Регина Грёз
Русский вид. Медведь
Глава 7. Мед и молоко
Брок уже более часа наблюдал из леса за коттеджем, где проживала его ночная гостья. Он видел, как Маша вышла из дому около полудня и теперь с нетерпением ожидал ее возвращения. Мысль о том, что она сейчас разговаривает с Алексом, не давала покоя, да еще навалилась усталость после бессонных суток. Стоило сомкнуть глаза, как в ушах раздавался взволнованный Машин голос, казалось, они так мало успели поговорить…
У Брока вертелись в голове сотни вопросов, которые можно было бы обсудить только с ней. Тем более, она приглашала его к себе, так почему бы не увидеться снова? Нет, сначала убедиться, что с ней все хорошо, потом выспаться и можно планировать новую встречу.
И вот Маша уже спешит обратно, прижимая к груди объемный пакет. Выглядит растерянной или расстроенной. Брок сжал кулаки, представив, что кто-то мог обидеть ее хотя бы грубым словом. Если бы она сейчас посмотрела в сторону леса, он сразу бы кинулся к ней, но девушка стремительно забежала в дом, с шумом захлопнув за собой дверь. Брок подождал еще немного, разрываясь между противоречивыми желаниями, а потом все же отправился в свою берлогу.
* * *
Прошло два долгих, беспокойных дня. Маша искренне ждала лесного отшельника и перебирала в памяти каждую фразу их ночного разговора, то охваченная былым ужасом, то проникаясь сочувствием после намеков Короткова о плене.
Она часто посматривала в сторону последнего лесного маршрута, не решаясь отойти от дома даже до ближайших сосен. Но человек – «медведь» так и не появлялся. Это было грустно и даже немножко обидно. Маша невольно копалась в себе, пытаясь понять, чем могла вызвать его неприязнь, ведь расстались-то они вполне дружелюбно.
На утро третьего дня она проснулась с больным горлом и тяжелой головой. Нехотя добрела до столовой, попросила у Светланы Анатольевны молока и баночку меда, решив лечиться дома «бабушкиными» средствами. День опять выдался на редкость мрачным и ветряным, под вечер небо затянуло черными тучами. Переменчива погода в Сибири…
В седьмом часу Машу проведала заведующая мед. пункта, предложила ночевать в общем коттедже, но получила отказ.
– Да вы не волнуйтесь за меня, Надежда Петровна, это же обычная простуда. Дома поваляюсь денек и все пройдет.
Оставшись одна, Маша заперла двери, задернула жалюзи и шторы, полежала немного в горячей ванне и отправилась на кухню. «Сейчас нужно выпить теплого молока с медом и лечь спать. Утро вечера мудренее и, Бог даст, здоровее!»
Яркий свет в комнате неприятно резал глаза, пришлось оставить только подсветку над столом. Скоро домик погрузился в полумрак.
Закутавшись в плед, Маша сидела на низеньком кухонном диванчике и ждала, пока немного остынет кипяченное молоко в большой кружке. Кружка была старая, грубой лепки, почти полулитрового объема – белая бадья с красным горохом.
Маша забрала ее из деревни после смерти бабушки, всегда держала при себе как память. Правда, пила из нее редко, лишь при простудах. Это был своеобразный ритуал еще с детства – согреться как следует, а потом сразу в постель, чтобы проснуться здоровой.
Внезапно она расслышала наверху звук глухого удара и отчетливый металлический скрежет. Маша замерла и насторожилась, но теперь различала лишь стук тяжелых дождевых капель, бьющих в окно да резкие порывы ветра. Подниматься на второй этаж по темной лестнице, чтобы узнать причину шума ей совсем не хотелось. Она вдруг резко пожалела, что осталась в грозовую ночь одна в доме далеко от остальных обитателей поселка.
Продолжая прислушиваться, Маша тихо поднялась с диванчика и даже не стала поднимать плед, свалившийся на пол. Оставаясь в хлопковой ночной рубашке на тонких бретелях, она вышла в сумрачную прихожую и посмотрела наверх. Бесшумно ступая, по лестнице со второго этажа спускался Брок. От него пахло мокрым деревом и скошенной травой.
Пары секунд хватило Броку, чтобы разглядеть Машу от головы до босых маленьких ступней. Ее длинные волнистые волосы были распущены и свободно спускались вдоль лица и шеи по плечам. Сквозь тонкую ткань сорочки угадывались мягкие очертания округлой груди.
