С. Гаспарян
Профессор и Душа
Из шкафа вытащил старый саквояж, обязательный атрибут командировок на полигоны. Собрал подарки. Было бы тяжко смотреть в глаза сотрудникам отдела, объяснять причину увольнения.
Профессор встал, напоследок оглядел кабинет.
Грустные глаза Циолковского на фотографии с укором спрашивали: неужели он оставит его здесь?
Глава 3 ЛЮБИТЕ РОДИНУ – МАТЬ НАШУ!
Профессор бесцельно походил по комнатам, будто искал кого-то, хотя точно знал, что в квартире один, если не считать его отражения в зеркале.
Шесть часов утра. Зазвучал гимн России.
Профессор встал, приложил руку к сердцу и с чувством пропел гимн. Иван Кузьмич и в воскресенье зажигал. Не щадил и послаблений не давал. Квартиры Ивана Кузьмича и Профессора находились на лестничной площадке. Гимн звучал потрясающе. Патриотическая музыка развеяла тревогу, слова наполнили душу оптимизмом и верой в светлое будущее.
Желание Ивана Кузьмича возродить любовь к Родине пением гимна в шесть утра однозначно не радовало жильцов, вызывало негативную реакцию.
Иван Кузьмич был ветераном войны. Пацаном воевал в партизанском отряде, потом в регулярной части, дошел до Берлина, был награжден орденами Славы трех степеней. Худощавый, жилистый, чувствовалась сила, закаленная в боях. Орлиный нос, буденовские усы, стальной взгляд делали его неотразимым. Никто не смел ему перечить: его авторитет в доме был незыблем. Несмотря на возраст, ветеран был бодр и энергичен, хоть завтра в бой. Жена его пять лет назад умерла, сыновья и дочери разъехались по стране. Он проработал всю жизнь токарем на заводе, вышел на пенсию и преподавал в техникуме. Там и познакомился со Светланой Сергеевной, она работала в бухгалтерии, женился и уговаривал проявить патриотизм,повысить демографический рост населения. Она смущенно отмахивалась: старый, совсем из ума выжил. Иван Кузьмич козырял знаменитостями, мол, они могут, а мы что, слабаки? Светлана Сергеевна нарадоваться не могла своему счастью. Смотрела Ивану Кузьмичу в рот и беззаветно любила. А его было за что любить. Мужчина был верный, с супружеским задором, на все руки мастер. За ним как за каменной стеной.
Прошлой весной, после Парада Победы, Кузьмич в шесть утра включил городскую радиосеть через мощные динамики, выставленные в окне. Зазвучал гимн России. Первые аккорды подняли в воздух голубей, а перепуганных жильцов из теплой постели. Они спросонья, кто в чем, в страхе высыпали на лестничные площадки, думая, война началась. Разобравшись, откуда гремит гимн, поворчали, посмеялись, над заспанными лицами соседей, и разошлись.
Иван Кузьмич на звонки в дверь не откликнулся и объяснений не дал.
Наивные жильцы проделку Кузьмича приняли за проявление похмельного синдрома после бурной встречи ветеранов.
Как же они заблуждались, не ведая о его душевных порывах.
В последующую декаду «похмельного синдрома», в чем жильцы сильно заблуждались, ибо Иван Кузьмич был трезв как стеклышко, не приветствуя его поступок, выражали возмущение, собирались применить физическую силу. Но с ветераном войны так не поступишь, к тому же Кузьмич мог достойно ответить, и неизвестно, кто бы вышел победителем в рукопашной.
Инициативная группа коварно решила напоить Ивана Кузьмича до положения риз, принудить к капитуляции и подписать пакт «О прекращении трансляции гимна России в связи со стабильной обстановкой в мире». Скинулись все. Никто денег не пожалел. Место баталии выбрали во дворе, за металлическим столом. Методом опроса выбрали троих. Они клялись, что перепьют любого. Ясное дело, на халяву всяк горазд похвалиться.
Кузьмич, на приглашение выпить, вышел во двор с радушной улыбкой. Он был в трениках и сандалиях, поверх тельняшки надел пиджак. В руке наперевес, как боевое оружие, держал фронтовую, битую оловянную кружку. Поляну накрыли богатую: хозяюшки постарались, выставили фирменные блюда. Спиртное – упейся, на любой вкус.
