полная версия

Роман Воронов
Океан

Полная версия

Радостный Бог

1

Всё это, конечно, очень увлекательно (я имею в виду человеческую жизнь с её шалостями, неповиновениями, бунтами духа и изобилием грехов на фоне скудности добродетели и невинности), но придётся рано или поздно повстречаться с Богом с глазу на глаз.

Нет, если вы не знали, то я открою вам тайну – Бог всегда подле вас, даже когда вы в тихом переулке вытаскиваете из внутреннего кармана пиджака завёрнутый в салфетку или в батистовый платок булыжник и подкрадываетесь сзади к ближнему своему с целью нарушить как минимум две заповеди. Но будет ли это Бог Созерцающий, Бог Скорбящий о неразумном или Бог Прощающий неведающего-что-творит? Будет ли Бог иным для склонившегося в молитве, или над спящим ребёнком, или над свежевспаханной грядой, чтобы бросить в неё зерно хлеба, или над книгой, чтобы вынуть из гряд-строк её зерно истины? Считаете, это будет Бог Любящий, Бог Принимающий Любовь, Бог Обучающий?

Во всех случаях вашей жизни Бог будет одинаков, ибо Он Един, и это будет Радостный Бог.

2

Монах поднимался в гору. Стены монастыря уже не прятались в серых клубах тумана, солнце облобызало кресты на куполах – к заутрене не поспеть. Монах поднимался в гору всю жизнь, сколько себя помнил. Ни дня без усилия над телом или духом не мог он представить, ибо стало это либо привычкой, прости Господи, либо смыслом бытия, прости Господи раба твоего неразумного, вместо служения истинного и по вере. Резонов для спешки уже не было, и Монах сбавил шаг, а ещё через минуту остановился вовсе. Он оглянулся. Каменистая тропинка сбегала вниз, в мир, в суету, к людям. Ему же предписано вверх, в покой, к Богу.

Присев на камень, он достал из котомки кусочек подсохшего хлебца, потёр его о ладонь и смахнул крошки в рот. Проглотив Тело Христово, Монах перекрестился и, не имея запасов воды, сорвал хилую, пожелтевшую травинку и пожевал её. Горькая капля обожгла сухой язык, он сплюнул с досады и, подхватив котомку, двинулся дальше. Солнце пригревало камни, босые ступни его жадно отбирали это тепло у дороги, шаг стал бодрее и шире, Монах растянулся в улыбке. С Небес ласково смотрел на него Радостный Бог.

3

Разбойник прятался в кустарнике возле тропинки, ведущей к монастырю. Из засады он прекрасно видел ворота и мог заранее приготовиться к встрече с путником, вышедшим из них. Разбойник просидел здесь всю ночь в ожидании лёгкой добычи, он не имел никакого оружия, а в темноте палка могла сойти за саблю или длинный нож, теперь же, при свете дня, вся надежда была на внезапность и физическую силу. Впрочем, монахи – народ мирный и, скорее всего, противиться насилию не станут.

Солнце начало припекать спину через лохмотья, давно позабывшие о нитке и игле так же, как и их обладатель о еде и тепле. «Если до вечера никто не объявится на тропе в качестве моей жертвы, жертвой голода я стану сам», – думал раздражённо Разбойник.

– Бог в помощь, – услышал он за спиной и, удивлённо распахнув глаза, обернулся.

Внизу, на тропинке, стоял улыбающийся Монах. Господи Иисусе, он совсем позабыл о том, что можно не только выходить из монастыря, но ещё и входить в него! С Небес на них изучающе смотрел Радостный Бог.

4

– Что ты дашь мне в обмен на твою жизнь, Монах? – стараясь быть грубым и мрачным, медленно произнёс Разбойник.

Монах улыбнулся ещё шире.

– Моя жизнь – это всё, что у меня есть, ещё балахон и немного хлеба в котомке, так что на свою жизнь я могу обменять только… жизнь вместе с котомкой.

– Ты смеёшься надо мной, Монах?

