Руслан Темир
Пурпурный рассвет. Эпидемия
«Надо похоронить, здесь, дома».
Тимур вытер слезы ладонью и повел фонариком по забетонированной площадке на заднем дворе. Прямо возле ступенек лежала лопата со следами засохшей земли.
«Нет, пожалуйста, только не это».
Медленно поднялся, уже зная, что найдет. Перешагнул через лопату и направился к нескольким деревьям, росшим возле сарая. Два персика и хурма. Родители посадили их, как только построили дом. Каждый год собирали урожай и потом, все вместе, закатывали в банки варенье – своеобразный семейный ритуал. Прямо под персиком вздымался небольшой бугор свежевскопанной земли. Притоптанная газонная трава вокруг. Пустая бутылка дорогого коньяка, которую отец хранил больше десяти лет в шкафу, откладывая на свадьбу сына. В холм у изголовья воткнут плоский камень из маминого сада камней, на серой поверхности дрожащая надпись углем – «Любимая».
[1] РД – ранец десанта, военный рюкзак, который используют вооружённые силы РФ.
[2] Лутер – термин, произошедший из видео игр, где «лут» – добыча, лутер – собиратель полезной добычи. Часто применялось в США во время восстания BLM движения.
Часть 2. Глава 2. Саша.
24 июня. Москва
Домашний бар выручил в который раз. Уже вторая пустая бутылка дорогого виски лежала возле дивана. Клубный транс играл тихо, но и этой громкости хватало, чтобы заглушить внутренние голоса. Он полностью голый, в миксе алкогольного опьянения и наркотического угара, танцует на диване. Мозг отключился. Приятное забвение обняло мягкими лапами, но иногда упускало, и он выскальзывает в реальность как скользкое мыло из рук в воду. После зыбкой пучины дурмана, физический мир встречал болью и страхом. Он начинал рыдать и выть, как раненный зверь. Жалость к себе, брошенному одному, душила. Но несколько глотков и дорожка со стеклянной столешницы, снова уносили туда, где хорошо и не больно. Не знал, который час, и не хотел знать. Просто танцевал, бродил по квартире, выходил на балкон и кричал. Орал во все горло, до хрипоты и срыва голоса. Просто потому, что ему хотелось. Воспаленный мозг накрывал волной возбуждения, и он жалел, что отправил девушек, приходилось справляться своими силами. Кто-то стучал в стены, посылал их в известном направлении и продолжал трип. Реальный мир пугал, там он никому не нужен, там он один, больше нет тех, кто прикроет, защитит и поможет. И ему теперь там не место. Хотелось остаться здесь, в приятном и таком привычном отстранении. Далеко за полночь ресурсы организма закончились. Включился механизм самозащиты, и он отрубился на полу. То ли уснул, то ли потерял сознание.
25 июня.
21.09 по московскому времени.
Пробуждение не из приятных. Голова раскалывается и отзывается на каждое движение резкими ударами боли. Желудок, который и так уже изверг все свое содержимое, сжимается спазмами в агонии и дрожит, как посыпанный солью слизень. Хочется пить и умереть и неизвестно, чего больше. Насколько хорошо оттянулся, настолько же плохо потом – эту аксиому он усвоил уже давно, но сейчас его состояние многократно переплевывало вчерашний угар. Сдавленно замычал и попробовал открыть слипшиеся глаза.
– Как же хреново, – голос звучал сдавленно и хрипло.
Кое-как добравшись до душевой, смыл с себя остатки рвоты и вчерашнего веселья.
Горло горело так, что не побрезговал сделать несколько глотков водопроводной. Укутавшись в домашний халат, организм сходил с ума – мерз даже в теплой квартире, добрался до кухни и присосался к бутылке «Перье”. Пара таблеток шипучего аспирина, скоро должно полегчать.
Вспомнил про родителей, и волна тоски сдавила грудь. Что теперь делать? Куда звонить, к кому бежать? Надо организовывать похороны, но как? Достав из кармана мобильный, позвонил Наталье Сергеевне, секретарше отца. В телефоне долго молчали, и когда уже собрался положить трубку – ответили.
– Ало.
– Наталья Сергеевна? Это Саша.
