Пётр Пигаревский
Маленький человек
«На сопках Маньчжурии»
Сколь бы ни были сложны взаимодействия между атомами, молекулами и клетками в живом организме, но и они покажутся детской забавой по сравнению с взаимоотношениями между людьми, творящими науку.
Профессор-иммунолог Алексей Павлович появился ранним утром в лаборатории в прекрасном настроении. Повода вроде и не было никакого, его ждал обычный рутинный рабочий день. Однако было предчувствие. Интуиция подсказывала: сегодня произойдет что-то неизмеримо важное, что перевернет всю его жизнь, не только научную, а вообще всю. Радостное волнение мешало сосредоточиться на текущих делах.
В лаборатории еще никого не было. Алексей Павлович медленно ступал между лабораторными столами, изредка рассеянно поглаживая пузатые колбы. Наконец появились лаборантки, младшие и старшие научные сотрудники. Он со всеми здоровался, смотрел на них, но в то же время никого не видел. Ему что-то говорили, он кивал головой, не вникая в сказанное, и, наконец, тихо скользнул в свой кабинет, плотно прикрыв дверь.
Не прошло и получаса, как в дверь постучали. Одна из сотрудниц сообщила, что его вызывает заведующий отделом – член всех существующих и несуществующих академий на свете, мировое светило в области иммунологии Сигизмунд Васильевич.
Еще через полчаса массивная резная дверь кабинета академика тихо отворилась, и Алексей Павлович оказался в коридоре. Ноги отказывались слушать его, он застыл. Мгновение спустя его руки взлетели над головой, а из горла вырвался торжествующий клокочущий вскрик. Алексей Павлович не мог остановиться и продолжал потрясать руками. Ему даже не пришло в голову, что кто-то мог увидеть степенного заведующего лабораторией, профессора в таком виде. Сейчас ему было решительно на все наплевать.
Спускаясь по лестнице, он не услышал вскрика лаборантки, на которую натолкнулся. Не извинившись, Алексей Павлович влетел в свой кабинет. Его глаза лихорадочно искали вешалку. Он прекрасно знал, где она находится, но сейчас забыл. Сейчас он вряд ли мог бы вспомнить, даже как его зовут. Все потеряло значение для Алексея Павловича после разговора с Сигизмундом Васильевичем. «Домой, домой! Скорее к Вере, только она сможет оценить значение случившегося». Эта мысль, подобно молнии, металась в его воспаленном мозгу.
Когда он вышел из кабинета, сотрудники с плохо скрываемым удивлением уставились на его лицо. Оно выражало бесконечную торжественность и полную неприступность. Так мог выглядеть только великий полководец на полотне великого художника.
Открыв входную дверь на непрекращающийся звонок, Вера Никитична, жена Алексея Павловича, вскрикнула и тут же потеряла дар речи. Прямо с порога он заключил ее в крепкие объятия, и не раздеваясь, прямо в пальто потащил в гостиную, где начал кружить в вальсе ничего не понимающую хрупкую женщину.
– Веруня, Веруня! – задыхаясь, скороговоркой произнес он. – Пожалуйста, найди пластинку «На сопках Маньчжурии». Мы будем танцевать, будем танцевать до утра!
Вера Никитична с трудом высвободилась из объятий и внимательно посмотрела на мужа.
– Леша, ты здоров? С тобой все в порядке? Скорую не нужно?
– Нужно, Веруня, нужно! В психбольнице, наряду со всякими Наполеонами, появится пациент, который скоро будет величать себя член-корреспондентом! Только пока они приедут, найди, пожалуйста, пластинку с нашим любимым вальсом. Помнишь, мы танцевали его с тобой, когда познакомились, моя дорогая?
– Что ты сказал?! Повтори, член-корреспондентом? Леша, Лешенька, говори толком и по порядку, или сейчас не тебя, а меня увезут в психбольницу!
Прямо в пальто Алексей Павлович медленно опустился на пол, прислонившись к дивану.
– Вера, Верочка, представляешь, значит, все было не напрасно. Все твои походы к Сигизмунду, все наши подарки. Шутка ли сказать – Шишкин в подлиннике. Шишкин, которого только в Третьяковке да в Русском музее увидеть можно. И моя речь на его юбилее в Академии наук. Ты помнишь мою речь?! Так мог сказать только любящий и любимый ученик про своего учителя. Сигизмунд так растрогался, что поцеловал меня в лоб при всех. Веруня, все было не зря, мы все делали правильно.
– Леша, ну толком, толком расскажи и все по порядку.
