Самид Агаев
Из Баку с любовью
– Может быть, вам помочь, Анастасия?
– Нет спасибо, я сама управлюсь. Зажгите там свет, что вы в темноте сидите?
– Да я не в темноте, я лампу включил. К тому же темнота – друг молодежи.
– Что-что вы сказали?
– Ничего, это просто поговорка, – буркнул в ответ Мурад.
Он вернулся в комнату и вдруг заметил на стене репродукцию какой-то картины. Мурад подошел поближе. Это был фотографический снимок, очень старый, возможно начала века, помещенный в рамку под стекло. И на нем были запечатлены нефтяные вышки. Мурад был готов поклясться в том, что это был Бакинский нефтепромысел. У него в квартире долгое время пылился журнал, где был подобный снимок с нефтяными качалками. На другой стене, когда он повернулся, ища другие снимки, он вдруг увидел портрет. Странно, что он его сразу не заметил. Это был портрет молодого офицера с залихватскими усами в форме царской армии. Мурад не силен был в различиях воинских знаков того времени. Определенно он был кавказец. Может быть, даже азербайджанец. И в его лице было что-то очень знакомое. «Где я мог его видеть? – попытался вспомнить Мурад, – наверное, кто-то из героев гражданской войны. Может быть, Якир или Тухачевский. Хотя на еврея он не похож. Даром, что чернявый».
Вошла Анастасия, в руках у нее был поднос. Чайник, чашки, варенье, розетки. Все это она расставила на столе, налила чай в чашки.
– Прошу вас, угощайтесь.
– Спасибо. Как бабуля?
– Хорошо. Только прошу без фамильярности, ее зовут Елизавета Петровна. Поела, теперь спит. Хотела с вами пообщаться, но я не пустила.
– А она еще говорит? Извините, мне просто показалось, что ей лет сто.
– Не преувеличивайте, только восемьдесят три.
– А зачем я ей понадобился?
– Она любит новых людей. Хотя здоровье позволяет ей это делать очень редко, чаще она пребывает в забытьи. Она частично парализована, после инсульта.
– Вообще-то я избегаю общения со старыми людьми. Извините за прямоту.
– Не зарекайтесь. Когда-нибудь сами таким станете.
– Ни за что. Я постараюсь не дожить до глубокой старости.
– Типун вам на язык. Поговорим о фильме.
– Поговорим, – согласился Мурад, – только, может, уже перейдем на «ты»?
– Можем, но зачем? Что это изменит? К тому же брудершафт мы не пили.
– Как не пили? А в кинотеатре?
– Это был не брудершафт. Там полагается еще поцеловаться. А у нас к этому ничего не предполагает.
– Жаль, а я надеялся.
– Оставь надежды, всяк сюда входящий. Впрочем, если хотите, можете говорить мне ты. Вы же старше меня.
– Ладно, а то я чувствую себя как в школе. Сколько тебе лет?
– Ну вот, сразу бестактные вопросы.
– Знаю, знаю. Но ты еще так молода, что можешь прибавлять себе возраст. Лично мне скоро 28 стукнет.
– Мне недавно исполнилось 23 года, – сообщила Анастасия, – я закончила исторический факультет МГУ. Пока нигде не работаю, учусь в аспирантуре. Сижу с бабушкой. А вот что вы за птица? Откуда вы так хорошо знаете русский язык, что сыплете прибаутками. Это вызывает подозрение.
– А «птица» – это не обидно?
– Почему же это должно быть обидно?
– Это все равно, что сказать «хорош гусь».
– Извините, я об этом не подумала. Беру свои слова обратно, но вот лишнее подтверждение моих слов. Птица, гусь, может вы еще и кроссворды гадаете на досуге?
– Ничего, я не обижаюсь на птицу, хотя другой бы обиделся, – сказал Мурад. – Бывает, что и гадаю, но причем здесь кроссворды? Это зазорно? Когда я работал на заводе, у нас вся бригада этим занималась?
– Вместо работы?
– Нет, во время перекуров, это вы пошутили, да?
– Да, не все же вам шутить. Вы собирались говорить мне – ты.
– Как-то не очень получается, робею. Я буду чередовать. Так, о чем мы?
– О фильме, – улыбнулась Анастасия.