– Я поняла. Про родителей – знаю. Что ты хотел?
– Их же похоронить надо. Хотел узнать, кто этим займется?
– Ты вообще в курсе, что происходит? – секретарша сделала долгую паузу и громко выдохнула. – В стране эпидемия, уже тысячи, нет, даже сотни тысяч умерших. Я в больнице, первые симптомы. Никто не знает, что будет дальше. По поводу похорон, не ты ли должен этим заниматься? Сделай хоть раз что-то для них, и так всю жизнь на отце паразитировал, так имей к нему уважение, тварь!
Короткие гудки. Саша на секунду опешил и застыл с телефоном у уха.
– Вот сука! Совсем страх потеряла? Я тебе устрою веселую жизнь, секретутка конченная!
Нашел в списке контактов имя друга и набрал.
– Да, привет, – голос Ника звучал почти так же, как и Натальи Сергеевны – тихо и сдавленно.
– Ник, привет. Ты где?
– Уехал из города.
– Куда?
– В Подмосковье, в загородном доме.
– У меня отец умер, и мать,– с трудом выдавил Саша.
– Соболезную. Мои тоже слегли. В больнице, в тяжелом состоянии.
– Ты не знаешь, как похороны организовать, куда звонить, что делать? – Саша начал нервничать и стучать по дивану пальцами.
– Ты что, из дома так и не выбирался?
– Покутил немного, зря ты отказался. Только отхожу.
– Понятно, – Ник глубоко вздохнул. – Вытащи голову из песка. Москва уже полностью парализована, я свалил, потому что беспорядки начались. Мародеры, все дела. Все закрыто. Магазины, банки, кафе, вообще все. Люди мрут пачками. Когда из города ехал, видел колонны военных грузовиков, из города груженные едут. Ясно, что и куда они везут. Никто твоих родителей хоронить не будет. Ты понимаешь масштабы эпидемии?
– В смысле не будет? Ты рехнулся, что ли? А куда их денут?
– Блин, ты все мозги себе пронюхал? Они умерли от этой заразы. Трупы сожгут, или еще что, я точно не знаю. И то если будет, кому это делать. Менты уже все разбежались, на вызовы никто не приезжает. В скорую не дозвонишься. Я уверен – еще пара дней, и все. Не будет государства. Все, кого я знаю, либо уже умерли, либо заболели. Самому сегодня хреново, но это может на общем фоне, от страха или паранойи.
– Ник, ты прикалываешься? – Саша не верил тому, что слышал.
– Да конечно, с первым апреля, дебил! Вытащи свою задницу из дома и сам посмотри, – Никита бросил трубку.
В голове зазвенело от страха и пустоты. Порывшись на столе, в завале позавчерашней еды, пустых бутылок и стаканов, нашел пульт от телевизора и начал листать каналы. На первом – объявление правительства о введении чрезвычайной ситуации, по второму – просто инфографика о распространении эпидемии. Цифры ужасали. За трое суток заражено более трети населения планеты. Умерла половина заболевших.
– Хрень какая-то, – продолжил переключать каналы.
На следующем – бесконечный рекламный блок. Еще на двух – заставка перерыва. На одном из зарубежных – что-то вроде новостей, двое мужчин в студии, с очень усталым видом разговаривали об эпидемии.
– Мы не можем назвать причину, чтобы не вызвать панику, – ответил первый, с седыми висками и подписью на экране – профессор эпидемиолог.
– Но что вы скажете по поводу теории о том, что главная причина – изменение цвета неба? – спросил второй, в небрежно расстёгнутой рубашке и без привычного галстука.
– Как ученый скажу, что у нас слишком мало фактов и доказательств, чтобы связать эти явления. Но как простой человек добавлю, это не совпадение – утром небо изменило цвет, и тут же были зарегистрированы первые случаи заражения. Как такового очага заражения не было, оно началось лавинообразно по всему миру. Изменение цвета стало либо причиной, либо следствием, это точно, – профессор сделал глоток из стакана, стоящего перед ним.
– Какова природа этого заболевания?
