Руслан Альфридович Самигуллин
Дочь
– Что случилось, дорогой? – настороженно спросил водитель. – Опять проблемы?
– Э-э-э, нет. Нет никаких проблем. Послушайте, похоже, у меня из кошелька украли все деньги, – оправдываясь начал Григорий, мысленно перебирай варианты решения столь щепетильной ситуации. – Давайте я Вам по номеру переведу, предложил он и тут же посмотрел на мёртвый кирпич, ещё недавно бывший сотовым телефоном.
– Эй, друг, ты обмануть меня решил? – резко сменив тон, спросил водитель. – На моей Родине за такое уши режут. Ты понял? А ну, давай сюда деньги, – с этими словами он потянулся в бардачок.
– Нет, послушайте, у меня действительно украли деньги!
Все доводы вмиг разбились о раскрасневшееся хмурое лицо водителя, в руках которого возник небольшой складной нож, которым тот резал пирог. Не раздумывая, Григорий дёрнул ручку двери и буквально на ходу вывалился на проезжую часть. Едущий позади кроссовер едва успел отвернуть вправо и врезался в снежную насыпь, чудом не зацепив столб дорожного освещения.
Под громкие ругательства Григорий схватил валявшуюся на снегу папку с документами, вскочил на ноги и бросился прочь. Позади послышались пиликания автомобильных клаксонов и визг тормозов.
– А ну, стоять, шайтан, сейчас тебя на куски резать буду! – разъярённо кричал таксист, бросившийся в погоню.
Центр Санкт-Петербурга до сих пор представляет собой вереницу узких улочек и множество тёмных неухоженных подворотен, ставших рассадниками преступников и наркоманов. Так называемые Питерские колодцы продолжают всем своим видом напоминать о суровости бытия прошлого и неизбежности увядания под гнётом времени. Григорий мчался со всех ног. Он и сам не знал, что обладает такой прытью. Эффект от выброса в кровь порции адреналина делал своё дело.
Миновав очередную подворотню, он и сам не заметил, как запнулся о слегка припорошённую снегом коробку, небрежно валяющуюся возле мусорных контейнеров. Громкий рык раздался неожиданно, и прямо перед ним возникла чёрная фигура. Слипшаяся шерсть и грозный взгляд не сулили ничего хорошего. Белёсые зубы готовы были вцепиться в того, кто посмел нарушить покой зимнего вечера. Чуть слышное тявканье ещё не сформировавшихся голосков прервало рычание, и из коробки один за другим вывалились небольшие серые комочки. Их забавные глазки и вздымающиеся носики уставились на Григория. Только сейчас он догадался, что случайно споткнулся о самодельное пристанище несчастной семьи дворовых собак, нашедших ветхое укрытие от суровой и беспощадной зимы.
Не зная почему, но он вдруг достал из кармана тот самый кусок совершенно невкусного пирога и протянул матери семейства. Немного понюхав, она аккуратно взяла его с ладони и молча залезла обратно в коробку. Щенки последовали её примеру.
– Как же я тебя понимаю, – тихо прошептал Григорий.
Вновь наступила тишина, только снежные хлопья немного сильнее принялись падать с чёрного неба. Погони слышно не было. Стрелка часов неумолимо двигалась по циферблату, показывая ровно семь часов вечера.
***
Добираться до Лебяжьего канала пришлось пешком. Ни денег, ни способа позвонить не было, а просить посторонних о помощи Григорий не решался. Потрёпанный внешний вид едва ли сейчас отличал его от здешних маргиналов, так заметно расплодившихся последнее время на улицах. Скорее всего, таксист уже сообщил в полицию, и это не сулило ничего хорошего. Шёл он с высоко поднятым воротом грязного пальто. Противная вездесущая сырость холодными руками обнимала его, доставляя неприятные ощущения. Любой пучок света фар, направленный проезжающим автомобилем, заставлял сердце биться чаще. Всё вокруг показалось чужим.
Центр города был относительно компактным, и на дорогу ушло не более сорока минут. Такой физической нагрузки Григорий не испытывал с давно забытых уроков физкультуры в школе. Он никогда не любил спорт, вместо этого больше тяготел к математике и истории. В спортивном зале учитель при всех называл его мешком с картошкой, отчего другие дети начинали громко смеяться.
– Так ли он был неправ? – задыхаясь от бега, спросил себя Григорий.
По пути попадались молодые парочки, медленно и вальяжно идущие и любующиеся красотами северной столицы. Они улыбались, держась за руки.
