Ролан Быков
Я побит – начну сначала! Дневники
21.06.75 г
Многое было: пробы на Шишка, поездка по Черному морю! Съемка в Ялте, кинопробы. Завтра (т. е. сегодня) в Ялту.
А к утру нужны обе пластинки: «Буратино» и «Автомобиль, скрипка и собака Клякса».
27.06.75 г
Пора приниматься за «Куролесова»[7] – да пока неизвестно, для кого делать. Так или иначе, хотелось бы ввести Васю во всю историю. Историю ограбления склада и магазина. Стоит поторопиться – уходит авторское право, проданное Ковалем.
07.07.75 г
Десять дней прошло. Я на месте. Что-то горше и горше. Что-то не так. И я не такой. И работа. И все. Так ли уже я работаю, как надо? Все ли я делаю?
Вот только сейчас понял, что в истории кота и лисы[8] снова обнаружились дыры:
а) Зачем упали в болото?
б) Почему грязные после того, как прошло много сцен (и у дерева, и Мальвина, и консилиум, и чулан)?
в) Что значит «упали в болото», как это потом играть?
г) Почему ушли повесить его на дереве? Как это играет?
д) А когда вернулись, то что? Почему это за кадром?
Весь сюжет абсолютно без всякой дисциплины и мысли рвется. Почему? Зачем? Просто не додумано? Напутано? Скорее всего!
Можно:
1. Уйти пожрать (вспомнив рассказ Герда о том, что потом все ушли).
2. Уйти – наскучило…
3. Простудились в болоте – обогреться. (А потом сказали ему – мы так страдали, когда тебя ждали.)
(Кстати, вернуть из книги сюда – собачка на дереве, когда вернулись.)
К пластинке
Песни:
1. Шарманка +
2. Папа Карло +
3. Приезд театра +
4. Шепталка +
5. Песня Карабаса +
6. Песня Пьеро +
7. Песня о хвастунах +
8. Песня Дуремара +
9. Поучают +
10. Поле чудес +
11. Финал + война с Карабасом
12. Фонарщики.
С одной стороны, он <Буратино> не пошел в школу, и это плохо, потому что нечестно, но с другой стороны – он увидел театр, и это хорошо.
С одной стороны, ему не повезло, потому что Карабас Барабас его чуть не спалил, но с другой – было неплохо, потому что Карабас Барабас дал ему денег и отпустил; с одной стороны, все окончилось хорошо, но с другой… А для того, чтобы узнать, что же было дальше, надо перевернуть пластинку на другую сторону и посмотреть, как это все будет с другой стороны.
11.07.75 г
Жданова сказала: «“Нос” утвержден». Агафонов[9]: «Что деньги вернут (не все – компромисс должен быть), и если вы согласитесь “похохмить” на фестивале, быть ведущим».
Бунеев позвонил – утвердили на роль Шишка. Но рядом с бабкой: грим, костюм и пр. (Это плохо – надо искать, но искать сказочность еще большую.) Костюм – «на дне», грим виден. Почему-то все раздражает (в словах Бунеева). Утвердили Оксану (как я ему и говорил). И все равно все противно. Противно, что Жданова долго искала графу, где прочла о том, что «Нос» утвержден, противно, что Агафонов оговорил, что за возвращение денег я должен что-то изображать перед фестивальцами. Противно, что Бунеев говорит со мной о костюме и гриме как о неком моем дефекте.
«Нос» стал казаться реальностью (За «Нос» можно и потерпеть Жданову.)
От денег хочется отказаться.
Бунеева хочется послать к «едреной фене».
Надо узнать у Милькиса, когда съемки у Кеосаяна[10].
Надо узнать, когда сдают материал Горковенко[11].
21.07.75 г. Понедельник
Вчера выехали из Москвы, ночевал в Ленинграде, утром встретили Лену и поехали на Петрозаводск. До Валдая – нет того, что я в детстве называл землей, полем. Все застроено, разделено на кусочки. Валдай – снова земля (не забыть).