– О фильме, фильм хороший. Хотя, ничего особенного. Не знаю почему все так носятся с этими иностранцами. Ну подумаешь Лелуш. У нас есть фильм, который называется «Влюбленные». Один узбек снял, не помню его фамилию. Там играет Вертинская и Нахапетов. Если не видели, советую посмотреть. Он ничуть не хуже. А то все – Антониони, Феллини. Наши лучше снимают. Это, как спагетти и вермишель; одно и тоже, но ихнее весь мир знает, а наше нет. А здесь что, ну красивый фильм. Сюжета никакого нет. А за то, что молодые здоровые люди отдают детей в детдом без особой нужды, я бы таких лишал прав родительских.
– Всякие бывают обстоятельства у людей.
– Вспомнил. Фамилия режиссера Ишмухаметов.
– Надо будет посмотреть. Но вы мне не ответили на вопрос.
– Что я за птица, вернее, что я за гусь?
– Ну ладно вам, я же извинилась. Вы учились в русской школе, наверное.
– Конечно, где же мне учиться, если я русский.
– Вы не похожи на русского, – категорически возразила Анастасия. – Я думаю, что вы азербайджанец.
– Ну извините. По-моему, на русского в этой стране вообще мало кто похож. Русские – это такой фантомный архетип, как этруски, полумифический народ, кстати и слова созвучны. Давайте выйдем на улицу и отсчитаем десяток человек и посмотрим, сколько из них будут соответствовать вашим представлениям о русском человеке. Померяем линейкой размеры черепа. Да и сами вы обладаете отнюдь не славянской внешностью. Вы себя в зеркале давно видели?
Девушка засмеялась, но улыбка скоро исчезла с ее лица.
– А я вот азербайджанка, и не скрываю этого.
– Да ладно вам, вы шутите.
– Шучу, но в каждой шутке есть доля правды. Знаете, мою бабушку в молодости спас от насилия и позора, а возможно и от смерти азербайджанец. Поэтому я в каком-то смысле могу считать себя азербайджанкой. Если бы не он, меня бы не было на свете. Но я не могу поверить, что разговариваю с торговцем, со спекулянтом с Ленинградского рынка. Вы откуда родом? Из какого города?
– Анастасия, – осторожно сказал Мурад, – не знаю, чем это мне грозит, но у нас видимо произошло некоторое недоразумение. В первых, я не торговец, а таксист.
– Это мало что меняет.
– Подождите, дайте договорить. Во-вторых, я родился и живу в Москве. Я коренной москвич, русский.
Анастасия вздохнула.
– А это многое меняет. Но вас зовут Мурад.
– Моя мама недолгое время была замужем за одним джигитом. Это он записал меня в ЗАГСе Мурадом. Мама у меня – русская.
– Он был азербайджанец?
– Вроде того, – нехотя признался Мурад.
– Почему вы так тяжело с этим соглашаетесь? Вам это не нравится? Почему?
– Потому что ничего хорошего я от азербайджанцев не видел. Кроме того, что один из них дал мне жизнь. Даже наше знакомство произошло из-за того, что они не отдавали мне долг. Хотя, здесь я им благодарен. Но в армии я все время был обязан драться из-за них, на их стороне против русских. А я наполовину русский. Я никогда не был в Азербайджане, я не поэтому против русских, справедливость этого требовала. Один из них, не помню, как его звали, совершенно не знал русского языка, странно, что его в армию взяли. Так вот он все время путал команды, из-за него нас гоняли по плацу на строевой подготовке. Знаете, этот большевистский принцип коллективной ответственности. Короче ребят наших русских так достало, что они взяли его в оборот, я заступился за него.
Ситуация была скажу я вам, глупей не бывает. Несколько русаков накинулись на одного тщедушного азербайджанца и давай его мутузить, я заступился, слово за слово, началась драка. Я один, их четверо, тут за меня вписались азербайджанцы, их во взводе было шесть человек, а за русских весь оставшийся взвод в количестве двадцати трех. И я оказался, вроде, как ренегат, против своих. Эх месиво там было, приятно вспомнить. Двадцать три против семерых, нормально, да?
– Но наполовину вы азербайджанец. И то, что один из них дал вам жизнь – это немало. Это много. Эта драка – лишняя тому доказательство.
– Ничего подобного, здесь я буду спорить, я дрался не за них, за справедливость. В другой ситуации точно также я бы заступился за русских. Послушайте, вам то что до этого? Почему вы на этом настаиваете?
