Карелия, середина сентября, светит солнце. Везет нашей картине. Везет, но мы не едем. Именно в холод снимали мы сцену на крыше – первый за съемки диалог, именно в солнце Бунеев снимает в интерьере. Очевидно, ждет холода, чтобы снимать, как я мою ноги.
Скоро в Москву.
Главное вроде выяснилось – «Нос»!
На кинопанораме, говоря о детском рисунке, я пришел к интересному выводу: это не шедевр живописи, но это вполне шедевр мышления. Можно было бы сказать «шедевр постижения».
Люди приписывают детям взрослые дела. Например, о детских рисунках толкуют как о самовыражении. Боже мой, какое это гнилое слово, как червивый гриб на кривой ножке! Тут и претензия на свою таинственную природу чувств, на некую тайну своего любезного «Я», на его значительность и непостижимость. Некогда у барышень тоже были неземные чувства, старик Пегасов мечтал садануть барышне поленом меж лопаток, чтобы увидеть ее естественное выражение лица. У ребенка выражение лица, в общем, за определенным исключением, естественное. Часто – это выражение лица творца. Взрослый умиляется – прямо как у меня в молодости, ах, какие моменты!
Детские рисунки – это один из способов постижения. Постижения, утерянного взрослыми идиотами. Постижение завидного. Зависть провинциала-взрослого перед столицами детства. Ведь взрослого поражает во всем этом: «Я бы до этого не додумался!» Они не рисуют лучше, а лучше додумываются!
Можно было бы перефразировать слова Сталина на XIX съезде о том, что выпало из рук буржуазной демократии и что мы должны взять с собой.
Идея детского коммунизма – очень интересный предмет.
Посмотрел третью и четвертую партии материала. Дело пахнет катастрофой.
Меня никто никогда не снимал с таким непониманием, и можно сказать, с подсознательной биологической ненавистью. Все затороплено до идиотизма, а самый большой идиот – я сам. Все кадры на проходе как бы на 12 кадров. Лица нигде не видно. Одно место – прощание, есть лицо. И на него вполне можно смотреть.
С той тщательной подробностью, с какой сняты периферийные сцены (приезда, отъезда), вполне можно было бы снять и остальное.
Подобьем бабки.
1. В первой встрече будет все нормально, если, во-первых, будет видно и если, во-вторых, он не очень «перевеселил» Олю (Ксану). Детство – это весело: вот что думает студия Горького и ее верный сын Буней. Идиотское положение.
2. Крышу надо снимать: а) на крыше; б) не в режим, а светлым днем (почему режим?).
Тут надо снять одно: как она влезает к нему на крышу и на крыше сажает крапиву.
3. Машина – долгий план…
4. Смешно.
Кто уезжает? Альберт? (!!!)
Ведь девочка уезжает…
Снимать надо не сходни, а утерянную надежду…
Наши переживания. Мои сняты, а девочки??!
Ведь ей капитан бинокль дал! Значит, так выбежала, что он не смог отказать…
Все, что со мной снято, хоть верно по существу, но не видно, чисто визуально.
Баскаков[22] был Романовской династии.
Ума хватило, не хватило счастья.
Как жемчуг нижет к слову слово,
Ероша мысль, но череп лыс…
Ах, кот! Пугает здешних крыс…
Сам говорит, сам ест. – Толково.
А среди нас есть Шолохов![23]
(И масса прочих олухов.)
Пусть череп лыс – взъерошим мысль!
Есть Зам, есть Сам и есть Там. Когда заседают у Зама – занимаются сложением, когда у Самого – уже делением да умножением, а когда Там, то это уже возведение в степень и извлечение корня.
И стояли две очереди – одна в основном из мужчин, другая преимущественно из женщин: одна – шить, другая – подшиваться.
