Робин Хобб
Странствия Шута
Глава 8. Видящие
К спине спиною братья встав,
Прощались с жизнью без речей,
А волки красных кораблей
Теснили их стеной мечей.
Но рев и топот нарастал,
И в пелене кровавых брызг
Явился бешеный Бастард,
Что щит свой как краюху грыз.
Он бился, словно лес валил,
Держа секирой страшный ритм.
По пояс в собственной крови
Враги склонились перед ним.
Средь многих рыцарей один,
Чей гордый взор горит огнем,
Чивэлу он достойный сын,
А кровь не ведает имен.
Сын Видящего, пусть его
Он не наследует года,
На чье кровавое чело
Венец не ляжет никогда.
Старлинг Бердсонг, «Гимн острова Антлер»
Раздеваться я начал еще на лестнице. Войдя через потайную дверь в свою комнату, я запрыгал на одной ноге, спешно стаскивая сапог. Ни один из предметов гардероба, в котором я успел показаться на людях, надевать было нельзя – а то, чего доброго, какой-нибудь помешанный на нарядах болван вспомнит, что видел в этом лорда Фелдспара.
Я бросился было вытаскивать одежду из шкафа, но заставил себя остановиться и успокоиться. Закрыв глаза, я стал вспоминать, как выглядели гости на вчерашнем пиру. В чем щеголяли эти франты по такому торжественному случаю? Что они теперь носят? Долгополые камзолы. Множество пуговиц, больше для украшения, чем для застежки. Пышные кружева на воротнике, манжетах, плечах. И яркие, плохо сочетающиеся друг с другом цвета. Я открыл глаза.
Алые брюки с рядами голубых пуговиц по внешнему шву. Белая рубашка с таким высоким воротником-стойкой, что я едва не задохнулся, когда застегнул его. Длинный синий жилет с кружевными воланами у плеч и алыми пуговицами вдоль обоих бортов, похожими на соски поросой свиньи. И массивное серебряное кольцо на большой палец. Нет, все не так. Попробуем иначе… Штаны, в которых я прибыл из Ивового Леса – стараниями Эша, уже выстиранные. Самая простая из модных рубашек, светло-зеленого цвета. Коричневый жилет, длинный и с пуговицами, но вырезанными из рога. Все, снова переодеваться уже нет времени.
Я оглядел себя в зеркало и провел рукой по влажным волосам. Они легли гладко, но это ненадолго. Я выбрал самую простую из имеющихся шляп – явиться вовсе без головного убора означало бы привлечь всеобщее внимание. Ладно, сойдет. Я понадеялся, что буду выглядеть настолько небогатым, что никто не пожелает со мной знакомиться. Обувшись в туфли, которые показались мне наименее неудобными, я вспомнил науку юности и быстро переложил в потайные карманы нового наряда все оружие, яд и отмычки. При этом я гнал от себя мысли о том, что буду делать, если Чейд прикажет использовать что-то из моего арсенала. Вот дойдет до этого, тогда и буду думать, решил я, отодвинув этот болезненный вопрос на будущее.
Уже иду! – сообщил я Чейду коротко и аккуратно, чтобы больше никто не услышал.
Кто ты? – спросил он, напомнив про нашу старую игру: мгновенно, на ходу придумать себе образ.
Рейвен Келдер, третий сын мелкого аристократа из Тилта. Вырос в деревне. Никогда раньше не был при дворе. Приехал только вчера вечером и глазею по сторонам, разинув рот. Одет просто и не по моде. У меня постоянно будут возникать дурацкие вопросы. Мой отец прожил долгую жизнь, старший брат только недавно унаследовал поместье. Брат выгнал меня взашей, велев искать свою дорогу в жизни. И я радостно бросился навстречу приключениям, соря деньгами из своей скромной доли наследства.
Неплохо. Что ж, спускайся.