Жильцы дома в предвкушении безмятежного утра, в мечтах отоспаться, свесились из окон и наблюдали за алкогольной баталией.
Иван Кузьмич пил, закусывал, курил «Приму», поименно нахваливал хозяюшек. Благодарил за внимание к ветерану, объяснял, что политическая обстановка нестабильная: америкосы на нас зуб точат, англосаксы гадят, воду мутят, зарятся на наши богатства, а государства карлики тявкают им в унисон. Пора с бардаком разобраться! Стукнуть кулаком по столу, показать кто в доме хозяин! Иван Кузьмич горячо вразумлял: без гимна и славного прошлого русскому человеку никак на свете не прожить, с гимном и верой побеждали, и будем побеждать. Рассказывал о героических сражениях и о том, что пережил советский народ, с оптимизмом глядел в завтрашний день страны.
Коварные заговорщики принимали по чуть-чуть, самим не напиться и нейтрализовать возмутителя спокойствия. Держались недолго. От задушевных речей Ивана Кузьмича воспылали их души любовью к родине. Зазвучали в них отголоски побед отцов и дедов, навернулись слезы на глаза, и лихо начали пить по-русски, от души, за русский дух и победу русского оружия.
Опустошив энное количество бутылок, что пошло на удивление ладно и приятно, они объяснялись в любви и уважении к Ивану Кузьмичу Макарову, гвардии сержанту, десантнику, кавалеру орденов Славы, пели с ним фронтовые песни и в полночь бесчувственными телами упали на кровать.
Победа Кузьмича была полной и безоговорочной.
Пакт не был подписан, вожделенного утреннего покоя не дождались.
Жильцы решили не сдаваться.
Злорадно торжествуя, перерезали провод радиосети, но гимн прозвучал еще мощнее с допотопного магнитофона и в наказание крутился весь день.
Пошли на крайние меры: вырубили со щита электричество в доме и рассчитывали: уж теперь-то ночью они выспятся.
Фигушки-лягушки.
У запасливого Кузьмича был аккумулятор с преобразователем.
Методы индивидуальной защиты вроде «накрыться подушками», «надеть наушники», «вставить беруши» успеха не имели. Гимн пробивал все преграды.
Исчерпав терпение, жильцы обратились к участковому. Капитан Егоров, выслушал негодующих жильцов, окруживших его, посмотрел на открытое окно третьего этажа. В проеме стоял Иван Кузьмич в парадном кителе, от блеска боевых наград слепило глаза. Герой ликующим взором оглядывал толпу. Егоров отдал честь Кузьмичу, благосклонно кивнувшему в ответ, сообщил жителям: ничего противоправного в действиях Ивана Кузьмича не имеется. Вот если бы звучала группа «На-на» или «Ласковый май», то это нарушение, а гимн России – это святое и с утра в самый раз. Егоров посоветовал брать пример с ветерана, заряжаться патриотизмом, и призвал: «Любите родину – мать нашу!»
Жильцы, осознав бесплодность усилий, капитулировали. Если вначале шли гневные слова, то впоследствии выплеснули энергию в исполнении забытых супружеских обязанностей, и, как ни странно, получилось успешно. Поделившись впечатлениями, женская половина сделала вывод: утренний секс бодрит, укрепляет брачные узы, не дает повода ревности. Удовлетворенный с утра мужчина по сторонам смотреть не будет, и смело отпускайте на работу. И вскоре, последствия сказались, несколько женщин оказались в интересном положении. Иван Кузьмич крутил буденовские усы и требовал обещаний, что мальчиков назовут в его честь.
Приняв начинание Кузьмич, жильцы вздрагивали с первыми аккордами, спросонья, зевая и дико фальшивя, хрипло подпевали гимн, ощущая крепнущую в душе любовь к Отечеству. Допев, с чувством исполненного долга, погружались в блаженное царство Морфея до звонка будильника.
Профессор пропел гимн с чувством. Полегчало.
Что ни говори, Кузьмич прав. Есть в гимне жизнеутверждающее начало.
Но грусть не покидала Профессора, одиночество довлело над ним. Он подошел и долго рассматривал фотографию матери, стоявшую в рамке на пианино. В тягостной тишине почудился ее ласковый голос: «Витюша, я тебе блинов испекла!». На глаза навернулись слезы. Сейчас, оставшись без работы, он острее ощутил накатившее одиночество.