Светло-карие глаза ее смотрели на него с удивлением, но не испуганно. В руках она держала большую кружку, от которой вверх поднимался тонкий, еле заметный парок. Брок почувствовал приятный знакомый запах, неуловимо связанный с его забытым прошлым. Такой же слабый аромат исходил от полураскрытого Машиного рта.
– Что это у тебя? – глухо спросил Брок, взглядом и движением подбородка указывая на кружку.
– Молоко с медом, – прошептала Маша, – у меня горло болит немного, вот… лечусь.
Он прикрыл глаза и сильней втянул воздух ноздрями. И тут же неверное видение будто в дымке тумана пронеслось в его голове: высокая крупная женщина с добрым родным лицом протягивает ему такую же большую белую кружку с красным горохом.
«Выпей, сыночек, станет легче, уснешь спокойно. Вырастешь большим и сильным, как папа».
Брок мгновенно вспомнил приторно-сладкий вкус обжигающего молока, а себя вдруг увидел странно маленьким, съежившимся на кровати с металлической спинкой и шариками в виде нехитрых украшений. А еще было пестрое одеяло из лоскутков… деревянный табурет… герань на подоконнике, выкрашенном голубой краской. И вышивка на белой скатерти с вязаной бахромой. И размеренный скрип "ходиков" на стене…
Вдруг стало трудно дышать, глаза защипало, а ноги непривычно ослабели. Брок шагнул к Маше, опустился на колени и, обняв ее бедра, прижался лицом к животу. Она невольно вздрогнула, когда поздний гость, возвышавшийся над ней, вдруг оказался у ее ног и крепко обхватил своими большими руками.
Маша неуверенно положила ладонь на его темные спутанные волосы.
– Хорошо, что ты пришел. Я тебя ждала… каждый день ждала.
Она смутно понимала, что следует как-то поделикатней отстраниться от него, ведь совершенно неприлично, когда почти незнакомый мужчина вот так запросто прижимается лицом к ее телу. Но в то же время боялась отпугнуть его, разрушить тонкую интимную связь доверия между ними. И потом… ей вдруг стало спокойно и хорошо. Оказывается, для нее была очень важна эта встреча.
– Тебе холодно? – спросил Брок, вскидывая к ней голову, – да ты вся дрожишь!
Он стремительно поднялся и снова оказался на голову выше.
– Середина лета на дворе, а она тут мерзнет. Пошли-ка в кровать!
Маша едва обратила внимание на некую двусмысленность его последней фразы. Брок уверенно завел ее в комнату и, откинув одеяло с постели, скомандовал:
– А ну, живо! Допивай молоко и ложись.
Послушно сделав пару глотков, Маша передала ему кружку:
– Все! Остальное тебе, чтобы сам не заболел. Ты сильно вымок, кажется, надо бы одежду сменить, правда, у меня ничего на тебя не найдется. Если только завернуться в простыню.
Ей вдруг стало забавно представить "медведя" в простыне, но она благоразумно сдержала смешок, вспомнив, чем это закончилось в первый раз.
– Я уж не заболею, покрепче некоторых, – проворчал Брок, снова отчего-то хмурясь.
Маша юркнула в кровать, поскорее натягивая на себя одеяло. Глаза предательски начали закрываться – ванна, горячее питье и таблетка средства от воспаления в комплексе явно способствовали скорейшему засыпанию. Присутствие Брока успокаивало, казалось обычным делом, будто они испокон веков делили это жилище вдвоем.
– Там ведь дождь и гроза. Ты не уходи, пожалуйста, я немного подремлю и поговорим с тобой, еще приготовлю поесть, у меня сгущенка припасена, тебе понравится. Наверху есть еще кровать, только не застеленная. Можешь спать там, если хочешь. Ты ведь не уйдешь? – бормотала Маша с закрытыми глазами.
– Я останусь здесь, – мрачно заверил ее Брок.
– Это хорошо, – прошептала она, проваливаясь в тяжелый сон.
А Брок отнес к порогу промокшую куртку, разулся и, вернувшись к Маше, сел на ворсистый коврик у ее кровати. Он допил оставшееся теплое молоко и стал прислушиваться к неровному дыханью девушки. Наконец-то он по настоящему был дома… рядом с ней.
* * *
Прошло не более получаса, когда Маша очнулась от ощущения озноба во всем теле. Она заворочалась, пытаясь плотнее закутаться в одеяло.
