Самид Агаев
Хафиз и султан
– Хвала Аллаху вас отпустили. – воскликнул он!
Судья строго взглянул на своего секретаря и тот, устыдившись своих чувств, руку отдернул. Кавам Джидари не любил фамильярностей.
Шагая рядом с ним, поглядывая на его мрачное лицо, Али сообразил, что кади почему-то не разделяет его радости. У дверей суда маячила долговязая фигура сбира [21], он дежурил здесь постоянно, правда во время ареста судьи, его почему-то на месте не оказалось. Он почтительно приветствовал судью.
– Ты ведь все слышал, не так ли? – спросил судья у Али, когда они остались наедине.
– Да.
– В таком случае ты уволен.
– Вообще-то я не все разобрал, – уточнил Али, – во всяком случае, я ничего не понял.
– Это хуже, значит, мне придется объяснить, почему я тебя увольняю.
– Почему же?
– Я больше не судья, меня отстранили от должности.
– За что? – возмутился Али.
– Принцесса Малика-Хатун решила взять себе еще одного мужа. Моральное право у нее, конечно, есть, зачем нужен муж, который при первой же опасности бежит, бросая свою жену на произвол судьбы. Но официального развода он ей не давал, я не могу нарушить закон и дать ей свидетельство о разводе. Малика-Хатун, видимо, решила – раз нельзя обойти закон, значит надо обойти человека, который этот закон соблюдает.
– Выходит, она нашла человека, который даст ей свидетельство.
– У тебя хорошая голова Али, мне всегда это нравилось в тебе. Нашли очень быстро, меня даже поставили в известность. На мое место будет назначен Изз ад-Дин Казвини, судья из Варзукана.
– Вы его знаете?
– Да, он учился в медресе, которое построил мой дядя Шамс ад-Дин. Вот и благодарность!
– Может быть, следует обратиться к дяде за помощью? – предложил Али.
– В другое время, я бы так и поступил, – после короткой паузы, сказал судья, – но сейчас, когда над городом нависла угроза вторжения хорезмийцев, мне бы не хотелось подставлять его под удар и еще больше озлоблять правительницу. То, что со мной произошло, в настоящий момент не имеет значения, это все несущественно. Неизвестно какая участь ждет нас всех, после того, как в Табриз войдут хорезмийцы.
– Вы думаете, они возьмут город?
– Это вопрос времени.
– Ваше решение окончательное, я уволен? – спросил Али. – Может быть, я буду выполнять какую-нибудь работу у вас дома?
– Нет, Али, для этого у меня есть слуги. Не обижайся. Ты образованный человек, несмотря на свою молодость. Я дам тебе рекомендацию, пойдешь к моему дяде. Это все, что я могу для тебя сделать.
– Спасибо.
Судья держался с достоинством, говорил как всегда уверенно, словно он вернулся домой не после ареста, а с прогулки. Али невольно позавидовал его самообладанию. Он знал, что должность судьи ему досталась по наследству, и отставка была сильным ударом по его самолюбию. Но положение Али было много хуже. Он потерял не только работу, но и крышу над головой, поскольку жил в одной из комнат здания суда. Денег накопить он не успел, да и не с чего было копить. Судья его особо не баловал, все, что он ему платил, Али тратил на собственное существование. Как секретарь суда, он имел неписанное право на побочные заработки. Иногда он помогал неграмотным людям составить исковое заявление, но брал за это ровно столько, сколько они сами ему предлагали, то есть мало. А чаще, обладая добрым сердцем, вовсе ничего не брал.
Судья начертал несколько слов на бумаге.
– Ступай к вазиру, передай ему это, возможно, он тебе поможет.
Али поблагодарил судью за заботу, простился, и, спрятав записку, отправился в диван Табриза. Здание городской администрации находилось через два квартала от дома судьи. По дороге остановился у пекарни. Чудесный запах свежеиспеченного хлеба вдруг напомнил ему о том, что он ничего не ел с самого утра. Перед тандыром [22] стояли две большие корзины, наполненные хлебом, а пекарь продолжал выпекать.
– Зачем столько? – спросил Али. – Никого же нет.
Улицы города, в самом деле, были непривычно пусты.