«Им трудно! Какие перегрузки!» И т. д. Поэтому плохо… Ох, не так. К плохому природа приучала организм миллионы лет: к холоду, голоду, страху – вот во время войны люди и выздоравливали. Человек к хорошей жизни меньше подготовлен: толстеет, жиреет, слабеет в коленках.
Гротеск для карикатуры не то, что для реального… Карикатура – преувеличение реальности, гротеск – разрушение реальности, разъятие ее для выражения мысли. Например: большой нос – одно, а нос на боку – совсем другое.
Меня смущает обозначение развития способностей кривыми, формулами сомнительных величин и утверждением, что наследственность влияет только на исполнительские способности. Олег и Люсины дочери[26] росли в одинаковых условиях: гены Олега иные и парень он иной.
Творческие способности, как я заметил, расширяются от развития фантазии, ее мышц, ее мощности, ее деятельности. «Назначение в талант» происходит от масштаба задач.
Не верю в развитие по кривым, верю в эволюцию и революцию в человеке. Верю в накапливание сил и взрыв. Верю в Илью Муромца, который тридцать лет и три года сиднем сидел. Верю в комбинацию генов плюс в развитие, среду, случайность. Верю в саморазвитие структуры, в создание инерции, в структуру атомного взрыва.
Исполнительские способности, если принимать этот термин, наверно, при определенной инерции могут стать творческими. Но лучше этот термин не употреблять. Исполнительность – не то слово.
Если бы я изображал кривые развития, я бы учитывал не только линию развития в зависимости от продуктивности; сама продуктивность способностей в раннем возрасте подозрительна (как вундеркинды). Что есть движение способностей? Обязательна ли их продуктивность? Растет колос, но сначала побег. Побег колосится, наливается зерном. Как можно по длине побега судить о колосе, ранней продуктивности способностей?
Ведь есть в развитии структур, очевидно, закон компенсаций. Если где-то происходит задержка, она иногда приводит к взрыву. Линейность развития в кривых снова подозрительна. Как подозрительна трактовка развития исполнительских способностей по принуждению и творческих способностей по законам саморазвития.
Думаю, что принуждение иногда развивает именно творческие способности (в зависимости от того, какие гены – задатки принуждаются), при этом может быть и наоборот.
У мышления в разном возрасте разные задачи. При рождении мышление должно быть минимальным. Нужно не понимать своего положения младенца, иначе можно окочуриться от огорчения жить.
Инстинкты вызывают к жизни мышление как необходимость, ранние способности, очевидно, не всегда благо.
Роль сначала делается, а уже потом играется. Это происходит вместе, но процесс условно можно было бы разделить.
Самые одаренные в творческом отношении люди тогда наиболее творчески продуктивны, когда в период необходимости подключают «исполнительские» способности (накапливают известное). И только при накоплении известного можно выйти к неизвестному!
Есть возраст (и это в первую очередь возраст ребенка), когда творческие возможности могут оказаться гибельными. Ребенок должен быть послушен и в то же время бороться с принуждением. В послушности он приобретает взаимосвязь, контакт, в непослушании учится бороться.
Это диалектическая структура. Никитинское разделение способностей метафизично.
Очевидно, они накопили определенный опыт, но:
1. Абсолютизируют его прежде времени.
2. Научно не подготовлены в необходимой степени.
3. Во многом шаманят.
4. Отрывают мир способностей от жизни души, от Бога, от той религии, которая не может быть опровергнута тем, что Бог не живет на небе. И есть дух. Дух, живущий в движении человеческой жизни. (Я тут больше чувствую, ощущаю, чем пока могу сформулировать.)
Законы развития структур не так логичны внешне. Способности – такая же структура, как всякая другая. Оценивать их по-никитински «замерами» – это все равно что измерять площадь скомканной бумаги по радиусу комка. При чем тут кривая? Ведь в кривой есть поступательность. Она исключает движение вниз, вбок, по спирали и т. д. Дети гораздо способней взрослых, у них небывалая энергия постижения, именно она затухает во взрослом человеке. Однако при необходимости человек возвращается к более энергичным способностям постижения (меняет скорость). Медленный путь развития не всегда задержка. Медленно думать, например, – это не всегда потеря во времени. Можно думать быстрее, но кружить от точки исхода к цели. А можно думать медленно, но двигаться по прямой.