– Тебе плохо? – с тревогой спросил Брок, наклоняясь.
– Х-холодно, – стуча зубами, пожаловалась Маша и, видимо, пытаясь неловко отшутиться, припомнила дурацкую студенческую присказку, – согреть некому…
– Так уж некому, – вдруг хмыкнул Брок, расстегивая ремень на брюках.
Через минуту Маша почувствовала, как кровать скрипнула и прогнулась под его весом.
– Подвинься, я с тобой лягу!
– Это зачем еще? – попыталась протестовать Маша, отползая к стене.
– Греть тебя буду, дите малое.
Он решительно откинул одеяло и, прижавшись голой грудью к ее спине, снова накрыл уже их обоих. Брок был горячим, и его было так много, что Маше невольно пришло на ум еще одно забавное выражение о пользе «грелки во весь рост» во время болезни. На роль такой «грелки» Брок сейчас подходил идеально. Его левая рука лежала у изголовья, а правой он осторожно обнял ее, опустив ладонь на краешек кровати.
Несколько минут Маша лежала натянутая, как струна, не зная, как правильно реагировать на происходящее. Брок тоже не шевелился, поэтому вскоре она расслабилась и пригрелась возле него, честно пытаясь задремать. И ей даже почти удалось забыться, а потом она почувствовала, как его ладонь переместилась на ее плечо, соскользнула на талию и задержалась там, после чего медленно двинулась по крутому изгибу бедра.
Замирая сердцем, Маша услышала, как Брок порывисто вздохнул и прошептал невнятно:
– Ты меня останови, если не хочешь.
Она снова закрыла глаза, притворяясь спящей, и лишь когда рука Брока легла на ее голое колено, решительно повернулась, чтобы одернуть задравшуюся рубашку и отодвинуться, насколько это будет возможно.
Вот только ее движение произвело на Брока неожиданный эффект. Он немедленно приподнялся, уложил Машу на спину перед собой и прижался губами к ее раскрывшемуся рту. И когда их губы соприкоснулись, понял, что уже не сможет остановиться.
Сначала он касался быстрыми легкими поцелуями ее лица, потом опустился к шее и долго целовал впадинку у горла и тонкие ключицы. Его большая ладонь осторожно сжала мягкую грудь, едва прикрытую тканью, а потом отодвинула с плеча бретели сорочки.
Брок трогал Машу торопливо и жадно, но в то же время очень бережно, с неким благоговением, словно изголодавшийся человек, который получил добрый ломоть свежего хлеба и теперь дорожит каждой его крошкой. Пальцами, языком и губами он исследовал трепещущее под ним женское тело одновременно как полноправный хозяин и смиренный слуга. И Маша в каком-то странном оцепенении безропотно позволяла ему делать все, что он хотел, сама испытывая при этом возрастающее желание близости.
Очень смутившись, она вздрогнула, когда Брок, проведя щекой по внутренней стороне ее бедра, опустил лицо между разведенных ног. Маша считала такую ласку слишком интимной и даже запретной. В душе она не верила, что мужчина искренне хочет целовать женщину там и поэтому всегда отстранялась, если Вадим пытался проделать с ней что-то подобное. При этом она привыкла тщательно удалять волоски внизу живота, ей было комфортней чувствовать себя гладенькой.
– Не надо, – шепотом попросила Маша, пытаясь опустить задравшуюся сорочку.
– Почему? Мне хочется и тебе тоже. Я же слышу.
Наверно, он хотел сказать, чувствую… Брок мягко отвел ее руку и лизнул нежные складочки внизу живота, слегка раздвигая их языком. Маша внутренне сжалась, закрыв глаза, пытаясь разобраться в своих новых ощущениях. А он не таясь, пояснил:
– Губки у тебя сладенькие, и там, и здесь. Сладенькие, словно мед.
Он глухо заворчал от удовольствия, а потом приподнялся и горячо поцеловал ее чуть ниже пупка.
– А животик у тебя белый – белый и пахнет, как теплое молочко. Ты вся как мед и молоко для меня.
Маша впервые услышала его тихий счастливый смех, и в это же мгновение стремительная волна нежности и острой потребности в нем полностью затопила ее существо, оставаясь горячо плескаться в самой глубине тела.
