Роман Воронов
Океан
– Вовсе нет, – ответил я. – Тебя уже ждут уроки по твоим телам, но позже.
– Почему не сейчас?
– Таков План.
– А что по Плану сейчас? – мой собеседник, похоже, начинал расставаться с грустными мыслями.
– Я не вижу Плана целиком.
– Но у тебя всегда есть Ответ на любой мой Вопрос, – напирал Ученик.
– Спрашивая, ты открываешь мне страницу Плана, а я считываю текст. Так работает План. Ты, Я и План – троица. План раскрывается в Пути.
На слове «троица» Ученик вздрогнул.
– Скажи, что будет с Наири?
– Ей очень тяжело сейчас. Ты один из трёхсот нуждался в Боге, она же одна из трёх тысяч своих соплеменников приняла сошедший Дух Святой. Её карман-сердце полон, и ноша эта велика для проявленного мира.
– Мы встретимся когда-нибудь? – с надеждой спросил Ученик.
– Когда будем готовы.
Энсиноорская Гряда представляла собой цепь примкнувших друг к другу вершин разной высоты, напоминая зубы повидавшего жизнь дракона. В качестве ориентира мы выбрали не самую высокую, но с характерным сколом, гору. Видимо, именно на этот зуб дракон пробовал чугунные ядра. До нашей цели оставался день пути, но поскольку мы задержались утром с Наири, было ясно, что заночевать придётся на равнине. Я видел, что Ученика заботит какая-то мысль, он обдумывал что-то, шевелил губами и морщил лоб. Наконец, вдоволь намучившись, выдал:
– Учитель, могу ли я сотворить рыбу не для себя, а кому-то ещё?
– Ты о Наири?
– Да, нас двое, и мы всегда с едой, она сейчас одна.
– Твоих сил хватит только на одну рыбёшку. Отдав её другому, сам останешься без еды.
– А ты? Ты можешь отдать ей хлеб?
– Могу и лишусь его так же.
– Прошу, сделай для Наири лепёшку, – Ученик вцепился мне в плащ.
– На этой равнине нам не из чего развести костёр, чтобы приготовить твою рыбу. Если я отдам хлеб, мы останемся голодные.
– Прошу, отдай! – Ученик в нетерпении стал дёргать мои одежды.
– Готово, – улыбаясь, сказал я юному рыцарю и подумал: «Гениальный всё-таки у меня Ученик».
Нижняя часть солнечного диска коснулась драконьей челюсти. Мы выбрали небольшую ложбину и устроились в ней. Снова плащи стали нашими кроватями, подушками и одеялами. Звёздное небо бесконечным экраном накрыло нас, и Ученик, позёвывая, сказал:
– Тебе не горячо нести свой камешек в кармане?
– Нет, он, как и все камни вокруг нас, пока Бог не вдохнёт в него Жизнь Звезды.
– Как Бог сделает это?
– Словом.
– Что это за Слово? – оживился Ученик.
– Его Имя, – ответил я и посмотрел на Ученика.
– Как оно звучит, Учитель? – сонное настроение совсем покинуло его.
– Спроси Бога сам, сон – лучшее состояние для этого.
После моих слов Ученик тут же закрыл глаза.
15
Я спал, я спал и не спал. Во сне я обращался к Богу с просьбой прийти и назвать своё Имя. Полночи я проворочался, находясь на грани между сном и явью, Великий Свет так и не появился. Ближе к утру я провалился в забытьё, и когда снова открыл глаза, восток намеревался сменить окрас ночи на рассветные тона. На моём плаще сидела ящерка. Черные глаза-бусинки внимательно разглядывали меня. Не меня целиком, но место на лбу, прямо между глаз.
«Я уже давно здесь», – прозвучал голос в моей голове.
«Со мной разговаривает ящерица, – подумал я удручённо. – Видимо, во сне».
«Сын Мой, ты звал меня, и Я здесь», – снова донеслось из глубин моей черепной коробки.
– Как давно? – спросил я, глядя в бусинки, не зная при этом, кого спрашиваю.
– От сотворения Мира сего, с тобой же – от твоего рождения Здесь, посему звать и ждать меня никогда не надо, – ответил голос.
– Ящерица, – начал я…
– Всё-таки называй меня Бог. Так будет удобней, ведь я и ящерица, и старый плащ без карманов, и эта ночь, и твоё удивление от происходящего.