– Вирусная. Новый вид. Проникает в организм воздушно-капельным путем. Что удивительно: он необычайно агрессивен, имеет очень малые размеры по сравнению с другими вирусами, что затруднило его обнаружение. От него не спасают даже респираторы и прочие защитные средства, переноситься в мельчайших частицах воды. Инкубационный период от нескольких часов до двух-трех суток.
– То есть люди, которые сейчас еще не заболели, вполне могут быть его носителями?
– Не могут быть, они уже. Мы связывались с эпидемиологическими центрами по всему миру. Везде брали пробы воздуха и грунта, и концентрация вируса во взвешенном состоянии просто колоссальная.
– Как думаете, сколько примерно процентов населения заражено?
– Не хочу вас пугать… – профессор сделал долгую паузу, еще отпил. – Не менее девяноста девяти, а то и все сто. Есть редкие исключения, шахтеры, подводники, но пологою, что их заражение – лишь это вопрос времени.
Ведущий на секунду закрыл глаза, потер лицо ладонями, но смог взять себя в руки и продолжить.
– Как это работает? Как он нас убивает?
– Первые симптомы как при ОРВИ или гриппе, но это лишь первые. Вирус проникает в головной мозг и нарушает работу гипоталамуса. Начинается сильное обезвоживание, диарея, потоотделение, рвота. Организм теряет жидкость в ужасающем темпе. Смерть приходит либо от обезвоживания, либо от связанных с ней осложнений. Вирус какое-то время продолжает функционировать даже в мертвом организме, мумифицируя тело, так что останки потом не разлагаются, попросту нечему.
– Есть какой-нибудь способ борьбы?
– Вакцины разрабатываются месяцами. Испытываются. Сейчас у нас нет времени не то что на разработку, даже на определение природы этого вируса. Это абсолютный убийца, молниеносный. Он не оставляет нам времени ни на что. Ни одно из известных лекарств не может его остановить, он не боится температуры, засухи, прекрасно себя чувствует вне организма.
– Что ты хочешь этим сказать? – Ведущий забыл о журналистской этике и привстал со стула.
– Мир уже умер, мы лишь наблюдаем агонию.
Саша выключил телевизор и бросил пульт в стену. Пластиковый корпус разлетелся, батарейки со стуком покатились по кафельному полу.
“Что делать? Куда бежать? Как спастись? Я тоже заражен?”
Быстро подскочив с дивана, забежал на кухню и рывком выдернул из шкафа домашнюю аптеку. Термометр. Хоть и электронный, но меряет ужасно долго. Наконечник противно обжег холодом подмышку. Два тоненьких писка. Тридцать шесть и пять. Облегченно выдохнул, но тут же вспомнил, что мужик по телевизору сказал об инкубационном периоде. Вытряхнув на пол все возможные лекарства, начал искать таблетки с надписью «противовирусное». Съев около дюжины разных пилюль, вернулся в зал.
«Кому еще позвонить? Что вообще делать?»
Страшно. До дрожи. Впервые в жизни остался один на один с проблемами. Даже когда первый раз попал в ментовку с несколькими граммами порошка, не было так страшно. Знал, что есть отец, который отмажет, защитит, прикроет. А от гнева отца – спасет мать. Сейчас их нет, и в глубине души понимал, что не так уж много людей готовы его просто терпеть, не то что любить. Но что дальше? Что там делали в фильмах, когда начинался апокалипсис? Первая мысль пришла о еде. Надо запастись, и как можно больше.
Саша поднялся с дивана и прошел в кладовую. На полках расставлены коробки с крупами, макаронами, банки солений. Шкаф в углу забит упаковками воды, сахара и кофе. В двух морозильниках заготовлены замороженные овощи, мясо, полуфабрикаты. Про себя поблагодарил маму, даже после смерти она заботится о нем. Несмотря на достаток она никогда не забывала голодную молодость: не держала кухарок, готовила сама, любила заготовки впрок. На ее запасах легко можно прожить. Алкоголя тоже хватит надолго. Просто окопаться в квартире и ждать. Не знал, чего, но это единственное, что приходило в голову.