Рейвен спустился вниз по широкой парадной лестнице и смешался с толпой гостей в Большом зале. Это была Последняя ночь Зимнего праздника. Мы праздновали, что отныне день будет становиться все длиннее, и пользовались возможностью повеселиться напоследок, прежде чем укрыться в домах от зимних бурь и морозов. Еще одна ночь веселья, разговоров, песен и танцев, а завтра знать Шести Герцогств разъедется из Оленьего замка обратно по своим имениям. Обычно этот вечер был немного грустным – все надолго прощались с друзьями, зная, что суровая зима скоро перекроет дороги. Когда я был ребенком, по завершении Последней ночи люди редко выходили на улицу: сидели в тепле под крышей, делали стрелы, ткали, вырезали по дереву и шили. Младшие писцы брали свою работу к камину в Большом зале, чтобы писать под пение менестрелей.
Я ожидал, что на празднике будут слушать длинные баллады, пить подогретое вино с пряностями и разговаривать вполголоса. Однако зал встретил меня веселой круговертью: все гости щеголяли в лучших нарядах и украшениях, менестрели играли залихватские мелодии, от которых ноги сами пускались в пляс. Как раз когда я вошел, посреди зала танцевали король и королева Шести Герцогств. Нашествие пуговиц не пощадило и наряды правящей четы: платье королевы украшали сотни пуговок из серебра, кости и перламутра. Они весело звенели и шуршали друг о друга, когда она танцевала. Костюм Дьютифула был расшит множеством роговых, костяных и серебряных пуговиц – выглядели они не столь легкомысленно, но звенели не хуже, чем у королевы. Я стоял в задних рядах толпы и любовался. Дьютифул не сводил глаз с лица Эллианы – похоже, ее очарование не померкло для него с тех пор, когда они еще только готовились к свадьбе. Щеки Эллианы раскраснелись, рот слегка приоткрылся, она чуть запыхалась от быстрого танца. Когда мелодия напоследок взлетела вверх, Дьютифул подхватил жену и закружил ее, а она уронила руки ему на плечи. Гости хлопали им долго и искренне. Дьютифул сверкал белозубой улыбкой в темной бороде, щеки Эллианы горели румянцем. Весело смеясь, они вернулись к тронам, стоявшим на возвышении в конце зала.
Я болтался в толпе, как обрывок водоросли, подхваченный прибоем. Чейд был прав, решил я. Какое-то радостное предвкушение чувствуется в воздухе, какое-то терпкое любопытство витает в зале. Все гости прислушались к просьбе королевы надеть лучшие наряды. Было ясно, что этим вечером случится нечто особенное. Возможно, кого-то будут чествовать и награждать. Зал так и бурлил от нетерпения.
Пока музыканты настраивали инструменты для следующего танца, я успел наведаться к бочонку. Разжившись стаканчиком вина, я расположился так, чтобы видеть королевскую чету на тронах, в то же время оставаясь вдалеке от их возвышения. Дьютифул сказал что-то королеве. Она улыбнулась и покачала головой. Потом встала и дала менестрелям знак замолчать. Тишина волнами стала расходиться по залу, пока наконец все собрание не замерло в почтительном молчании, глядя на королеву. Дьютифул, сидя на троне, смотрел на нее искоса и с подозрением. Эллиана улыбнулась и успокаивающе коснулась его плеча.
Набрав побольше воздуха, она обратилась к гостям:
– Дамы и господа Шести Герцогств, у меня для вас чудесные новости. И я смею надеяться, что они вызовут в ваших сердцах такое же ликование, как в моем. – После стольких лет, прожитых в Шести Герцогствах, акцент уроженки Внешних островов в ее речи смягчился и теперь лишь добавлял ей очарования.
