Раф Гази
Семь суток самадхи
7
После Рождества в отлаженном механизме гарнизонной гауптвахты неожиданно произошел сбой. Рано утром, сразу после подъема, выводные выстроили губарей на утреннюю поверку.
– Три желающих!
И не дожидаясь ответа, охранник ткнул пальцем в заключенных, которые стояли рядом с ним:
– Т-9, S-9 и U-7 – одеваться, живо!
Их загрузили в БМП и повезли по пустынным улицам еще не проснувшегося города, окутанного беспросветным мраком. Освещение по ночам уже давно не зажигали – экономили электричество, цена на которое за последние годы превзошла все разумные пределы. Сначала Тимур старался вычислить маршрут движения, но очень быстро сбился и прикорнул в углу кузова, поручив судьбу воле Аллаха.
Их привезли в Дом офицеров, где накануне состоялась мощная гулянка по поводу рождественских праздников. То, что заключенным гарнизонной гауптвахты приказали навести порядок в зале, где проходил офицерский банкет – было каким-то недоразумением, вызванным то ли сменой руководства на "губе", то ли обычной российской расхлябанностью, упорно не желающей вписываться в узкие американские стандарты. Видимо, какая-то штабная шишка позвонила с перепою на гауптвахту и приказала выслать наряд. Только приступивший к своим новым обязанностям майор Троицкий, видимо, не захотел конфликтовать с начальством и пошел на нарушение инструкций.
Тимуру было не досуг вникать в эти подробности, если в жизни выпала удача – нужно не рассуждать, а хватать ее за хвост, пока золотая рыбка не уплыла. Работенка выдалась не бей лежачего – нужно было убрать со столов остатки офицерского пиршества, а потом надраить паркетные полы в банкетном зале. Относя посуду на кухню, Тимур успевал порядком подхарчиться – кусочек колбаски, ветчина, жареная печень – соскучившийся по нормальной пище желудок моментально перемалывал все, что в него попадало. А когда Тимур протолкнул в глотку здоровенный ломоть рождественского торта и умудрился на ходу запить его бокалом шампанского, в животе что-то довольно заурчало. Здравствуй, праздник Новый Год – много ли человеку для счастья надо?..
Когда Тимур всласть набил свою утробу и смог оторваться от приятных пищеварительных ощущений, он обратил внимание, что Сеня тоже молотит за обе щеки будь здоров, а вот глупый Ушастик упускает момент. U-7 как-то бесшумно и мягко, как будто не торопясь, а на самом деле довольно резво – он всегда так бегал, затрачивая минимум физических усилий – передвигался из зала на кухню и обратно, но при этом не прикасался ни к чему из того изобилия, что держал в руках.
– А ты че, Ушастик, не хаваешь?
– Неохота.
– Брезгуешь или выводных боишься? Да им сейчас не до нас – они сами квасят на халяву.
Действительно, происходило что-то небывалое: над арестованными никто не стоял, не погонял их, не торопил, и если они выполняли всю работу бегом, то, скорее, по привычке, чем по принуждению. К ним никто не подошел даже после того, как они до зеркального блеска натерли полы – заключенные полностью были предоставлены сами себе.
S-9, Т-9 и U-7 отдыхали за чисто убранным столиком, ожидая, когда за ними вернется охрана. За окном кружили снежинки, занимался рассвет, в сумеречном углу зала светилась разноцветными огнями рождественская елка. Хотелось верить, что в наступившем году Огненной Собаки, собачья жизнь, наконец, закончится и все заживут счастливой и достойной жизнью, как обещал это бодрым голосом по радио американский Санта Клаус. В душе наступил не то что бы праздник, а какая-то сытая расслабленность. Клонило ко сну.
Но неугомонный Сеня затеял разговор:
– У-х, хорошо, поел – и вроде снова на свет родился. А ты, Ушастик, уразу что ли держишь? Чудак-человек! С паршивой овцы хоть шерсти клок. А офицеришки, смотри, как гуляют, это ж какие деньги нужно было потратить, чтобы такие столы накрыть. Народ голодует, а они жируют, гады! Ничего, придет наше времечко, сковырнем их, родимых, и – в океан, хоть Тихий, хоть Североатлантический, рыбок кормить.
– Как же это вы собираетесь сделать? – вежливо поинтересовался Ушастик.