Поднял крышку пианино. Тихонько сыграл «Лунную сонату». Мама любила ее слушать. Она мечтала видеть Виктора известным пианистом, а он хотел стать космонавтом. Детская мечта захватила его полностью. Читал книги по космонавтике и астрономии, по ночам изучал звездное небо, но в летное училище, по состоянию здоровья, не взяли и он пошел в Бауманку.
Если не летать, то конструировать аппараты. Это утешало, приближало к мечте, он часто представлял себя за штурвалом самолета.
Мать работала врачом, воспитала сына одна. Об отце он ничего не знал, но видел его. Зашел в гости худощавый мужчина, сел на стул, долго молчал. Виктору запомнилась клетчатая кепка, внутрь которой он часто заглядывал, а пытливые серые глаза, дотошно изучали его, и хотелось крикнуть:
«Дяденька, что вы ищете?»
А искал гость следы схожести: в лице, в разрезе глаз. В кепке спрятал школьную фотографию и сравнивал его с Виктором. Мать, когда узнала о цели его прихода, опровергнуть отцовство и не платить алименты, оскорбилась. Выгнала, от алиментов письменно отказалась.
Три года назад мама тяжело заболела. Профессор задействовал все связи, доставал из-за границы редкие лекарства. Мать и сын, поддерживая друг друга, отчаянно боролись, но победить недуг не смогли. Боли становились острее, она осунулась, но глаза благодарили за заботу, ради Витюши не падала духом, держалась, а когда он возвращался с работы, встречала песней. Перед сном мама гладила руку сына и вспоминала прошлое. Он многое пережил заново, понял материнские чувства, сильнее ее полюбил и горше ощутил потерю.
Виктор днем нанял сиделку, по ночам смотрел за матерью, менял белье, ставил судно. Она стеснялась его, а он подшучивал, все взаимно и с любовью.
Два года назад она покинула этот мир.
Он болезненно переживал ее уход. Ночью, после поминок девяти дней, отключился в тяжелом сне и увидел ее в пронзительном свете. Мама протянула руки и ласково звала Витюшу. Он с криком: «Нет! Нет! Не сейчас!» – проснулся в поту, задыхаясь от нехватки воздуха. Кашель рвал горло, сотрясал тело, дикими глазами оглядывал комнату, пока не пришел в себя. После – успокоился. Нашел утешение в работе, с головой погрузился в нее.
Профессор оглядел засохший куст розы в вазоне на подоконнике. Куст растопыренной пятерней обреченно выступал из бурой земли.Профессор вздохнул с сочувствием: розе больше не цвести. Левая рука Профессора невольно прижалась к сердцу, заглушая нарастающую боль.
Мама любила цветок. Она называла его «моя прекрасная роза». Виктор пропадал на работе, мама беседовала с розой, пела ей песни, и чудесный цветок отвечал взаимностью. Распускались бутоны, алые лепестки радовали глаз, в комнате стоял божественный аромат. Профессор в шутку говорил матери, что завидует их отношениям, даже ревнует! Во время болезни прекрасная роза как будто ощущала страдания хозяйки, лепестки поблекли, запах стал едва уловим. В день смерти бутоны почернели и лепестки опали.
После годовщины куст начал медленно чахнуть. Это была трагедия.
Виктор, придя домой, разбитый и усталый, садился перед ней на пол. Разговаривал, облегчал душу, со смехом рассказывал о курьезных случаях на работе, которые выдумывал, и, не получив от цветка никакого знака в ответ – распустившегося бутона или слабого аромата, уходил грустный.
Виктор советовался с цветоводами, давал подкормку, рассматривал в лупу каждую веточку и листок и сокрушался. С цветка неумолимо облетали листья, падали лепестки, безжизненно склонились бутоны, а он был бессилен.
Виктор ясно понимал, что роза чахнет, но боялся высказать это вслух, так как знал: слова имеют силу. И выбросить не мог – это была память о матери.
– Прекрасная роза, ты предала и бросила меня! Где хваленая вера и любовь, твоеолицетворение!
Он хотел отойти, но ему показалось, что засохший куст дрогнул.
– Ты слышишь меня? Подай знак! – в отчаянии крикнул Профессор.