– Значит, так. Сегодня утром меня вызвал к себе небожитель. И торжественно, торжественно, Веруня, объявил, что через месяц состоятся выборы в Академию наук и что он выдвигает мою кандидатуру в члены-корреспонденты. Подожди, не перебивай! Сигизмунд сказал, что он составил бумагу, в которой написано, что единственным кандидатом на открывшуюся вакансию он видит только меня. Ты представляешь, мое золотце, единственным! Теперь все иммунологи России, да что России – всего мира могут отдыхать! Взошла новая звезда, и это – твой Леша!
– Погоди, но ведь и Витюгов из Москвы обязательно подаст.
– Веруня, ты что, не слышишь меня? Да пусть хоть папа римский, хоть покойный Луи Пастер подают! В бумаге Сигизмунда значится только моя фамилия, и он будет голосовать за меня. А значит, все остальные члены Академии возьмут под козырек и тоже проголосуют за твоего мужа. Ну что тут непонятного?!
– Ой, Леша!
Жена выскочила в другую комнату, а когда вернулась, на ее ладонях лежала пластинка с вальсом «На сопках Маньчжурии».
Ровно через месяц, постоянно доставая платок и отирая пот со лба, Алексей Павлович слонялся по широкому коридору Академии наук. То и дело он поглядывал на заветную дверь, за которой свершалось таинство, или, как говаривали, священнодействие. Результат выборов по разделу «Иммунология» хоть и был известен заранее, и Алексею
Павловичу было не обязательно приезжать в Москву, но он не то чтобы волновался, нет, ему просто хотелось до дна испить момент торжества. Оказаться в объятиях членов Академии, теперь уже в качестве равного. Еще накануне с Верой они репетировали, как он будет принимать поздравления, какие кому будет говорить слова благодарности. Сейчас от этих воспоминаний у Алексея Павловича сладко сжималось сердце.
Прошло уже больше двух часов, но дверь не открывалась и никто из нее не выходил.
«Странно, что я здесь один, почему не пришел Витюгов? – вдруг подумал Алексей Павлович. Но тут же злорадно ухмыльнулся: – О чем это я, бедный парень наверняка уже все знает, зачем ему приходить на собственные похороны?»
Дверь вдруг приоткрылась, быстрым шагом вышла секретарша, юркнула мимо Алексея Павловича, даже не взглянув на него. Он хотел было остановить ее, но не стал этого делать. С мыслью: «Зачем унижаться, я теперь солидный человек!» – Алексей Павлович гордо поднял голову и продолжал ждать.
Еще через час грянул гром среди ясного неба. Дверь распахнулась, и внезапно все сразу вышли толпой. Алексей Павлович рванулся в сторону Сигизмунда, но не успел – тот будто растворился в пространстве. Как такой пожилой человек мог так быстро исчезнуть, оставалось загадкой, фактом, противоречащим всем законам биологии и физики. «Странно, а почему меня никто не поздравляет?» – мелькнуло в сознании немного растерявшегося Алексея Павловича. Наконец он заметил среди уставших академиков знакомого московского коллегу, с которым периодически встречался на научных конференциях.
Когда он взял его за локоть, тот обернулся и устало улыбнулся виноватой улыбкой.
– Здравствуйте, Валерий Михайлович, что ж вы меня даже поздравить не хотите? – игриво начал Алексей Павлович, но, внимательно взглянув на выражение лица коллеги, вдруг запнулся.
– Извините, Алексей Павлович дорогой, очень сожалею, но не с чем.
– Как?
– Плохо дело – выбрали Витюгова.
Алексей Павлович оцепенел.
– Да, мой друг, так вот проголосовали, что тут поделаешь.
– Подождите, подождите, неужели бумага Сигизмунда Васильевича, его представление не возымело никакого действия?.. А итоги голосования, – сорвался на крик Алексей Павлович, – за меня что, проголосовал только один Сигизмунд?!
– Простите, коллега, но за вас не было подано голосов, ни одного!
– Валерий Михайлович, вы явно что-то путаете! Этого в принципе не может быть! Ведь меня выдвинул сам Сигизмунд Васильевич.
– Голубчик, остановитесь. Это светило на заседании горячо ходатайствовал не за вас, а за Витюгова.
На Алексея Павловича было больно смотреть.
– Но, но…
– Да не расстраивайтесь так, коллега! Говорят, что у Витюгова в последний момент образовалась большая мохнатая лапа в… – При этих словах Валерий Михайлович выразительно посмотрел наверх, – в самых высоких сферах. Вот Сигизмунд и уловил направление ветра.