– Нет, я говорю серьёзно. Чего ты желаешь? Еды, постели, тепла? Всё это есть за стенами монастыря. Настоятель ждёт к себе одного монаха, которого не знает в лицо. Возьми мою одежду, мою котомку с крошками хлеба и смело иди к воротам. Вот тебе моя жизнь.

Ошарашенный такими словами Разбойник стоял молча.

– Что же ты решил? – не переставая улыбаться, поинтересовался Монах.

– А что будет с тобой? – неуверенно проговорил Разбойник.

– Взамен своей жизни я надеюсь получить твои одежды.

– И… всё?

– Да, всё, остальное мне дарует Бог.

Разбойник оглядел себя. То, что прикрывало его исхудавшее тело, трудно было назвать одеждами.

– Но внизу, в миру, по этой одежде тебя примут за разбойника.

Монах расхохотался.

– Я не собираюсь никого грабить.

– Что же ты будешь делать в них?

– Просто жить, но не твоей, а другой жизнью, своей, новой, и Имя твоё изменится, потому что поменяется тот, кто носит одежду Разбойника. Давай, стягивай своё сито, – и Монах, в свою очередь, начал снимать с себя балахон…

Монах-Разбойник был уже далеко внизу, когда Разбойник-Монах закричал ему:

– Постой, а как мне стать монахом?

– Ты просто прекрати вести себя как разбойник в рясе, там таких хватает и без тебя.

– Это всё? Такая малость?

– На эту малость уходят годы, а иногда и вся жизнь. Прощай, – он помахал рукой и скрылся из виду.

Разбойник-Монах постучал в ворота монастыря. Скрипнула петля, створка распахнулась, и перед ним предстал Бог, Радостный Бог.

Род

1

Из глубин, от пещерных озёр, что зажаты твердью земною и под чудовищным давлением сим, рвалась на свободу вода первозданная, в скалах искала ниточки щелей и, найдя, устремлялась в них, упиралась в камень и снова искала выход своей силе и подвижности. Сердце земли дыханием жарким поднимало грудную клетку пластов своих, и плиты расходились и, возвращаясь обратно на выдохе, являли в нутре своём ходы новые. Вода, капля к капельке, друг дружку погоняя, выдавила слезу наружу, открывшись, наконец, солнцу и ветру, и, став истоком, дала жизнь цветам и травам, коих скала у моря доселе не видывала, и сбежала к солёному морю пресным даром от щедрот Создателя.

Многие зимы и вёсны родник радовал и кормил птиц и рыб, а также зверя, что иной раз заходил на одинокий утёс в лунную ночь огласить округу протяжной песней. Насытившись влагой прохладной, он засыпал подле него и уже не мучился бледноликой блудницей.

Прошло время, и заселились под скалой люди. Взялись они рыбу ловить, да зверя бить, да хлеб растить, да как умели жить. Про источник знали, хоть и высоко, да неудобно, но ходили, воду пили, себя и детей мыли.

Ещё прошло время, и пришёл к скале Воитель. Пришёл, одетый в железо, но не один, слуги его тоже в железе и числом не малым. Тех, кто хлеб растил да рыбу ловил, сбросили со скалы в море, а Воитель, пока его слуги людей топили, смотрел на даль морскую, на заходящее солнце, и сапогом железным родник придавил. Но вода и здесь путь нашла, сквозь него, по венам, прошла и слезу выдавила на глаза, о слезах доселе ничего не знавших.

– Хватит, – сказал он слугам своим. – Хватит смерти, здесь будет дом мой. Снимайте доспехи, убирайте мечи, берите в руки инструменты. Не воины вы отныне, но камнетёсы, – и убрал ногу с родника.

Воитель стал Каменщиком, до смертного часа своего он тесал скалу и возводил стены своего Дома. Он умер, не достроив его, но оставил после себя трёх сыновей и дочь. Так начался род. Может быть, мой, а может, и твой.