– Ну, как же, а голос крови? Мы с вами в каком то смысле земляки. Вы чай пейте, а то он остыл совсем.
– Нет, вы меня не проведете, – возразил Мурад, – у вас вон целый Ленинградский рынок земляков, стопроцентных азербайджанцев. Тут дело не в этом.
– А в чем? – рассеянно помешивая чай ложечкой, спросила девушка.
– Вы забыли положить сахар, – сказал он.
– Да, – спохватилась Анастасия и вынула ложечку из чашки, – я просто пью с вареньем.
– А зачем же размешиваете?
– Чтобы быстрее остыл, – нашлась Анастасия.
– Он уже давно остыл. Вы же сами сказали, – не унимался Мурад.
– Значит, можно пить.
Девушка поднесла чашку к губам.
– А против армян вам не приходилось драться на стороне азербайджанцев?
– Нет, вы знаете, они в армии очень даже хорошо ладят друг с другом. Кучкуются, не без этого, но драк никогда не было, некоторые даже дружили.
– Интересно.
– Послушайте, давайте будем откровенны друг с другом, – предложил Мурад.
– Хорошо, вы первый, – согласилась Анастасия.
– Почему я первый?
– Вы начали этот разговор.
– Ладно. Сознайтесь, что вы меня выбрали, что я вам нравлюсь.
– Вы предпочитаете называть вещи своими именами?
– Именно это я хотел сказать. Вы просто сняли слово у меня с языка.
– Это не всегда удобно, интеллигентным людям присуща недосказанность, порой она более уместна.
– Ну, это кому как, – заявил Мурад, – я человек прямой. Но я вас понимаю. Вы, девушка, особа стыдливая.
– Значит, вы считаете так. А что взамен, что вы скажете. Как я вам?
– Вы верите в любовь с первого взгляда?
– Верю, если первый взгляд падает на Омара Шарифа, а так нет. А вы к чему это сказали?
– Вы можете не верить, я даже спорить с вами не буду, но как это по-другому назвать. С тех пор, как я вас увидел, я только о вас и думаю. И, между прочим, мне не раз говорили, что я похож на Омара Шарифа. Кстати, кто это?
Анастасия засмеялась.
– Но раз вы считаете, что недосказанность лучше, пусть так и будет, – сказал Мурад. – Однако уже половина одиннадцатого, быстро время пролетело. Как там у классика – как скоро ночь минула. Мне пора, завтра рано вставать. У меня график с семи утра. Встаю в шесть часов. Вообще-то я работаю через день, завтра у меня должен быть выходной. Сменщик попросил подменить его.
Мурад замолчал в ожидании ответа. Если он все правильно рассчитал, то девушка должна была предложить ему остаться переночевать.
– А где находится ваша работа? – спросила Анастасия. – Далеко отсюда?
– На Автозаводской. На метро минут двадцать. А от метро «Аэропорт», как раз прямая линия, – сказал он и затаил дыхание.
– Вообще-то, если вам это будет удобно, вы могли бы сегодня переночевать здесь, – разглядывая чашку, еле слышно произнесла девушка.
Мурад возликовал.
– А я вас не стесню?
– Нет, нисколько. У нас две комнаты.
Несмотря на слабое освещение, Мурад заметил, что щеки девушки стали розовыми и от этого у него вдруг заколотилось сердце. Схватив свою чашку, он залпом выпил содержимое.
– А диван раскладывается? – пытаясь унять волнение, спросил он.
– Нет, но он достаточно широк.
– Для одного человека да, но вдвоем на нем будет тесновато.
– Вдвоем, – спросила Анастасия, – с кем вдвоем?
– Разве мы не вместе здесь будем спать.
– Мы?! С чего это? Нет, конечно! Вы будете спать здесь один, а я в комнате с бабушкой.
«Зачем же мне тогда здесь оставаться»? – хотел спросить Мурад, но, вспомнив, что воспитанному человеку присуща недосказанность, все понял и промолчал. Не все и не всегда надо называть своими именами, иначе никакой лирики.
– Выбросьте это из головы, – словно, читая его мысли, сказала Анастасия. – Мы только сегодня познакомились. Мы еще даже не друзья. То, что я вас позвала в дом, еще ничего не значит. До революции это было в порядке вещей.