– Бог, почему ты не явился Светом, как раньше?
– Тогда Я разбудил бы твоего Учителя, а ты не хочешь этого, значит, не хочу и Я. – ящерка подмигнула мне бусинками.
Я улыбнулся в ответ и сказал:
– Я хочу знать Имя Твоё.
– Имя Моё – бесконечное количество звуков, в нем и твоё имя, и имя Учителя, и всех душ, воплощённых и нет, и имена-вибрации всего видимого и невидимого, знаемого и непознанного.
Мне казалось, голос во мне начал светиться, и я сам, подобно факелу во тьме, начал источать сияние в окружающую ночь.
– Значит, чтобы услышать Имя Твоё, понадобится вечность.
– Нет, – ящерица приподняла головку. – Я могу произнести его за секунду, но для тебя это будет вспышка такой яркости, что ты ослепнешь, гром такой силы, что ты оглохнешь, и вибрация такой частоты, что ты рассыплешься, как бархан в бурю.
– Так ты создаёшь Мир? – прошептал я благоговейно.
– Когда я творю что-то, то произношу часть Своего Имени, те звуки, которые есть основа творимого.
Голова моя не справлялась с услышанным, сердце колотилось о ребра, как порванный парус о мачту, тело трясло барханом перед надвигающейся бурей.
«Ты устал, – пронеслось внутри бархана. – Но ты задал вопрос и не останешься без ответа, таков Мой Закон, таков План».
Мгновение – и всё во мне успокоилось, боли ушли, и я ровно дышал, глядя на предрассветное небо. Ящерка повернулась в сторону Энсиноорской Гряды, и я услышал: «Видишь трёхзубцовую вершину справа?»
Я посмотрел в том же направлении и, заметив её, утвердительно кивнул.
– Прямо над ней Я сейчас сотворю новую звезду.
Ящерица поднялась на задние лапки, и я услышал что-то похожее на «кхуфф».
Тут же, над трезубцем, вспыхнула яркая, самая яркая среди окружающих её, точка. Я вытаращил от изумления глаза и закачал головой, как поплавок на ряби.
«Вообще-то, – заявила в моей голове ящерица, – Я создал её тысячу лет назад, но показать её Здесь можно было только Сейчас».
«Бог – шутник, – подумалось мне, – или я схожу с ума».
– Но имя этой звезды именно то, что ты услышал, – не обращая на меня внимания, сказал Бог.
И я уснул.
16
Я взял Ученика за руку, и мы вместе вошли в Первые Врата, оставив наши плотные тела плотному миру. Тонкая шестёрка лотоса стала раскрываться лепесток за лепестком. Вот я поднимаю жемчужину со Дна, отдаю её Ученику и показываю – пора подниматься. Океан выносит меня на поверхность, Ученика все ещё нет. Я смотрю в глубину – эфирное тело его отяжелело желанием встречи с Богом. Он мешает себе эмоциями. Жемчужина-Имя Бога удерживает Ученика на Дне цепью преждевременного знания Истины, превосходящей его потенциал.
Ученик застрял в Первых Вратах, он между сном и явью.
Я возвращаюсь к нему и забираю Жемчужину – он засыпает в плотном плане. Теперь мы оба на поверхности Океана, и Ученик готов ко встрече с Богом.
Я оставляю его под Ярким Светом Блаженства на пёрышке. Воля Бога силой волн Океана приведёт моего Ученика в нужное место. У меня же, как у Учителя, есть своё место в Плане. Я возвращаюсь в плотное тело подготовить встречу в проявленном мире.
Ночь начала осторожно касаться рассвета, когда я поднялся со своего походного ложа. Ученик спал. Проворочавшись всю ночь, обессилевший, сейчас он покачивался на волнах, подгоняемый ветром задуманного.
Я огляделся в поисках площадки для разговора с Богом. Чёрная в ночи, безлюдная, каменистая пустыня раскинулась вокруг на многие дни пути. Кроме Ученика здесь находился только я, но разговаривать с Богом, разговаривая со мной, было бы для Ученика просто сновидением. Это отпадало.
«В моём распоряжении ещё имеются камни», – подумал я и стал подбирать подходящие для беседы по форме. Провозившись в темноте с полчаса, я нашёл что-то напоминающее голову с ушами и даже трещиной-ртом, правда, в районе лба. Повертев находку в руках, я решил, что к беседе с ушастым камнем-Богом мой возлюбленный Ученик не готов психически.