– Иди ко мне, – попросила Маша, протягивая к нему обе руки, робко касаясь его теплых плеч, – иди ко мне сам… весь…
Брок тяжело вздохнул, поднимаясь над ней. Теперь его хрипловатый голос почему-то зазвучал неуверенно:
– Ты же маленькая такая, у тебя, наверно, там тоже все маленькое… Я-то большой…
Он облизал свои пальцы и осторожно скользнул ими в тесноту между ее бедер.
– Хорошо, что ты мокрая, не хочу тебе больно сделать. Если скажешь, остановлюсь… хотя мне трудно будет.
Маша едва успела осмыслить его слова и по-настоящему испугаться, как Брок медленно вошел в нее одним плавным движением.
Чувствуя некоторый дискомфорт, она попыталась расслабиться и принять его, подаваясь навстречу. Отрывисто дыша через стиснутые зубы, Брок продолжал двигаться, испытывая невероятное наслаждение, почти граничащее с болью от желания соединиться с ней резко и сильно, заполнить до предела, сделать полностью своей.
Тихое постанывание Маши сводило с ума, будя звериную страсть, с которой он едва мог сейчас совладать. Он с трудом сдерживался, чтобы не взять ее грубо и в несколько быстрых движений достичь вершины радости, к которой уже был так близок, но запретил себе это порыв. Маша лежала раскрытая для него, такая доверчивая и беззащитная, что он сам готов был задохнуться от нахлынувшей нежности.
А потом Брок почувствовал, как она содрогнулась под ним и приподняла бедра, охватывая ими, прижимаясь крепче к его телу, впуская глубже в себя. И сейчас же частая горячая пульсация вокруг его плоти заволокла сознание алой пеленой. Крепко зажмурившись, он наконец ощутил себя целым, готовым жить заново, снова бороться и любить.
* * *
Рассеянный свет пробивался через неплотно закрытые шторы, когда Маша проснулась на груди у Брока. Сначала она не поняла, почему лежит на нем голышом и этот факт, кажется ничуть ее не смущает. Постепенно события прошедшей ночи отчетливо прояснились в голове. А еще Маша поняла, что не чувствует себя больше простуженной, голова ясная, а настроение обещало быть великолепным.
Она попыталась потихоньку сбежать в ванную, но от ее легкого движения Брок тотчас проснулся и повернулся на бок, крепко прижимая ее к себе.
– Не отпущу, – пробормотал он, даже не открывая глаз.
– Да я только хотела лечь поудобнее, – слабо запротестовала Маша, напрасно пытаясь высвободиться из его медвежьих объятий.
Брок неохотно расслабил кольцо рук и Маша, приподнявшись на локте, запустила пальцы в его густую растрепанную гриву.
– Можно, я тебя подстригу хоть немного?
– Угу… потом, – проворчал Брок. Его лицо сейчас было напротив Машиной груди, и так же с закрытыми глазами, он по очереди начал посасывать ее торчащие розовые соски, захватывая в рот то один, то другой.
– Мед и молоко… только для меня.
Маша тихо засмеялась, поглаживая кончиком пальца его лохматые брови и маленькую поперечную складочку между ними. Брока вряд ли можно было назвать красивым в классическом смысле, его черты были слишком грубоваты, а обычное хмуро-настороженное выражение иногда даже отталкивало и пугало.
Лишь карие глаза с длинными черными ресницами придавали привлекательность, особенно, когда Брок улыбался. Зато атлетическая фигура была безупречной: широченные плечи, мускулистые руки, крепкая грудь, лишенная растительности, скульптурный пресс…
Маша запретила себе смотреть ниже, заливаясь румянцем.
"Неужели все так просто между нами случилось. Поверить не могу".
– Ты будешь жить со мной в моем доме, – вдруг заявил Брок, открывая глаза.
Маша тут же села на кровати, отодвигаясь и подтягивая на себя одеяло.
– У меня есть свой дом, мне здесь нравится, я привыкла.
– Мой дом не хуже! Все твои вещи можно перенести.
– Давай не будем спешить. У нас как-то все слишком быстро получается. Так, наверно, не правильно. У меня никогда не было такого раньше. Я вообще ничего не планировала. Все неожиданно получилось. Я тебя почти не знаю и даже боюсь немного…
Она пыталась разобраться в своих чувствах, но довольный взгляд Брока и его откровенные прикосновения мешали сосредоточиться на главном. А что считать главным… как надо поступить в щекотливой ситуации.