Есть спринт, и есть марафон. Есть пределы бега, и есть совсем другие пределы ходьбы. Вокруг земного шара не добежишь, а дойти можно. Но сто метров быстрее пробежать, чем пройти.
Конечно, стихия морская – стихия только до того времени, пока полностью не учтены все до единого законы, на нее воздействующие, в полном объеме многообразия всех причин. Но пока они не учтены, смешно было бы, установив только некоторые причины, высчитывать погоду. (Были бы страшные ошибки, которые мешали бы практически.) Развитие способностей, конечно же, стихия. А когда бушует море, лучше всего рассчитывать на тоннаж корабля, чем на знание законов волн (плохой пример).
Стихию морскую еще можно посчитать. Развитие способностей без учета развития духа – нет.
То, что Никитины называют исполнительскими способностями, – вовсе не способности. Это знания, навыки, опыт, даже мастерство (тут они близят понятие рекорда). Но это все (по логике структур) только вопрос. Ответ может дать только талант. Талант – разрешающая сила способностей. Тот градус, когда способности разгоняют реактор творчества до взрыва, до цепной реакции. Но эта цепная реакция не что иное, как развитие структур, она подчиняется закону развития структур.
Один и тот же человек (ребенок или взрослый) может быть более и менее способным в разных ситуациях и в разное время. Это факт. Способности без питания гаснут, способности могут и расти. Человек талантлив не двадцать четыре часа в сутки. Творческие способности, реализовавшиеся продуктивно, – всегда случай, всегда удача. Удачник по восходящей кривой развития мне подозрителен.
Мне вообще не нравится слово «способности», мне больше нравится энергия постижения. Это именно энергия. Ибо способности – это какая-то статика, нечто приобретенное. А энергия – это возможность, и это более точное слово.
Я бы вводил понятие, близкое энергии и ее измерениям: сила, напряжение, концентрация, направление, преобразование энергии.
Интересны попытки упражнений на уроках мастерства актера: «Послушайте, что за стенкой» – упражнение на внимание. Но это точнее было бы назвать упражнение на внимание анализа и фантазии, упражнение на творческую сосредоточенность, упражнение на попытку осознать неизвестное, восстановить по звуку.
Игра в любые кубики не может сравниться с игрой в дочки-матери. (Или в «пуговички» – наша игра с Герой.)
Играть можно, когда созревает потребность и возможность. Игра не причина, она уже… следствие, уже результат. Она уже в системе цепной реакции развития.
На различную генетическую, наследственную основу одинаковое влияние одних и тех же приемов? Наверно, ерунда. В семье дети часто растут один за счет другого. Желают этого или не желают сами родители.
Измерить движение стихии очень сложно.
Никитины, наверно, прежде времени «синусуют», обработка их опыта – дело будущего. Речь может тут идти вообще не о способностях детей, а о способностях родителей.
Детство должно готовить человека (Петр играл в царя с детьми), но играя.
А то, что в подготовительном периоде снимать вредно, – это почти правильно.
Парня провалили на экзаменах, сказав: «Правильно, но двойка, идите…». Дали написать формулу, написал на доске. Ответ: «Неправильно, двойка, идите…».
– Где ошибка, покажите! Что я не понимаю?! – Парень сорвал доску и побежал…
Преподаватель за ним – парень поступил!!!
На заборах цены на поступление в институт.
Вася (из города виноватых) выпил и первые слова:
– В чем главное?.. Главное, как напьюсь – все о работе говорю, а на работе только об одном думаю – как бы напиться[27].