Дьютифул смотрел на жену, вскинув бровь. За столиком неподалеку от тронов сидел лорд Чейд, и выражение его лица выдавало легкую озабоченность. Кетриккен, похоже, напряженно размышляла. Мастер Силы сидела по левую руку от Чейда. Неттл выглядела серьезной и задумчивой. Может, она и вовсе пропустила мимо ушей слова Эллианы, взвешивая предстоящий ей выбор? Королева помолчала, оглядывая собравшихся. Никто не проронил ни звука. Даже слуги замерли.
Она дала молчанию продлиться еще немного, потом прочистила горло и заговорила снова:
– Много лет меня терзала мысль, что за время моего правления в роду Видящих не появилось принцессы. Да, я подарила моему королю наследников, я горжусь нашими сыновьями и верю, что они будут править достойно своего отца. Но моей родной земле нужна была принцесса. А я не смогла ее выносить. – На последних словах голос у нее перехватило.
Дьютифул посмотрел на жену с сочувственным беспокойством, герцогиня Фарроу в толпе гостей прижала руку к губам, и по щекам у нее потекли слезы. Очевидно, не только у Эллианы ребенок родился до срока и не выжил. Может, она собирается объявить, что снова беременна? Но тогда королева точно первым рассказала бы Дьютифулу, и они не стали бы говорить об этом во всеуслышание, пока беременность не подтвердится.
Эллиана подняла руку и посмотрела на мужа, словно пытаясь успокоить его и поделиться своей уверенностью.
– Но дело в том, что в роду Видящих уже есть принцесса. Много лет она живет среди нас, оставаясь непризнанной герцогами и герцогинями. И два дня назад она сообщила мне замечательную новость. Она ждет ребенка. Я сама взяла иголку и нить и подержала их над ее ладонью. И сердце мое возликовало, когда кружение иглы сказало мне, что в ее утробе зреет девочка! Дамы и господа, скоро боги подарят вам еще одну принцессу Видящих!
Если, пока она говорила, в толпе раздавались приглушенные ахи и охи, то теперь поднялся настоящий ропот. Мне стало дурно. Неттл, белая как снег, смотрела прямо перед собой. Чейд с застывшей улыбкой изображал непонимание. Дьютифул смотрел на королеву в ужасе, челюсть у него отвисла. А Эллиана перевела взгляд на Неттл и тем выдала ее с головой.
Сама королева, похоже, в упор не замечала, какая катастрофа разразилась из-за нее.
Как ни в чем не бывало, она засмеялась и сказала:
– Так давайте же признаем, мои дорогие друзья и гости, то, что многие из нас и так давно знали. Мастер Силы Неттл, Неттл Видящая, дочь Фитца Чивэла Видящего, троюродная сестра моего дорогого супруга, принцесса династии Видящих – прошу тебя, подойди к нам.
Я стоял, скрестив руки на груди. При упоминании подлинного имени моей дочери и меня самого у меня перехватило дыхание. Шепот в зале стал оглушительным, как стрекот насекомых летним вечером. Я оглядывал лица гостей. Две девушки переглянулись в явном восторге. Какой-то седой господин чуть не лопался от возмущения, его супруга в ужасе прижимала ладони к щекам. Но большинство гостей просто остолбенели от потрясения и ждали, что будет дальше. Глаза Неттл были широко распахнуты, рот приоткрыт. Лицо Чейда сделалось мертвенно-бледным. Кетриккен деликатно прикрыла рот рукой с тонкими пальцами, но в глазах ее притаилась радость. Я перевел взгляд на короля. В первое мгновение Дьютифул растерялся. Но теперь он поднялся с трона, встал рядом со своей королевой и протянул руку Неттл.
Дрожащим голосом, но с искренней улыбкой он сказал:
– Сестра, прошу тебя.
Фитц, Фитц, пожалуйста… Что… – донесся до меня сквозь Силу почти бессвязный шепот Чейда.
Спокойствие. Пусть они сами все уладят.