2

Замок возвышался над морем, опираясь на скалу четырьмя сторожевыми башнями ярдов по тридцать высотой, увенчанных остроконечными черепичными шляпами. Толстые стены, частично вырубленные в скале и доложенные скальными блоками, втиснулись между башен, образовав неприступный колодец. Главных ворот цитадель не имела. Единственным входом служил неприметный тоннель в восточной стене, на выходе сужавшийся до размеров человеческого тела (при условии, что входящий снимет с себя доспехи). Сделано это было намеренно. Оборонять такую щель могли два лучника, действуя по схеме «один стреляет, другой заряжает», сколь угодно долго. Они просто заваливали проход трупами осаждающих, каким бы числом ни обладал противник. Габаритные грузы, провиант, лес, камень попадали внутрь через стены посредством системы блоков и лебёдок.

Замок лепился на утёсе, повисая над морем восточной стеной, а северной и южной – над пропастью, и был неодолим для внешней силы даже при наличии немногочисленного гарнизона. Постройки внутреннего двора носили аскетичный вид и не радовали глаз, но имели все функциональные достоинства. Центральное место замкового двора занимал колодец с источником. Чистейшая вода через слив в виде Длани Дарующей переливалась в жёлоб, идущий через двор к западной стене, и, пройдя её толщу, водопадом, сверкающим в лучах солнца, низвергалась с высоты в море, образуя радугу без конца и начала.

3

Я поднимался на скалу в полуденный зной, и невидимые латы тех, кто когда-то желал разрушить этот Дом, растащить его камень за камнем, тяжким бременем лежали на моих плечах. Я протискивался в узкий проход, и стрелы, незримые глазом, но сердцем, вонзались в моё тело. Спотыкаясь, я падал на поросшие мхом холодные плиты пола и всё же продолжал идти на просвет. Наконец, исколотый, израненный, с раздробленными костями и переломанными рёбрами я ворвался внутрь. Белые одежды Ищущего не испачкались ни пылью веков, ни кровью многих потерь, в ушах не звучало ни лязга мечей, ни грохота каменотёсов, но губы мои высохли от дороги, и я прильнул к Источнику. Вместе с водой, наполняющей моё нутро, сознание насытилось истиной об этом месте. Вот Воитель-Каменщик, что начал собирать разбросанные камни, вот дети его, по числу башен, а вот и внуки, умножившие труды его и завершившие сторожевые башни родителей. Я пил, не отрываясь, и видел, как каждый камень в стенах обращался ко мне лицом потомка, и все были разные: глупцы и мудрецы, полные благородства и чести и смятые недугом чревоугодия и блуда, воры, убийцы, учёные, лекари, краеугольные камни-священники, шатающиеся блудницы, замковые воины, контрфорсы-матери. Род создавал эту архитектуру, род цементировал кровью отдельные блоки, род лепил, ваял, поднимал, а источник сохранял его. Сейчас я впитывал эту силу, прошедшую сквозь жизни душ, соединённых Богом в единую упряжь – кожа к коже, в единую сеть – узелок к узелку, в единую кольчугу – кольцо к кольцу, в единое дыхание – вдох к выдоху.

Я оторвался от Длани. Над каменным колодцем в бездонной голубизне неба медленно плыли облака. За семь глотков я прожил семь веков бок о бок с людьми, которые составляли мой род, а может, и не мой. Я не отравился их несовершенством и не испачкался в их грехах, но я вырос вместе с ними.

Возможно, это твой род, читатель. Приходи без страха в свой родовой Дом и прильни к Источнику.

Связь

Кто, лоно матери покинув через боль,

Знал, что шагает в лоно вечной боли?

1

Очередь приближалась. Передо мной до разделения ствола всего несколько миллионов душ – по галактическим меркам это немного. Цепочка светящихся точек в определённый момент распадается на ветви-направления, образуя крону огромного древа. Затухающие на концах её сгоревшими листьями души начинают Переход в предназначенные им тела. Так начинается Воплощение.

Первые ответвления от начального ствола – это эгрегоры рас, от них отходят ветви наций, которые, в свою очередь, раскрываются на страновые и завершаются семейными. Древо распределения постоянно живёт, ветви меняют положение, размеры и количество своих нитей – ответы на запросы из проявленного плана меняются во времени: кто-то решил завести ребёнка, кто-то отказывается от уже сформированного тела и разрушает его. Мы Здесь не помним, каково быть Там, но с надеждой ждём своей очереди вернуться Туда, потому что Здесь Осознание, а Там Возможности.