– Хорошо, хорошо, – согласился Мурад, – правила игры я понял. Больше ни слова. А ты может быть из дворян? – иронически спросил он.
– Да, – совершенно серьезно ответила она, – и вы тоже.
– Я? – удивился Мурад. – Вы в этом уверены, с чего вы взяли?
– Абсолютно. Породу не спрячешь. Как говорят арабы – шараф ан насаб. Благородство заложено в крови.
– Вообще-то я обыкновенный таксист. Но мне это приятно слышать.
– В двадцатые годы треть таксистов в Париже были сплошь русские дворяне.
– Как скажете.
– Мне надо сбегать в аптеку, – сказала Анастасия, – капли успокоительные закончились. Вы посидите один, ладно? Пейте чай. Если бабушка вдруг проснется и позовет меня, вы просто загляните к ней и заговорите о чем-нибудь. Она все равно плохо слышит, решит, что это я и успокоится. Ладно?
– А, если не успокоится? Решит, что я Герман. Крик поднимет.
– Не бойтесь, – улыбнулась Анастасия, – она безобидная, она вас не укусит.
– Будем надеется.
– Очень смешно, особенно про Германа, но должна вас разочаровать, она в карты не играет.
– Простите.
– Ну я побежала.
Она вышла в прихожую. Вскоре щелкнул замок и в квартире воцарилась тишина.
«Что-то мне это перестает нравиться», – сказал себе Мурад, – старушка еще эта таинственная. Я надеюсь, что девушка все-таки придет ко мне ночью, иначе все это лишено логики. Как люди любят все завешивать словами. Она тоже хороша, два часа знакомы и оставила меня одного в квартире. А, если я что-нибудь сопру. Старушка будем надеется адекватная и мне не придется, как Бруту, чертить вокруг себя меловой круг. Да и с молитвами разнобой будет. Мне, как полукровке, надо одной рукой креститься, другой намаз совершать».
Дойдя до этих слов, Мурад почувствовал, что ему как-то не по себе. Не то, чтобы он испугался, малый он был не робкого десятка, в армии бывало, один против нескольких шел, не боялся. Однако, какая-то робость вдруг охватила его. И, как человек, привыкший смотреть опасности в глаза, он решил взглянуть на старушку, чтобы отогнать черные мысли и успокоиться. Мурад встал и вышел в прихожую. Дверь другой комнаты была приотворена достаточно, чтобы можно было туда заглянуть. В комнате горел торшер и ему хорошо была видна кровать, на которой лежала старуха. Она была совершенно седа, но не безобразна. Правильные черты даже в глубокой старости подчеркивали породу ее бледного лица. Оно внушало доверие, увидев ее, Мурад сразу успокоился и даже почувствовал какую-то теплоту к старушке. «Нет, такая летать не будет», – подумал он. Ему даже захотелось что-нибудь сделать для нее. Подать воды, например, если она проснется. Опять же Анастасия, увидев, что он проявил заботу, проникнется к нему теплотой. «Все-таки я понадобился ей, как мужчина». – уверял себя Мурад. Не двигаясь с места, он оглядел комнату. Кроме кровати там еще стояла модная софа под названием «малютка». Мурад часто перевозил подобные диваны от мебельных магазинов. Его такси, если сложить сидения, вполне вмещало в себя отдельные предметы мебели. В комнате пахло лекарствами. На стенах висело много картин, фотографий. Рядом с одним портретом напротив кровати висела сабля. Мурад не удержался, осторожно вошел и дотронулся до оружия. Это была самая настоящая сабля или шашка. Он не был силен в особенностях холодного оружия. Мурад очень хотел снять ее со стены, подержать в руках, но подумалось, что, если бабушка вдруг проснется и увидит его с саблей в руках, то ее сразу кондрашка хватит. Мурад перевел взгляд на портрет и вновь испытал странное чувство знакомства с этим человеком. Он быстро сообразил, что это тот самый офицер, что изображен на портрете в гостиной. Здесь он был запечатлен в гражданской одежде. Черный костюм, манишка, галстук. Без военной формы он еще больше напоминал кого-то, но кого именно Мурад вспомнить не мог. Сколько не напрягал память. Закрученные кверху кончики усов. Мурад невольно стал подкручивать воображаемый ус. Поискал глазами зеркало, вспомнил, что оно есть в прихожей. Глянув напоследок на старушку повернулся, чтобы выйти и в этот момент она вдруг открыла глаза.