В конце концов, что нам еще оставалось? Если бы на кону стояла жизнь чужого мне человека, если бы чья-то чужая тайна раскрылась, я бы даже залюбовался картиной в зале. Королева, с пылающими от восторга щеками и сияющими глазами, радостно чествует Неттл. Король замер, предлагая сестре опереться на его руку в самую страшную минуту ее жизни. А Неттл, приоткрыв рот не то чтобы в улыбке, неподвижно сидит за столом.
Тут же был и Риддл. Он всегда обладал редким даром незамеченным просачиваться сквозь толпу. Сейчас он шел среди гостей, словно акула сквозь морские волны. Если толпа набросится на Неттл, он положит жизнь ради нее. По тому, как чуть приподнято плечо Риддла, я понял, что его рука лежит на рукояти кинжала. Чейд тоже заметил его приближение и украдкой дал знак: подожди! Но тот не остановился.
Леди Кетриккен грациозно поднялась, встала за спиной моей дочери и что-то шепнула ей. Я видел, как Неттл резко втянула воздух. Она встала, с шумом отодвинув стул, и бывшая королева с почтением проводила ее к тронам. Перед возвышением они, как требовал этикет, присели в глубоком реверансе. Кетриккен осталась внизу, а Неттл через силу заставила себя одолеть все три ступени к тронам. Дьютифул взял ее руки в свои. На мгновение их склоненные головы оказались очень близко, и я уверен, что король что-то шепнул ей. Потом они выпрямились, и Эллиана обняла Неттл.
Неттл накрепко закрыла ото всех свои мысли, мне не удалось пробиться к ней и поддержать. Что бы она ни чувствовала в эти минуты, лицо ее выражало лишь радость. Неттл вежливо поблагодарила королевскую чету за поздравления в связи с тем, что она скоро станет матерью. Она ни словом не обмолвилась о собственном происхождении. Вообще-то, Эллиана была права, когда сказала, что эта тайна – далеко не тайна. В лице Неттл были отчетливо заметны черты Видящих, а многие господа и дамы постарше помнили скандальные слухи о Фитце Чивэле и горничной леди Пейшенс. То, что Пейшенс подарила леди Молли Ивовый Лес якобы в благодарность за заслуги Баррича, послужит лишним подтверждением, что отцом дочери Молли был я. О муже Неттл и отце ее ребенка не было сказано ничего. Завтра весь замок будет гудеть догадками.
Неттл повернулась, чтобы возвратиться на свое место, но Кетриккен остановила ее, положив руки ей на плечи. Риддл, побледнев, смотрел снизу вверх из толпы, как его возлюбленную провозглашают принцессой. Словно он тут ни при чем. Я от всей души сочувствовал ему.
Теперь заговорила Кетриккен, и голос ее перекрыл приглушенное бормотание гостей:
– Долгие годы многие люди продолжают считать Фитца Чивэла предателем. Несмотря на то что я поведала о событиях той роковой ночи, когда мне пришлось бежать из замка, на его имени все это время остается пятно позора. И поэтому я спрашиваю вас, менестрели: знает ли кто-то из вас балладу, лишь однажды прозвучавшую в этом зале? Балладу Тагссона, сына Тага, сына Ривера. Там рассказывается вся правда о деяниях Фитца Чивэла, о том, как он пришел на помощь своему королю в горах. Знает ли кто-нибудь из вас эту балладу, о менестрели?
Во рту у меня пересохло. На протяжении моей жизни обо мне успели написать две баллады. Одна называлась «Башня Оленьего Рога», там рассказывалось о том, как я сражался с пиратами красных кораблей, когда, опираясь на предателей, они сумели прорваться к крепости на острове Олений Рог, защищавшей берега страны. Ее сложила во время войны честолюбивая девушка-менестрель по имени Старлинг Бердсонг Певчий Скворец. У этой песни была приятная мелодия и запоминающийся припев. Услышав ее впервые, обитатели Оленьего замка готовы были поверить, что в моих жилах бастарда течет благородная кровь Видящих. Они даже готовы были считать меня героем или кем-то вроде героя. Но это было еще до того, как принц Регал убедил всех в моем предательстве. До того, как меня бросили в темницу, обвинив в убийстве короля Шрюда. До того, как я, по мнению большинства, умер там и навсегда исчез из Оленьего замка и с людских глаз.