Я приближаюсь к первым ветвям, мне неинтересно, на какую потянет меня Сила Выбора, но точно знаю, что не туда, где был последний раз. Я не помню, что со мной происходило тогда, я хорошо помнил это сразу после развоплощения, но, встав в очередь, память передаётся в Библиотеку, и остаётся только осознание того, что нужно исправить. Контракт я получу на последней, семейной ветви. Раньше не имеет смысла. Воплощённые могут изменить своё решение о принятии меня в самый последний момент и убить тело, тогда Контракт меняется, и я попадаю в Тамбур Ожидания. Моя несостоявшаяся мать либо изменит решение и дарует мне новое тело внутри своего воплощения, либо я буду ждать встречи с ней до момента её развоплощения, ибо Связь наша уже назначена, и душа матери не сможет подняться без моего Прощения.

Я свернул на расовый эгрегор и жду свою будущую страну. Что за раса и что за страна, я узнаю через шесть или семь земных лет после рождения на проявленном плане, но не беспокоюсь. Меня ведёт Сила Выбора, созданная триадой «я, Творец, Совет». Но я замечаю, что плотно расположенные нити остались в стороне, и я оказался на одиноко стоящей ото всех ветви, где всего ничего, по небесным меркам, семей. Да, здравствуй, крошка-страна, а вот и мой Контракт вместе с папой и мамой.

Я родился в семье капрала швейцарских гвардейцев, в Ватикане… Стоп, я должен был родиться, но не родился. Карета скорой помощи, в которой везли мою маму на роды, попала в аварию. Если бы в Ватикане существовал родильный дом, мама бы не погибла, и я родился бы, но в Ватикане его, как и меня теперь, нет. Я теперь в Тамбуре. Не отказавшаяся от Контракта роженица вознеслась мимо меня, а её неродившееся дитя осталось в Тамбуре между Небом и Землёй без надежды на встречу с ней. Таким оказался План Создателя по отношению ко мне. Я, недоумевая, раскрыл свой Контракт и прочитал в нём всего три слова: «Связь с Матерью».

2

Вот такой вышел кармический казус. Душевная связь по линии Мать-Дитя образовалась, но при этом две души не встретились ни на миг. Прощение как главный энергетический принцип балансировки Вселенной мне не применить без души, к которой он должен быть направлен, хотя, положа руку на сердце, пусть ни тем, ни другим я сейчас не обладаю, прощать было не за что. Мама ждала меня, желала меня, и не её вина, что не дождалась. От этих мыслей хотелось плакать, но, в довесок к отсутствию рук и сердца, слез у меня здесь так же не имелось. Я подумал: «Мама, какая ты?» Вдруг суть моя отозвалась тянущим чувством в области несостоявшегося живота. Пуповина имелась, была жива, Связь с Матерью присутствовала даже через Врата Тамбура. Ведь считалось, что Врата непроницаемы для энергий всех порядков, кроме Высшей, кроме Любви! Значит, Мама любит меня, будучи развоплощённой. Пуповина радостно запульсировала в подтверждение моим мыслям. В меня заливался Свет, я сиял, источая гармоники особой чистоты, я получал Любовь Высшего состояния души. Мысленно я ответил: «И я тоже люблю тебя, мама». Как же мне сейчас не хватало человеческих слез, ну хоть бы одной.

3

В Тамбуре кипела жизнь. Энергетическая, конечно. Сверху поступали невоплощённые, снизу – развоплощённые, все находили свои пары по Силовым Линиям Кармы, и быстро простившие друг друга покидали Тамбур в обоих направлениях. Иные же под грузом обид застывали в местном «киселе», притормаживая эволюционный ход Вселенной, но Свобода Выбора неоспоримым принципом оставалась за ними. Я, единственный в своём роде, пребывал в неопределённости, но не менял пространственного положения – пуповина не просто работала, она становилась ярче и чище. Любовь, идущая от Матери, поражала обитателей Тамбура.