– Не боись, что-нибудь да придумаем. Они считают, что нас победили, да? Россию еще никто не побеждал! Я за Христа готов душу положить, – Сеня поцеловал свой нательный крестик, с которым никогда не расставался, – но чтобы скинуть этих паршивых янки, могу хоть мусульманином стать, хоть чертом… Помните, как чеченец из соседней камеры плюнул этому наглому Нигеру в морду? Когда есть такие ребята, еще не вечер.
Это Сеня вспомнил историю, приключившуюся на губе два дня назад. Арестованному Z-9 приказали почистить санузлы в туалете, на что он ответил, что ему это делать запрещает Коран и плюнул выводному в лицо. Гордого чеченца, разумеется, отметелили и бросили в одиночку.
– Это сопротивление слабого, – бесстрастно прокомментировал Ушастик.
– Слабого, говоришь! – вскипел Сеня. – Будет тебе и сильное. Только смотрю я на тебя, какой-то ты смурной, парень, уж не подсадная ли утка?.. Да ладно, чего мне боятся, я скажу. Ты про Ленина слышал, про партию большевиков, а? Теперь про это в школе не проходят, но ты же грамотный, должен знать. Есть такая сила и сейчас, – перешел на заговорщический шепот Сеня, – правда, она в глубоком подполье, но пробьет час и она скажет свое веское слово.
Но горячие сенины слова не произвели на Ушастика никакого впечатления:
– Коммунизм – это пройденный историей этап.
– Много ты понимаешь, умник! Это – тебе не то, то – не так, а сам-то, что предлагаешь, что, по-твоему, нужно делать?
– Ничего.
– Как ничего? Пусть и дальше над нами изгаляются, да? Мы кто им – рабы? Смотри, как с нами обращаются, как со скотиной, это надо терпеть, да?!
– Я не чувствую никого унижения, я воспринимаю это, как тренировку ума и тела.
– Ну ты, точно, чокнутый, Ушастик! – не вытерпел и Тимур. – Они из нас зомби делают, ты об этом знаешь?
– Это им кажется, что они из нас зомби делают, – ничуть не волнуясь, произнес У-7. – На самом деле через такие запредельные нагрузки, когда полностью забываешь о себе, можно очень быстро войти в состояние самадхи. Если не оказывать внутреннего сопротивления своим ощущениям, ум абсолютно успокаивается. Такому человеку открывается Высшая истина и его сознание уже невозможно проконтролировать.
– А как же датчик? – спросил Тимур, нащупывая у себя на затылке металлическую пуговицу.
– А разве он тебе мешает?
– Да вроде бы нет…
Странный тип, наверное, какой-нибудь псих, на этой "губе" не долго и свихнуться. Говорят, такие случаи бывали.
– Ну и о чем тебе эта Высшая истина поведала? – с явной издевкой в голосе подковырнул Ушастика Сеня. – Не всем ведь дано с богами беседовать, а вот что нам делать, простым смертным, ему, – Сеня дотронулся до рукава Тимура, – мне, просвети-ка, умник.
Ушастик не заметил в сениных словах иронии или сделал вид, что не заметил.
– Попробуйте решить задачку, – предложил он. – Один человек держал в большом бутыле гусенка. Гусенок постепенно подрастал и скоро ему там стало тесно, но выбраться наружу он уже не мог. Человек этот не хотел разбивать бутыли, но хотел спасти гуся. Как бы вы поступили на его месте?
– Ему про Фому, а он про Ерему! Я тебя спрашиваю, как страну от янки спасти, а ты мне про какую-то бутыль с гусем.
– Не нужно никого спасать, кроме самого себя. "Умеющий хорошо побеждать врагов не противоборствует с ними", говорил Ян Хиншун. Ты вспомнил о Ленине, а я вспомню про Махатму Ганди. Индия освободилась от англичан без единого выстрела, оказывая лишь пассивное неподчинение. Но это было неподчинение сильного. Точно таким же образом во время Второй мировой войны Ганди предлагал бороться с Гитлером, тогда бы пролилось гораздо меньше крови…
– Постой, Ушастик, – перебил его Сеня, – часом, ты – не еврей, нет?
– Увы.
– И ненависти в тебе никакой нет?
– Нет.
– А во мне есть! Американцы сейчас всем пудрят мозги, что они разбили Гитлера, но я-то знаю, что это сделали советские войска. Мой прадед погиб под Смоленском, и я не думаю, что его кровь пролилась напрасно. Это индусы пусть кланяются в ножки своим завоевателям, а россияне привыкли добывать свободу с оружием в руках. "Человеку для того, чтобы разорвать свои цепи, дозволены все средства без исключения." Без исключения, – ты понял? – это не я, это Мирабо сказал, был когда-то такой французский революционер. Мы хоть в университетах не училась, но тоже кое-что читали…
Ушастик спорить не стал, разговор сошел на нет.