Вера в План всегда была во мне нерушима, как скала, но в этот момент ростки отчаяния начали пробиваться сквозь её гранит.
– Господи, я Учитель, я Твой Посланец, я Читающий План, прошу Твоего Света сейчас, – произнёс я громко, не боясь разбудить Ученика.
Тонкий, как иголка, луч света пронзил тьму и осветил мои стопы. У правой сидела ящерка. Глаза-бусинки лукаво уставились на меня, я улыбнулся им и воздал хвалу Всевышнему.
Оставалось договориться с ящерицей. Я синхронизировал себя с Миром Животных и Врата его отворились.
– Ящерка, встаю подле тебя на эволюционной сфере, принимаю единство с тобой и прошу согласиться… – начал я переговоры, но был прерван знакомым голосом.
– Лучше называй меня Богом. Так тебе удобней.
Ученик заворочался, просыпаясь, я же со спокойной душой улёгся на плащ и уснул.
17
Наири была испугана. Страх поселился в неё в тот самый момент, когда она увидела в русле Карсы двух мужчин. Глаз лучницы сразу определил на одном из них форменный плащ эрриорского улана. Второго дня, будучи в засаде, она в подробностях рассматривала одежды врага, её интересовали слабые места в доспехах, солдат Эрриора для лучницы был просто целью. Второй не походил на воина, на нём болтался плащ простолюдина, будто с чужого плеча, а чуть сгорбленная спина и босые ноги завершали картину неуклюжего человека.
«Значит, один выжил, – Наири вспомнила страшную ночь нападения. – Счастливчик». Первой реакцией тела стала попытка рвануться и побежать, но силы давно покинули её, дочь Энсиноора просто опустилась на камни и, закрыв лицо руками, стала ждать своей участи.
Враги не тронули её, напротив, проявив дружелюбность в речах, усадили за стол. Наири ела и, слушая их странный разговор, поглядывала на юношу. Что-то очень знакомое было в его чертах, что-то очень важное для неё, гораздо более важное, чем то, что говорил ей человек, назвавшийся Учителем. Он же, Учитель, постоянно называл её каким-то Святым Духом, то ли сошедшим к ним, то ли сошедшим в неё. На секунду она представила нечто невидимое, входящее через макушку тёплой волной, и… вспомнила. Улан приходил в ужасном сне с прощением и спас её.
– Я узнала тебя… – Наири призналась юноше и дала клятву «жизнь за жизнь», таков один из законов чести в Энсинооре, тут же пожалев об этом. Она клялась врагу, вся её суть противилась происходящему.
«Десятница лучниц Дуги Лёгкой Руки, одна из лучших стрелков, владеющая навыками стрельбы в темноте, преклонила колено перед противником», – прошипел в голове незнакомый голос, и страх выпустил вторую голову, гораздо безобразнее первой.
Когда же Учитель попросил показать карманы, страх стал трёхглавым чудовищем. Наири слукавила, сказав спутникам, что у неё ничего нет. В высоком сапоге был спрятан узкий, длинный кинжал. Он предназначался для умерщвления тяжёлых рыцарей через щели забрала. В ближнем бою лук оказывался бесполезным оружием, но подстрелив лошадь, можно легко справиться с рухнувшим наземь и почти беззащитным воином, закованным в стальные латы. Узкие щели забрала были единственными вратами к живой плоти.
Её не стали обыскивать, поверив на слово, хотя Учитель, так показалось Наири, скользнул взглядом по сапогу. Вообще она плохо понимала его слова о троице, о Боге Отце, о Плане. В голове Наири зрел собственный план. Ночью, когда сон одолеет их обоих, спрятанный кинжал дарует ей свободу. Обдумывая это, девушка опустила глаза, опасаясь проницательного Учителя, и увидела под ногами аспида. Свернувшись кольцом, он одобрительно покачал чёрной головой и, сверкнув глазками, исчез в камнях.
«Что ждёт клятвопреступницу? – зазвенело в голове. – Что ждёт вонзающую жало в сердце своего спасителя?»
Бог-солнце расправил лучи на гербе Энсиноора, и они завращались, словно спицы бешено мчащейся под откос колесницы, сливаясь в единый золотой диск. От этого видения у Наири закружилась голова, и слёзы выступили на глазах. Она подняла голову и увидела напротив залитое такими же слезами лицо молодого улана.