Надо подготовиться к разговору с Бунеевым.
О внешнем виде:
Большой мужик – на пробах.
Было два общих плана: на фото и на пленке на крыше – было хорошо. Был маленький. И именно оттого, что шуба была большая, она была велика. Именно оттого, что шуба была велика, я был мал!
У них ощущение от меня как от большого оттого, что за печкой и в шкафу было тесно, меня меньше можно сделать, как Буратино Птушко. Но этого делать нельзя. Тогда проще сделать большой шкаф или печь.
Но самое главное – сам кадр не должен быть тесен. Тут мы все в руках у В. Гинзбурга.
Человек, который удит рыбу, и у него не клюет! Ничего не видел беспомощнее, чем рыбак, у которого не клюет (вроде… «нет, не сто́ит»).
22.07.75 г. Вторник
О пробах
1. Грим, костюм.
Пробы нас сейчас дезориентируют. Надо разобраться в том, что они означают.
Получился большой, а не маленький. Из-за чего? Из-за шубы? Нет.
Было хорошо на общих планах: фото, план на крыше – шуба большая, а я маленький.
Шуба должна остаться велика!
Плохо на среднем и крупном плане:
– если я не помещаюсь в кадр, я большой, и моя величина не имеет значения – дело в композиции;
– если я закомпонован в край кадра – я большой.
Тут вопрос композиции, проблема крупного плана, особенно во всем материале начала роли.
Грим: сейчас путаница. Мы второй раз отказываемся от первого грима. Ведь от второго грима осталась одна сцена – последняя. (Когда уже ощущение неблагоприятия сложилось.)
Да и не в гриме только дело, пробы плохие.
2. По существу:
Сейчас выходит, что я неестественен. Что во мне неестественно сейчас? Мое естественное поведение – это и есть самое неестественное. Чем больше призывов к простоте исполнения, тем я более и более неестественен.
Все дело в конкретности. В энергии, в убежденности, в темпераменте, в деловитости.
Поляна. Сначала – что мы играем.
Шишок уводит Олю гулять, и они заблудились.
Так было.
Сейчас изменили: он приглашает ее в Шотландию. Это в чем-то лучше. А в чем-то хуже.
Лучше – машина становится более обязательной.
Хуже – Шишок утилитарен, и цель его попугать, погулять заменяется задачей экстравагантной: поехали в Шотландию.
До поездки в Шотландию надо дойти, дорасти.
Ведь он ей сразу сказал:
– Ждем хорошей погоды – и гулять.
Вот пришла хорошая погода, надо торопиться, а то траву скосят.
Пошли, раздухарились и вообще рванули в Шотландию.
(– А она довезет?
– Должна…)
Нужна экспозиция: я самый лучший проводник. Не нравится, что похож на Карлсона – не надо. Пусть он говорит, что он знает в лесу такие места, каких никто не знает… Я в лесу каждое дерево знаю по имени-отчеству, каждую травинку по фамилии, каждый камень по прозвищу.
А потом: – Хочешь в Шотландию? Будет Шотландия. Есть кое-что.
Вспоминая о машине (именно вспомнил, как только вспоминаем мы о забытых нами великих наших делах). Именно вспомнил и разволновался: как так мог позабыть…
Что-то все – как в Искремасе.
«Повесть об Искремасе» начиналась с Быковым в главной роли. Она и была написана сценаристами Ю. Дунским и В. Фридом на него. Сняли 600 полезных метров, и Быкова сняли с роли. А. Митта, режиссер картины, через много лет, в 2000-х годах, объяснял, что после ввода войск в Чехословакию изменилась идеологическая ситуация в стране и его заставили сменить концепцию фильма: «Я его предал. У меня в семье были репрессированные. Я его снял с роли, потому что хотел снять фильм не именем злобного Мейерхольда, а что-то более светлое». Это дословно из телепередачи. Понадобился более лучезарный герой. Фильм стал называться «Гори, гори, моя звезда», а Искремаса сыграл Олег Табаков.
