Роберта Вустерова
Взлетная площадка Змея Горыныча
– Бред какой-то, – повторил Василий. – Доказательства у тебя есть?
– Ну, не то чтобы доказательства… Позавчера он свалился на меня с дерева и укусил в шею. Я надрал ему уши.
Василий потер переносицу.
– Идем. – Схватив друга за плечо, он потянул его за собой. – Начнем танцевать от печки. В смысле, от норы. Найди веревку покрепче.
Темной-претемной ночью, когда болотные, озерные и наземные обитатели забайкальских лесов давно спали мирным сном, у норы на взлетной площадке Змея Горыныча спорили двое. В норе периодически что-то взвывало замогильным голосом.
– Не буду я туда спускаться, – говорил Сигизмунд, кося на дыру в земле круглым глазом. – Ты знаешь, что там воет? Нет? И я не знаю. Мне еще пожить хочется.
Болотный хмырь плюнул в нору в знак протеста и сложил руки на груди. Василий поморщился. Ситуация складывалась безвыходная.
– Давай рассуждать логически, – начал он.
Сигизмунд мотнул головой так энергично, что в оппонента полетели ошметки тины и клочья шерсти – у хмыря начиналась осенняя линька.
– Знаю я твои логические рассуждения, – проворчал он. – В конце всегда выходит одно и то же: ты придумываешь, я делаю. Давай сегодня наоборот.
– Это не вой, это стон, – произнес Василий, стараясь звучать убежденно. – Тому, кто там стонет, нужна помощь. Я слабый, я его не вытащу. Ты в наших лесах самый сильный. Тебе ли бояться раненого?
Сигизмунд засопел и спустил в нору веревку. Спустя пару минут его голова вновь показалась над землей. На плече хмыря висело неподвижное тело. Когда его аккуратно опустили на площадку, домовой обомлел: перед друзьями, постанывая, лежал болотный анчутка Кукуцаполь. Левый его глаз был подбит.
Василию поплохело. Где Кукуцаполь, хорошего не жди. Как он в нору попал? Он же не Дракула – ползать по стенам.
– Не знаю я, как он туда попал, – огрызнулся Сигизмунд. – Там сбоку пещера, он в ней валялся. Не нравится – могу вернуть обратно. И вообще, я пошел домой.
– Мы не можем его тут так бросить, – вздохнул домовой. – Пусть хотя бы в себя придет.
– Но потом сразу валим. А то опять влипнем во что-нибудь. Как в городе.
Василий поморщился. В голове его рождалось мрачное предчувствие, что вытаскиванием анчутки из норы дело не обойдется и до возвращения домой друзьям далеко.
Так и вышло.
Кукуцаполь заворочался, крикнул «Держи вора! Отдай книгу, вражина!» и, не открывая глаз, стал хватать воздух руками. Друзья отодвинулись от него подальше. «Он очнулся, – прошептал Сигизмунд. – Дальше пусть сам».
– Какой пердимонокль! – раздался за спиной скрипучий голос. – Вместо белокрылого Серафима, слетающего ко мне на струях зефира, узреть исчадие ада… А какое амбре! Нет, такое совершенно невозможно вынести.
– Он очнулся, – повторил Сигизмунд. – Ты же знаешь: если он говорит непонятно, значит, в норме. Еще и ругается, гад. Может, ему добавить?
– Да не ругается он, – раздраженно произнес Василий, понимая, что их все глубже затягивает в странную историю. – Лексикон у него просто архаичный, так сейчас не говорят. Он сказал, что испытал сильнейшее неприятное впечатление, когда вместо ангела высшей ангельской категории, спускающегося к нему по воздуху с помощью белоснежных крыльев, он увидел… эээ… извини… плохо пахнувшее чудище.
– Если думаешь, что выражаешься понятнее, чем он, ты себе льстишь. – Болотный хмырь сжал кулаки и наклонился над анчуткой. – Значит, мое амбре произвело на него пердимонокль? Ну это он с настоящим пердимоноклем не сталкивался…
По-прежнему жмурясь и не отрываясь от земли, Кукуцаполь задрал подбородок так, что его борода строго вертикально устремилась в звездное небо.
– Младое поколение ноне не то, что в Незапамятные времена. Оно совершенно лишено почтительности к преклонному возрасту. В Незапамятные времена добропорядочный вьюноша не стал бы терзать плоть беспомощного старика.
– Терзать плоть?! – вскричал хмырь. – Все, с меня хватит! Возись с ним один.
Кукуцаполь открыл глаза и обвел Сигизмунда насмешливым взглядом.
– Добропорядочный вьюноша, опять же, не пренебрег бы оказией стать спасителем мира. Как истинный воитель он не отверг бы возможность избавить мир от зла. Вы, конечно, не комильфо. – Взгляд анчутки из насмешливого стал вызывающим. – Но и вам негоже отказываться от попытки совершить героический поступок. Заодно вернули бы обществу манускрипт Прабабули.
– Не ведись! – прошипел Василий. – Он тебя провоцирует.
Но было поздно.
– Я разве отказываюсь? – бормотал болотный хмырь. – Ни разу не отказываюсь. Василий, вот, тоже не отказывается.
Потенциальные спасители мира прислонили банного анчутку к валуну и побрызгали водичкой. Слушая вполуха его болтовню, переводя другу слова «понеже», «послежде», «дондеже», домовой в бешенстве думал, что Куцаполь ударил в слабое место. Фиг теперь оторвешь Сигизмунда от желания спасти мир. Еще сверлило мозг слово «Прабабуля». Где же он его слышал? Неужели это…
– Ну да, – подтвердил страшную догадку анчутка, перескакивая на современный язык. – Ягушенция на площадке Горыныча отрыла Прабабулю. Ну, эту свою знаменитую пра-пра-пра-прабабку, зомби-Ягу. Вы о ней наверняка в летописях читали. Триста лет назад она спуталась с зомби, начала всех кусать, и укушенные тоже в зомби превращались. В итоге ее навечно заточили и адрес заточения из памяти вытравили. Яга ее, в общем-то, случайно вырыла. Ничего, пусть теперь помается.
– Помается?
– Так Прабабуля же ее строит, как боцман юнгу, – злорадно хмыкнул Кукуцаполь. – Из избы не выпускает – боится, что та ее планы разболтает.