А вот во второй балладе не только превозносилась кровь Видящих, текущая во мне, и мой магический Дар, но и утверждалось, что я восстал из мертвых, чтобы последовать за королем Верити, когда тот отправился искать помощи Элдерлингов для защиты Шести Герцогств. Как и в балладе об Оленьем Роге, правда переплеталась в этой песне с поэтическими преувеличениями. Насколько мне было известно, она лишь однажды звучала в стенах Оленьего замка – ее спел менестрель Древней Крови, чтобы доказать, что и среди Одаренных встречаются благородные герои. Но многие из слушателей в тот день не пожелали с ним согласиться.
Кетриккен вопросительно оглядывала галерею, где сидели музыканты. К моему великому облегчению, они лишь переглядывались и пожимали плечами. Один менестрель скрестил руки на груди и покачал головой, словно ему была противна сама мысль петь хвалу Бастарду-колдуну. Какой-то лютнист перегнулся через перила поговорить с седобородым музыкантом. По его кивку я догадался, что тот вроде бы слышал балладу однажды. Потом он, как и все прочие, пожал плечами, дав понять, что не помнит ни слов, ни музыки, ни кто сочинил эту песню. У меня понемногу отлегло от сердца, а на лице Кетриккен отразилось разочарование, но тут сквозь толпу стала пробираться немолодая женщина в вызывающем сине-зеленом платье. Пока она с достоинством шла к свободному от гостей пространству перед королевским возвышением, тут и там раздались аплодисменты и кто-то выкрикнул:
– Ну конечно! Старлинг Певчий Скворец!
Если бы не этот голос, я мог бы и не узнать мою былую возлюбленную. Годы изменили ее, талия сделалась шире, изгибы заметнее. В пышном многослойном платье, расшитом пуговицами, она была совсем не похожа на ту своенравную и деловитую девушку-менестреля, которая когда-то отправилась с Верити в Горное Королевство, чтобы пробудить Элдерлингов. Теперь она отрастила длинные волосы, и седые пряди в них были не белыми, а серебряными. Она щеголяла в серьгах, ожерелье, браслетах и кольцах, но, идя к трону, сняла все украшения с рук.
Разочарование на лице Кетриккен сменилось радостью.
– О, а вот и менестрель, голос которого нам не доводилось слышать уже много лет! Дорогая Старлинг Бердсонг, ныне супруга лорда Фишера. Помнишь ли ты песню, о которой я говорю?
Невзирая на почтенный возраст, Старлинг с изяществом присела в реверансе. Голос ее с годами изменился, но не растерял мелодичности.
– Леди Кетриккен, король Дьютифул, королева Эллиана. Если вам так угодно, я однажды слышала эту песню. Однако, хотя то, о чем в ней поется, почти сплошь правда, не сочтите, что мной движет зависть менестреля, если я скажу, что слова ее неуклюжестью своей режут ухо, а мелодия позаимствована из старинной баллады. – Она поджала губы и покачала головой. – Даже если бы мне удалось запомнить ее до последнего слова, было бы жестоко мучить вас таким пением.
Она умолкла, почтительно склонив голову. Несмотря на все свои тревоги, я едва удержался от улыбки. Старлинг! Она отлично знала, как заставить слушателей с нетерпением предвкушать ее песни. Выждав ровно до того мгновения, когда Кетриккен набрала воздуху, чтобы заговорить, она подняла голову и предложила:
– Но я могу вам спеть песню гораздо лучше, если желаете, моя госпожа и некогда моя королева. Только кивните, и я, с дозволения короля и королевы, нарушу многолетнее добровольное молчание и спою вам – спою песню, где поведаю все, что знаю об Одаренном Бастарде. О Фитце Чивэле Видящем, сыне Чивэла, хранившем верность королю Верити, о Фитце Чивэле, который до конца своих дней оставался истинным Видящим, невзирая на свое недостойное происхождение.