Закинув в рот несколько наспех собранных бутербродов, вооружился тряпкой, ведром и пылесосом – сидеть в квартире с лужами чужой рвоты не очень хотелось. Через полчаса уборки взмок весь, как после хорошей тренировки. Сердце, и без того перегруженное допингами, сумасшедше стучало. Вытереть пыль, закинуть грязные вещи и постельное белье в стирку, пропылесосить, выкинуть бутылки и боксы из-под еды. Блевотину на полу оставил напоследок, опасаясь, что желудок не выдержит и добавит работы. Нацепив респиратор и забрызгав комнату освежителем воздуха, кое-как справился. Ковер в зале просто свернул в рулон и вынес на балкон. Через три часа рухнул на диван, обессилено осматривая убранную квартиру. Мама бы гордилась.
Мама. Комок подступил к горлу. Медленно поднялся и осторожно, со страхом, побрел в родительскую спальню. Весь день обходил эту комнату, словно ее не существовало. Открыл дверь. Приятный полумрак. И знакомый до боли запах. Даже не духами, а самой мамой, очень родным, теплым и уютным. Её трюмо, заколки для волос, резные, с большими камнями. Халат на специальной подставке возле кровати, шелковый, с белыми аистами, отец привез из Пекина. Расправленная кровать, смятая простыня, лекарства на прикроватном столике. Горло сдавило, картинка перед глазами подернулась и поплыла, в носу защипало. Подошел ближе к кровати, опустился у края и зарыдал. Видел ее перед собой, словно она жива, немного усталая, как и всегда, с медленными и грациозными движениями, вкрадчивым и мягким голосом, но взгляд… Глубоко, за материнской любовью и теплотой, виднелось то, что всегда старался не замечать – разочарование.
В комнате просидел не меньше часа, то садился на кровать, то ходил и рассматривал вещи матери. К отцовской стороне не подходил, даже аура его присутствия пугала. Выбравшись обратно в зал, попробовал включить телевизор. Вставил батарейки обратно в пульт, несколько раз нажал, вроде работает. Каналов в эфире было все меньше, те, что еще транслировались, либо показывали ерунду, либо угнетали информацией об эпидемии, не сообщая ничего нового. Не зная, чем заняться, забрел на кухню и соорудил несколько бутербродов с ветчиной и сыром. Желудок принимал пищу нехотя, перед глазами еще стояли лужи рвоты на полу, да и запах, как бы не заливал все освежителем, еще стоял. Добравшись до компьютера, запустил сетевой шутер, но играть оказалось невозможно: пинг в сети шкалил, и серверы пустовали. Пришлось играть в однопользовательские, нацепив на голову гарнитуру. Чтобы было веселее, размешал виски с колой в большом литровом стакане и потягивал через трубочку. Другого занятия не нашел, утешал себя мыслью, что ждать придется недолго. Только сам не знал – чего ждать. Через несколько часов игры и пары стаканов коктейля хорошо расслабило. Алкоголь туманил память, притуплял боль и не давал думать о потерях. За компьютером просидел до рассвета. Лишь когда солнце полностью встало и, пробиваясь сквозь фиолетовые облака, окрасило спальню в лавандовый, понял, что сильно хочет спать.
26 июня.
17.34 по московскому времени.
Проснулся от запаха гари, обжигающего ноздри. Поднявшись с кровати, побрел по квартире в поисках источника вони. В коридоре – дым, едкий, выедающий глаза. Закашлявшись, подбежал к окну и открыл настежь. На улице не лучше, откуда-то снизу черным клубами поднимается сизый столб. Выглянув вниз, увидел, что три этажа объяты огнем.
«Твою мать! Твою мать! Что делать?»
Выхватив телефон, Саша набрал телефон экстренной службы. Долгие длинные гудки, ответа нет. Вспомнил слова Никиты: «никто не приедет». Квартиру покидать ну никак не хотелось. Единственный оплот защиты и спокойствия. Казалось, что как только выйдет из подъезда, сразу заразится и умрет. Дыма с каждой секундой было все больше. Полы раскалялись как асфальт в летний день. От нехватки кислорода легкие сдавило кашлем. Если задержится, то точно умрет, не от болезни, а мучительно, задыхаясь и сгорая заживо.