Охрана, однако, совсем перестала ловить мышей – наверняка гудят, как БТРы. Заключенные, конечно, от этого не страдали – вернуться в холодный бетонный склеп никогда не поздно. А здесь – благодать: сухо, тепло и над головой не каплет.
– А ты, Тимур, за что на "губу" попал? – вдруг нарушил тишину Ушастик.
– Да так, было дело, – отмахнулся Тимур.
– За любовь?
Тимур удивленно вскинул брови, посмотрел на Сеню. Тот недоуменно пожал плечами. Хасан что ли проболтался, увижу – башку оторву, подумал Тимур.
– Я сам догадался, – сказал Ушастик.
– Не слишком ли ты догадлив, дружок?
– Нет, я просто немного занимаюсь дзадзеном. Прости, если я задал некорректный вопрос, я не хотел тебя обидеть, мне просто интересно. От тебя ушла девушка, да? Это не мистика – я ночью слышал, как ты бредил, извини.
Сеня беспокойно заерзал на стуле. А в голову Тимура закралась мысль: не заехать ли ему в рыло? Он пристально стал всматриваться в лицо своего сокамерника, на котором смешно торчали большие и кого-то смутно напоминающие уши. Нет, безмятежный и спокойный вид Ушастого не вызывал злости, напротив он располагал к доверию и общению.
– Да, она вышла замуж за другого, и у нее скоро будет ребенок. Обычная история.
– Что делать думаешь?
– Когда отсижу срок, думаю, все-таки он не будет долгим, расторгну контракт и привезу ее к себе.
– Но у нее же будет ребенок, не твой.
– Я его усыновлю.
– А если она не захочет поехать?
– Тогда.., – Тимур на секунду задумался, – тогда – пустота.
– Пус-то-та… – по слогам, словно пробуя это слово на вкус, повторил Ушастик. – Но ведь пустота – это хорошо, это – освобождение.
Тимур перевел взгляд на собеседника, издевается что ли? Но синие глаза Ушастика были серьезны и печальны.
Тимуру захотелось выговориться, будто прорвало какую-то плотину, которую он до сего момента из последних сил сдерживал, но силы были уже на исходе.
– А ты знаешь, что такое пустота? – горячо и быстро заговорил Тимур. – Тебе когда-нибудь приходилось испытывать это чувство, когда ты проваливаешься в пустоту, в бездну! Это страшное чувство, однажды я его испытал и больше не хочу. Я никогда не был трусом, приходилось в разных переделках бывать, вон Сеня подтвердит. Но однажды я испытал жуткий страх, победить который было никак нельзя. Меня несло, закручивало со страшной силой, как в воронку, в какую-то бездонную пропасть и никак нельзя было остановиться. Даже когда человек находится под дулом автомата, ему, конечно, страшно, но он может взять себя в руки и встретить смерть достойно. Но на этот раз в руки взять себя было невозможно, потому что у меня не было ни рук, ни ног, у меня ничего не было, я весь превратился в комок страха, и весь мир превратился в комок страха, и меня с огромной скоростью несло в какую-то черную пустоту, в какую-то черную бездну, которая казалась бы еще страшнее, если б на свете мог существовать больший страх, чем я тогда испытывал. Это был абсолютный Страх. И тогда я понял, что человек не принадлежит полностью самому себе, есть какая-то сила, которая в любой момент может вмешаться в его существование и навязать ему все, что захочет.
– Это было самадхи страха, – сказал Ушастик. – И что же ты сделал?
– Я проснулся.
– Ты поторопился, нужно было идти до конца.
– Но тогда я провалился бы в ад.
– Не думаю, – тогда бы ты получил освобождение. Вот послушай, я прочту стихи, которые сочинила одна простая женщина, живущая на Гавайских островах.
"Всех нас учили, что ад – наш удел,
Что все мы погрязли в пороках ужасных.
Ад, ад, ад ждет нас всех,
Страшно, не правда, ли?
Долго боялась я броситься в ад,
Долго пугала меня неизвестность,
Медлила, медлила, медлила я,
Но не было больше пути.
И в отчаянии я бросилась в ад, и – о, чудо!
Нет ни кипящих котлов, ни огня.
Лишь лотоса нежный цветок предо мною.
Странно, не правда ли?
Отныне я ада совсем не боюсь,
И в рай не стремлюсь непременно попасть".