– Это для защитников города, – утирая пот со лба, сказал, долговязый худощавый пекарь.
Али отметил, что почему-то хлебопеки все худые, в отличие от мясников.
– Дай мне одну лепешку, – попросил Али, протягивая монету.
– Хлеб не продается, спецзаказ. Раис все оплатил, – ответил хлебопек. – Лучше помоги мне отнести корзины, и я дам тебе хлеб бесплатно.
Али, недолго думая, согласился, решив отложить визит к Шамс ад-Дину, но не из-за дарового хлеба, а, чтобы вновь оказаться на стенах города среди защитников. Четыре года назад он сбегал с уроков в медресе, чтобы оборонять город. Но до боев так и не дошло, атабек тогда договорился с монголами. Во время нынешней осады Табриза хорезмийцами, судья, несмотря на просьбы, не разрешал Али приближаться к стенам, говоря, что каждый должен заниматься своим делом.
– Подожди немного, я вытащу последние хлеба, и пойдем, – сказал пекарь.
– Можно, все-таки, я сначала подкреплюсь? – попросил Али. – С утра ничего не ел.
– Ладно, ешь, – разрешил пекарь.
Али взял лепешку и разломил ее пополам.
Пока поспел хлеб, Али управился с лепешкой. После этого он взвалил на спину одну из двух соломенных корзин и вслед за пекарем направился к городским стенам. На передовой было затишье. Али, рассчитывавший принять участие в боевых действиях, разочарованно вздохнул.
– Ты иди налево, а я направо пойду, – сказал пекарь, – когда корзина опустеет, вернешься, встретимся здесь.
Али кивнул и пошел по стене в указанном направлении, оглядывая окрестности. Вокруг, куда ни падал взгляд, были войска хорезмийцев.
– Многовато их, – заметил он, обращаясь к одному из лучников.
– Ничего – ответил тот, – справимся.
И плюнул в сторону врага.
На отдаленном холме стоял шатер, на котором развевались знамена.
– А там что происходит? – спросил Али.
– Не знаю, возня какая-то, парламентеры туда-сюда шастают, договариваются о чем-то. Не нравится мне все это.
– Ну что делать друг, политика. Глядишь, и договорятся, от монголов же откупились в прошлом году.
– Воевать надо, а не болтать, – вспылил воинственный лучник.
– Это ты мне? – спросил Али.
– Нет им, ты то здесь при чем!
– Дай стрельнуть, – попросил Али.
– Иди, куда шел, – буркнул лучник.
Али подхватил опустевшую наполовину корзину и пошел дальше.
На площадке с башенками, где обычно был сторожевой пост, стояли двое вельмож и переговаривались друг с другом.
Чтобы продолжить свой путь, Али нужно было по каменным ступеням подняться на площадку и спуститься с той стороны. Но на каменных ступенях стояли вооруженные мечами чауши и не пустили его дальше.
– Я хлеб разношу, – пояснил Али.
– Мы видим, – был ответ, – подождешь.
Али опустил корзину. Лицо одного из вельмож, того, что был постарше, показалось ему знакомым.
– Это вазир? – спросил у чауша Али. – Шамс ад-Дин, верно?
– Допустим, что дальше, – грубо ответил чауш.
– У меня к нему поручение от судьи.
– Не заливай, ты его только что увидел, откуда у тебя поручение взялось?
– Вот посмотри, – Али вытащил письмо и показал ему.
Чауш подозрительно оглядел Али и протянул руку.
– Нет, лично ему.
– Жди, он занят сейчас.
– Что там у вас? – оглянулся на их спор второй вельможа.
– Раис, этот человек говорит, что у него поручение к господину вазиру.
Шамс ад-Дин подошел к краю площадки.
– А это ты, – сказал он, увидев Али. – Что ты здесь делаешь?
– Хлеб разношу, – ответил Али, дивясь зрительной памяти вазира. Шамс ад-Дин беседовал с ним только раз, год назад, перед тем, как направить его к судье.
– А что в суде работы нет? Может сын моей сестры, тоже снял тайласан и варит похлебку бойцам?
Говоря это, вазир улыбался.
– У меня к вам письмо от него, – сказал Али.