Наступила ночь. Девушка уравновесила в себе охотничий инстинкт с дисциплиной воина и ждала. Уловив ровное дыхание обоих мужчин, она бесшумно поднялась и, склонившись над Учеником, приставила кинжал к его горлу. Одно отточенное движение, и улан не проснётся никогда, затем два шага к Учителю, и он отправляется вслед за Учеником на Тёмный Берег.
Наири медлила.
– Одно движение, – шипело в её голове.
Она, не отрываясь, смотрела на юношу, но видела маленького, светловолосого мальчика, которого ведёт за руку к реке и трижды окунает его в воду. Он смотрит на неё и, стирая воду с лица, радостно кричит: «Мама, хватит!»
Наири одёрнула руку.
– Спасибо тебе, – услышала она за спиной и вздрогнула от неожиданности.
Учитель, приподнявшись на локте, с улыбкой глядел ей в глаза.
– Вы не спали?
– Нет.
– Вы догадывались?
– Да, таков План.
– Почему же вы ждали до последнего момента? Ведь я могла убить его, – Наири снова посмотрела на безмятежно спящего юношу.
– Святой Дух в тебе, и я просто верил в него и в тебя.
– Что теперь со мной будет? – девушка передёрнула плечами.
– Ты хотела уйти, – ответил Учитель. – Ты можешь уйти, никто не вправе тебя удерживать, – он бросил взгляд на её живот и добавил: – Возьми мой плащ.
– Нет.
– Возьми нашу еду.
– Нет.
Наири было стыдно смотреть в глаза Учителя, ей было стыдно смотреть даже в закрытые глаза несостоявшейся жертвы. Ей было стыдно перед Миром.
– Не надо, – сказал Учитель. – Не стыдись, будущее уже ждёт тебя, – он повернулся на бок и захрапел как ни в чём не бывало.
Лучница отправилась к северной части Гряды, к удобному проходу. Там был дом, будущее, которое, как заверил её странный человек, уже ожидало.
К полудню Наири устроилась отдохнуть под навесом из собственной куртки и принялась за расчёты. Сколько дней ей придётся провести без еды, как распределить силы на переход? Вдруг сверху, на куртку, шлёпнулось что-то увесистое. Удивлённая девушка просунула руку – горячий хлеб обжёг пальцы, а слёзы оросили потрескавшиеся от жары щёки.
– Дух Святой, – прошептала Наири и поцеловала лепёшку.
К ночи молодые ноги донесли её до предгорий родного Энсиноора. На равнине появился редкий кустарник и низкорослые деревца. Под одним из таких и решила заночевать Наири. Ей не спалось, её подташнивало, возможно, от слишком большого количества хлеба, съеденного в пустыне. Она думала об Учителе и Ученике. Редкая раньше улыбка не сходила с её лица. Что-то случилось с ней; ночь, горы, свобода, близость дома – всё озарялось радостным, весёлым светом. Взгляд её привлекла трёхзубцовая гора, выделявшаяся необычной формой, на фоне звёздного неба.
– Не стрелу ли пробовал этим зубом обладатель столь роскошной челюсти? – рассмеялась Наири.
Неожиданно над вершиной из трёх зубов зажглась звезда, ярче самой яркой вокруг, и в этот момент внизу живота что-то шевельнулось. Девушка охнула и схватилась за живот. Ещё толчок…
Лучницы Энсиноора непорочны. Считается, что разделившая ложе с мужчиной теряет остроту зрения и наливается соком, что мешает прицельной стрельбе. Наири была непорочна, но понесла.
– Дух Святой вошёл в неё, – вспомнила она слова Учителя, и кто-то снова толкнул её изнутри.
18
Я – Океан. Я – Вдохнувший Свет и Любовь, и я жду Плана. Чрево моё – Мир. Бульон этого Мира – планктон душ. Верхние токи Служения и Жертвенности перемешиваются в нём с низкими течениями Страстей и Пороков. Лучи Любви, пронизывая глубины отношений, растворяются в илистом дне Греха – бульон варится на медленном Огне Энергетического Равновесия. Но вот запускается План, Создатель бросает щепотку Намерения, и Океан вскипает. Все слои, не перемешиваясь, выстраиваются в Парад Уровней. Пришло время достать Жемчужину со дна, пришло время Рождения.