– Здрасте, – сказал Мурад.
Торопливо стал объяснять, опасаясь, что она испугается и закричит.
– Я Настин друг, она вышла в аптеку, а я зашел узнать не надо ли вам чего. Вы спите, я буду в соседней комнате. Не беспокойтесь. Я пойду.
Старуха протянула к нему руки и сказала:
– Вы вернулись! Мое кольцо! Умоляю, верните мне обручальное кольцо.
У Мурада мурашки поползли по коже. «Только этого мне не хватало», – пробормотал он, пятясь к выходу. В дверях столкнулся с девушкой.
– Привет, – обрадовался он, – как хорошо, что ты пришла. Я заглянул узнать не надо ли чего, а теперь она требует от меня обручальное кольцо. Но я ничего не брал, клянусь мамой.
– Не переживайте, – весело сказала Анастасия, – бабушка бредит, то есть она заговаривается. Это давняя история. Идите в гостиную. Я дам ей капли и приду.
– Можно я выйду, покурю на лестничной клетке, – спросил Мурад.
– Нет, не надо там. Дым все равно в квартиру тянет. Я с соседями все время ссорюсь из-за этого. Идите лучше на балкон. Вы бледный. Испугались? Извините, это я виновата. Не надо было вас одного с бабушкой оставлять.
– Да что вы. Чтобы я испугался? Ничуть.
Мурад кивнул, в некотором волнении пошел по коридору, и увидел дверь балкона. Он повернул ручку и вышел на свежий воздух. Дом был переменной этажности и балкон выходил на крышу соседнего подъезда. Мурад вытащил пачку «Явы», закурил, облокотившись на ограждение, и посмотрел вниз. Он подумал, что при желании можно перелезть и спрыгнуть. Он захотел так сделать и прогуляться по крыше. Ибо больше всего на свете любил крыши домов. Прямо, как кот или Карлсон. Но сообразил, что залезть обратно будет сложно. Высота была около двух метров. Вскоре к нему вышла Анастасия.
– Ну, как вы тут? Бабушка заснула.
– Спасибо. Здорово у вас здесь. Крыша под балконом. Можно прогуляться.
– Да. Я так и делаю. Летом загораю там.
– А обратно как? Высоковато будет.
– У меня все продумано, – засмеялась девушка, – вот лестница, – она указала на стоящую у стены алюминиевую лестницу.
– Надо же, а я даже не заметил.
Девушка стояла рядом, он залюбовался ее красивым нежным профилем и услышал одуряющий запах девичьего тела. На мгновенье, потеряв самообладание, Мурад обнял ее за плечи.
– Нет, – тихо, но твердо сказала Анастасия, – пожалуйста, не надо.
Мурад убрал руку, полез за второй сигаретой.
– Не надо больше курить.
– Я волнуюсь, – сказал Мурад. – Можно прямой вопрос? У нас ничего не будет?
– Нет.
– Зачем же я здесь?
– Сама не знаю.
– Так и будете в несознанку играть?
– Боже мой, – смеясь, воскликнула Анастасия, – это, из какого же лексикона словечко. Где вы его откопали.
– Это я так пошутил, – сказал Мурад, – разве не смешно?
– Нет.
– Но вы же засмеялись.
– Действительно. Ладно, принимается. Только без рук, пожалуйста. А то я буду вынуждена попросить вас уйти.
– Вы не думайте, я не хам, – заявил Мурад. – Просто никогда не знаешь, чего на самом деле хочет девушка. Как говорит один мой знакомый, лучше обидеть девушку поцелуем, чем бездействием. К тому же я взволнован.
– Хотите я дам вам бабушкиных капель? И вы успокоитесь.
– Нет, спасибо. Мне надо капли покрепче градусом.
– У меня есть коньяк, правда он грузинский. Я иногда его бабушке в чай капаю, чтобы она крепче спала, когда мне надолго уйти надо.
– Ничего, и грузинский сойдет. Только мне пожалуйста наоборот. Накапайте чай в рюмку коньяка.
Анастасия улыбнулась.
– Пойдемте, – позвала она и привела в гостиную.
– Вы садитесь, я подогрею чайник. А вы есть хотите?
– Нет, я хочу коньяк.
– Будет вам коньяк, только уговор – всего одна рюмка.