И вот в моём Здесь настал момент Сейчас, когда распахнулись Врата Тамбура, Великий Свет Создателя обратился ко мне:

– Душа, та, что стала-не-стала твоей матерью, просится к тебе. Намерение её столь велико, что Я здесь.

Я, осознавая сказанное Им, терпеливо ждал продолжения, и Великий Свет продолжил:

– Для схождения в Тамбур Ожидания без кармической причины необходимы два условия: первое – твоё желание и согласие на встречу.

– Я согласен, – радостно поторопился я с ответом.

Великий Свет ровным дыханием импульсов закончил:

– И второе – сходящий должен выдержать энергию барьера. Душа пожелавшей сойти сюда не имеет достаточного уровня, после схождения она потухнет.

Я был оглушён, Создатель ждал. Наконец, я выдавил:

– Она знает об этом?

– Да.

– Зачем такая жертва?

– Её Контракт – Связь с ребёнком, она стремится выполнить его, она хочет освободить тебя из Тамбура, и она готова пойти на развоплощение даже души.

– Я не приму её, – ответил я ослепляющему Свету.

– Пусть так, она не будет страдать долго, память её уйдёт в Библиотеку, её ждёт новый Контракт.

– Скажи мне, Господи, какой?

– Она снова воплотится женщиной, но бездетной. Тебе же пребывать здесь, в Тамбуре Ожидания.

– Как долго?

– До первой жертвенной души, что обратит внимание на вечного постояльца Тамбура.

– Так запланировал Ты?

– Нет, – Свет отреагировал новым импульсом сияния, – это твой План. Я был против, ты настоял.

– Как же так?

– В прошлой жизни ты бросила своих детей ради мужчины. Либо он, либо дети заберут тебя из Тамбура, таков твой План. Совет утвердил его, а для Меня твой Выбор – Закон.

Великий Свет сжался в точку и бесследно исчез за Вратами. Я пошатнулся в «киселе», пуповина начала медленно ослабевать, её сияние стало меркнуть, и слёзы – ох, как мне их не хватает здесь! – навернулись на отсутствующие глаза.

Тень

Коснись груди моей копьём,

Судьбу мою решим вдвоём.

1

Тень скользнула по стене слишком быстро, сигнал от глаза ринулся в мозг. Тот, не раздумывая, дал команду мышцам шеи, но, обернувшись, я увидел только храмовую стену, залитую ровным, синеватым светом ночной блудницы. Мозг снова среагировал на явленную картину мира, и по спине пробежали мурашки.

– Кого мне бояться? – подумал я и передвинул щит, висевший на боку, назад.

Стало намного уютнее. Для полного успокоения я вынул из ножен меч и со свистом описал перед собой восьмёрку в воздухе – теперь стало совсем хорошо. Меч занял своё место в ножнах, а я своё возле стены, у южного контрфорса. Луна освещала округу так ярко, что мой участок, от башни до башни и ров с водой (ярдов по сто в каждую сторону), обозревался без труда. Любое движение здесь не укроется от моего взора. Спать не хотелось, и я внимательно вглядывался в ночной пейзаж, совершенно не замечая, как за моей спиной на высокой каменной стене вырастала Тень.

2

Кто оглядывается, когда жизнь идёт вперёд? Кто, делая новый шаг, станет осматривать след-отпечаток уже содеянного? Кто, имея орган визуального восприятия мира на лице, захочет вертеть головой, дабы постоянно контролировать собственную тень? И не ту, что создаёшь телом, закрывая им источник света для мира, а ту, что растишь деяниями своими, лишающими мир Света. Такая Тень есть накопленная энергия, спрессованная в плотный сгусток, в тёмную, тягучую массу из пороков, грехов, мыслей и поступков. Чем ярче источник, тем гуще тень, а твою освещает Свет Бога, куда уж ярче. Наберись мужества и оглянись, не ужасайся. Монстр, которого ты видишь перед собой, – ты, не сегодняшний в смысле осознанности Этого момента, но сегодняшний в смысле накопленного неосознанного от Изначального момента. И, кстати, у тебя Тень ещё ничего, а вот у стражника она гораздо менее привлекательна, суди сам.