Наверно, детское кино родилось до развития самого кинематографа. Когда первый ребенок посмотрел на мир через стекло, преобразовав его в цвет.
Даже раньше, когда древний человек смотрел в темноту и видел фильм своих страхов и фантазий.
1. По данным проката, дети и юноши составляют 70 % зрительного зала, поэтому разговор о мировом экране без учета самого многочисленного зрителя был бы наполовину неполон.
1) Это самый многочисленный зритель.
2) Это важный зритель – бесценный.
3) Это талантливый зритель.
2. Неразрывная связь со взрослым кино.
1) Оттого, что это практически невозможно.
2) Оттого, что это невозможно принципиально.
Море живет вместе, мир детей делится не по горизонтали, а по вертикали. И тут оказывается, что дети и специалисты говорят в унисон о непрерывности со взрослым кино.
Победа развлекательного детского кино, забавного и милого, теплого (помои). Но когда это талантливо, весело, когда игра – победа над пошлостью. Поэтому лучшими фильмами были «Шла собака по роялю» и «Приключения Болека и Лелека».
Мечта снять фильм для юных о самых сложных проблемах детской жизни? Айтматов говорит: «Учиться у матерей».
Ребятам – жить.
Становясь человеком, животное не предполагало, что, решив проблемы сохранения себя и своего потомства, оно задумается – а зачем это надо? Возникновение мышления решило проблемы существования, но родило проблему живого духа. Природа ищет гармонии духовной. Идея Бога – первое открытие жизни духа. Не первое заблуждение, а именно первое открытие. Бог никем не отменен, как бы ни отменяли церковь. Идея Бога требует развития, углубления, решения, ответа. Духовные проблемы, как оказалось, не менее существенные, нежели забота о хлебе насущном. И хлеб все-таки все более и более оттесняется на второй план как проблема принципиально разрешимая и уже не главная. Духовный свод законов, духовное незнание, поиск духовности – религиозные идеи. Их развитие – искусство, за искусством снова лежит область необходимого проповедничества.
Библия – очень человеческая книга, очень! Может быть, самая человеческая. И она, наверно, книга горя: это вмешательство в жизнь полулюдей. Она исходит из того, что убивают, спят с женой друга… Библия исходит из того, что на самом деле, а на самом деле – горе, подлость, разврат.
Нужна Книга о происхождении Бога, такая же, как Дарвина. Это будет книга о зарождении духа человеческого. Духа.
Довод не поддаваться лживым уговорам чужих жен – не прощать себе (зря!). Не истощать себя на чужую жену – своя есть.
Гармония не дышит без Движения,
Движение гармонии – борьба.
Внедогматический Хайям кажется исследователям воплощением противоречий. Хайям, умерев так давно, остался живым и никак не становится памятником, никак не умирает, никак не отливается в бронзовые и медные скрижали, никак не ложится на полочки.
1. Назвать прямо тему: воспитание чувств – роль воспитания чувств.
Через чувство энергия воздействия, ее КПД, невероятно возрастает – это механизм природы (это единое кровообращение с искусством), воспитанное чувство – база. (Роль в фильме «Мертвый сезон» – нравственность сделала человека героем; роль в фильме «Звонят, откройте дверь!» – нравственность, чистота сделала человека самым искренним пропагандистом идеи старых пионеров, людей, верных восхищению своим идейным позициям детства. Роль предателя Тереха[28] – истоки ее полного духовного опустошения и глубокая, бесконечная безнравственность! Или безнравственность злодея Бармалея – «Ты знаешь, какой я подлец?! Я способен на любую гадость!».)
От отсутствия мира чувств и Нос может отделиться и пойти по городу, и даже чувство любопытства, инстинкт, ведущий людей по пути прогресса, развития, не поможет – «посадють!» – подумает жена; «это не к нам» – скажут в газете; «завтра зайдешь» – скажет полицейский, а сам ты, человек, скажешь: «интриги», а низший чин получит четвертной.