Голос ее мелодично взлетал и затихал – Старлинг настраивала его, как инструмент. Я заметил в задних рядах толпы ее мужа, лорда Фишера: он горделиво улыбался. Его плечи были все так же широки, седеющие волосы завязаны в хвост, как это делают воины. Ему всегда нравилось купаться в лучах славы жены-менестреля. Вот и сейчас он искренне радовался ее триумфу. Она пришла на праздник не в качестве менестреля, но как леди Фишер, однако именно об этой минуте она мечтала долгие годы. Старлинг не собиралась упускать свою удачу, и муж торжествовал вместе с ней. Она обвела слушателей глазами, словно спрашивая: «Так хотите ли вы, чтобы я спела?»
О, как они хотели! Дамы и господа Шести Герцогств уже готовы были ловить каждое ее слово. Как мог Дьютифул запретить ей петь, когда его королева только что представила всем внебрачную дочь внебрачного сына Видящих, выросшую в неизвестности и возвысившуюся до мастера Силы? Леди Кетриккен переглянулась с сыном и его женой. Король развел руками, разрешая, и Кетриккен кивнула.
– Мою арфу принесли? – спросила Старлинг, обратившись к мужу.
Тот в ответ широко взмахнул рукой. Двери Большого зала отворились, и два крепких детины внесли огромную арфу. Тут я все-таки улыбнулся: должно быть, Старлинг распорядилась доставить инструмент сразу же, как Кетриккен заговорила о менестрелях. И что это была за арфа! Не скромный инструмент бродячего менестреля. Слуги аж потом обливались, пока тащили ее. Интересно, как далеко им пришлось волочить это чудовище? Когда они поставили ее перед Старлинг, стало видно, что арфа высотой ей по плечо. Старлинг вскинула глаза на галерею менестрелей, но кто-то уже принес ей стул. Вот тут-то и случился единственный конфуз за весь вечер: платье Старлинг шили не для того, чтобы играть в нем на арфе, прислонив ее к плечу. Тогда она, презрев условности, приподняла юбки, приоткрыв все еще стройные лодыжки в зеленых чулках и изящные синие туфельки без задников, украшенные серебряными пуговками. Она пробежалась пальцами по струнам, те еле слышно зажурчали в ответ, словно шепнули ей, что настроены и только ждут ее прикосновений.
Старлинг тронула одну за другой три струны – словно обронила золотые монеты на дорогу, предлагая нам следовать за ней. Звуки слились в аккорд, и другой рукой она стала перебирать струны, выводя мелодию. А потом запела.
Я знал: всю свою жизнь она ждала возможности спеть эту песню. Всегда, всегда Старлинг мечтала о том, чтобы спеть песню, которая останется в памяти Шести Герцогств навеки, которую будут петь снова и снова. Когда мы только познакомились, она сообщила мне свои честолюбивые планы: как она пойдет за мной следом, чтобы записывать мои подвиги и воочию наблюдать поворотные события в истории Шести Герцогств. И она действительно стала их свидетельницей, однако на уста ее легла печать, ибо королевским указом было велено хранить все, что произошло в горах, в строжайшей тайне. Я считался мертвым и не должен был возвращаться к жизни, пока трон Видящих не станет непоколебим, как прежде.
И вот я стою и слушаю историю собственной жизни. Как долго оттачивала Старлинг слова, сколько раз играла эту мелодию, что теперь льется из-под ее пальцев легко и гладко, без единого огреха? Это ее лучшая песня. Я понял это уже на второй строке. Мне доводилось слышать, как Старлинг поет чужие песни и как поет свои собственные, как играет свою музыку. Старлинг талантлива. Никто не может оспорить это.