– Письмо? – удивился вазир. И, обращаясь к чаушу, приказал, – пропусти его.
Чауш посторонился и Али вместе с корзиной поднялся на площадку.
– Это лучший ученик моего медресе, – обращаясь к собеседнику, сказал вазир. – В прошлом году я рекомендовал его на работу в суд, к твоему двоюродному брату.
Градоначальник подошел к Али, взял одну лепешку из корзины, понюхал, отломил кусочек и отправил в рот.
– А’фарин [23], – сказал он, – видишь, как важно хорошо учиться.
Шамс ад-Дин взял из рук записку, пробежал ее глазами.
– Видишь, Низам, – сказал вазир, – стоит похвалить человека, как тут же выясняется, что он уволен, очевидно, за нерадивость. Хотя нет, иначе мой племянник не просил бы дать ему работу. Что произошло, дружок, почему он тебя уволил?
– Кади отстранили от должности, – ответил Али.
Вельможи переглянулись.
– Как это отстранили, что ты городишь?
– Это произошло сегодня, господин вазир.
– По какой причине? – хмурясь, спросил Шамс ад-Дин.
– Судья сам об этом скажет, я обещал ему держать язык за зубами.
Вазир спрятал записку в рукаве.
– Ну что же, раз ты можешь держать язык за зубами, значит, ты мне подойдешь. Приходи завтра в канцелярию.
Али поблагодарил вазира, и, спустившись с другой стороны площадки, продолжил раздачу хлебов. Когда корзина опустела, и он вернулся назад, вазира и раиса уже не было на площадке. Али спустился вниз, где его поджидал пекарь. Тот ревниво спросил:
– О чем это ты разговаривал с раисом?
– Хлеб хвалил, поблагодарил меня.
– Эх, надо было мне в ту сторону пойти, – сокрушенно произнес пекарь. – Вот так всегда, ты горбатишься, а похвала другому достается.
– Ну, ты приятель тоже не в убытке, – заметил Али, – тебе заплатили за все.
– Дай сюда, – разозлился пекарь.
Он выхватил пустую корзину из рук Али и недовольно бормоча что-то себе под нос, пошел восвояси. Али вздохнул, огляделся по сторонам, думая куда податься, тут до его слуха донеслись призывные звуки азана [24]. Недолго думая, он пошел в соборную мечеть, на вечернюю молитву.
Во дворе мечети, возле колодца стоял мальчик, держа в руках медный кувшин с длинным носиком, и поливал на руки всем, кто совершал омовение. Али с наслаждением умылся холодной водой, вытер лицо рукавом, снял обувь и вошел в мечеть. Была пятница, и Али с интересом ждал, чье имя помянет имам в хутбе. Атабек Узбек был в бегах. У стен Табриза с войском стоял хорезмшах, а имя халифа ан-Насира не поминали с момента появления монголов. Поскольку сразу же по городу поползли слухи о том, что к их нашествию причастен халиф, с которым уже никто из мусульманских султанов и эмиров не считался. Имам к удивлению Али, проявил гражданскую смелость и не упомянул никого. Закончил молитву обращением к Аллаху, с просьбой даровать жителям Табриза силу и удачу для победы над врагом. Когда молитва закончилась, люди стали подниматься с колен. У выхода, где все оставляли обувь, возникла небольшая толчея, но вскоре в зале никого не осталось, кроме священника и Али.
– Ну? – спросил имам. – А ты почему не уходишь?
– Вы сделали ошибку, когда цитировали пророка Мухаммада, – без обиняков сказал Али.
– Что ты говоришь, – усмехнулся имам, – какое именно изречение?
– Вы сказали, говоря о заблудших: «но обещает им сатана обольщение».
– Да, и что не так? – насмешливо спросил имам.
– Там есть обособление «но обещает им сатана только обольщение», вы пропустили слово – только.
Имам хмыкнул, вернулся к минбару, стал перелистывать страницы раскрытого Корана. Найдя нужное место, он, водя пальцами по странице, прочитал нужное место.
– Да действительно я пропустил слово, – согласился имам. – А ты что же – хафиз [25]?
– Да.
– Ну что же, это похвально. Однако ты не уходишь, какие еще будут замечания, или пожелания?