И это утверждение одного меня.
И просьба играть самого себя.
И возня с гримом.
И попытка, и желание видеть в кадре всю роль.
И боязнь острой формы исполнения.
Что это? Совпадение?
Или себя играть невозможно?
– Так я и знал! Сейчас скажут «рога» и все такое. Ну рога, ну кому они мешают? У тебя вот нет, а у меня вот есть, ни у кого нет, а у меня – пожалуйста. Ну и хорошо. Ну и смотри да радуйся. Нет, на́ тебе! Рога.
– Ведь договорились, ждем погоды, идем гулять по грибы, по ягоды, да просто так. А ты забываешь. Сначала договорились, а потом забываем. Зачем тогда договариваться?
(По движению души: он бросился к ней с попреками, а когда были вместе, все позабывал и впадал в отчаянную деловитость, не забывая кувыркнуться, броситься за бабочкой и вообще жить полной жизнью.)
Радуясь и смеясь:
(– А ты обалдела, да? Что я к тебе так, да? Ха-ха-ха! Это ничего, это чтоб было лучше…)
– Пошли!
И они пошли…
– Побежали!
И они побежали…
И было хорошо…
И предложил он ей рвануть в Шотландию.
И вспомнил о машине!
– Как же я мог забыть, а? Такое дело…
Гвоздь… Все рассыпалось. И они заблудились…
(Стоп, ерунда, дорогу от машины он не может не знать…)
Раз на машине не вышло, то решили рвануть «напрямки».
(И тогда озеро и пр.)
Желание все выпрямить до прямого сюжета – ужасно.
05.08.75 г. Вторник
Стукнул машину, погнул крыло и бампер, согнул обод фонаря, если не сделал еще чего-то. Очень обидно. Ездил второй день – и на́ тебе! Рядом сидел Бунеев, он крикнул (я уже ставил машину у палисадника) «Забор!», и я вместо тормоза нажал на газ. Обидно.
Снимали сегодня встречу с Пихто, неким старым Шишком, по какой-то хитрожопой мысли Бунеева и Александрова о том, что есть Шишки, которые уже ничего не хотят. Я этого не понимаю, не вижу ни смысла в этом, ни закономерности. Гулливер среди лилипутов один, как и Карлсон у Малыша, два Карлсона – это уже толпа любимых. Но сцену эту в общем замотал: теперь Шишок, играя, зовет кого-то в одном варианте. Сам отвечает за Пихто, и вдруг Пихто отвечает. Шишок сам удивлен не меньше девочки.
Теперь надо только тем шишкам наклепать на Пихто и чуть приврать. (Слаб человек.)
А после машины (когда она развалилась) надо заорать: потому что ничего не надо… сидит он там, спрятался, праздник у него!
Придумали Оле зеленые волосы. Очень интересно. Придумали дудки и т. д.
Мне очень нравится. И (тьфу, чтоб не сглазить) нравится Бунеев.
06.08.75 г. Среда. Утро
Подожду до времени писать Бунееву письмо – посмотрю материал.
Съемка до обеда
Как будто все сглазил! Сцена плоха, свет уходит. Гинзбург торопится… Начали сцену «после поломки машины» – Александрова сломали, свое не построили… Что будет после обеда, ума не приложу. Там опять новости… (а сцена не оговорена).
А с машиной, оказывается, будут большие хлопоты…
Может, не лезть к нему, он мое по-своему делать не может?
И потом вечером надо подробней поговорить…
В местном лагере для трудновоспитуемых (называется он военный лагерь, тут те же палатки, но не отряды, а взводы, не трудовое воспитание, а трудовой десант) была история:
Привела мать мальчонку:
– Тут в лагерь?
– Тут… Фамилия?
– Понькин…
Мальчишка самый маленький, смирный, всего 12 лет. А вокруг лбы, переростки… Приходит другой, 1 метр 80 см. Весь в татуировке…
– Тут в лагерь?
Мама Понькина чуть не в обморок, в какую ужасную компанию отдает сына… Она сомневается, оставлять ли его… Но все же решается.