3

К полуночи поднялся западный ветер, дубовая роща за рвом тут же отозвалась недовольным гудением, по воде пошла рябь, а по небу потянулись серые пухлые лапы в стремлении обнять мою спасительницу, уже не такую одинокую в безбрежном океане.

«Если тучи закроют луну, придётся запалить факелы, расставленные вдоль рва, но в их свете я и сам становлюсь лёгкой мишенью для стрелка, – подумал я. – Хорошему лучнику не помешает даже сильный ветер».

Я передвинул щит на грудь, но мурашки, притаившиеся за ним, тут же запрыгали по спине, поселяя во мне необъяснимый страх из ниоткуда, прилетевший, видимо, с ветром. Я вернул щит обратно мурашкам и прислонился к холодной стене.

«Кого мне бояться?» – старая мысль вернулась дрожью в руках. Я взглянул на лес, качающий лохматыми головами, и в этот момент пузатое чудище проглотило естественный источник света в этом мире, опустилась тьма. Мне пришлось отлипнуть от стены, и, чертыхаясь для бодрости вслух, я поплёлся запаливать факелы. Справившись с последним (на моем участке их было шесть) и убедившись в том, что они достаточно разгорелись, хотя ветер нещадно пытался сорвать пламя с промасленных головок, я начал выбирать себе позицию. За башнями тоже заполыхало, и теперь видели не только мы, но и нас. Место примыкания контрфорса к стене было самым безопасным, но неудобным с точки зрения наблюдения, отсюда я не видел половины участка.

Немного поразмыслив, заодно выслушав голоса многочисленных мурашек, которые теперь, наплевав на щит, распределились от шеи до поясницы, я выбрал это место. Присев в угол, я едва успел выставить перед собой щит, как в него вонзилась стрела, и сразу же за первой вторая цокнула о камни в локте над моей головой. Тень, ярко выделяющаяся чернотой даже на фоне тёмной стены, покачала головой или тем, что вместо неё.

4

Ну как вам такое? Думаете, безлунной ночью и при порывистом ветре лучник за триста ярдов видит цель в мерцающем свете факелов? Ничего подобного. Он видит Тень на стене, она длинным пальцем тычет в стражника – вот она, твоя жертва. Тень притягивает стрелы к нему, её энергия всасывающая, она желает компенсировать созданное за многие жизни внутреннее напряжение в своём источнике, а источник прикрылся щитом и паршивой погодой от заслуженного возмездия. И ещё у него имеется противовес, Ангел, охраняющий его даже тогда, когда и не надо бы, а все потому что, отговаривая своего подопечного всякий раз от создания Тени, имеет галактическое право подсовывать латы, наплечники и щиты, в общем, всякую дрянь, ограждающую его тело от законных ран. Вот он, яснокрылый, взлетел на стену, разбудил лучников, смахнув золу на одного из спящих, и ответным залпом они успокоили лес. Тьфу.

5

На стенах проснулись, забегали. Прозвучала команда, засвистели стрелы в сторону дубов. Всё стихло, стрелы унесли с собой и ветер, небо расправилось, снова засияла бледным ликом луна. Я отставил щит и поднялся во весь рост, имей я глаза на затылке, видел бы, как за мной увеличилась Тень. Светало, появилась смена караула.

– Что на других участках? – спросил я разводящего.

– Стреляли только в тебя, – сухо ответил старший, но, усмехнувшись, добавил: – Ты теперь герой.

Моему сменщику он посоветовал не высовываться, и мы проследовали за стены. Я сразу же отправился спать, желания и сил на еду не было. Рухнув на солому, я едва успел закрыть глаза и тут же провалился в сон…

Передо мной висел чёрный кокон, яйцо невиданных размеров, живое, вибрирующее, пугающее.

«Что это?» – подумал я и услышал в ответ:

– Тень, твоя Тень.

– Почему моя?

– Ты создал меня, я то, что ты есть.

– Я вижу тебя впервые.

– Ты видишь меня впервые такой, я расту вместе с твоими мыслями, словами, деяниями.