Сегодня этот вопрос острее, чем всегда. «Мы поклонились прагматизму мысли, и математика приобрела почести религии» (реплика в картине «Здравствуй, это я!»), отсюда качнулись к истерическим гороскопам, суевериям – это все нам в наказание. Бунт против рационализма как способа психологии мещанина.
Научность попала в объятья к мещанину, это его изобретение – бесстрастное число! Бесстрастная и беспристрастная наука.
Искусство попало в объятье к мещанину, и мы вырвем его тогда, когда устремимся к воспитанию чувства.
Я занимался этим все десять последних лет. «Черепаха» – «Телеграмма» – «Автомобиль» – «Нос».
Я понял, что дальше трудно. Надо показывать мир взрослых. Это есть опыт, это есть. Героя воспитывать лучше на примере Чапаева, чем на примере пионера Вовы, который не испугался хулигана Васи и защитил девочку Таю.
Даже на мушкетерах лучше.
А вот как быть с любовью? Нет, я не разочаровался в своих героях, в чистых улицах золотой осени, но теперь, когда я вижу километры этих кадров, я чувствую себя преступником, виновным во всех отвратительных кадрах эпигонов (выразить мысль тактичнее).
Детская любовь – святая. Она всегда несбывшаяся. От этого многое рождается. Но проблема детской любви – это выбор дороги, познание мира чувств, включение третьего измерения мира, которое одно-единственное может дать человеку его объем, его живое отражение.
И тут я понял остановку. Невозможность двигаться дальше. И сейчас вижу для себя выход, чтобы продолжить эту тему, вводя ребят в мир взрослых, в мир забот, будней, семьи, материнства.
Я читаю письма – неверие! Бездуховность! Рядом с верой – неверие! Рядом с восторгом – цинизм, надо выстрадать свою верность. Надо выковать себя, воспитать.
(Письма, письма, письма…)
Финал: детям нужно очень многое – герой, утверждение радости жизни, оптимизм и фантастика, и сказка, и проблемы – и через детские проблемы, учеба их постигать («Друг мой, Колька»), и лес, и поле, и сад, и завод.
Но я острее острого чувствую необходимость однажды поговорить с ними о таких интимных вещах жизни взрослых, как замужество, любовь, страсть, будни, семья, бюджет, развод, муж и т. д. Я не боюсь, что потревожу их безвинность – они уже играют в это. «Папа, – говорит трехлетняя девочка папе, – давай играть в мужа и жену, ты мне будешь говорить, а я на тебя буду кричать».
И среди весенних надписей «Коля + Жанна = любовь» можно уже прочитать: «Таня + Петя = развод!» Дети не слепые, не болваны, не недоумки – они все видят. У себя, у соседей, в школе, в пионерском лагере – везде. С ними говорит жизнь. Должно говорить и искусство.
Л.Н. Толстой был свободен от необходимости взвинчивать энергию мысли до фантастического – огромная энергия его гения при нормальной температуре постигала неведомое в жизни, но… неведомое оставалось загадкой, разрешение которой Л.Н. Толстой считал чуть ли не пошлостью. Он не суетился перед загадками, насилие над непознаваемостью многих законов жизни как бы раздражало его. Он вроде бы отвечал на такие вопросы тоном спокойного человека:
– Что это? Известно что – загадка! (Она на то и загадка, чтобы каждый отгадывал по-своему. Отгадать-то все равно нельзя, кто отгадал – наврал, или это и не загадка была, а так…)
Л.Н. Толстой был органичен, и когда выходил на «Холстомера», то ничуть не изменял своим принципам и не морочил голову – он писал человеков.
Франц Кафка написал таракашку, но не в этом дело: у Кафки про человеков совсем другое написано. (Не противоположное, а именно совсем другое и про другое.)