– Можно я сегодня переночую здесь?
– И ты полагаешь, что после подобной дерзости я позволю тебе здесь ночевать?
– Полагаю да.
– И на чем же основана твоя уверенность?
– Это дом Аллаха, не ваш.
– Смотри-ка, – удивился имам, – а ты за словом в карман не полезешь, молодец. Ладно, оставайся, только учти, просто так в доме Аллаха только увечные получают пищу и кров. А здоровые должны работать. Ты ведь здоров, не так ли?
Али кивнул.
– Возьми метлу, подмети террасу и крыльцо. Метлы лежат под крыльцом.
Али выполнил поручение, затем, войдя в раж, нашел тряпку, набрал воды, вымыл крыльцо и террасу. Позвал имама, тот придирчиво осмотрел все и удовлетворительно кивнул.
– Сейчас еще рано для сна. Погуляй пока, а как стемнеет, приходи, получишь еду и ночлег.
Али поглядел на небо, солнце склонялось к закату. Он чувствовал такую усталость, что, если бы ему позволили, заснул бы прямо сейчас. Однако делать было нечего. Он вышел со двора мечети, и побрел по улице, глядя себе под ноги. Вскоре он обнаружил, что по привычке идет в сторону суда. Али вздохнул, покачал головой, повернул в другую сторону, и вскоре вышел к дворцу правительницы города, где с удивлением обнаружил, что здесь царит веселье, у ворот толпились люди. Али из любопытства подошел ближе и услышал звон монет. Людям раздавали деньги. Али вклинился в толпу.
– По какому случаю сорите деньгами? – спросил он у гуляма, получив дирхем.
– По случаю развода принцессы, – ответил гулям, – следующий.
Али выбрался из толпы, сжимая в руке монету. «Надо же, – подумал он, – из-за развода Малики-Хатун судью уволили, а мне дали деньги». Дождавшись сумерек, Али вернулся в мечеть. Ночью он спал плохо, сначала не мог заснуть из-за одолевавших его беспокойных мыслей, а потом из-за чужого храпа. Кроме него в мечети ночевало десятка два бездомных. Забыться ему удалось лишь под утро. К тому же, несмотря на жару, ночью в мечети было довольно прохладно. Едва рассвело, продрогший Али поднялся, умылся во дворе у колодца и отправился на службу в городскую канцелярию.
Гарни. Округ Двина.
Грузия всегда была опасным и грозным соседом государства атабеков. В августе 1161 года грузинский царь Георгий III напал на Арран, захватил город Ани и перебил множество жителей. Владетель соседнего Хилата Сайф Тимур, который хотел помочь осажденному городу, сам был разбит и едва избежал плена. Затем был захвачен Двин, где грузины ограбили и убили около десяти тысяч жителей. Они угнали в плен множество женщин и детей, которых раздели догола и гнали по дороге в таком виде. Когда они достигли своей страны, грузинские женщины вступились за пленных, говоря: «Вы заставите мусульман поступать так же с нами». Лишь после этого женщинам возвратили одежду. После Двина та же участь постигла Гянджу. Атабек Ил-Дениз в июле 1163 года, собрав пятидесятитысячное войско, начал поход против грузин и нанес Георгию III тяжелое поражение. При этом было захвачено столько имущества, что его невозможно было перечислить. В числе прочего были посуда, кувшины, блюда, подносы – все из золота. Ясли в конюшнях грузинского царя были сделаны из серебра, из серебра были сделаны ведра, которыми поили лошадей. В царском погребе обнаружились две огромные серебряные бочки. Сам царь бежал. Но, несмотря на понесенное поражение, грузины периодически продолжали грабительские набеги на соседние города Азербайджана. Так, через год они вновь совершили набег на город Ани и разграбили его. Атабек Ил-Дениз изгнал их из города, но через два года грузинские войска напали на Гянджу, еще через несколько лет вновь осадили Ани. На этот раз, поспешивший на помощь Ил-Дениз, был разбит. После этого Ил-Дениз, султан Арслан-шах, Джахан-Пахлаван и владетель Хилата, в августе 1175 года предприняли еще один поход против грузин. Их войска достигли равнины Лори и Дманаиси, округа Ак-шахра, расположенного между Ахалкалаки и Триалети. Учинили там разгром, разграбили все области. Грузинский царь бежал и укрылся в густом лесу, пройти который войскам было невозможно.