– Почему ты чёрная?

– Я – отражение твоё в Свете Бога, не я чёрная, ты такой.

– Зачем мне верить тебе, порождению моего сна?

– Не верь мне, но знай, вес мой – а ты за многие жизни наполнил меня до краёв – давит на мир, растягивает связи его, и он будет сопротивляться, восстанавливать себя. Я, Тень твоя, не вмещу более в себя греха и порока. Я, Тень твоя, буду избавляться от источника, то есть от тебя. Я, Тень твоя, буду стрелять в тебя и буду направлять эти стрелы в тебя. Я, Тень твоя, смерть твоя…

Я проснулся в поту и ужасе. И то и другое ровным слоем покрывало моё тело и душу.

6

Да ведь это карма, скажете вы, и будете абсолютно правы. Закон возмездия, нематериальный Принцип Вселенной, но вот вопрос – стрелы-то были настоящие. Значит, возразите вы, Тень нашего героя договорилась с Тенью кого-то в лесу на своём теневом языке. У этого своя карма, у того – своя, совмести их, и полетела стрела в нужную сторону. А вот и нет. Тень ни с кем не договаривалась, она раскрыла свой механизм во сне. Тень давит на пространство и время, искривляя линии обоих измерений. Лучник в лесу – это тоже ты, ты сам стреляешь в себя через ров, только из другого времени, пространства, воплощения. Твоя Тень – центр управления событиями, потому что ты со-творец, помощник Бога, сам нарушаешь и сам исправляешь, ты сам указатель на своём Пути, регулировщик собственного движения. Тень помнит и хранит всё то, чего не помнишь ты. Тень – слепок на песке бытия. Чем больше её вес, тем глубже утопаешь и тем сложнее вытащить ногу для следующего шага. Вознесение – отсутствие слепка, отсутствие Тени.

7

Тень скользнула по стволам дубов слишком быстро, я скорее почувствовал, чем увидел краем глаза какое-то движение, и обернулся. Ничего. Ночь в лесу и так полна шорохов, вздохов, треска и шелеста, в общем, разных пугающих звуков.

«А чего мне бояться? – подумал я. – Монастырские ни за что не покинут стен ночной порой, мост поднят, луна сегодня, как хорошо просмолённый факел, видно далеко. Я здесь один, и задача моя проста – наблюдать за стражей, их смены и местоположение. Одно беспокоит меня (даже мурашки по спине): прямо, напротив, через ров, у контрфорса, стоит часовой. Разглядывает небо, воду, щит повесил на бок, не прячется. Да, ветрено, но он без нагрудника, и я могу снять его, не сходя с места, одной стрелой. Мой визави, как в насмешку, перевернул щит на спину».

«Ну, наглец!» – решил я и, зарядив лук, прицелился.

Выбрав нужный угол на эту дистанцию, я отвёл стрелу против ветра и прошептал:

– Молись.

В этот момент небесный факел кто-то затушил мохнатой лапой. Мир погрузился во тьму.

– Тьфу, дьявол! – чертыхнулся я и опустил лук.

Мурашки на спине забегали в ускоренном темпе.

– А что, если он заметил тебя? Достаточно дать знать на стены, и десяток лучников изрешетят этот лесок. Надо избавляться от него.

У рва заполыхал факел, ещё один, третий. Шесть штук зажёг мой подопечный на своём участке, сам же засел в углу контрфорса и стены и прикрылся щитом.

«Я тебя и так достану, – подумал я. – Пущу одну стрелу в щит, подпрыгнешь от неожиданности, а тебя уже будет ждать вторая».

Так и поступил. За первым выстрелом последовал второй, на локоть выше, но план не сработал. Стражник так и остался за щитом, зато наверху случилась суматоха, и я услышал команду на стрельбу. Без раздумий я рухнул на землю и откатился за ближайший ствол. Тут же пропели стрелы, срезая ветки и сбивая жёлуди с возмущённых дубов. Не дожидаясь второго залпа, я пополз в глубь леса, пообещав себе вернуться завтра. По резным листьям столетников вслед за мной поплыла огромная чёрная Тень.