– Как скажете. Могу вообще не пить, если вы опасаетесь.
– Мне нечего опасаться, – обронила Анастасия, взяла чайник и вышла.
Мурад смотрел ей вслед, девушка нравилась ему все больше и больше. Он сидел на диване, прислонившись к высокой деревянной спинке, ожидая ее и смотрел на портрет царского офицера на стене. Этот человек не давал ему покоя. Анастасия принесла чайник, бутылку грузинского трехлетнего коньяка и блюдце, полное орехов.
– Пожалуйста, угощайтесь. Налить или вы сами?
– Сам. Только дайте, если можно – рюмку.
– Это здесь.
Анастасия открыла буфет и поставила перед ним старинную рюмку из граненого стекла.
– А вы не будете? – спросил Мурад.
– Я не пью.
– Это правильно. Я тоже собираюсь бросить.
– А вы что часто пьете? Что-то не похоже.
– Вообще-то нет. На работе иногда приходится составить компанию. Знаете, как это бывает – ты меня уважаешь? Ну, ваше здоровье и здоровье вашей бабушки!
– Спасибо. Последнее очень кстати.
– Она меня здорово напугала, – признался Мурад, – что это за история с кольцом. Почему она требовала его у меня? Я не обещал на ней жениться.
– Это не смешно. Но всему свое время. Вы пейте.
Анастасия стала разливать чай. Мурад выпил и спросил, указывая на портрет:
– Кто этот офицер?
– А вы не узнаете? – неожиданно спросила Анастасия.
– Хороший вопрос. Мне это лицо действительно кажется знакомым, весь вечер поглядываю. Но так и не вспомнил. В автошколе, в которой я учился, в аудитории, где стояли учебные моторы и шасси автомобилей, на стене висели портреты героев гражданской войны – Якир, Тухачевский, Блюхер и другие, человек десять, пятнадцать. Мне кажется, я видел его портрет там. У меня очень хорошая зрительная память. Так что я обязательно вспомню. Ясно, что это герой гражданской войны. Это ваш дедушка?
– Нет.
– Родственник?
– Почти.
– Это как?
– Этот человек спас мою бабушку от рук мародеров и насильников в Баку во время мартовской резни 1918 года. Это я про него говорила.
– А кто кого резал? – спросил Мурад.
– Армяне резали азербайджанцев. Человеку с именем Мурад надо знать такие вещи.
– Я исправлюсь, – пообещал Мурад. Рюмка коньяка сделала его благодушным. – А что делала ваша бабушка в Баку?
– Она поехала увидеться со своим женихом. Он служил в Кавказском корпусе в Персии во время первой мировой войны в чине прапорщика. Был причислен к дивизии полковника Бичерахова.
– То есть это был ваш дедушка?
– Я этого не говорила.
– Но вы сказали бабушкин жених.
– Не каждый жених доходит до венца, – голос ее дрогнул.
Мурад взглянул на девушку. Она едва сдерживала слезы.
– Я бы хотел вас как-то утешить, – нескладно выразился Мурад.
– Вам еще представится такая возможность, – произнесла Анастасия.
– Это вселяет надежду, – сказал Мурад.
– Я бы на вашем месте так не радовалась.
– Что я могу для вас сделать, – без обиняков спросил Мурад.
О том, что случилось с женихом, он из деликатности спрашивать не стал.
– А что вы можете сделать? – спросила Анастасия.
– Для вас все, что угодно, – заявил Мурад.
– Отрадно это слышать. И я ловлю вас на слове, – сказала Анастасия. – Бабушка приехала в Баку, сняла комнату и телеграфировала в Энзели, где квартировал корпус Бичерахова. Потому что у нее не было загранпаспорта, а то бы она и до Персии доехала. Короче говоря, они так и не встретились. К несчастью бабушка сняла комнату в доме, где жила мусульманская семья и потому попала в самое пекло. До этого она жила в гостинице, потом из-за дороговизны съехала на частную квартиру, поскольку жених опаздывал. Хозяина дома убили на ее глазах и двух его жен. Невестку, женщину тридцати лет насиловали несколько человек. Моя бабушка была в своей комнате, когда все это происходило. На шум она вышла из своей комнаты, бросилась на помощь, пыталась защитить их, взывала к совести, к христианскому милосердию. Армяне, поначалу видя, что она русская, просто отталкивали ее. Предлагали уйти и не вмешиваться в их отношения с татарами. Но надо было знать мою бабушку. Она бросилась на них с кулаками. И они вконец рассвирепели. Тогда и ей досталось. У нее отобрали единственную драгоценность – обручальное кольцо. Двое армян заломили ее, собирались и ее насиловать. Они совершенно озверели. Но в этот момент откуда-то возник этот офицер. Он вмешался в происходящее. Двоих он зарубил, третий убежал вместе с бабушкиным кольцом. Офицер погнался за ним. И больше бабушка офицера никогда не видела. Он не вернулся.