И Н.В. Гоголь писал про другое, и А.П. Чехов, и М. Горький… Не могло это нравиться Льву Николаевичу, раздражало его. Слишком многое оставалось в нем своего, несделанного, необъятного. Что ему было до объективных достоинств других, которые не помогали ему разобраться в своих делах.
Мы так необразованны в сфере чувств, что даже врачи грубо обрывают нас: «Что вы знаете о психической и даже духовной жизни человека?!» И они правы, эти медики: мы в мире чувств еще в доисторическом периоде.
Нестрашно говорить о несчастной любви – человек все равно будет искать свою счастливую.
Отчего же фильм моей мечты не взрослый? А оттого, что меня не будет интересовать: так разводиться или нет, страдать или нет? Терпеть или давать сдачу? Меня будет интересовать вопрос стартовой ориентации: любить или нет, есть она или нет? Есть!!!
Прекрасная! Всесильная! Но горькая. Ищите свою счастливую.
Что делать? Во-первых, любить!
Год ребенка. Какой героический подвиг был совершен после революции, когда молодое государство кинулось на помощь детям, сиротам… В результате ясли, детские консультации, обеспеченная беременность, санатории, пионерлагеря, Дома пионеров, детский туризм, бесплатное обучение и т. д.
Как все это делается сегодня?
С детским кино и телевидением – худо. Лучше, конечно, чем во многих странах, но тем не менее положение не привилегированное, а наоборот, ущемленное по сравнению с другими жанрами: невнимание к деятелям детского кино и телевидения, недоверие к их творческим силам (см. доклад на съезде учителей, преподавание на режиссерских курсах детского кино); закрытие «Юности» – и это при том, что Студия им. Горького[29] – очень слабая студия, а детский фестиваль – ерундовый фестиваль, фестиваль-спутник.
Или, скажем, школа – она в тупике.
Дома пионеров – затхлые учреждения.
Детские комнаты милиции – желают лучшего.
Работа с детьми – неумная и т. д.
Год ребенка вызвал к жизни первый Пленум кинематографистов, несколько телепередач, съезд учителей, Пленум ЦК ВЛКСМ, постановление ЦК КПСС о мерах по воспитанию.
Однако все эти мероприятия не ведут дальше. Ничего толком не меняется и, думаю, не изменится. В письме шизофреника, который обратился к Герасимову, Донскому, Быкову с рассказом о положении детей у нас в стране, очень много правды. До этого письма я, право же, не отдавал себе отчета в том, что всего сделанного для наших детей недостаточно и необходимо делать гораздо больше, ибо дети наши растеряны душевно.
Они очень много знают того, что им знать не положено, а главное… появились дети бедных и дети богатых, детство атаковано мещанством, обывательщиной, вещизмом. Думают о выгоде, лижут жопы своим богатым родителям, сходят с круга, с детства мучаются от несправедливости, от аморальности, теряют веру в высокое.
Мораль, нравственность, мир чувств – вот где ребенок нуждается в помощи. Еды ему хватает (мне хватало даже в военные тяжкие годы), а вот веры, интеллекта, духовной чистоты, справедливости – нет.
Снимая картину «Внимание, черепаха!», я искал худых и толстых детей, в сценарии была сцена в институте питания, где худых лечили от худобы, а толстых от полноты. Мы искали детей по всей Москве – не находили худых. Когда я попросил завуча одной школы: покажите мне худеньких ребят, – завуч испугалась и сказала:
– Что вы, что вы, если у нас худеют дети, мы даем им дополнительные завтраки.
И хотя худеньких мы нашли (правда, с большим трудом), но веселого в этом было мало и сцену мы не сняли. Зато когда перед картиной «Семь нянек» мы дали объявление в «Вечернюю Москву», что «Мосфильм» ищет подростка лет 13–14 на роль трудновоспитуемого, студия была так атакована претендентами, что вынуждена была вмешаться милиция. Заборы гнулись под легкими телами озорников[30].