Во времена султана Махмуда, воспользовавшись тем, что сельджукские принцы заняты междоусобной войной, грузинский царь Давид вторгся в Азербайджан. Союзниками грузин были кипчаки. Принц Тогрул находившийся в Нахичеване, выступил против него. В сражении у Тифлиса мусульманские войска были разбиты, четыре тысячи воинов были взяты в плен. Тогрул избежал плена и укрылся в Гяндже. Узнав об этом, Махмуд направил свои войска в сторону Гянджи и Тогрул не признававший прав Махмуда, вынужден был присягнуть ему. Грузины, тем временем совершили опустошительный рейд по Ширвану. Несколько ширванских эмиров отправились к султану Махмуду с жалобой на бездеятельность ширваншаха Манучехра. И султан выступил со своими войсками против грузин. Войска сошлись возле Шемахи и тридцатитысячное войско грузин атаковало сельджуков. В это время у грузин возник вооруженный конфликт с кипчаками, которые оставили своих союзников, что, решило исход сражения в пользу Махмуда.
Когда Азербайджан и Арран достался Узбеку, тот вместе с владетелем Фарса, атабеком Саадом, но каждый по отдельности, вторглись в области Ирака Персидского, принадлежащие хорезмшаху. Узбек занял Исфахан, а атабек С'ад Рей, Казвин, Хувар и Семнан. Узнав об этом хорезмшах снарядил двенадцать тысяч отборных всадников и настиг Саада у Рея. Саад не зная, что это хорезмийцы, атаковал их, но, увидев знамена хорезмшаха, прекратил сражение. Войска его разбежались, а сам он спешился и поцеловал землю. Саада взяли в плен и отправили в Хамадан. Узбек пребывал в растерянности, не зная, что предпринять. Он поручил своему вассалу Пиш-Тегину, владетелю Ахара со всем войском и имуществом отступить к Табризу. А сам с двумястами гулямов скрылся в труднодоступных горах Азербайджана. Отряд хорезмшаха настиг Пиш-Тегина и разбил его, захватив казну Узбека. Затем хорезмшах направил к Узбеку посла с требованием читать хутбу с именем хорезмшаха и чеканить монеты с его именем. Узбек выполнил все его требования и с тех пор считался вассалом хорезмшаха. После этого набеги грузин на Азербайджан стали делом хорезмшаха. Он направил к грузинскому царю посла с письмом, предостерегая его от нападения на земли Узбека, которые отныне стали его хасс, – личной собственностью. Одновременно снарядил пятидесятитысячный отряд для похода на Грузию. Царь Грузии Георгий IV принял все требования хорезмшаха и отправил к нему посольство с богатыми дарами.
Помня об этом Джалал ад-Дин ад-Дин не хотел воевать с Грузией, рассматривая ее, как союзницу в борьбе против общего грозного врага – татаро-монголов. Но грузины само появление хорезмшаха в Азербайджане восприняли как вызов, как угрозу. Царица Грузии Русудана послала навстречу хорезмийцам войско под командованием Иванэ Мхагрдзели. Грузины в количестве шестидесяти тысяч человек расположились лагерем в Гарниси. У хорезмшаха воинов было менее тридцати тысяч. Поскольку большинство войсковых эмиров разъехались по своим владениям икта, которыми он их наделил в награду за верность. Это были люди, поддержавшие его в трудный для него период. Когда у него не было денег, он обещал им за службу земли в будущем и теперь выполнил свое обещание. Русудана рассчитывала на то, что Джалал ад-Дин не решится вступить в бой и отступит. Но султан, узнав о прибытии грузин, направился туда с теми войсками, которые были у него под рукой. Прибыв к берегу Аракса, он встретился с поджидавшими его эмирами авангарда. Когда ему сказали о том, что враг близко и в огромном количестве, султан, не говоря ни слова, пришпорил коня и пересек реку вброд. Грузины расположились на возвышенности. Их было так много, что гора почернела, казалось, сама ночь спустилась на гору. Когда они увидели султанские знамена, подняли шум, стали кричать так, что в окрестностях не осталось ни одной птицы. Даже вороны-стервятники, слетавшиеся к месту сражения, испугались и улетели прочь. На холме султан увидел знамя кипчаков и послал парламентера, напомнить им о былой дружбе, о том времени, когда они служили его отцу. Устыдившись, кипчаки через некоторое время снялись и ушли.