Затем он сочувственно хлопнул неподвижного Алексея Павловича по плечу и испарился.
Поздним вечером того же дня Алексей Павлович на поезде вернулся в Петербург.
Когда на его звонок дверь открылась, он увидел только спину своей жены. Она, даже не взглянув на него, метнулась в гостиную с радостным криком:
– Ну наконец-то! Ты почему, негодник, даже не позвонил мне?
Стол в гостиной был уставлен деликатесами. Посредине красовались две бутылки шампанского. При его появлении пальцы Веры, удерживающие головку проигрывателя, разжались, игла коснулась борозды на виниловой пластинке, и все пространство заполнилось прекрасными звуками вальса «На сопках Маньчжурии».
Ботаник
Костя с жадностью наблюдал, как Вася отрывает от своего бутерброда с колбасой куски и бросает их подпрыгивающему на задних лапах от нетерпения псу-дворняге, который с незапамятных времен прибился к беломорской биостанции.
Костя, Вася и пес по кличке Рыжий находились на крыльце невзрачного деревянного домика. На время полевых работ он был их пристанищем. Сам домик размещался на пригорке, вернее утесе, подножие которого омывали темные, холодные волны Белого моря. Открывающиеся виды поражали своей мрачной величественностью и какой-то загадочностью.
Костя приехал сюда впервые. Он был студен-том-старшекурсником, и ему предстояло набирать здесь материал для своей дипломной работы. От сотрудников биостанции и таких же, как он, студентов-дипломников Костя отличался крайней бедностью. Его родители были вечными неудачниками. В сущности, неплохими интеллигентными людьми, но пребывающими в постоянных фантазиях – синица в руках им была не нужна. Как следствие – частая смена работы и хроническое отсутствие денег в семье.
Костя прибыл на биостанцию без съестных припасов. После покупки железнодорожных билетов Ленинград – Чупа денег почти не осталось. Вот почему, постоянно голодный, он с такой завистью смотрел сейчас на рыжего пса, поглощавшего часть бутерброда, который ему достался от Васи-бота-ника. Васю все обитатели биостанции называли не просто по имени, а обязательно прибавляя слово «ботаник». Повелось это, видимо, из глубокого уважения к нему. По своей профессии он действительно был ботаником, но дело не только в этом. В свое время Вася очень точно определился со своей будущей профессией. В отличие от многих сокурсников и коллег, он оказался прирожденным биологом, точнее родился им. Будучи еще молодым – а ему не исполнилось еще и тридцати, – Вася делал колоссальные успехи. Легко защитил кандидатскую диссертацию, которую некоторые члены Ученого совета оценивали в качестве полноценной докторской, составил атлас растений Северо-Запада России, перед которым специалисты снимали шляпу, и многое другое в том же духе. Причем делал он все это легко и непринужденно. Главное же заключалось в том, что Вася и растения составляли одно целое. Он чувствовал все тонкости их бытия и жил с ними одной жизнью.
На Белом море он подрядился за неплохие деньги выполнить государственный заказ по описанию местной прибрежной флоры.
Помимо своих несомненных достоинств ученого, Вася как человек обладал двумя особенностями. Он был необыкновенно скуп и любил поучать других, как жить правильно. Ни разу во время их совместного проживания в полевом домике он ничем не угостил вечно голодного Костю. Зато всегда был щедр на нотации, подмечая малейшие огрехи в его работе и поведении. Вот почему Костя был поражен, наблюдая, как Вася легко, без переживаний делится своими съестными припасами с никчемной дворнягой. Он хотел было спросить, но неприступный вид ботаника гасил всякое любопытство. До поры эта загадка так и оставалась загадкой.
Несмотря на то что объекты для своей дипломной работы Костя собирал в море, ему не давала покоя репутация Васи. Он страшно хотел посмотреть, что делает и как работает в полевых условиях настоящий ботаник. Поэтому однажды вечером он обратился к нему:
– Василий Николаевич, последние два дня штормит, и дальше прогноз – дрянь. Мне за материалом поехать на лодке не светит. А вы, как я вижу, собираетесь в очередной поход. Я хоть и не ботаник, но мне очень бы хотелось посмотреть, как работают настоящие ученые. Не возьмете с собой, я мешать не буду, а если понадобится – помогу.
Вася оценивающе посмотрел на Костю.
– А ходить быстро умеешь? Нам по густому лесу долго идти придется, чтобы до нужного места на берегу добраться, где я материал собираю и описываю. Через буреломы пойдем – ныть не будешь, обратно не повернешь?