– Какая ужасная история, – заметил Мурад, – что пришлось пережить вашей бабушке! Я даже протрезвел.
Встретив взгляд Анастасии, Мурад сказал:
– Это я ради красного словца, я не был пьян. Я пытался вас как-то отвлечь.
– Не надо, – попросила Анастасия.
– И как же вы теперь относитесь к армянам? – вдруг спросил Мурад.
– А вы?
– Я первый спросил.
– Не будем считаться.
– Ладно, не будем. Как в анекдоте, грузина спрашивают: «Гиви, ты помидоры любишь»? Гиви отвечает: «Кушать люблю, а так нет». Я отношусь к ним нормально, у моего двоюродного брата жена армянка, я у них на свадьбе был. И, кстати. Я когда-то встречался с одной девушкой армянкой, очень красивой.
– Неужели? – ревниво спросила Анастасия. – И чем же дело кончилось?
– А ничем, она предпочла мне армянина.
– Шутите.
– Нисколько, в буквальном смысле. Она сказала, что любит меня, но родители никогда не позволят ей быть с азербайджанцем. Хотя я не совсем азербайджанец. Видите, я тоже пострадал на национальной почве. Ваша очередь, как вы к ним относитесь?
– Почему вы спрашиваете?
– Потому что я в армии ненавидел киргизов.
– А причем здесь киргизы?
– Надо мной в армии издевался сержант Джумабаев, киргиз по национальности. Я потом встретил его после армии, хотел избить, но не смог, жалость одолела. Он стоял, трясся от страха, лепетал что-то про армейские законы. Я даже не ударил его, дал разок по шее для приличия и все. Поэтому я и спрашиваю, как вы относитесь после того, что произошло с вашей бабушкой, к армянам.
– Я историк.
– Для меня это неполный ответ.
– Я нейтрально отношусь ко всем национальностям, никакого значения не имеет, кто передо мной русский, африканец или армянин.
– Несмотря на эту историю?
– Конкретно этих армян, участвовавших в погроме я ненавижу, но моя ненависть никуда больше не распространяется. Вообще я хочу сказать следующее. Я должна была начать свой рассказ с этого постулата: Национальность – это географическое понятие, это ментальность, идентичность человека той местности, в которой он родился или живет много лет. В этом смысле то, что творили в Баку люди, называвшие себя армянами, были вовсе не армяне, это были приезжие люди непонятной национальной принадлежности, потому что истинные армяне – бакинцы пытались спасти своих соседей. Странно, что мы вообще об этом заговорили. И давайте договоримся, на будущее, что бы я вам не рассказывала, не ищите никаких ксенофобских подтекстов. Речь всегда будет идти о конкретном историческом периоде.
– Вот и ладно, – согласился Мурад, – можно мне еще одну рюмку выпить. Хотя, вы не подумайте. Могу сбегать за бутылкой. Или просто уйти.
– Нет, вы сегодня останетесь здесь, – беспрекословно заявила Анастасия, – вы можете выпить, но только одну рюмку. Пожалуйста.
Мурад налил себе еще одну рюмку, заметив при этом:
– Анастасия, вы даже себе не представляете, как приятно одинокому холостяку подчиняться словам молодой красивой девушки.
Он выпил и взглянул на часы. Стрелка подбиралась к полуночи.
– Надо ложиться спать, – поймав его взгляд, заметила девушка.
– С нетерпением жду этого момента.
– А ваша память на этот раз вас подвела. Вы не вспомнили, кто этот герой.
– Нет, – возразил Мурад, – может быть этот гусар и спас вашу бабушку, но он определенно похож на кого-то из тех, кого я раньше видел.
– Я могу вам помочь, – предложила Анастасия. – Хотите?
– Да.