В опускающихся сумерках султан построил войско. Всю конницу он поставил в арьергарде, центр усилил отборными воинами, а с обоих флангов разместил лучников. Весь оставшийся день он ожидал, что грузины начнут атаку, но они так и не спустились с горы. Когда зашло солнце, султану разбили небольшой шатер, и он провел там ночь. Наутро Джалал ад-Дин собрал эмиров и сказал им: «Враг видно настроен затягивать дело, вместо того чтобы напасть на нас. Очевидно, он ждет подкрепления». Это замечание вызвало усмешки и сдержанный смех, поскольку численный перевес и так был на стороне грузин. На совещании вазир Шараф ал-Мулк, предложил султану не вступать в сражение, а перерезать грузинам путь к воде и подождать, пока жажда не заставит их спуститься. Услышав это, Джалал ад-Дин запустил чернильницей в голову вазира и сказал: «Они стадо баранов. Что льву жаловаться на многочисленность стада? А ты заплатишь за свои слова штраф в пятьдесят тысяч динаров. Ибо не к лицу вазиру говорить такое. Мы же не будем дожидаться, когда они соберутся с духом. Вперед! С нами Аллах!» И пехотинцы выступили, поднимаясь вверх по склону горы. Тогда грузины бросились в атаку. Первый штурм пришелся на левый фланг, которым командовали эмиры Ур-хан, Йиган-Таиси и Гийас ад-Дин, брат Джалал ад-Дина. Передовым отрядом грузин руководили иберские князья Шалва и Иванэ Ахалцихели. Большая часть грузинского войска состояла из армян. Стороны сошлись, и началось сражение. Мусульмане перемешались с христианами. Тучи стрел заполнили все пространство над их головами. Когда в бой вступила конница, армяне дрогнули и начали отступать, надеясь закрепиться на вершине холма. Но удержаться там им не удалось. Хорезмийцы преследовали их, пока не прижали к глубокому ущелью на другом склоне. Большая часть войска была сброшена с утеса, и многие, избежав меча, стрел и копий, нашли свою смерть на дне пропасти.
Султан остановился на холме. Вся земля была устлана трупами, и люди ступали прямо по ним. Грузины потерпели поражение. Было убито более двадцати тысяч воинов. К нему привели плененного и униженного Шалву Ахалцихели, которого нашли лежащим среди убитых, оцепеневшего от ужаса поражения, покрытого кровью и грязью. Когда Шалву, имевшего могучее телосложение, поставили перед султаном на колени, тот сказал: «Я слышал, что ты похвалялся своей силой, жалел о том, что владелец зу-л-фикара [26] умер и тебе нельзя с ним сразиться. Где же твоя сила, о которой ты говаривал?»
Шалва, опустив голову, ответил: «Это дело совершила счастливая звезда султана».
Таштдар [27], стоявший за спиной князя, держал наготове обнаженный меч, ожидая приказа, чтобы снести ему голову.
Султан сказал:
– Я помилую тебя, если ты примешь ислам.
– Благодарю тебя султан, – ответил Шалва.
После сражения султан направился в город Двин и захватил его. Затем, оставив правое крыло своих войск в Грузии, вернулся в Табриз.
Табриз. Ставка хорезмшаха.