– Сколько же счастья у них впереди? Крепкая семья, рождение детей, поддержка в трудную минуту? Или же наоборот – всё закончится точно так же, как у него? – мысли вертелись в голове, приглушая нарастающий страх.
Давящая обида не давала покоя. Почему именно с ним происходит всё это? Что он такого сделал в своей жизни, чтобы оказаться вот таким? Может, при рождении стоял не в той очереди и вместо счастья выбрал красоту? Нет, конечно же, нет. Может, тогда выбор пал на острый ум или силу? Опять нет…
Задумавшись, Григорий едва не угодил под колёса грузовика, невесть откуда взявшегося прямо перед ним. Ледяные капли подтаявшего от реагентов снега вперемешку с грязью окатили ошарашенного пешехода. Большегруз даже не сбавил скорость и поехал дальше, словно бегемот не заметил назойливую букашку.
В отдалении раздался громкий чих и причитания. Затем послышался грубый мужской голос:
– Сюда, иди сюда.
Источника видно не было. Одно ясно: доносился он из зарослей летнего сада, так «удачно» раскинувшегося через дорогу.
– Иди за мной, – повторил голос, и густая листва зашевелилась, отделяя от себя тёмную фигуру.
Повинуясь требованию незнакомца, Григорий направился вглубь парка. Ноги тряслись, а сердце так и норовило вырваться из груди. Освещения с трудом хватало для того, чтобы вырвать у пожирающей темноты узкие дорожки, лучами сходившиеся в центр сада. Грузная фигура медленно отходила всё дальше и дальше, стараясь не попадать под пучки света.
– Кто Вы такой? – осторожно спросил Григорий и ещё крепче сжал в руках папку с документами.
Человек шёл молча. Его широкие плечи и лицо прикрывал чёрный плащ, из-за которого невозможно было даже отдалённо разглядеть подробности.
– Наверное, это даже хорошо, – подумалось Григорию, – по крайней мере, если он не скрывает лицо, значит, боится, что я узнаю его.
К сожалению, эти доводы разбились о суровую реальность ровно в тот момент, когда они подошли к ограждению небольшого пруда, уютно спрятавшегося в сердце парка. Одним движением оказался стянут капюшон, и знакомая лысина сверкнула в тусклом отсвете.
Перед Григорием стоял их штатный охранник – Анатолий Горемыкин. Среди своих его величали не иначе как «Горемыка». Обижался он или нет, обычно никто не спрашивал. Раскрасневшееся лицо пятидесятилетнего мужчины имело отчётливый отпечаток сильной алкогольной зависимости. На работе он ещё старался держаться, хоть иногда и получал нагоняй от начальства за похмельное состояние. Мизерная зарплата, семейные склоки – всё как у людей. Сейчас же он выглядел как никогда собранным и до предела напряжённым. В руках поблёскивал прижатый к поясу пистолет.
– Как же так? – трясущимися губами прошептал Григорий и инстинктивно сделал шаг назад.
– Вот так, – грубо ответил Горемыка и вновь громко чихнул, – я человек маленький, мне сказали – я делаю. Что тут непонятного?
– Но ты же меня знаешь, Анатолий. За что ты так?
– Давай без этих прелюдий, гони документы и всё! – он слегка мотнул стволом пистолета, но высоко его не поднимал, оставляя наполовину скрытым полами пальто. – Не надо всё усложнять.
– Ты готов убить меня ради кучки бумаг?
– Нет, не ради кучки. Они мне и даром не нужны. Но они нужны ему, а за это хорошо платят. А вот те бумажки с американскими мордами президентов мне как раз очень сильно нужны.
– Если я тебе отдам папку, ты меня отпустишь?
– Конечно, иди на все четыре стороны, можешь не переживать. Всё быстро кончится, – с этими словами Горемыка слегка улыбнулся, оголяя пожелтевшие от никотина зубы.
Григорий ещё раз посмотрел на папку с документами, затем на пистолет, а потом поднял взгляд.
– Нет! – неожиданно даже для самого себя возразил Кривоступко. – Я не отдам тебе то, что принадлежит мне! Пускай эти уроды подавятся моей премией.
– Ты совсем что ли? Я тебя сейчас прямо тут замочу! – не ожидая прыти от беззащитной жертвы, воскликнул Горемыка. – Или думаешь, ты первый? Думаешь, что у меня не хватит духу?
– Я всегда бежал, всегда стыдился самого себя. Трусил при любой опасности, – зло шипел Григорий, как заворожённый не сводя глаз с чёрного зева ствола, – но теперь хватит. Стреляй, давай!