Вслед за Создателем и моя очередь вступить в План. Я, Океан, делаю выдох и забираю у планктона три души. Одна развоплощена, её нужно спустить, две уже внизу, в проявленном мире, и их сведёт низовой поток взаимной Ненависти, он уравновесит энергию Любви, затраченную на ускоренный спуск в воплощение первой души. Таков План.
Я – Океан. Я – Вдохнувший Свет и Любовь, и я засыпаю.
19
«О, Мать, что Свет несёшь в себе,
Да будет Путь твой озарён весь этим Светом».
Я вглядывался в северную часть Энсиноорской Гряды и думал о Наири. Утренний ветер приносил с гор запахи цветения и свежести, а на их крыльях и чувство умиротворения.
Проснулся Ученик. С видом заговорщика, а в партнёрах у него числился Бог, он подошёл ко мне и молча протянул руку в сторону трёхзубцовой вершины.
– Что видите, Учитель?
– Гнилой зуб дракона, – равнодушно ответил я.
– А ещё? Посмотрите внимательнее.
Поднимающееся солнце разогнало собратьев по звёздному небу, кроме одной яркой точки, все ещё очень хорошо видимой в утренней голубизне.
– Над гнилым зубом повис светлячок и рассматривает его, – сдался я.
– Я знаю её Имя! – с восторгом сообщил Ученик.
– Откуда? – я постарался изобразить саму наивность.
– Бог сказал мне, – Ученик бросился обнимать меня, хлопать по плечу и трясти руку. Когда он успокоился, я вынул из кармана камешек.
– Я знаю имя этой звезды.
Юноша хохотнул.
– Давай попробую угадать. Камень, камушек, булыжник, валунчик…
– Наири, – прервал я его.
Он остановился и с посеревшим от тревоги лицом спросил:
– Что с ней?
– Она – Мать. Она зажгла звезду в себе, так пойдём и зажжём звезду в её честь.
– Учитель, объясни! – Ученик был обескуражен.
– Наири носит Дитя, которого ждёт Мир. Бог даровал его ей, Бог даровал его Миру.
До полудня мы двигались молча. Я, улыбаясь, Ученик, нахмурившись. Гряда приближалась с каждым шагом. Появившиеся деревца и кустарники заставляли нас менять маршрут, огибая их, но это не раздражало. Приближавшиеся горы несли нам запахи листвы и смолы, покоя и уюта. Можно было сделать привал и развести костёр, а значит, и пожарить рыбу моего спутника – свою утреннюю лепёшку я отослал будущей матери. Через полчаса, закончив с трапезой, мы развалились на плащах для отдыха.
– Учитель, разве такое возможно? – прервал молчание мой товарищ.
– Так уже есть.
– Но… – Ученик обдумывал вопрос.
– Мы живём в более сложном мире, чем ты себе представляешь и даже можешь представить. Ремешок-застёжка на твоём плаще – чудо для муравья, – попробовал помочь ему я.
– Но… – он снова замешкался и, наконец, выдавил: – Почему Наири?
– Таков План, и, кстати, тебе от неё подарок, всё забываю отдать, – я протянул ему кинжал.
– Никогда не видел энсиноорского оружия, – Ученик моментально превратился в улана и с интересом разглядывал кинжал.
– Ты знаком с ним достаточно близко, – заметил я.
– О чём ты?
Этот вопрос я пропустил мимо ушей, а Ученик всё больше становился воином.
– Получается, у Наири было при себе оружие, а мы даже не проверили её, – он перестал вертеть железку в руках и продолжил: – Мы провели с ней ночь бок о бок, она же могла…
– Не могла, – успокоил его я. – Дух Святой уже вошёл в неё. Внутренний Свет превалировал над внутренней Тьмой. Ты держишь в руках не оружие, но подарок.
– Что мне с ним делать?
– План определит его место.
Ученик согласно кивнул головой, сунул кинжал в голенище сапога и сказал:
– Пора отнести звезду Наири на её место, – и улыбнувшись, добавил: – Таков План.
Мы достигли склона, густо поросшего деревьями с жёлто-зелёными листьями, когда солнце было ещё достаточно высоко. Разгорячённый Ученик взглянул на гору.
– Не так уж и высоко, давай начнём подъем и заночуем на вершине, Учитель.