– Берите меня! – кричали многие – Я самый трудновоспитуемый, от меня детская комната милиции отказалась.
Когда я искал героиню фильма для «Внимание, черепаха!», мне нужна была одна красавица, одна со скверным характером, одна хохотушка и одна такая, чтобы можно было взглянуть в глаза и сразу ей поверить.
Мой второй режиссер сказала:
– Ролан, ты сошел с ума, – теперь таких не делают.
А красавиц, и вредниц, и хохотушек – было сколько угодно.
Ведя передачу на центральном телевидении, которая называется «Спор-клуб», я все плотнее сталкиваюсь с ребятами, и хотя я понимаю, что откровенность разговоров перед телевизионной камерой – достаточно деликатный вопрос, порой удается добиться той меры откровенности, которая проливает свет на многие проблемы современной молодежи… Когда же к спорящим подключается огромная аудитория телезрителей и их откровенность в письмах обретает черты исповеди, когда анонимные авторы делятся своими взглядами, вдруг открываются совершенно новые аспекты жизни и ее проблемы.
Но каких бы проблем мы ни касались (школы, обучения, ПТУ, трудовых лагерей, комсомольской жизни, проблем коллектива, лидерства, дружбы или любви), есть один вопрос, к которому, как реки к морю, тянутся все другие – вопросы морали, нравственности, мира чувств, справедливости. Это выбор между высоким и низким, как меж идеальным и «практическим».
Тендряков писал, что нельзя воспитывать нашу молодежь, не показывая в искусстве теневых сторон жизни, но я думаю, что проблема не только в этом: нельзя правильно воспитывать молодежь, не показывая ей прекрасных людей нашей живой жизни.
Казалось бы, кто против? А вот именно в этом весь вопрос: хороший человек в реальной жизни не всегда удачлив, не всегда благополучен с точки зрения мещанина, его существование мещанину ни о чем не говорит и ни в чем не убеждает – ему подавай хорошего человека, но при этом преуспевающего и материально, и общественно, что требует дополнительных и самых серьезных объяснений.
Пять лет с 1975 по 1980 год Быков вел передачу «Спор-клуб». Было это еще до «12 этажа» Киры Прошутинской в «Останкино».
На Шаболовке детскую редакцию возглавляла Нина Зюзюкина. Она и ее зам Михаил Шилов предложили Ролану Антоновичу сотрудничество. Отнесся он к этому очень серьезно, хотя заработок был символический, изучал письма (почта была огромная), готовился к каждой передаче. Ребят приглашали разных – из ПТУ, школ, первокурсников. В каждой передаче был гость, известный уважаемый человек: педагог, писатель, врач, ученый, общественный деятель, психолог. Это всегда был заинтересованный разговор, спор. Быков не «тянул одеяло на себя», старался так вести разговор, чтобы гостю было комфортно, чтобы ребята высказывались. Передачи были иногда очень острые. После того как не выпустили «Спор-клуб» с Тендряковым и Окуджавой, вести дальше передачи Быков отказался. Но дорожку он протоптал, а дальше по ней пошли многие на разных каналах. До сих пор в архиве Быкова хранятся наиболее интересные письма. Он их сохранял для книги, очень интересный был срез общества во времени. А книгу так и не написал.
Когда удалось сыграть Колпакова в «Звонят, откройте дверь!» – сколько благодарных зрительских слез видел я в кинотеатрах. До сих пор идет картина – до сих пор плачут. Это не простые слезы: это слезы благодарности авторам фильма за то, что прозвучал звук пионерского горна, как звук Веры и Надежды, как голос верного чистого сердца, преданного Родине, самой идее святого для советского человека. Я понял, как необходима людям эта вера.
