– Решил попробовать, может быть, что-то получится.
– Молодец, правильно решил, всё получится. Ты из дома звонишь?
– Да.
– Я тебе перезвоню минут через десять.
Через десять минут я снова услышал в трубке голос Кондратенко:
– Алек, а ты сможешь завтра подъехать на кафедру к двум часам?
– Смогу, конечно.
– Ну, тогда до завтра.
В два часа следующего дня я зашёл к Кондратенко, и мы отправились в секцию обработки давлением кафедры АМ 13 на встречу с моим потенциальным руководителем.
Вход в помещение секции был со двора Технилища, войдя в дверь, мы поднялись по стальной сварной лестнице наверх. Помещение было мне знакомо, в бытность свою ещё студентом Володька Павлов приводил нас сюда пару раз выпить, когда мы отваливали с занятий пораньше. Он работал на этой кафедре учебным мастером и уволился после окончания института.
Владимир Григорьевич подвёл меня к одиноко сидящему в правом дальнем углу мужику, представил нас друг другу, после чего сказал:
– Ну, вы тут побеседуйте без меня, а у меня дела на кафедре, – уходя, повернувшись, он сказал:
– Коль, позвони мне, как закончите беседу, мне интересно, как договоритесь.
Заведующим секции, куда я собирался влиться, был невысокий мужчина, приветливый, доброжелательный, звали его Николаем Ивановичем. Я кратко рассказал, что работал слесарем, поступил на вечерний, пока учился на вечернем, работал конструктором штампов в ВПТИ Тяжмаш, потом занимался примерно тем же в заводском техотделе, сейчас работаю инженером-конструктором первой категории в НИИТавтопроме. Николай Иванович поинтересовался:
– А сколько Вы зарабатываете?
– Сто пятьдесят рублей и квартальные премии, но они небольшие.
– А небольшие – это сколько?
– Рублей пятнадцать-двадцать.
– Вы нас устраиваете, опыт у Вас есть, это хорошо, особенно Ваш слесарный опыт пригодится. Это я шучу, но у нас ставка старшего инженера с окладом – сто сорок рублей. Правда, я думаю, месяца через три, если Вы примете решение к нам перейти, мы сможем вам оформить почасовую, будете в качестве преподавателя проводить лабораторные занятия со студентами. Это ещё рублей двадцать-сорок.
– Я согласен, меня это устроит.
– Отлично, ну, тогда по рукам.
Мы пожали друг другу руки, Николай Иванович спросил:
– А когда Вы сможете выйти к нам на работу.
– Если завтра подам заявление, то через месяц, раньше не отпустят.
Николай Иванович снял трубку, набрал номер и сказал:
– Володь, спасибо, что хорошего парня мне привёл.
Мы попрощались, и я поехал на работу.
Реакция Скворцова на моё заявление об уходе была сродни той, которая была, когда я, не отработав в отделе и месяца, сообщил ему, что на меня придёт бумага из милиции о том, что распивал в неположенном месте. Григорий Дмитриевич кричал на весь отдел:
– Да куда ты пойдёшь? Да ты представляешь, что там происходит? Сидят они там годами – и никакого толку. Не работают, а ерундой только занимаются. Да ты здесь быстрее кандидатом станешь, вот, смотри, я-то защитился по совокупности работ. Это точно, где-то год назад он защитился – принес на учёный совет пару своих книг, мы в отделе нарисовали ему пяток листьев по его эскизам, и порядок, правда на момент защиты ему исполнилось шестьдесят. Да ты только в грудь воздуха набрал, уйдёшь – всё потеряешь.
Гарри Моисеевич тоже меня отговаривал:
– Алек, Вы хороший конструктор, просто очень хороший. Можете вырасти в главного конструктора, а вы уверены, что в науке у вас получится?
– Нет, Гарри Моисеевич.
– Ну, вот видите, а зачем же Вы уходите, какой смысл рисковать? Здесь у Вас всё получается.
– Хочу попробовать.
Он развёл руками.
Установка моя была в производстве, ничего серьёзного за месяц я наклепать не мог, и, чтобы я не слонялся без дела, меня посадили деталировать чьё-то изделие. На Скворцова я не обижался, понимал, что он рассчитывал, что за месяц я, возможно, одумаюсь, или ему удастся меня отговорить.
Но посадить меня деталировать было большой ошибкой, так получилось, что деталировать мне пришлось только в первые три года моей конструкторской работы, в ВПТИ Тяжмаш и во время моей работы в техотделе на заводе «Новь».
Прошло время, и я утратил эти навыки – деталировщик я был совсем никудышный.
В конце месяца мои деталировки пошли в проверку и возник скандал – очень много брака, замначотдела Анатолий Анатольевич заявил во всеуслышание:
– А я не верю, что конструктор такой квалификации мог столько ошибок насажать, это он из вредности, от того, что мы его на месяц задержали.
Было очень обидно это слышать, будто я решил на прощанье нагадить отделу, прежде всего потому, что я, скажу без всяких прикрас, считал отдел вторым домом и гадить в родном дому не в моих привычках.
А вот прощались мы в последний день очень тепло.
Мне вообще везло в жизни, я работал, как правило, с хорошими людьми, мне нравилось с ними работать, они отвечали мне теплом. Так складывалось, что мне иногда приходилось через годы обращаться за помощью в те коллективы, где я трудился, и мне никогда не отказывали – всегда помогали.
Ещё немало лет после моего ухода из НИИТавтопрома встречались с друзьями в Сокольниках в кафе с названием «Прага 8», пили пиво, иногда что-то и покрепче, разговаривали, смотрели через огромные стёкла на осенний листопад, вспоминали, и казалось, что мы трудились вместе много лет, дружили, общались, а проработал-то я там всего три года.