– Не надо меня бояться! Только не тебе, Машенька. Я никогда тебя не обижу, я буду тебя беречь и защищать, я всегда буду рядом. Ты меня не прогонишь… нет-нет…
Она вдруг с горечью подумала, что подобные слова желала бы услышать, пожалуй, каждая женщина и даже ничего, что это было сказано в постели после бурной ночи. Негромкий, но настойчивый стук в дверь прервал их непростой разговор. Тело Брока мгновенно напряглось, он бесшумно поднялся и направился в прихожую. Маша, конечно, вскочила следом, схватила со стула махровый халатик и, торопливо одеваясь, попыталась остановить не в меру самонадеянного гостя.
– Пожалуйста, вернись в комнату. Я тебя прошу. Хотя бы оденься! Там, наверно, женщина-врач пришла меня проведать, ты же ее напугаешь. Бро-ок…
– Алекс… Я его запах не спутаю. Зачем он пришел к тебе?
Маше очень не понравился жесткий тон вопроса.
– Это мой дом, и я открою сама, – она сама умела придать голосу необходимую твердость.
Брок неохотно отступил в сторону, пропуская ее вперед. Маша отодвинула щеколду замка и, приоткрыв двери, наполовину высунулась наружу. Так и есть, на пороге стоял улыбающийся Коротков.
– Добрейшего утра, Машенька! Как вы себя чувствуете? Мне вчера сообщили, что вам нездоровится. Температуры нет? Вы к завтраку не подошли, вот я и заволновался. Надежда Петровна хотела вас проведать, да уж я сам решил сюда прогуляться. Нет ничего лучше бодрой утренней прогулки, правда, Брок? Давненько не видались с вами… Надеюсь, у вас все хорошо… И я даже в этом уверен. Мне что-то подсказывает… гм…
Маша с негодованием почувствовала, как на ее плечо ложится тяжелая ладонь Брока. Он стоял позади, опираясь локтем о дверной косяк, и угрожающе шмыгал носом. Правильно оценив момент, Коротков вдруг заторопился, поглядывая на шикарный черный циферблат на запястье.
– Ну, мне пора, товарищи! Вижу, Мария Васильевна, вам действительно стало лучше, Может, распорядиться, чтобы вам обед сюда принесли, если вы… э-э-э… вдруг решите до вечера дома остаться.
После столь многозначительных слов Маша готова была провалиться сквозь землю от нахлынувшей вдруг неловкости и стыда.
– Спасибо, Алексей Викторович! Я думаю, что приду на обед.
Коротков быстро закивал, будто с чем-то соглашаясь, отвернулся и, уже не оглядываясь, быстрым шагом направился в сторону главных корпусов. Если на его лице и появилась довольная ухмылка, то девушка уже не могла ее заметить.
Закрыв, наконец, двери изнутри, Маша возмущенно захныкала, толкая кулачками голую грудь Брока:
– Ну, зачем ты вышел? Зачем ему показался? Он теперь подумает про нас неизвестно что…
«То есть, вполне даже ясно, что он теперь думает про меня!»
– А что плохого мы делали? – искренне изумился Брок, – и пусть знает, что теперь ты моя и не обязана ему подчиняться. Ты здесь только для меня, да я объясню это любому командиру!
– Ничего себе заявление! – ахнула Маша. – Тоже мне, альфа-самец… Нашел игрушку…
Ее охватило жуткое раздражение от собственнического поведения Брока. Пришло время серьезных объяснений.
– Учтите, дяденька, я вас развлекать не обязана. И-и-и… все остальное делать по первому требованию тоже. Я свободный человек, а не рабыня крепостная. Я могу в любой момент разорвать соглашение о работе и уехать в город, я здесь не пленница.
– Маша, прости… – в темных глазах Брока плескалась растерянность, от агрессивного настроения не осталось и следа, – я не хотел тебя обидеть, ты никакая не игрушка, не пленница, но… ты теперь, правда, моя. Я это чувствую и знаю… Я никому тебя не отдам. Ты… ты не можешь уехать!
Она вымученно вздохнула, устало закрыв глаза. Ее посетило нежданное дежавю, будто кто-то в прошлой жизни уже говорил ей подобные слова, и она была так же раздосадована. Тот, другой мужчина, был так же напорист и уверен в себе, считая, что Маша обязана подчиниться всем его желаниям.
В голове молнией сверкнул образ Вадима – самоуверенного и напористого, но воспоминание о нем вдруг вызвало неприязнь. Брок сейчас был почему-то гораздо роднее и ближе, и Маша смутно понимала, что он говорит искренне, а не рисуется. Броку хотелось верить.