– Не, я выносливый. Вечером подзаправлюсь как следует. Я вчера с берега трески на блесну наловил, тетя Валя – наша повариха – обещала знатную уху приготовить.
Вася усмехнулся.
– Хорошо, возьму. Хоть кто-то чем-то интересуется! Но учти: выходим рано, в пять утра, иначе до ночи не управимся.
Ни свет ни заря они углубились в лесную чащу. Костя сразу обратил внимание на то, что на одном
плече Васи находился большой кожаный мешок, в который он укладывал выкопанные растения, а на другом висело охотничье ружье. Последнее обстоятельство его очень удивило, поскольку он твердо знал, что ни один уважающий себя биолог никогда охотиться не будет – все живое для него свято. А кроме того, любого охотника, кем бы он ни был – академиком или министром, – тут же бы выгнали с биостанции. Костю также удивило, что к их компании сразу присоединился пес Рыжий. Он будто ждал этого похода. Вася вроде его даже и не звал. А Рыжий, перепрыгивая через корни и поваленные стволы, с азартом весело носился между ними.
Путь оказался действительно тяжелым. Костя, хоть и шел налегке, устал и взмок. Он мечтал о привале, но двужильный Вася упрямо двигался к только ему ведомому району на отдаленном от биостанции берегу Белого моря.
Наконец они достигли нужного места. Вася деловито сбросил кожаный мешок, достал небольшую лопатку и склонился над низкорослыми растениями и травами, выстилающими прибрежную полосу. Костя поразился тому, что ружье осталось на спине ботаника. Сам же он обессиленно опустился на землю и с интересом стал наблюдать за Васей, который оказался уже на коленях, осторожно выкапывая низкорослые кустики, отряхивая их корни от земли и бережно складывая в мешок. Свои действия он порой скупо комментировал.
– Понимаешь, почему я выкапываю растения целиком? Запомни: только в школе учителя-идиоты заставляют детей составлять гербарии из одних листьев. Дело в том, что определить, к какому виду, семейству или роду принадлежит растение, только по листьям часто не представляется возможным. Это закон его величества систематики, брат. С такими вещами не шутят.
– Василий Николаевич, а почему вы выкапываете одно растение, а целый ряд соседних игнорируете?
– Потому что в мою задачу входит создать карту наиболее типичной флоры для данного участка побережья. Случайные или редко встречающиеся здесь виды меня интересуют меньше.
Костю все больше увлекала беседа с этим профессионалом высочайшего класса. Как просто и понятно он все объяснял! Казалось, что его слова заинтересовали даже рыжую дворнягу. Пес присел рядом с Васей и чутко поводил своими висячими ушами. Совсем близко темные волны Белого моря равномерно набегали на пологий берег.
– Скажите, а что вы будете делать дальше с выкопанными растениями, они ведь в мешке могут просто сгнить?
– Экий ты ненаблюдательный, студент. Для биолога это большой грех! Ты не обратил внимания, что наша избушка завалена сетками, между которых лежат пачки старых газет? Так вот, запомни, что в мире с его современными технологиями не изобретено лучшего способа хранения растений. Дома я их выну из мешка, аккуратно расправлю и буду укладывать между слоями обязательно старых газет. Затем веревками плотно перевяжу сетки, находящиеся снизу и сверху этой пачки. В городе меня все бабушки-киоскерши знают. Я у них по дешевке скупаю целые пачки старых, просроченных газет. – При этих словах, лицо Васи впервые разгладилось, и он беззаботно рассмеялся.
Костя с удовольствием вытянул ноги, наслаждаясь отдыхом.
Внезапно все изменилось. Рыжий что-то почуял, подскочил, вытянулся в струнку и начал тихонько скулить. Вася тут же прервал работу и, не вставая с колен, начал медленно поворачивать голову в ту сторону, куда смотрел пес. При этом его правая рука ухватилась за ружье, которое он начал стягивать с плеча. Еще мгновение – и ботаник метнулся к большому валуну и спрятался за ним. А пораженному всем происходящим Косте тихо скомандовал: «Ложись». Костя ничего не мог понять, но послушался и распластался на холодной гальке. Рыжий вдруг сорвался с места и помчался в сторону леса. Вася медленно направил ствол ружья в ту же сторону. Напряжение нарастало. Однако через несколько минут пес, весело подпрыгивая, вернулся к ним. Из лесной чащи никто не появился, берег продолжал оставаться пустынным. Костя приподнялся на локтях и с удивлением заметил, что ботаник не торопится покидать свое убежище за валуном.
– Василий Николаевич, я не понял: а что произошло?