Султан Джалал ад-Дин проснулся, и некоторое время лежал, вспоминая в какой стране он находится. Сознание возвращалось к нему постепенно из-за чрезмерно выпитого накануне ночью вина. Пил он теперь почти каждый вечер и из-за этого, просыпаясь утром, досадовал на себя. Но просто заснуть он уже не мог, лишь валясь с ног от усталости, либо затуманив свой мозг вином. Началось это после памятной трехдневной битвы с монголами у реки Синд. [28] Перед этим он разбил наголову отряд Толи-хана, сына Чингиз-хана. При дележе добычи халаджи и карлуки поссорились с тюрками, дело дошло до потасовки. Султан вмешался, но, как ни старался, не смог удовлетворить обе стороны. Войска халаджей и карлуков, сочтя дележ несправедливым, в гневе покинули его. В это время Чингиз-хан узнав о гибели сына, бросил против Джалал ад-Дина свои главные силы. Султан ночью напал на авангард татар, разбил его и укрылся на берегу Синда, намереваясь вернуть оставивших его эмиров и собрать суда для переправы на другой берег. Но ему не хватило времени. Чингиз-хан прижал их к реке. Подошло лишь одно судно, на котором он хотел переправить свой гарем, но и оно оказалось поврежденным. Войска сошлись, и бой длился на протяжении всего дня. На следующее утро, это была среда восьмого дня шавваля, султан с малым числом воинов атаковал центр войск татар и пробил в нем коридор, обратив Чингиз-хана в бегство. Но тут из засады в бой вступил десятитысячный отряд отборных татарских воинов, имевших титул бахадуров. Они опрокинули правый фланг хорезмийцев, которым командовал виновник ссоры с карлуками, эмир Амин-Малик. Из-за этого боевой порядок войск султана расстроился. Семилетний сын Джалал ад-Дина попал в руки татар, и мальчика убили на глазах у султана и обезумевшей матери мальчика. Тогда весь гарем во главе с Ай-чичек, матерью Джалал ад-Дина взмолился: «Убей нас, о султан и сократи наши страдания». Стиснув зубы, султан отдал приказ, и они были утоплены в реке. Жены, дети, и его собственная мать. Сам же он сражался до тех пор, пока не оказался прижат к реке. Тогда он в полном снаряжении направил коня в воду.
В том бою Аллах даровал ему спасение. Но с тех пор он не мог заснуть без вина. Юная наложница, которую он вопреки обыкновению оставил до утра, еще спала. Джалал ад-Дин дотронулся до горячего плеча, и, когда она испуганно открыла глаза, улыбнулся и сказал:
– Иди к себе.
Девушка быстро оделась, накинула на голову покрывало и выскользнула из шатра. Султан кликнул гуляма.
– Дай мне умыться, – приказал он, когда слуга заглянул в палатку, – и пусть позовут Насави.
– Воду подогреть? – спросил гулям.
– Не надо неси, как есть.
Слуга выскочил и через короткое время вернулся, держа в руках медный кувшин и таз. Джалал ад-Дин стащил с себя шелковую нательную рубашку и наклонился над тазом. Слуга стал лить ему на руки воду. Умывшись, султан оделся.
– Где Насави? – спросил он.
– Ждет снаружи.
– Пусть войдет.
Вошел канцлер, приветствовал султана, поклонился и застыл, ожидая распоряжений. Взглянув на него, султан сказал:
– Нужно написать письма и разослать их следующим адресатам: Конийскому султану – Кей-Кубаду. Правителю ал-Джазиры, Хилата и Майафарикинна – Малику Ашрафу Мусе; Правителю Дамаска, Иерусалима, и Табаристана – Малику Муаззаму Исе; Правителю Египта – Малику Камилу Мухаммаду.
В руках секретаря появились калам и чернильница, которая висела на цепочке, прикрепленной к запястью, дощечка и свиток бумаги.
– Каково будет содержание писем, повелитель? – спросил начальник канцелярии.
– Содержание будет следующим, – сказал Джалал ад-Дин – записывай:
– Салам. Наши молитвы, хвалу и так далее…Великому султану, Джамшиду века, Александру эпохи, полюсу ислама и так далее. – Только там, где я говорю – и так далее, ты не пиши и так далее, а расписывай, как положено.
– Да государь.
– …Желание обрести счастье союза с вами и упование на единство с вами настолько крепки в нашем сердце, что, как ни быстр был калам, все равно он будет беспомощен в изложении этого на бумаге и так далее. Между нами с благословения и милости Аллаха существуют равенство в объявлении священной войны и сражений, и единство в делах народа и религии. Самый подходящий человек для твоей любви и дружбы, тот, кто подходит тебе по языку и вере. И так далее… Ваше высокое положение среди падишахов Магриба [29] – да пребудет оно высоким, – является средоточием защиты границ ислама и средством очищения людей от безбожия и хулы.