Оказалось: Понькин, маленький Понькин – именно он стал проклятием лагеря, так что все татуированные бледнели.
После обеда то же, что и до!
06.08.75 г
Смотрели материал.
Везде, где есть адрес, – на древней земле – очень хорошо. Мотоциклист, кот и Шишок на завалинке, у колодца, у ветряка, косьба, где мало народа, дождь и рука из дверцы, кот в цветах.
У меня очень толстое брюхо. Это надо помнить. И ни за какие коврижки не играть по-другому. Только так, как я. Не верить Бунееву и его оценкам во время съемки. Это ясно стало еще с проб. Я точнее ощущаю результат.
Хорошо лежим валетом, хорошо лечу, и пантомима хороша; хорошо, когда активен.
Валины[12] первоначальные цветочки – все равно что говорить правду с плутовским выражением лица.
Надо снимать экзотику – и все.
Они и на пробах, и в материале не снимают картину о Шишке.
Все затороплено, все! И Шишка нет, и хорошего полно, и неспокойно на душе.
Девочка нигде не понравилась. Особо нигде и не раздражала. Кроме явного брака по работе с нею.
Огромное несчастье, что это не широкий экран, просто горе. Это тот нечастый случай, когда широкий экран необходим.
Самое сильное в этом куске материальчика – когда пахнет автором.
07.08.75 г. Четверг
Снимали сцену после поломки машины, но уже утром. Бунеев звонил Бритикову, чтобы заменить Оксану. Но на кого? На Вику. Ординарную, банальную… Это г…но, та не лучше…
Я предлагаю ему Мальвину[13].
Он не верит – он истерик все-таки. Позвонил Лене Нечаеву, они уезжают в Минск. Поляну не сняли, девочка занята. Но что из этого? Подумаешь, в общей сложности 5 дней. Делов-то.
Как бы мне хотелось самому снять «Буратино», «Утку»!
А сцену снимали в нормальной редакции (доволен за редакцию).
Нельзя меня снимать малюсенькими кадрами. Снимаются смены состояния в кадре, будут лишние паузы.
Да!
Бунеев на встрече в лагере рассказал, что, когда ему предложили сценарий, он сказал, что мое участие в картине было условием его согласия ставить фильм. (Это мне рассказывала Голубкина[14].) Но Бунеев продолжил эту мысль – потому что, как известно, шишки – домовые маленького роста. (А вот этого Голубкина не рассказывала. – Интересно, знает ли она об этом?)
О материале
Изобразительно материал раздваивается. Изумительно там, где пахнет Александровым и отобранной натурой. Избы, луга, ночи, небо… Это сразу обнадеживает. (Общие планы.)
Но вот вмешивается «искусство» – на первом плане цветочки, трансфокатор – все «достижения» усредненного кино последних лет. И все оскорбительно, эссенционно, вроде фруктовой воды «Дюшес» в загородной чайной – мутной, кислой, подслащенной. Ведь трансфокатор последнее время дал возможность выделить человека из толпы, он дитя века, века нового, и он почему-то неприятен, неприемлем в «Утке». Он мешает, все время кажется, что «не видно». Тут ведь важен человек, погруженный в эту среду, среда важна так же, как и человек, как его партнер, как экзотика этой картины. Все общие планы выигрывают, средние и крупные на длинном фокусе только теряют. Все это еще страшнее окажется в павильоне. О, Боже! Что будет?!
Конечно, нужна широкоугольная оптика и подходить ближе. И вообще, тут был бы идеален стереофильм.
Цвет тут по фактуре божественен, когда он не испорчен нами. Очень хочется снимать тут «Куролесова».
Обо мне
Говорить, собственно, не о чем. Обе сцены с дефектами. В одной я коротко бегу, в другой пузо шире зада, в третьей я загорожен травинками имени Гинзбурга. Но посыл очень верный. Только я мелькаю, какой-то актерский стробоскоп. Есть запах роли, есть чертовщинка, есть. Мало ребенка. Мало думаю. Мало – и вдруг весь засветился или вдруг обрадовался.