Забежал в комнату и схватил рюкзак, тут же отправив в него паспорт, деньги из отцовского дипломата, сотовый и зарядку. Забыв о страхе, залетел в родительскую комнату, споткнувшись об кровать. Сейф, к счастью, открыт. Ворох документов на недвижимость, еще какие-то бумаги, рука уткнулась во что-то холодное и тяжелое – пистолет, рядом два магазина к нему. Хоть стрелять не умел, но выходить наружу без ствола – самоубийство. Запихнув все в рюкзак, натянул худи, кепку, солнечные очки и повязал на лицо футболку, наподобие маски. Пожар пожаром, а страх перед смертельным вирусом засел в голове крепко. У самого выхода вспомнил про еду. Из кладовой взял несколько банок консервов и бутылку воды. Но куда направиться? Вспомнил про загородный дом. Хороший крепкий коттедж на большом участке, с бассейном, камином и сауной. Надо лишь найти, кто туда отвезет, озаботится едой и можно пересидеть эпидемию, подальше от людей, чтобы не заразиться.
В фойе перед квартирами ничего не видно. Густой сизый дым, выедающий глаза и сдавливающий горло как удавка. Спазм кашля сжал легкие, чуть снова не вывернув желудок наружу. Пригнувшись как можно ниже, просеменил к лифту, но двери оказались открыты – внутри горел аварийный красный свет. Придется по лестнице. Добравшись кое-как до двери, еще раз прокашлялся. Дым, пробравшись в самые глубины легких, начинал выжирать их, как горячая вода снег. Лестница тонула в плотном сизом тумане. Слышались чьи-то крики, треск и гул огня. Спустившись на один этаж, окунулся в плотный жар, словно зашел в парилку в бане. Дальше вниз, бегом, прыгая через три ступени. На лестнице никого, хотя он ждал бегущих вниз спасающихся людей. Пробежав объятые пожаром этажи, не сбавил темп и продолжил прыгать через ступени. На втором этаже, когда уже почувствовал свежий уличный воздух, на секунду расслабился и не посмотрел под ноги, перемахнув через лишнюю ступень. Правую лодыжку прострелил укол боли. Потеряв равновесие, и, вскрикнув, влетел в стену. В плече хрустнуло, голову спас одетый капюшон и кепка, но в глазах все равно на мгновение потемнело. Со стоном сполз по стене вниз, держась одновременно за ногу и плечо. Боль невыносимая, острая и жгучая. Одновременно бросило в жар и в холод, рот наполнился слюной, словно вот-вот вывернет. Дыхание сбилось, как будто кто-то от души двинул кулаком под дых. Из глаз потекли слезы, то ли от дыма, то ли от боли. Нет, он не плакал, просто вода хлынула из глаз, сама по себе. С трудом поднялся, опираясь на перила как старик. Каждое движение правой рукой давалось с трудом, возникало чувство, что одна косточка трется об другую. Связки в ноге взвывали при каждом шаге, простреливая болью до самого позвоночника. Вышел в фойе. Консьержки нет, только открытая дверь в ее каморку.
На улице жарко, не так сильно, как на горящих этажах, но возникло желание стянуть капюшон и импровизированную маску с лица. Вспомнил об эпидемии, пожар ненадолго выжег из головы все другие мысли. Представил, как сотни вирусов, увидев его незащищенный нос, ринулись кишащим роем к ноздрям и перебирая микроскопическими лапками, продираются через друг друга, чтобы быстрее попасть в организм. В носу засвербело. Саша вытер его через маску тыльной стороной ладони.
«Так, что дальше? Где найти машину, как добраться до загородного дома?»
А в квартире же остались ключи от дежурного минивэна, на котором водитель возил маму по магазинам или домработница ездила на закупки.
«Вот идиот! Тупица! Мог же просто схватить ключи, и сразу одной большой проблемой меньше.»