Но эта песня была чем-то большим, чем просто талантливым произведением. Даже тот менестрель, что скорчил гримасу при упоминании моего имени, даже он слушал Старлинг как зачарованный. Такова была магия музыки, такова была магия слов, которым она придала совершенную форму, словно умелый резчик. Я знал заранее все, что услышу, ведь это была история моей собственной жизни, и большинству придворных она была известна хотя бы отчасти. Но Старлинг пела, как я рос одиноким, всеми брошенным бастардом, как вырос героем, как умер позорной смертью в темнице, как вылез из забытой могилы, – и наконец подошла к той минуте, когда я стоял перед каменным драконом, впитавшим жизнь короля Верити, и смотрел на Старлинг и королеву Кетриккен у него на спине.
Некоторое время она молча перебирала струны, давая слушателям обдумать услышанное. Раньше эти события описывали совсем иначе, и на лицах у многих застыло непонимание. А потом Старлинг вдруг повела воинственную мелодию и поведала, чем закончилась история. Я сам рассказал ей, что случилось после того, как дракон, в котором жила душа короля, принес их обратно в Олений замок. Верити-дракон отправился в одиночку сражаться с захватчиками с Внешних островов, чтобы спасти свою королеву, своего будущего ребенка в ее чреве и всю страну от безжалостных поработителей на красных кораблях. Слезы текли по щекам Кетриккен, пока Старлинг пела. Дьютифул слушал, восхищенно приоткрыв рот.
А потом я и мой побратим в Даре, мой волк, разбудили остальных драконов. Мы выстояли в бою со злокозненным Кругом Силы принца Регала и их жалкими учениками, и окровавленными руками пробудили к подобию жизни каменные изваяния, чтобы послать их в помощь Верити. Старлинг посвятила три куплета описанию полудюжины различных драконов и тому, как они летели следом за королем, а потом перешла к рассказу о бегстве врага под натиском армии драконов прочь от наших берегов. Верити повел за собой остальных драконов, они преследовали красные корабли до самых Внешних островов, где произошла их последняя битва. Королева Эллиана, выросшая в тех краях, кивала с серьезным видом, словно подтверждая: все так и было.
И вновь Старлинг сделала долгий проигрыш, мелодия стала плавной, аккорды – более низкими. И тогда она запела о том, как бастард и его волк, зная, что имя Фитца Чивэла Видящего навеки покрыто позором, что все считают его предателем и трусом, навсегда скрылись в лесах Горного Королевства. Никогда больше, пела она, не охотиться им на зеленых холмах Бакка. Никогда не вернуться домой. Никто никогда не узнает, что совершили они. Никогда, никогда, никогда. Мелодия текла все медленнее, задумчивым ручейком перекатывалась по камням. Все тише и тише… И смолкла.
Не знаю, как долго длилась песня. Я очнулся в Большом зале среди благороднейшего собрания Шести Герцогств, словно вернулся из долгого путешествия. Старлинг сидела перед своей высокой арфой, прислонившись лбом к ее раме. Лицо ее блестело от пота. Она дышала так тяжело, словно только что бежала по холмам. Я уставился на нее во все глаза. Она успела побывать для меня незнакомкой, любовницей, врагом, предательницей. Теперь она стала моим летописцем.
Хлопки начинались как робкий шелест, но быстро превратились в гром. Старлинг подняла голову, и я вслед за ней оглядел слушателей. Одни лица были мокры от слез, другие перекошены от гнева. Какая-то леди жестоко насмехалась над своей расчувствовавшейся соседкой. Незнакомый мне господин покачал головой и что-то прошептал своей спутнице. Две молодые женщины обнялись от избытка переживаний. Герцогиня Бернса стиснула руки перед грудью и склонила голову. Герцог Риппона говорил всем вокруг: «Я знал это! Я всегда знал!» – и громко хлопал широкими ладонями.
