Пётр Петрович Африкантов
Сказание об Увеке
В нём из труб дымок бежит.
Если записи не врут,
«Русским» здесь его зовут.
Ну а дальше, по горе
В златоглавой вышине
Купола церквей видны
А на куполах кресты.
Православный монастырь
Здесь гнездо на склоне свил.
В его кельях жизнь кипит,
Стон молитвенный стоит.
И привратник у ворот,
Смотрит кто, зачем идёт?
С доброй целью – пропускает,
А с недоброй – провожает
Прочь от храмовых ворот
И совет на путь даёт.
В общем, то ещё не Русь,
Ей пока заказан путь
К крутым волжским берегам,
Здесь владычествует хан,
Хотя русские здесь жили,
Их дома в Укеке были.
Чаще в звании купца,
Знатока ли ремесла,
Или в качестве раба,
Если подвела судьба.
Рабство было здесь не новость
Если хочешь, даже гордость
У сановника была,
Если он имел раба.
Рабский рынок процветал.
Он казне доход давал.
Как сегодня нефть даёт
Без особенных забот.
И понятно, что рабами
Были те, с кем воевали
И захватывали в плен.
Девушек здесь ждал гарем,
Или чёрная работа,
Им во сне снилась свобода,
И родительский удел,
Если дом их не сгорел.
Вот, гляди, рабов ведут.
Следом медленно ползут
Арб гружёных штуки три.
В арбы впряжены быки
И весёлою гурьбой
Бегут дети стороной.
Интересно им, заметь,
На невольников смотреть.
Улюлюкают, смеются,
Конвоирам не даются,
Те им плётками грозят,
Что лишь веселит ребят.
Точно так же, как когда-то,
Ваши прадеды, ребята,
Пленным немцам вслед свистели,
Всякие частушки пели,
Потому что детский ум
Не пронзает горечь дум,
Тех, кого в полон ведут,
Даже может быть убьют,
Если тяжко заболел,
Или учинить хотел
От хозяина побег –
Будет кончен того век,
Или плётками забьют,
Или саблей рассекут,
Чтоб был остальным урок.
Дабы каждый дал зарок –
«Из Орды не убегать,
Рабством не пренебрегать,
Раз судил так бог тебе –
Покорись своей судьбе».
Так же думали и в Риме,
И в Египте, и в Берлине,
Там где рабство процветало
И по праву так считали,
Кто своих рабов имел,
И расстаться не хотел
С даровым трудом раба,
Тот и говорил : «Судьба».
Да, такие нравы были –
Люди ближнего любили,
А того, кто за рекой,
Был им человек чужой.
Его можно воевать,
И в полон, конечно, брать,
Дальше в рабство продавать
И барыш с того считать.
Но не думай, друг мой юный,
Мальчуган ты мой разумный,
Что сейчас иной уж век,
И что в мире рабства нет.
Что шестьсот там лет назад!
Даже двести, говорят
Нам о том, что рабство было
И что с Африки без слов
Вывозили тех рабов.
И сейчас, как не крути,
Можно так же, брат, найти
На планете голубой
Позабытый всеми строй.
Иль немного изменённый,
Но, такой же несвободный,
Когда в рабстве у господ
Прозябает весь народ.
Или страны целиком,
И, поверь мне, не тайком,
Ходят в вечной кабале,
Будто лошадь на узде.
Так что строго не суди
Своих предков, лучше зри
В корень прожитых эпох
И не будь в сем деле «лох»,
Как подростки говорят,
А для них жаргон сей свят.
Поразмыслив так и этак,
О людских на свете бедах,
Позабыли мы с тобой,
Что же там на мостовой
В граде древнем происходит.
Верховой конвой там гонит
Сотню пленников босых,
Измождённых и худых,
Что, проделав долгий путь,
Лишь хотят одно – уснуть,
А теперь бредут едва
И свисает голова,
У того, что впереди.
И кричит ему «Иди!»,
Повернувшись, конвоир.
Тут же плёткой погрозил
Он уставшему юнцу,
Прислонившемуся к отцу,
Цепью скованных одной,
Где-то в кузнице степной,
Чтоб верёвок не порвали
И с Орды не убежали.
Их сейчас в подвал сведут,
На замок большой запрут,
А пока из-за забора,
На них лает пёсья свора.
У собак инстинкт таков,
Если видят чужаков.
13
Чтоб додумкам не случиться
Надо мне остановиться
И немного рассказать,
Повернувши время вспять,
Как в улусе веры чтили?
Как завет отцов хранили?
Это важно нам сейчас,
И о том мой будет сказ.
Хоть я частью и сказал
Но, совсем не досказал.
Были в нём магометане,
Православные славяне,
Древний тюрский каганат,
Представлял в нём свой обряд.
Здесь буддисты кочевали,
В юртах белых ночевали,
Римский Папа слал гонцов,
Упросить чтоб степняков,
Католичество принять,
И на лаврах почивать.
Здесь язычество хранили,
И, конечно, небо чтили,
С незапамятных времён
И здесь действовал закон:
«Вер чужих не ущемлять,
Их церквей не разрушать».
