Руслан Шитов
Телескоп
А я в этот момент почему-то про себя подумал. Есть ли на мне такие загубленные души, как Лизка. И что мне за это будет. Но мысли эти я от себя погнал.
На радостях после нежданной удачи, я совсем забыл про телескоп. Сразу к Машке хотел рвануть. Но слава Богу вовремя спохватился. Кое-как отыскал магазин, в котором это добро можно было приобрести. Вещь была не из легких. Килограмм пятнадцать наверно. Но как говориться своя ноша не тянет. По дороге к Машке я все думал и думал. Про день сегодняшний. Про жизнь свою. Про мать и отца, Макса и того бедолагу у подъезда. Столько всего происходит, столько зла в нас. А мы все живы. Кто его знает зачем. И ничто ведь не спасет тебя. Вот тот явно был баблом набит под завязку. А дочь не спас. И его черная тень накрыла с головой. И весь он вышел, как бы силой своей не кичился раньше. А мне с моим багажом, вдруг солнышко улыбнулось. И вот теперь еду обрадовать дочь. А мог бы в земле гнить. Или потихоньку догорать как Макс. Но я жив и здоров как-никак. Но это сейчас, а завтра может и меня в бараний рог свернет. И то может быть. И ничего не останется у меня. Но сейчас же есть. И Машка, и дочь, и телескоп этот будь он не ладен с таким весом. И я пойду к дочери сейчас, и все запомню, каждую мелочь, каждый взгляд и каждую улыбку. Потому что завтра этого может и не будет уже, а сейчас это все, что у меня есть.
К дому Машки я добрался уже после заката. Стояла темень. А на душе было светло. А как увидел их дом, моих родненьких, совсем повеселел. От радости иду и кричу во всё горло: «Злата! Злата! Злата! У меня для тебя такое. Будешь через него смотреть туда, где ангелы живут». Снова кричу. Тут вижу из окна высунулась унылая морда. Меня матом кроет. Мол опять этот нарик. Тут двое проходят. Здоровые такие. «Чего разорался», – басят. – «Под кайфом небось». Я говорю, что нет. К дочери иду. А сверху вторят им: «Да он тут всем известен. Сколько крови попортили приличным людям эти кайфожоры ссаные». Я улыбаюсь. Говорю, недопонимание вышло. Но тут один из них как зарядит мне в левый глаз. Я его даже видеть не видел. Потом еще и еще. А тут Машка выглянула. За ней Злата. Визжит, плачет: «Не троньте папу!». Второй мне ногой под дых. У меня дыхание спёрло. Кровь по щеке. Я про Злату думаю: «вот ведь устроил праздник». Машка кричит, что полицию вызовет. Потом тишина. А через минуту вижу, что бегут мои из подъезда. Машка дочку держит, а та как не в себе, истерика, рев, слёзы. Мордовороты испугались конечно. Поняли, что дело мутное. И дали деру. А Машка подходит ко мне. И щеку гладит, всматривается. Злата к ноге прильнула, мертвой хваткой вцепилась, и ревет навзрыд, так, что страшно за нее. Я шагу не могу сделать. Смотрю на нее и улыбаюсь. А кровь все течет и течет. «Ну чего ты», – говорю, – «Папе не больно, совсем-совсем». И снова улыбаюсь. «А я тебе подарок купил. Вот он». А сам вокруг смотрю. Телескоп ищу. «Сейчас найдем. Он где-то здесь наверно». Злата тише стала. Только всхлипывает и по сторонам смотрит. Машка подыгрывает мне: «давайте вместе искать». А дочь: «да… да… давайте», отвечает уже почти успокоившись голоском. Стоим вдвоем делаем вид, что ищем. Сердце успокоилось, пришло в лад. А кровь все течет. Чувствую ее горячую на щеках, и думаю, что все в этой жизни покупается и продается. Бывает дорого. Бывает чуть дешевле. Вот и счастье покупается кровью. Провел по щеке, смотрю на руку и темные пятна на ней и думаю, что кто-то должен был все это придумать. Хорошо придумать. Чтобы и слезы были, и кровь, и смерть. И эта бездна, в которую мы так легко падаем. Но даже из самых ее глубин будут видны звёзды, так близко и так далеко, которым не будет числа.