А я? Как описать то чувство, что охватило меня теперь, когда мое имя было очищено от позора? Я стоял в толпе, неузнанный и невидимый, но мне казалось, что мы наконец вернулись домой – мой волк и я. Меня кольнуло острое сожаление о том, что Шут не слышал всего этого. А еще меня била дрожь, как будто я только что зашел с мороза в тепло и постепенно оттаивал, возвращаясь к жизни. Я не разрыдался, но глаза мои наполнились слезами, так что я почти ничего не видел.
Дьютифул внимательно оглядывал гостей, и я понял, что король ищет меня. Но он высматривал меня в образе лорда Фелдспара. Лорд Чейд встал из-за своего места за высоким столом и куда-то медленно пошел. Я думал, он хочет подойти к Кетриккен, но он почему-то стал пробираться сквозь толпу. Я долго смотрел на него, ничего не понимая, а потом с ужасом осознал, что он разглядел меня и идет прямо ко мне.
Нет, – попытался передать я ему через Силу, но Чейд закрылся ото всех наглухо – не потому, что не хотел меня слышать, а чтобы никто не прочел его чувств.
Оказавшись рядом, он крепко взял меня за руку.
– Чейд, пожалуйста, не надо, – взмолился я.
Неужели разум старика помутился?
Он посмотрел на меня. Щеки его были мокры от слез.
– Пора, Фитц. На самом деле давно уже пора. Пойдем. Пойдем со мной.
Люди, стоявшие поблизости, все видели и слышали. Я заметил, как озадаченность на лице какого-то гостя сменилась потрясением, глаза его полезли на лоб. Мы были в самой гуще толпы. Если они сейчас бросятся на меня, то просто разорвут на куски. Отступать некуда. Я смирился и позволил Чейду увести меня. Я шел за ним на подгибающихся ногах, бессильный, словно тряпичная кукла.
Никто такого не ожидал. Королева Эллиана радостно улыбнулась нам, но с лица Неттл сбежали все краски. Губы Кетриккен задрожали, а потом она вдруг разрыдалась, словно к ней шел сам король Верити. Когда мы проходили мимо Старлинг, она подняла голову, увидела меня – и зажала себе рот. Глаза ее расширились, и такая алчность мелькнула в них, что я отстраненно подумал: она уже прикидывает, какую песню напишет об этом.
Свободное пространство между толпой гостей и возвышением, на котором стояли троны короля и королевы, мы пересекали, словно пустыню. Дьютифул был суров и бледен.
Что вы делаете? Что вы делаете? – настойчиво вопрошал он, но Чейд его не слышал, а мне нечего было ответить.
Возбужденные шепотки и ропот позади нас переросли в рев. Глаза Неттл были черными на высеченном изо льда лице. Когда мы встали перед королем, я опустился на колени больше от слабости, чем от верноподданнических чувств. В ушах у меня звенело.
Дьютифул спас нас обоих.
– Никогда не бывает слишком поздно! – провозгласил он гостям.
Потом опустил глаза и посмотрел на меня. А я смотрел на него – снизу вверх. И видел короля Шрюда и короля Верити. Мои короли взирали на меня с горячим сочувствием.
– Фитц Чивэл Видящий, слишком долго ты жил среди Элдерлингов, слишком долго спасенный тобою народ проклинал тебя. Слишком много времени провел ты там, где месяцы пролетают как дни. Слишком долго ты жил среди нас тайно, отказавшись от своего имени и причитающихся тебе почестей. Поднимись же. Обернись и предстань перед народом Шести Герцогств, твоим народом. С возвращением!
Он наклонился и протянул мне руку.
– Ты дрожишь, как осиновый лист, – прошептал Дьютифул. – Встать сможешь?
– Думаю, да.
Но без его поддержки я бы не смог.
Я встал. Обернулся. Посмотрел на них, а они – на меня.
Приветственные крики обрушились, как гигантская волна.