Пытаться завести машину без ключей даже не стал пробовать, не умел и не хотелось возиться. Оставалось надеяться только на предприимчивость московских бомбил. Собравшись с силами и закусив губу, вышел через открытую дверь КПП с придомовой территории. До Малой Филевской около трехсот метров, но для него они превратились в несколько километров. Нога с каждым шагом болела все сильнее. Плечо ныло, пришлось повесить рюкзак на одну лямку, но и это не помогло, второе плечо быстро затекло. Несмотря на вечер температура стояла не ниже тридцати. Худи с капюшоном и маска только усугубляли жару, футболка пропиталась потом и прилипла к телу. И без того утомленный организм молил о пощаде и остановке. Но Саша боялся – в рюкзаке лежала приличная сумма наличкой, а людей на улице и за телефон убивали. У него, конечно, на лбу не написано, что он при бабле, но черт его знает, что сейчас у выживших в голове. Остановившись ненадолго, он достал пистолет и переложил его в карман кофты. Так спокойнее.
Машин на дороге нет, от слова совсем, только припаркованные и брошенные прямо на проезжей части. Он даже проверил парочку, все заперты и без ключей. Покрутившись с десять минут возле дороги, решил попробовать спуститься в метро. Где-то вдалеке раздался громкий хлопок, затем протяжный крик. Когда вопль затих, воцарилась тишина. Саша нутром ощутил странное чувство, словно чего-то не хватает, как вышел из дома и забыл мобильник. Задумавшись, он понял, чего. Два года назад летал на Гавайи, кататься на серфе. Сняли дом с друзьями прямо на пляже, в первой линии, и удобно, и вид красивый. Но с погодой не повезло. Первую неделю море штормило. Тогда они пожалели о том, что поселились прямо у воды. Постоянный гул, монотонный, иногда с раскатами грохота, когда сотни тысяч тонн воды обрушивались на взвывающую от этого полоску берега. Прикольно, когда просто пришел на пляж посмотреть на шторм, но когда засыпаешь, просыпаешься, ешь и сидишь на унитазе под это грохот, то он сводит с ума. Под вечер второго дня Саша изрядно надрался, чтобы не слышать этот монотонный и угнетающий гул. Но на третий день шум утих. Сначала подумал, что шторм прекратился, но серое небо за окном и пенистые валы, докатывающие почти до дома, указывали на то, что он только усилился. Просто мозг понял, что шум не несет никакой информационной нагрузки и начал его отсекать. К пятому дню он его вообще не слышал, и потом, когда шторм кончился, тишина казалось просто гробовой. Уже не хватало этого грохота разбивающихся волн, словно они стали его частью. Вот и сейчас так же, за всю его жизнь в Москве он привык к постоянному гулу мегаполиса, шуму машин, метро, трамваев, строек и миллионов людей. А сейчас тихо, только редкие крики, хлопки, даже выстрелы где-то, но в общем звуковом фоне – тишина. Поднял голову на небо. Над всей этой тишиной висело фиолетовое небо с легкими облаками. Красиво и страшно. Примитивный и первобытный страх, как перед клеткой с тигром или у края обрыва. Саша вжал голову в плечи и быстрее направился к метро.
Серые парапеты, красная буква «М» на синем столбе, стертые от миллионов ног каменные плиты перед входом и отполированные до блеска стальные поручни. Станция «Пионерская». Пути метро на этом участке проходили по поверхности, спуск на перроны по лестницам из стеклянного павильона, откуда открывался хороший обзор на прибывающие составы. С одной стороны, на станции стоит поезд, без света и с открытыми дверями, другой путь пуст. Массивные металлические замки на цепях, висящие на входе в метро. Тяжелые, угрюмо серые, кричащие всем своим видом: «Стой, забудь все, что ты задумал, дальше путь закрыт».
Хоть он и вырос в Москве, она все равно была для него огромным муравейником с сотнями ходов-улиц и тысячами этажей. Коттеджный поселок на Новой Риге сейчас казался дальше и недоступнее, чем северный полюс. Идти одному с больной ногой нереально, а надвигающиеся сумерки вообще отметали любую надежду. Но он не мог оставаться здесь, посреди улицы, один, без машины. Больше всего сейчас жалел о своем Мерседесе, который стоял с раскуроченной мордой в автосервисе. Преданный немец домчал бы до дома минут за двадцать, тем более пробок нет. Он никогда не ценил машину, просто средство передвижения и способ показать социальный статус. Но сейчас транспорт – необходимость для выживания, без которой он лишался мобильности и защиты. Как птенец, выпавший из гнезда с еще не окрепшими крыльями. А гнездо в двадцати километрах. И нога уже начала распухать, даже стоять больно.