– Нас ждёт вершина, а любая вершина требует к себе особой подготовки – это первое, и второе – чтобы зажечь звезду, прежде её необходимо зажечь в себе, а для этого требуется совершить Переход. Энсиноорская Гряда – это Переход, смысл и цель нашей встречи, смена состояний тел, изменение мира внутри и снаружи. Отправься в Путь сейчас, мы не пройдём и половины.
Я посмотрел на Ученика. Улан спрыгнул с коня и сел за парту.
– Учитель, – сказал он серьёзно, – изо льда я превращусь в воду?
– Скорее, из воды в пар! – рассмеялся я и понял, что Ученик готов.
– Теперь послушай, Переход для каждого из нас будет разный, – начал я.
– Мы пойдём не вместе? – перебил испуганно ученик.
– Ты – воплощённый, из плоти и крови, я же в этом мире только копия, небо, отражённое в воде, – вода, а не небо, пусть и не отличимое от него. Мы пойдём вместе только на этом проявленном плане, и если ты споткнёшься, то сможешь опереться на меня, в тонких же слоях мы будем порознь.
– Значит, ночуем здесь и переходим с утра? – спокойно спросил он.
– Да мой друг, но эта ночь не для сна. Чтобы осилить Переход, тебе нужно оставить всё прежнее, тяжёлое, неуклюжее, всё, что приобретено тобой без Бога. Очисти шелуху, смой грязь, стряхни наросты и оставь только её одну…
– Любовь, – прошептал юноша.
– Я уже не нужен Тебе, – ответил я, с радостью глядя в светлые глаза моего возлюбленного товарища.
Укутываясь в плащ, перед тем как закрыть глаза, он задал мне вопрос, которого я ждал.
– А как перейдёт Гряду Наири?
– Она уже на той стороне, – ответил я. – Её Путь освещал Ребёнок.
20
Я не спал, я закрыл глаза и сразу открыл их. Учитель тоже лежал с открытыми глазами, взгляд его упёрся в треугольник из двух голубых и одной красной звезды. Он беззвучно шевелил губами и не реагировал ни на ночные шорохи вокруг, ни на бесчинство москитов, устроивших пир на его крючковатом носу.
В отличие от Учителя, мои глаза уставились на сердцевидный лист, нависшей надо мной ветви. Вцепившись в него, меня разглядывала давнишняя знакомая, серая ящерка.
– Здравствуй, Бог, – сказал я.
Ящерка моргнула в ответ, и в голове прозвучало: «Спрашивай».
– Господи, подскажи, как оставить в себе только Любовь, как избавиться от всего остального? Куда дену я страхов когорту? Чаша гнева полна до краёв. Чем вытяну из сердца ненависть, а из разума зависть? Что делать с гордыней, которая стелой вознеслась в небеса, и не вижу верхушки её?
– Всего лишь пусти в себя Любовь, и страхи, щетинистые и клыкастые, обернутся беззубыми и пушистыми комочками. Гнев высохнет на дне, а сердце, наполнившись любовью, захлопнет двери перед ненавистью, разум же станет завидовать наполненному сердцу и сам начнёт наполняться. Что касается стелы гордыни, ты будешь искать её макушку под ногами и не найдёшь.
– Я верю, Боже, что так и будет, если впустить любовь. Но как это сделать не на словах, а по-настоящему?
– Намерение, твёрдое намерение невозможности иного бытия для себя, – ответствовал Бог.
Я задумался. Задавать вопросы Богу трудно, чувствуешь себя глупым и мелочным, выпрашивающим себе проводника с мешком соломы и опахалом для комфорта.
– Вижу, для осознания Слова Моего нужно иное мнение, – ящерка моргнула на прощание и исчезла в листве.
Едва успокоившись, ветка надо мной закачалась снова, и тот же лист облюбовал аспид, к сожалению, мне уже знакомый.
«Слушай, – препротивно зашипело в голове. – Страхами называешь то, что ограждает тебя от бед, а иной раз спасает жизнь. Справедливость и упорство подменил гневом, хорошо, что чаша эта полна до краёв. Не зависть ли, скажи мне, заставляет идти вперёд ленивый род человеков, не зависть ли к оружию врага вынуждает придумывать защиту от него, откуда взялся бы щит, не будь меча, а стела гордыни определяет место твоё в мире, иначе кто бы знал о тебе».
Уловки антипода были не новы, но я недооценил его лукавства и угодил в сети, спросив:
– А что скажешь о Любви?