Анастасия вышла из комнаты, и вскоре вернулась, держа в руках большое зеркало. Она стала рядом с портретом и приказала:
– Встаньте и подойдите ко мне.
Мурад повиновался.
– Смотрите в зеркало и на портрет.
Поскольку на лице мужчины появилось недоумение, Анастасия протянула ему тонкую черную расческу.
– Приложите это к верхней губе.
Мурад исполнил требуемое и обомлел. Он видел два изображения одного и того же человека. И в зеркале, и на портрете.
– Ну как? – спросила Анастасия?
– Я же говорю, кого-то он мне напоминает. Мы здорово похожи, просто одно лицо. Такого сходства не бывает. Это фотомонтаж. Где вы раздобыли мою фотографию? Это я опять шучу, – от растерянности Мурад стал многословен.
– Я поняла. Вам рано вставать, я постелю.
– А почему погром? Я слышал про еврейский погром, но почему мусульманский, может наоборот, Баку – это же Азербайджан?! Откуда там армяне взялись? Понаехали?
– Я расскажу, но не сейчас.
– Ну, хотя бы в двух словах, а то я не засну. А мне рано вставать.
– Странно, что вы ничего не знаете об этом. У вас в паспорте что написано.
– В каком смысле?
– В прямом.
– Я не женат.
– Это меня не интересует. В графе национальность.
– Странно, обычно всех девушек интересует семейное положение. В графе национальность написано – азербайджанец. Но это ничего не значит. У нас в союзе национальность по отцу определяется. Поэтому паспортистка так и записала. Я даже с ней поругался. Какой из меня азербайджанец. Я понимать язык стал только в армии, общаясь с азербайджанцами, служившими вместе со мной. Правда освоил быстро, даже сам удивился. Так, что ничего странного нет. Странно для меня то, что вы это знаете.
– Мой интерес понятен. Вам подробно или в двух словах.
– Давайте поступим, как в сказке «Тысяча и одна ночь», рассказывайте с мельчайшими подробностями.
– Тогда нам ночи не хватит.
– Я об этом и толкую. Кстати, вы знаете, о том, что, когда Шехерезада закончила дозволенные речи, у нее уже было несколько детей.
– Даже не знаю, что сказать, как быть. Указать вам на дверь или позволить объясниться.
– Ясный перец, объясниться. Не поймите меня неправильно, я же не в смысле детей делать, а в смысле долгого знакомства, рассказ можно и на другую встречу перенести. Я так шутливо выразился.
– Шутка вышла рискованная, но я вам ее зачту, так и быть. Итак, что касается появления армян в Азербайджане. Они оказались там, спасаясь от войн, которые Россия вела с Персией и Турцией. Это были беженцы. Я лучше прочитаю вам несколько документов. И вообще, у меня много всяких материалов на эту тему, можно я буду иногда рассказывать, а иногда зачитывать. Все равно я не была свидетелем этих событий. Не возражаете?
Анастасия вышла из комнаты и вернулась, держа в руках пухлую картонную папку с надписью – «Дело».
– Дело гражданина Корейко? – улыбаясь спросил Мурад.
– Почти, – Настя развязала папку вынула листок бумаги. – Итак, первый документ, – письмо Грибоедова, который активно помогал армянам в этом переселении, тогдашнему министру иностранных дел Карлу Васильевичу Нессельроде:
«… Армянский архиепископ Нерсес, прибывший из Эчмиадзина, говорил мне много насчёт переселения 8000 семейств армян, которые пришли из-за р. Аракс, чтобы поселиться в наших провинциях; вследствие этого Марага, Салмас и Урмия почти обезлюдели, что для Аббас-Мирзы, согласно финансовому вычислению персов, составляет потерю в 100.000 туманов ежегодного дохода, или 4 курура капитала; это его чрезвычайно огорчило». «Вашему сиятельству угодно было узнать достовернее чрез меня о способах, которые были приняты к переселению армян из Адербейджана, и о нынешнем их водворении в наших областях. Армяне большею частью поселены на землях помещичьих мусульманских. Летом это еще можно было допустить. Хозяева, мусульмане, большею частью находились на кочевьях и мало имели случаев сообщаться с иноверными пришельцами. Не заготовлено ни леса и не отведено иных мест для прочного водворения переселенцев. Переселенцы находятся сами в тесноте и теснят мусульман, которые все ропщут и основательно».