– Давай для начала попробуем подружиться, может, даже начнем «букетно-конфетный» период, хотя, видимо, придется это делать параллельно… – засмеялась она, когда Брок снова привлек ее к себе, зарываясь лицом в растрепанные волосы.
– Да отпусти уже, чудище ты лесное!
– Почему чудище? – кажется, Брок собирался обидеться всерьез.
– Ты только про Машу и медведя сказку знаешь? Про Аленький цветочек не слышал?
– Нет, кажется, что-то не припомню… а ты потом мне расскажешь? Она хорошо заканчивается?
– Конечно, расскажу…
«Какие же мы нежные, счастливый конец нам подавай!»
– Брок, правда, отпусти, мне нужно сходить в ванную, хотя бы умыться, волосы в порядок привести. Потом приготовлю нам что-нибудь на поздний завтрак. Ты блины любишь? Со сгущенкой, ага? У меня, кажется, нет ничего мясного…
– А когда ты помоешься и поешь, мы ляжем снова в кровать? – быстрым жарким шепотом вдруг спросил Брок.
Помедлив с ответом, Маша едва смогла скрыть приятное возбуждение, охватившее ее при этих словах.
«Да что же со мной творится? Убежала подальше в лес, чтобы остаток лет провести в трудах праведных, а тут напали такие страсти. Господи, спасибо за все…»
Маша растрогалась почему-то, глаза ее наполнились слезами, а Брок переминался с ноги на ногу рядом, неловко пробовал утешать. Как уж умел – поцелуями и ласковыми словами. Наконец Маша смущенно засмеялась:
– Оденься уже, ну чего ходишь по дому голышом среди бела дня.
– Ну, что же делать… – Брок растерянно развел руками, – ну, раз я такой… может, мы еще разок прямо сейчас, а? Мы же будем осторожно… тихонечко. Как ты скажешь.
Машино сердце дрогнуло, когда она увидела его виноватую улыбку. А при воспоминании о ночном «тихонечко» вдруг сладко заныло внизу живота.
«И ведь он даже не сомневается, что мы будем еще заниматься этим самым…» – она не знала, смеяться ли ей или уже испугаться всерьез.
– Давай, я тебя сначала помою в ванной, – предложила Маша.
– Зачем? – искренне удивился Брок, – я вчера купался в озере, и сейчас не хочу смывать с себя твой запах.
– Ты не представляешь, как это приятно, мыться в теплой воде, да еще с душистым мылом, я тебе спинку потру… – соблазняла она.
– А ты со мной будешь?
– Обязательно, – смеясь, протянула Маша, – ты, как ребенок, в самом деле.
"А пару дней назад грозился меня на обед пустить…"
У Маши всегда была слабость к ароматным средствам для купания. В ее городской ванной собиралась целая коллекция «вкусных» гелей для душа, душистых эфирных масел и пенок. И сейчас Маша с удовольствием размазывала гель с маслом миндаля по крутым плечам и груди Брока, жмурившегося от удовольствия.
Голову ему Маша помыла еще стоя у края ванны, но Брок все время вертелся и недовольно фыркал, а потом и вовсе стянул с хозяйки халатик и затащил ее к себе в теплую воду. Ванна была небольшой, Брок и один занимал там немало места, а чтобы разместиться вдвоем им пришлось находиться очень близко друг к другу.
Постепенно в Маше просыпалось древнее инстинктивное желание женщины поухаживать за своим мужчиной, вернувшимся домой из леса, с охоты, с войны. Желание помыть и приласкать суженого, успокоить старые раны, окутать ароматами родного очага, где уютно и безопасно.
Сейчас, при ярком электрическом свете, она отчетливо разглядела множество грубых шрамов на его теле, длинные тонкие рубцы на спине, широкие отпечатки на запястье, словно следы от наручников и цепей. Маша нежно гладила его большие сильные руки, смывая мыльную пену, бережно терла мягкой губкой грудь и спину. И Брок так же ласково касался ее тела, глядя на Машу совершенно преданными глазами.
Потом начались поцелуи, сначала робкие, изучающие Машины, затем неистовые, голодные Брока. И кончилось тем, что он завернул ее в полотенце и унес в спальню, оставляя мокрые следы на полу. Отложенный завтрак превратился в отложенный обед, зато ужин вышел на славу, потому что Маша и Брок готовили его вместе.