– Сука-а-а-а! – Не выдержав, Саша закричал на всю улицу. Протяжно, со срывом голоса.
Злость переполняла его, злость на эпидемию, на пожарных, которые не приехали, на родителей, которые умерли. Больше всего злился на себя. Если бы был предусмотрительнее, то никогда бы не вляпался в такую дерьмовую ситуацию.
Опустившись на бордюр прямо на дороге, вытянул больную ногу. Мысли никак не хотели выстраиваться в логическую цепочку и подсказать выход. Ни одного человека вокруг, ни одной машины. Собрав последние силы, чтобы не сорваться в панику, вспомнил о мобильнике. Достал из кармана смартфон, еще работает, палочки антенны даже на максимуме. Открыл программу с картами, включил навигацию, но тут же выключил, и так зарядки всего семьдесят процентов, а геолокация сожрет аккумулятор за пару часов. Вот его местоположение, возле входа в метро. Проложил маршрут до загородного дома, семнадцать с половиной километров. В старших классах занимался легкой атлетикой и бегом. Марафонцем не был, но пробежать пятнадцать километров в среднем темпе вполне мог. Сейчас конечно не побегаешь, но если напрячься, делать передышки, то к утру может и доберется, а там уже можно отдохнуть, завалиться в бассейн и забыть об этой ночи, как о страшном сне.
Сняв кроссовок и носок, помассировал лодыжку. Вроде ничего серьезного – растянул связки, но болит противно. Немного оттекло, но перелома точно нет, иначе бы даже не встал на эту ногу. Плечо почти отпустило, скорее всего, ушиб, но двигать рукой все еще болезненно.
«Эх, если бы мозги были на месте, еще аптечку с дома прихватил бы. Сейчас эластичный бинт и пара таблеток ибупрофена не помешали.»
Медленно поднявшись с земли, побрел по тротуару сверяясь с картой на смартфоне.
26 июня Москва
20.34 По московскому времени
Ушел от станции метро больше, чем на километр. Идти стало немного легче, это ободряло и придавало сил, начал верить, что доберется пешком до дома. К боли то ли привык, то ли нога действительно стала меньше болеть. Начинало смеркаться. Город вокруг изменился до неузнаваемости. Из шумного и суетливого превратился в пустующий и истеричный. За всю дорогу увидел всего несколько человек, но они не обратили на него никакого внимания. Одинокий мужчина в пыльной одежде, задыхаясь от приступов кашля, шел в сторону центра. Услышав его, Саша быстрее перешел на другую сторону улицы, опасаясь заразы. Еще двое катили широкую тележку, загруженную коробками и скарбом, и даже не посмотрели в его сторону, лишь прибавили шаг. Несколько раз мимо промчались машины, но по их скорости было ясно, что они не остановятся. Видел людей, лежащих на земле, но не стал подходить и выяснять, живы они или нет. Единственной его целью сейчас был загородный коттедж с уютной спальней, бассейном и запасом еды минимум на месяц.
Он просто шел, стараясь ни о чем не думать, представляя, как доберется, примет душ, или даже залезет в ванную, откроет бутылку чего-нибудь горячительного и забудет об этой чертовой эпидемии. Нужно просто дойти, тем более это оказалось не так уж и сложно.
Через пару кварталов увидел аптеку, небольшой магазин на первом этаже шестнадцатиэтажки. Дверь открыта настежь, внутри горит свет. Подойдя ближе ко входу, осторожно заглянул внутрь. В помещении никого не видно, лишь отблески диодных ламп на зеленом кафельном полу и запах лекарств.
– Есть кто? – спросил Саша, с опаской заходя внутрь.
Тишина, только гудят холодильники за кассой. Подойдя ближе, постучал рукой в стекло кассы. Из двери подсобки послышалось шуршание. Насторожился и крепче сжал рукоять пистолета в кармане. В проеме показалась голова. Лысоватый мужик непонятного возраста, вроде и не старый, но выглядит очень плохо. Впалые щеки, вытаращенные глаза в паутине капилляров, расширенные зрачки почти полностью закрывают радужку, делая взгляд сумасшедшим и отталкивающим.