Но больше ничего не произошло.
Профессор открыл окно. Утренний воздух вскружил голову. Ночью прошел дождь, оставив на стекле хлесткие следы. Земля не впитала влагу, и лучи солнца отражались в зеркальцах луж. Голуби дружной стаей прочерчивали воздух. Профессор раскрошил черствый хлеб, высыпал на козырек парадного. Голуби, хлопая крыльями, изящно спланировали. Толкаясь упитанными боками, прыгая друг на друга, ожесточенно тыча клювом, жадно подбирали крошки.
– Если голуби мира такие, что сказать о людях! – вслух произнес он.
Профессор посмотрел на артефакт, ему показалось, что поверхность металлического изваяния снова пошла рябью. Он вытер лицо, словно отгонял наваждение, объяснил это тяжелым сном, что мучил его.
Он закрыл окно. Достал из сумки сувениры и бумаги с работы, разложил по местам, прибрался и пропылесосил квартиру, принял душ, долго брился, вглядываясь в отражение в зеркале.
Спешить было некуда, да и незачем. Профессор включил телевизор. Послушал новости. День был длинный. Надо растянуть все дела, чтобы не чувствовать пустоту. Угнетала мысль: в сентябре начнутся занятия в институте.
Надо было смириться, не опускать руки. Профессор увидел гантели, выместил на них всю злость. Принял душ. Вода смыла напряжение.
Заварил свежий чай, выпил. Стало лучше.
Дом просыпался с громкими разговорами, эстрадным хитом, скандалом семейной пары: жена громко отчитывала мужа, он молчал, вставлял реплику, то пускался в пространные объяснения, отчего обстановка только накалялась. Разругавшись, супруги вышли из дома и разошлись в разные стороны.
От телефонного звонка, взорвавшего тишину, Профессор вздрогнул. Хачатур, сосед этажом ниже, приглашал на чашку кофе. Профессор охотно согласился. Часа два займет кофепитие в дружеской беседе, после почитать книгу, что-нибудь из классиков, неприкаянно походить по комнатам, пока ночь не захватит его сознание.
Профессор и Хачатур сдружились по случаю протечки бачка. Для ученого бытовая неполадка сродни катастрофе. Хачатур проникся бедой соседа, утечку устранил – и Профессор обрел покой. Хачатур категорически отказался от денег – соседи же, пригласил в гости и сварил отменный кофе.
Хачатур был строителем из Армении. Хозяева квартиры жили на даче, а Хачатур платил за комнату и охранял их собственность.
В хорошую погоду садились на кухне, открывали окно. Солнце приятно припекало, прохладный ветерок овевал лицо, а щебетание птиц умиротворяло. Рюмка коньяка расслабляла, кофе будоражил сознание, разговоры успокаивали. Говорил больше Хачатур, говорил эмоционально, и это нравилось Профессору.
– Мы дети Советского Союза. У нас одна судьба, – горячо говорил он. – Мой дед воевал в Первую мировую, в плен попал к прусакам. Мой отец воевал, мои дяди погибли в Отечественную. Я по путевке строил гостиницу в столице, а у меня спрашивают регистрацию? Мы вместе одолели войну и поднимали страну из разрухи. А ее разрушили одним росчерком пера глупого человека, и оправдываемся, что такое было время, и что во благо народа.
Выплеснув возмущение нравами, порядками, временем, Хачатур затихал. С тоской смотрел в небо, мыслями улетал на родину. Там его ждали родные и близкие, накрытый стол, разговоры с добрыми шутками, шум-гам детей и ясное ощущение, что в огромном мире ты не один и жизнь твоя сложилась. Все, что ты имеешь, заработано честным трудом, и каждый день встречаешь с радостью. Да, есть мир богатых, пресыщенных деньгами и утехами, но духовно пустым, но есть и твой мир, милостью Божьей, надо принимать все с благодарностью и смирением. После тебя останется дом, сад, дети, они продолжат твой род. Они расскажут своим детям о тебе, а те – своим, и пока они помнят тебя, ты жив.
Попивая кофе и коньяк, они вели себя, как душа пожелает: думали о своем, вспоминали прошлое, говорили, не стесняясь, о том, что тревожило их.
Они чувствовали себя свободными и были не одиноки.
И сегодня Профессору вспомнилось празднование Пасхи.