Везде, где правит Борис Бунеев, плохо. Позаботится о реплике, прос…ет всю фигуру сцены. Мучение. (Сегодня с трудом восстановил Александрова.)
Завтра озеро – опять ужас.
Так и не решено, где она увидела рога?
Где песня?
Будут ли дудки?
Сегодня он обеспокоился пленкой. Будет зажим по дублям.
О девочке. Говорено-переговорено. Сегодня она заиграла, но он вызвал Вику – это жестоко. По отношению и к той, и к другой. Ибо он оставит Ксану. Надо написать ему об этом, или пусть придумает Вике эпизод. (Хоть бы вспомнил, как она рыдала, когда ей пришлось ждать очереди на съемках кинопроб.)
Получилось уже три полупантомимы: в сенокосе и две в сцене «после машины»….
Договорились с Бунеевым встретиться, он не пришел…
Как хочет…
11.08.75 г. Понедельник
Приехала Леночка. Прошло еще несколько смен. Работа на нуле. Возникла опасность консервации, если пойдет так. Девочка опять заболела. Надо бы нам с Сашей ее навестить.
Вчера был день рождения у Бунея. Сколько же через Ольгу вылезло злобы! Сколько раздражения! Только диву даешься. Она опять понесла девочку, в отношении к девочке – бабье раздражение, реальных оценок никаких. Попробовали нажать на Сашку – он сразу: «Я завтра уеду», – стало быть, отбой. Очевидно, на студии имени Горького привыкли хорошо относиться только к людям с сильной позицией.
Гера[15] сегодня выезжает, надо позаботиться о квартире. Что-то странно с моим договором. (Подписан ли он?)
С этими людьми надо быть осторожней, они истеричны и коварны, как рабы. Именно как рабы трусливы, как рабы злы, если не страшнее.
Буней проговорился, очевидно, до него дошел мой разговор, что он любит собаку (это не мнение о режиссере).
Итак, начались дожди. А натура еще совершенно не снята.
31.08.75 г. Воскресенье
Снимаем очень медленно. Тают дни. Уходит время. У Бунеева большие временны́е резервы, ему не страшны сроки. Хотя может и снег выпасть. И еще в Москве снимать. (Охо-хо!)
Сегодня Буней выдвинул идею, от которой стало плохо. Машина – это то, что мы строим. Топор – люди, которыми строят, засовывая их за пазуху, а потом выкидывают. Будет марш энтузиастов, а реплику «А может, это и не топор вовсе» будет говорить девочка…
Хоть стой, хоть падай.
Надо срочно что-то делать. Но что? Бунею этот великий смысл открылся как Божье видение. Он сияет. Его Магдалина – Ольга – радостно лепечет: «Ах, Седой, взбалмошный ребенок!» Ему кажется, что это очень глубоко и, главное, смело. А гвоздь – это основная идея. А все кончается машиной, а не деревней Уткой. – Теперь все дело оказалось в машине. О, боже-боже!
Живя своей жизнью, своими мыслями, я забываю о существовании мира иного. Того мира, где буквам тесно, а мыслям просторно. Пустыня.
01.09.75 г. Выходной
Мотались на машине. Какое удовольствие ехать одному на дороге! Учиться еще долго!
Это лишь начало. Я не владею пока ею. Буду, наверно. Скорее бы. Я хотел бы, чтобы она была абсолютно послушна, чтобы я точно ощущал каждое ее движение.
Завтра Буней начнет бой. Его решение даже не коробит, это абсурд, этого не будет, но он станет добиваться[16]. Хотя тактически это не может получиться. Что он будет делать?
07.09.75 г
Бой выигран. Девочка спросила: «Правда, что топор плавает?», но это был один из хилых вариантов. Вроде было ничего. Приезжала Мила[17]. Бунеев напрягся до жути, но веселился, угощал Милу, напился сам. Был не очень приятен.