– Тебе чего пацан? – спросил мужчина, не высовываясь полностью.
– Мне бинт эластичный нужен, и обезболивающие какое-нибудь, – Саша понял, что это не продавец, но выбора у него нет, тип был тут первым.
– Есть, есть, есть. А бабки у тебя есть? – мужчина осмотрел гостя с головы до ног, двигая глазами неестественно резко.
– Аптека-то не твоя, сам, небось, воруешь?
– Кто ворует? Я ворую? – незнакомец полностью вышел из-за двери. Белая футболка с пятнами пота заляпана свежей кровью. От тощего тела несет запахом химикатов и грязных вещей. В руке обычный кухонный нож, тонкий, с небольшой деревянной ручкой и зубчатым лезвием, полностью покрытым липкой и густой кровью. – Подь сюды, я те покажу, кто тут ворует.
Саша попятился назад к двери. Сразу понял, что это «винтовой»[1], знал, на что они способны под кайфом. Наркоман уставился на него и замер за прилавком. Князев пятился, наркоман смотрел, только холодильники гудели. Подвела вывихнутая нога, с вскриком он завалился назад, прямо на рюкзак. Мужик как будто ждал этого, рывком вылетел из-за прилавка и ринулся к распластавшемуся на полу. Саша выхватил пистолет, руки дрожали, но с такого расстояния не промахнётся. Торчок замер и уставился на ствол, это никак не входило в его планы, и затуманенный мозг думал, как ему реагировать. Сумасшедшие глаза смотрели в дуло пистолета, ожидая выстрела. Но его не последовало. Князев несколько раз дернул спусковой крючок, но ничего не произошло. Пистолет лежал в руках мертвым куском железа, и чувство защищённости улетучилась, уступив место паническому страху. Наркоман ухмыльнулся, выставив на показ ряд сгнивших и желтых зубов. Начал неспешно приближаться, выставив вперед нож. То, что жертва превосходила по габаритам раза в полтора, его не пугало. Саша тоже не думал об этом, он еще пару раз нажал на спуск, надеясь, что пистолет все же выстрелит. Уставившись на смотрящий в грудь нож, представил, как перемазанный чужой кровью кусок железа пропарывает его живот, а торчок улыбается, сидя на нем и вгоняя лезвие глубже и глубже, прокручивая рукоять. Если бы не паника, он бы понял, что наркоман весит не больше шестидесяти килограмм и ростом не выше ста семидесяти сантиметров. Со своим ростом за сто девяносто и весом под восемьдесят пять кило, он мог его просто поднять за шкирку и швырнуть в стену. Но страх полностью сковал его, и единственное, что он видел, это – нож.
Подойдя как можно ближе, наркоман решил прыгнуть. У Князева сработал инстинкт самосохранения, он не понял, как, но буквально в последнюю секунду выкинул навстречу ногу. Тщедушное тело нападавшего отшвырнуло к стене, где он начал рыскать руками по полу в поисках выпавшего оружия. Саша рывком поднялся, скривившись от моментально напомнившей о себе ноге. Прямо перед ним, стоя на карачках и бубня под нос, наркоман пытался найти нож, который затерялся в узорах зеленого кафеля.
«А ведь он его найдет и опять кинется. Даже если попытаться уйти, все равно догонит, у него ноги целые. А сейчас он на полу, и даже не думает о защите, еще секунда, и второго шанса не будет.»
Взяв пистолет за ствол, вкладывая в замах весь вес, обрушил рукоять на лысый затылок. Громко хрустнуло. Череп наркомана прогнулся под ударом, как скорлупа прогнившего кокоса, из лопнувшей кожи брызнула кровь. Замахнувшись, ударил еще раз, чтобы наверняка. Убивать не хотел – вырубить, чтобы не встал, но насколько сильно надо ударить не знал, поэтому бил со всей дури. Сердце бешено колотилось в груди. Навис на лежащим на полу торчком и смотрел, как из его головы вытекает кровь. Повернув наркомана носком здоровой ноги, отстранился. Глаза широко открыты, но жизни в них уже нет, улыбка так и оголяет страх дантиста.