Внутри всё бурлило. Кровь вскипела, раскалённой лавой разносясь по всему телу. На лбу проступила испарина. Никогда прежде ему не доводилось испытывать подобные ощущения. Они пугали и одновременно зарождали внутри чувство сродни животному инстинкту, заложенному природой и имеющему одну простую цель – выживание.
– Не шути со мной, дружище, – немного растерявшись, проговорил Горемыка, едва сдержавшись от очередного чиха.
Способен ли он убить? Незадачливый, но ответственный охранник задавал себе этот вопрос всю жизнь. Если честно, особого желания получить ответа на него не было. Вместо него был страх оказаться в тюремных застенках. Проведённые в алкогольном забытьи годы, разрушенная жизнь и отсутствие надежды на светлое будущее притупляли эмоции, оставляя вместо них холодный расчёт на очередную подачку своего босса, когда-то разглядевшего в нём неплохого исполнителя не самых законных поручений.
– Последний шанс, иначе я тебя…
– Ой, извините, а можно попросить Вас сфотографировать? – позади раздался звонкий девичий голос. – Видишь, а ты говорил, что тут никого не встретим. Ну давай, милый, тут же так красиво.
На свет от уличного фонаря вышли две фигуры. Одна из них, явно женская, крепко держала под руки своего кавалера. Молодой парень всячески вздыхал и отнекивался, всем своим видом демонстрируя недовольство чрезмерной романтикой, навязываемой своей новой подружкой.
Горемыка чертыхнулся и уже хотел было прогнать так не вовремя появившихся подростков, как вдруг почувствовал тяжёлый удар кипой бумаг по голове. Мысли помутнели, а земля едва не ушла из-под ног. На счастье ему удалось удержать равновесие. Пистолет вывалился из рук и утонул в сугробе. Девушка взвизгнула, увидев очередной удар Григория, обрушившегося на лысого мужчину.
– Артурчик, смотри этот хрыч дубасит того дядьку, сделай что-нибудь!
Как остервенелый Григорий бил несостоявшегося киллера по лицу и пинал ногами, стараясь повалить на землю. Но тот и не собирался сдаваться. Ответным ударом в переносицу Горемыка охладил пыл своей жертвы. Очередной удар ногой в пах заставил Григория сложиться вдвое и застонать. Документы выпали и разлетелись во все стороны.
Вытирая кровь с лица, охранник зло оскалился и бросил взгляд на продолжавших наблюдать за расправой молодых ребят.
– Чего уставились? – прошипел он. – Валите отсюда, пока я до вас не добрался!
Дважды повторять не пришлось. Парочка быстро развернулась и дала дёру от места расправы. Повернуться и завершить грязное дело Горемыка не успел. Отчаянный вопль и сильнейший удар заставили отшатнуться. Григорий с разбега буквально впечатался в объёмный живот охранника. Тот пошатнулся, теряя равновесие и, не удержавшись, перевалился через ограждения. Проламывая тонкую корку льда, грузное тело плюхнулось в воду. Громкие чертыханья, отборная брань и угрозы эхом разнеслись по округе.
Убедившись, что охранник не ушёл под воду полностью, а лишь неуклюже барахтается по грудь в вязкой жиже, Григорий принялся собирать разбросанные бумаги. Рядом увидел сотовый телефон Горемыки, экран которого покрывался паутиной трещин. Убедившись в работоспособности аппарата, он отправил его во внутренний карман. Искать в сугробе пистолет времени не оставалось, да и что он будет с ним делать? Убить человека, пускай и защищаясь, Григорий точно не сможет.
– Ты не уйдёшь, сволочь! Мы знаем, где ты живёшь. Найдём и порешаем всю твою семью. Ты этого хочешь? – яростно хрипел Горемыка.
Бросив пренебрежительный взгляд на обидчика и с ненавистью сплюнув себе под ноги, Григорий быстрым шагом скрылся во тьме.
***
Нос жутко болел, а на глазах непроизвольно накатывались слёзы. Григорий и сам не мог понять, являются они просто рефлексом на сломанный нос или же производной от неописуемой обиды, пожирающей его изнури. Один несчастный вечер разделил жизнь на «до» и «после». Дороги назад не было, а впереди ждала тревога и страх. Хотелось остановиться и закричать, но где-то там в пучине огней холодного города его ждала любимая дочка. Последний лучик счастья, отделяющий от рокового шага.