Я не боролся как лев, я боролся как мышь, баран и лиса. Тупо пер свое и заваливал потихоньку идею «политической» сцены.
Начал осаду Бунеева по поводу сцены прощания. Он колеблется. Заставить его колебаться – дело, правда, простое…
Досняли «Пихто»: укрупнение – и мы убегаем. Досняли озеро средне; досняли лес – 1-й план и два финальных плана: Шишок засыпает.
Начинается премьера «Автомобиля, скрипки…». Очень хочется попросить друзей поднять это дело.
Страшно интересно:
1. Сколько копий дали на Москву, Ленинград?
2. Сколько копий напечатано вообще?
3. Вернут ли депремирование?
4. Как у Горковенко?
5. Как со статьей?
6. Есть ли узкий экран?
Надо срочно сделать выступление на ТВ:
а) «Скрипка» – любовь.
б) «100 дней» – любовь; любовь в этом возрасте – конкретная модель.
в) «Дятел» – любовь; становление характера, нравственности и т. д.
Она потом на всю жизнь остается одним из способов решать нравственные задачи[18].
10.09.75 г. Среда
Записался в кинопанораме – мне это, очевидно, не так сложно. Однако можно было бы подготовиться и в целом провести гораздо интересней. Если еще раз придется – сделаю. Может быть, стоит написать Марининой, но нужно иметь материал. Тематические кинопанорамы – это не метод. Тут интересно именно разное.
Записался в мультике «Маленький Мук» – вроде хорошо. Они были довольны. Но совершенно не удивились, вроде ничего другого и не ожидали.
Кто-то почему-то где-то отменил мои торжественные премьеры в Таллине и Риге[19]. Вот бы узнать – кто и почему? Приеду в Москву, попытаюсь этим заняться. Надо будет зайти прямо к Александрову. А может, к Ермашу. А может, в ЦК. Как мне это надоело.
Жданова сценарий[20] не приняла. Она блеяла. Я догадался, что это не убеждения, а раздражение, что я нажал на нее. Стал нажимать. Она сказала, чтобы я приносил вариант.
Лена не позвонила в восемь часов, как обещала. Я сам позвонил в Гирвас[21], чтобы исключить недоразумение – на почту она даже не приходила. Может быть, надо все-таки понять, почему так?
В дороге познакомился с директором Леспромхоза, обещает помочь достать Лене норку. Причем говорит, что это вообще не проблема.
14.09.75 г
Кончаем сцену появления Шишка. Вроде ничего. Буней хватает все подряд, как голодная щука живца, блесну, голый крючок, – он знает, что все равно он «уйдет» (в монтаже). Но это вроде после машины сцена положительная.
Беспокоит, что нигде я не эффектен чисто актерски, просто острый рисунок, не более не менее. Но это, наверно, самое лучшее. Наверно – слава богу.
Дай бог!
О финале
Шишок должен умереть. Это самоубийство. Он не смог вынести разлуки с Олей. Он может лишь умереть, оставшись легендой.
Это, во-первых, реалистичней – если Шишок умер, то все правда: теперь-то их нет. Это, во-вторых, реалистичней – Шишок несовместим с городом, с нами. Это не зависит ни от Оли, ни от мамы, ни от него. У древних это называлось роковой причиной. Это – трагедия.
(Нельзя написать «Ромео и Джульетту», которых разлучили и все окончилось хорошо. Это или цинизм, или глупость.)
Все кончилось не печально! Потому что печально то, что Альберт и прочие взрослые забывают Шишка и не видят его. Это – печально. Но то, что Оля и Шишок расстались, – самая настоящая современная трагедия. И жанр тут – комитрагедия, в отличие от трагикомедии.
Финал определяет интонацию во всем. Это очень важно. Но реалистично ли думать, что все это можно сделать вопреки Бунееву, когда:
1. он чужд этих размышлений.
2. у него в руках будут ножницы.
3. если бороться за эту точку зрения официально – то не поймут, а не дай Бог поймут – запретят на всякий случай.
Тоска.