Вася продолжал внимательно наблюдать за поведением Рыжего, не выпуская из рук ружья. Через некоторое время он поднялся.
– Студент, как ты думаешь: почему я, ботаник, постоянно скитающийся по безлюдным местам в одиночку, еще жив?
Костя, которому и в голову не приходило задаваться подобным вопросом, пожал плечами.
– Наверное, потому, что по безлюдным.
– Молодец! Вижу, ты парень сообразительный. Именно поэтому. Дело в том, что самое страшное существо на нашей планете – это человек. А теперь слушай внимательно. Закон в этих походах один. Если вдруг встретишь человека – стреляй в него не раздумывая, стреляй!
Кости показалось, что он ослышался. «С виду такой нормальный, положительный, образцовый ученый, может, он сошел с ума», – мелькнуло у него в голове.
– Погодите, а зачем стрелять в живого незнакомого человека?
– Затем, что если не выстрелишь первым ты, то выстрелит он и убьёт тебя.
Костю прошиб озноб.
– А почему он будет стрелять в меня? Может быть, это – обычный грибник.
Вася криво усмехнулся.
– Начнешь разбираться на этом свете, а закончишь уже на том. Ты плохо знаешь жизнь и эти места. Здесь бродят заключенные, сбежавшие из тюрем. Им нужны документы, оружие и еда. И они церемониться не будут. Кстати, знаешь, почему я подкармливаю эту дворнягу? Думаешь, просто так, из жалости? Ничего подобного! Любая собака чувствует изменения в окружающей среде, а значит, и опасность, в сотни раз лучше любого человека. Вот почему я всегда беру ее с собой. Сейчас она, наверное, помчалась за каким-нибудь зайцем. Ошибки бывают, но нужно всегда находиться настороже. Здесь тебе не Питер и не Крым, где можно беззаботно гулять. Тут дикие места и закон – тайга: либо ты, либо тебя. А я хочу жить долго, поэтому главное – осторожность, осторожность и еще раз осторожность.
Прошел год. Костя защитил свой диплом. Устроился на работу по специальности и, в общем-то, был доволен, что она не предполагала поездок в экспедиции.
Однажды в обеденный перерыв он шел по Каменноостровскому проспекту. Пригревало весеннее солнышко, на душе было спокойно и беззаботно.
– Костя, привет!
Он оглянулся – с ним поравнялась однокурсница Мила.
– Ой, Милка, здорово, сто лет не виделись, ты где сейчас?
– А ты где?
– Слушай, давай зайдем в кафешку, поговорим по душам.
– Костенька, извини, тороплюсь.
– Мил, ну давай хоть на пять минут присядем вон на ту скамейку в садике, поболтаем хоть чуть-чуть.
– Ладно, уговорил.
Какие там пять минут! Разговорились, стали все и всех вспоминать: кто где устроился, как у сокурсников дела – увлеклись беседой не на шутку.
– Слушай, Костя, а ты вроде материал для диплома собирал на Белом море?
– Да, Мил, на биостанции. Нелегко было, но зато я там познакомился с Васей-ботаником, даже жили вместе. Выдающийся биолог. Он хоть и раньше нас Университет окончил, но о нем на всех курсах знают, легендарная личность.
– Не знают, а знали, Костя.
Мила надолго замолчала. Он повернул голову. Костя был поражен выражением лица своей однокурсницы. Веселость и беззаботность сменились на нем растерянностью и печалью.
– Нет его больше, Костя.
– Как нет? Он что, за границу уехал?
– Нет, в другие края.
– В какие другие? Объясни толком, ничего не понимаю.
– Он погиб. Вернее, его убили.
Костя окаменел – он не верил своим ушам.
– Все-таки не уберегся. А он таким осторожным был в своих лесных походах в поисках растений. Да, не зря он боялся повстречать в чаще человека.
– Ты о чем, Костя? При чем тут лес? Его нашли под железнодорожной насыпью, недалеко от Питера. Вася после своих беломорских походов просто возвращался из отпуска, который он проводил в Крыму.
– А как он оказался под насыпью?
– Говорят, что выбросили из поезда.
– А почему выбросили?
– Никто не знает, но предполагают, что либо не поделился чем-то со случайными попутчиками-бандитами, он ведь скуповат был, – либо стал их отчитывать и поучать.
После расставания с Милой Костя еще долго сидел на скамейке в оцепенении. В голове навязчиво крутилась одна мысль: «Да, судьба.... Не зря Лермонтов своего “Фаталиста” написал. На то он и Лермонтов».