Я всегда искал темы и художественные формы для детей, стремился создавать фильмы с высокопоэтическим языком, ставил комедии, вещи радостные, карнавальные и философские. Это надо. И это надо будет всегда. Но именно сейчас, как никогда раньше, я понял, что́ тематика фильмов для детей должны включать – и это настоятельное требование фильмов для детей и взрослых[31].
Кстати, это не новость. «Чапаев» – тоже эталонный фильм, как для взрослых, так и для детей. Алексей Максимович Горький понимал это еще на заре становления советской литературы: организовал серию ЖЗЛ, жизни замечательных людей. Не одно поколение советских детей воспиталось на этих книгах. Пусть они разного художественного достоинства и не все, может быть, написаны самыми талантливыми авторами, но в них есть главное сочетание документа и художественности.
Историчность книг охраняла их от ханжества, и когда фурмановский «Чапаев» погибал, что соответствует жизненной правде, никому из редакторов не приходило в голову, чтобы он в конце чудом остался в живых. И это не противоречило оптимистическому настрою автора.
Опыт жизни великих людей стран и народов, пример постижения, преодоление трудностей, отыскания своего пути, воспитание воли, мужества – вот школа, которую дает серия ЖЗЛ. Сила примера жизни взрослого человека – неисчерпаемая тема, интереснейшая и невероятно полезная.
Однако пример великих – наверное, единственный опыт, который можно извлечь из прожитой жизни человека. Старшие не скупятся рассказывать о своем опыте, но объективность их рассказов часто сомнительна. Как было бы полезно рассказать молодому поколению о жизни не так, как это делают родители, начиная: «Мы в твои годы…». О взрослой жизни родители говорят с детьми не так уж часто. А это важно. Для детей необходимы произведения об опыте жизни взрослых: что к чему приводит, что куда ведет.
И вот тут правда жизни важна, как верная доза лекарства для лечения, как необходимость. Самое страшное – это привирать о высоком, привирать о правде, привирать о хороших людях.
Там, где побеждает мещанин, очень трудно и не просто! Мещанин стал внесоциален, он потерял территориальную принадлежность: часто провинциал мыслит столично, а житель столицы – законченно провинциально. Богиня мещанина – мода – заменяет ему вкус, стихийно формирует сознание и отношение к жизни. И тогда возникает девальвация чувств.
Мещанин прорывается в человека уже не только извне и даже не столько извне, сколько изнутри. «Сверху все падает в мещанство по невозможности удержаться, снизу все тянется к нему, как к благополучию», – писал Герцен. И эти слова были предвидением подъема масс от жизни утлой к более благополучной.
Меняются слова: они уже не любят друг друга, не дружат друг с другом, а «ходят» – она ходит с ним, он ходит с ней. Глагол вне сферы чувств, в сфере чистой мышечной энергии ног, заменил глагол взаимоотношений. Можно посетовать на это слово и нужно это сделать, однако гораздо важнее сделать вывод: чувства может не быть, а интерес к противоположному полу остается.
Все кричат о необходимости вмешательства сексологов в воспитание, но, право, они тут решительно не помогут. Они нужны, но как врачи, а не как воспитатели душ, не как лекари душ, не как властители дум.
Даже твердая оболочка пословиц трескается под напором прагматизма, шутливая, вроде безобидная ирония анекдота разрушает веками выношенные убеждения. «Не имей сто друзей, а имей сто рублей» – гласит перевернутая пословица, а ныне слышишь шутку: «Не имей сто рублей, а имей двести рублей». Сто друзей хорошо, говорит шутка, но сто рублей не хуже.
Проверенный жанр басни тоже терпит изменения. То, что становилось предметом осмеяния, становится опытом людей. «Слон и Моська»: «Знать, она сильна, что лает на слона». А если вдуматься?.. Неплохо придумала моська… Неплохо для карьерного роста: надо нападать на сильного, глядишь, признают. На этом сделал карьеру, вернее, начал ее Уинстон Черчилль, обрушившись, будучи молодым журналистом, на знаменитых генералов.