– О, любовь! – зашипел, раскачиваясь на ветке, аспид. – Великая сила, цемент Вселенной, Меч, острее которого нет. Щит, крепче которого не сыскать.
– Стало быть, нужно впустить её в себя, – поддакнул я, не понимая, что занимаю место в его рядах.
– Несомненно! – шипение стало нарастать. – Чем больше любви в тебе, тем выше ты и, значит, ближе к Нему, а если любви в тебе Океан – ты ровня Ему.
Капля упала мне на лицо, я моргнул – аспид скрылся. Мне показалось, что капля змеиного яда с его языка обожгла кожу, но это всего лишь начинался дождь. Я посмотрел на Учителя, звёздный треугольник над его глазами сменился на созвездие из шести светил, вытянувшихся по небосклону змейкой. Учитель спал, я улыбнулся ему, повернулся на спину и тоже заснул.
Утром Учитель, растолкав меня, спросил:
– Нам пора. Ты готов?
– Да, готов, – и подумав секунду, сказал: – Учитель, любовь важно не только брать, но ещё важнее отдавать. Безудержное накопление приведёт к падению.
– Как и всё в этом Мире, – подтвердил он. – До Гряды нам давали, и мы брали, пришло время возвращать.
21
Я смотрел в ночное небо. Если представить треугольное созвездие надо мной гигантской аркой, то она делит пополам расстояние отсюда до другой планеты, очень похожей на эту. Там воплощался я четырежды, двое мужчин и две женщины. Там остался мой долг Богу.
В тех местах я был искушаем талантами. Первый муж виртуозно владел мечом, равных ему по силе и искусству в сражениях не находилось. Гордыня подняла голову и крепко удерживалась на могучих плечах, пока клинок в женской руке не скинул её под покровом сладострастной ночи.
Второй муж был слаб телом, но велик умом и остёр на язык. Талант складывать буквы в слова ранил не хуже меча, а порой приносил и больший урон, ибо резал не тела, а души. Гордыня обрела крылья и могла бы взлететь, но один философ с большим клювом подрезал их своей эпиграммой, и я покидал мир дряхлым, никому не нужным безумцем.
Третья жена явила собой совершенство тела, под властью которого было любое движение и изгиб, тело, о котором мечтали скульпторы и художники, тело, которое вызывало желание и разрушало сердца. Гордыня прикрыла восхитительный образ накидкой надменности, но она были полупрозрачна – не лишать же вожделенных их мечты. Кровавыми цветами украсил тот пеньюар обезумевший поклонник, с ножом проникший в покои молодой женщины.
Четвертая жена была лишена соблазнительных форм и миловидной внешности, но обладала отточенным, как меч, умом и совершенным, как женское тело, словом. Её логика походила на шахматную партию, а речь отличалась изяществом и многозначительностью. Гордыня заняла вершину её мира, с ней закончилось моё последнее воплощение там…
Бог был здесь. Сидя на листке, Он беседовал с Учеником, готовя его к Переходу. Мне не хотелось мешать им, но ящерка повернулась в мою сторону, и я услышал:
– Зеркало перед тобой, не убоишься ли взглянуть.
– Зеркало, – прошептал я, вглядываясь в звёздное небо, и тут же догадался. Треугольное созвездие, небесная троица, – это и есть Зеркало, только смотреть надо третьим глазом. Я со-настроил тело разума с тремя точками в небе и переместил туда третий глаз. Отражение показало семь оболочек моей сути, окрашенных разноцветной аурой их состояний. От нижнего тела к высшему поднимался тонкий чёрный стебель, пустивший споры на трёх первых телах и направлявшийся к буддхи. Корень гордыни.
– Господи, так глубоко! – подумал я, и споры на эфире вытянулись ещё дальше.
– Этот корень оставить тебе здесь, на равнинных камнях, и перейти Гряду? Или корень оставит тебя здесь на четыре жизни.
Ящерица закончила с нами обоими и юркнула по ветвям в листву. Я устал держать третий глаз открытым, зеркало рассыпалось по небу мириадами звёзд, и надо мной осталась только рамка из трёх светил. Когда Бог говорил мне в ухо, я всё прекрасно осознавал, но вот Бог, не прекращая разговора, сделал шаг назад, и я становлюсь беспомощным ребёнком, а Он, как всякий родитель, хочет, чтобы я сделал шаг к нему и научился ходить сам.