А в странах Машрика [30] мы своим могучим мечом гасим огонь смуты безбожных. И если в таком положении, когда так близки наши народы, мы не откроем пути дружбы, совместно не отразим наши беды, то кто же тогда станет нашим другом? Где и в каких местах мы найдем воду и пропитание?
Это письмо с благословения и милости Аллаха и так далее…
После паузы султан сказал.
– Сделай четыре копии.
– Одно и то же письмо всем четверым? – спросил канцлер.
– Да, я не думаю, что они будут цитировать их друг другу. Пошли за кади Муджиром, он должен доставить им эти письма.
– Что-нибудь еще, государь?
– Нет, ты свободен.
Начальник канцелярии удалился.
В палатку вошел хаджиб.
– Доброе утро повелитель, надеюсь, этой ночью вы хорошо отдохнули?
– Не могу сказать, что я отдыхал этой ночью, – сказал султан, – но, что я делал, тебя не касается.
Хаджиб улыбнулся кланяясь. Султан говорил с самым серьезным видом, но он шутил, и это означало, что он в хорошем настроении.
– Вазир Шараф ал-Мулк просит дозволения войти.
– Пусть войдет.
Вошел вазир, человек средних лет плотного телосложения и приветствовал султана.
– Прибыли парламентеры от правительницы Табриза, – сказал он. – Они говорят о полной капитуляции и сдаче города с некоторыми условиями.
– Ну что же, это хорошая новость, – заметил султан, – впрочем, ожидаемая.
– Повелитель, я хотел сказать, что еще немного, и мы возьмем город, стоит ли сейчас принимать капитуляцию с условиями?
– Вазир, ты слишком кровожаден для своей должности. – заметил султан. – Если противник сдается, надо проявить к нему милосердие. Мы же не проклятые татары, чтобы убивать людей, не оказывающих сопротивления, к тому же это мусульмане. Наши единоверцы. А ведь это из-за тебя мы ввязались в осаду, это твои люди вместо того, чтобы закупать провизию в городе, стали заниматься мародерством.
Султан взглянул на вазира.
– Простите государь, – виновато заговорил Шараф ал-Мулк, не упуская из виду руки султана, чтобы успеть увернуться – но там было больше шума, чем мародерства. Продавцы, пользуясь случаем, видя, что нам больше некуда пойти, стали заламывать такие цены, что закупщики возмутились и наказали некоторых, забрали товар, дали реальную цену. Вот и все, клянусь Аллахом…
– Хорошо, – остановил его Джалал ад-Дин, – можешь идти.
Как он ни старался побороть в себе неприязнь к новому вазиру, она не исчезала. Фахр ад-Дин Дженди до того, как получил лакаб [31] Шараф ал-Мулк, [32] и занял должность вазира, был одним из хаджибов. После сражения у реки Синд, в котором погибли многие видные сановники двора, оказалось, что на высшую должность дивана назначить некого. Тогда султан поставил бойкого и красноречивого хаджиба в качестве заместителя того, кто позже окажется достойным этой должности.
Судьба благоволила к хаджибу, и он остался у власти. Но султан все же не позволял ему привилегии и атрибуты, сопутствующие второй по значению должности государства. Как то – титуловать его «ходжа» и сажать по правую руку от себя. Шараф ал-Мулк во время общих аудиенций сидел на ковре с хаджибами. Дворцовый этикет требовал, чтобы вазир государства, восседая в своем кресле, имел право не вставать даже перед влиятельными людьми. Шараф ал-Мулк вставал перед видными должностными лицами. Перед вазирами, когда они ехали верхом, обычно несли четыре копья с позолоченными древками. Султан не разрешал ему этого.
Шараф-ал-Мулк выйдя из шатра султана, увидел эмира Ур-хана, родственника султана. Вазир постарался скрыться, но не успел, был замечен.
– А, Фахр ад-Дин, – воскликнул Ур-хан. – Я к султану, а ты уже от него. На кого ты успел донести?
Вазир криво улыбнулся и попытался обойти эмира, но не тут-то было. Ур-хан преградил ему путь и ждал ответа.
