадачил. Он оглянулся, наклонившись, понизив голос, сказал:
– Боятся. Говорят, армяне что-то готовят. Многие уезжают, если есть куда.
– А ты?
– А мне некуда. Осетрину нести?
– Я еще бозбаш не попробовал.
Трое армян за соседним столиком громко переговаривались, то и дело, смеясь. Мурад взглянул в их сторону раз, другой, встретился взглядом с одним из них и тот сказал: «Ара, что смотришь, что надо»? Мурад отвернулся, сосредоточился на закусках, он призывал себя к спокойствию.