Я, как Учитель, учил ходить Ученика через Покаяние и Прощение, стало быть, это и мой Путь, ибо внизу, как и наверху.
– Ищи зерно, из которого потянулся росток, – подсказала из листвы ящерка.
Теперь ментал был синхронизирован с Библиотекой Памяти, и губы мои зашептали:
– Нормандский рыцарь окружил себя
Телами свиты короля.
Меч, окровавленный, в руках,
Пред ним униженный монарх.
Недоумённо ищет он
Защиты, только слабый стон
Ещё живых в ответ ему:
«Изволь, король, принять судьбу».
За господином юный паж,
Двенадцать вёсен – весь багаж!
Нормандец смотрит на него —
Живым оставлю одного…
«Возьми страну, жену, коня!
Молю, в живых оставь меня!»
И вот вчерашний царь и бог
Целует рыцарский сапог.
«Чего не просишь за себя?
Нет ни жены и ни коня?» —
Смеётся рыцарь над слугой,
Но слышит разговор другой.
«Коль жизнь нужна – бери мою,
Оставь надежду королю.
Жены не трогай и коня,
Взамен всему возьми меня».
Нормандец поднимает меч.
«По-твоему быть, прекрасна речь!
В грязи корона короля.
Беру, храбрец, к себе тебя».
Вот где гордыня начала рост, вот где талант воителя был замещён стезей вершителя. Я нормандец, разграбивший оставшуюся без правителя страну, предавший огню и мечу города, потерял самый дорогой приз, доставшийся мне, – маленького пажа со светлой душой и чистым сердцем. В первом же бою он закрыл собой меня, закованного в доспехи, от стрелы, которая не причинила бы мне ни малейшего вреда, но легко разорвавшая его великое сердце.
Я каюсь и прошу прощения за содеянное, поведшее дар защитника в сторону искусства разрушителя всего вокруг, но прежде себя.
Я открыл глаза. Ученик говорил о необходимости не только и не столько брать, сколько отдавать, и эти слова есть Истина. Время наше пришло.
22
– Усыпи мои страхи, труба!
Призывая подняться на плаху,
Пусть трясутся поджилки раба.
Я свободный, не ведаю страха.
Судя по тону декламации, Учитель был явно взволнован, хотя внешне гора не создавала впечатления неприступной. Пологий склон, дружелюбная растительность и множество снующих в камнях ящериц, среди которых наверняка был и Бог, – всё создавало спокойную атмосферу утра, но Учитель будто и не видел этого, он, не отрываясь, смотрел на вершину.
– Усыпи мои страхи, труба…
Мы бодро полезли вверх, цепляясь за лианы, густо обвивающие камни, но скоро мягкая зелёная сеть закончилась, и наше продвижение сразу же замедлилось. Следовало внимательно смотреть, куда ставить ногу и за что цепляться рукой. На мне были кавалерийские сапоги грубой кожи, учитель восходил на босу ногу. Острые камни посекли его ступни, и кровавый след тянулся за ним хвостом аспида. Мне было физически больно смотреть на его мучения.
– Учитель, так ли важно нести камешек на гору?
– Этот камешек, – ответил он, остановившись, – Символ. Вес его, умещающегося в ладони, может сравниться с весом настоящей звезды. Тяжесть Символа для каждого восходящего своя, заслуженная, заработанная, вот только бросить его не удастся никому.
– Что я могу сделать для тебя, чем помочь?
– Быть рядом. Чистая душа подле идущего – вот тростинка, за которую держусь. Вот свет маяка, которого держусь. Вот сила внутри, которой держусь, – он взглянул наверх и двинулся вперёд. Я последовал за ним.
Моё восхождение казалось лёгкой прогулкой. Молодое тело слушалось, я быстро находил удобные для подъёма места и постоянно оказывался выше Учителя, имея возможность отдохнуть, пока он поднимался ко мне. При этом сердце моё стонало от боли, видя мучения, выпавшие на долю дорогого мне человека. Каждый шаг, отражавшийся мукой на его лице, вонзал острую иглу в моё тело, и слёзы катились по нашим лицам. К середине подъёма Учитель обессилел полностью, и я подставил ему спину. Наше восхождение превратилось во втягивание полуживого человека на гору. К вечеру мы вползли на гнилой зуб дракона двумя окровавленными личинками рода человеческого, и, казалось, уже ничто не сможет поставить нас не ноги.