Вер чужих не ущемляли
И церквей не разрушали.
В этом строгость здесь была.
В том правителю хвала.
Спорить, спорь, но честью – честь,
А, за смех над верой – смерть.
И, спокойно за словцо,
Даже, за одно всего,
Можно в рабство угодить,
Если веру осудить.
А не то, чтоб насмехаться
И в злоречье упражняться,
Оскверняя храм чужой,
Если, ясно, он не твой.
Здесь с церквей налог не брали,
Службы их не пресекали.
Пошлин церкви не платили
И в Укеке мирно жили,
Что по ханскому завету,
Послужило здесь расцвету
Государства кочевого,
По истории Златого.
Но, замечу, не всегда,
Тем гордилася Орда.
Хан Узбек гонитель был,
Тем в истории прослыл.
Дальше надо нам смотреть,
Что в Укеке этом есть.
14
Есть в Укеке дом особый,
Дом – не дом, однако ж новый.
В нём красивый вход резной,
Купол сверху расписной,
Минареты по бокам.
С виду это вроде храм.
В нём колонный зал богатый,
По стенам витиеватый,
Листьев вырезан узор,
Много воздуха. Простор
Ощущается везде.
Здесь всё дело в высоте
И помпезности строенья.
Сказать можно без сомненья
Перед нами мавзолей
Высотой в пять этажей.
В мавзолее том гробницы
В них же царственные лица
В злате и парче лежат
А покой их сторожат
Стены толстые и свод,
Да соратников почёт.
Мавзолеи точно были,
Но потомки разорили
Золотой вельмож удел
Совершивши беспредел
В отношении гробниц
И в гробах сановных лиц.
Но не кончен наш рассказ,
Ты послушай дальше сказ.
О великом и простом
Незатейливо земном,
Что нельзя не рассказать.
Так, о банях не сказать
Непростительно для нас.
Бани, то особый сказ.
Это целый ритуал,
Если город кто знавал.
Ты представь солидный дом,
Что на залы разделён.
Залы в мраморы одеты,
Через стены обогреты.
Стены толстые в дому,
Двери плотные к тому.
В доме том котёл кипит,
Из него вода бежит,
Растекаяся по трубам,
Трубы эти под наклоном
В залы банные идут.
В залах банщики снуют.
В каждой зале жар особый.
Есть парная. Камень плоский
Среди комнаты лежит,
Цветом будто малахит.
Люди на него ложатся,
Чтобы жаром наслаждаться,
Что от каменя исходит
И укекец здесь находит
Вожделенья томный плод.
В бане изразцовый свод
Поливного потолка.
Мягко банщика рука
Мыльну пену растирает,
После в залу провожает.
Там лежанки не простые,
В них матрасы набивные,
Мягкой пахнущей травой,
В знойном воздухе, густой
Ароматный пар стоит.
Тело потное блестит.
Там котлы сребром облиты,
Там тазы из меди сшиты,
Банщик с белою чалмой,
Держит лейку над спиной.
Струи он на кожу правит,
Эскулап пиявки ставит.
Чтоб усилить действа блажь
Телу делают массаж.
А у самой у реки,
Там где сходни и мостки,
Бани русские стоят,
На простор реки глядят.
В этих банях гончары,
В этих банях маляры
В этих банях люд простой
Волжской моется водой.
Здесь укекцы печки жарят,
Здесь укекцы тело парят.
В руки веники берут,
И на камни воду льют.
Камни брызгают, шипят,
Жар из тела не хотя,
Отдавать избе парной,
Вместе с паром и водой.
И напаривши бока,
Чтоб была судьба легка,
В Волгу прыгают с мостков
И от тел, без всяких слов,
Волжская волна шипит,
И у берега бурлит,
Накатившись на мостки,
Выбегая из реки.
Для сравнения скажу,
В этом я не погрешу.
Когда бани здесь топили
И мочалкой тело мыли –
Бань в Европе не видали,
Тела пара не знавали.
15
Как в Укеке люди жили?
В чём и как еду варили?
Как спасались от мороза?
Мороз вечная угроза
В нашей местности степной
И, понятно, что зимой.
Чем жил просто человек?
Не эмир, ни хан, ни бек,
Ну, такой, как мы с тобой,
На земле своей родной?
Победней – в землянках жили,
Постный суп в горшках варили,
Кто был занят ремеслом,
Тот имел солидней дом.
Ни хоромы расписные,
И ни крыши золотые.
Дом тот делали с сырца,
Из простого кирпича,
Что в огне не обжигали,
А сушили, стены клали,
Штукатурили доской,
Чтоб стена была прямой.
Белой глиною белили,
Глину ту с водой месили,
Чтоб замес был не крутой;
Кистью с лыка клали слой.
Чтобы не имать позор,
Сверху правили узор.
В результате их дома,
Были все как терема.
А славяне побогаче
Дома делали иначе,
Покупали в лесу дуб,
Из него срубали сруб.
Так их строят и сейчас,
Так же было и до нас.
А вот как сейчас не строят,
И жилищ сих не возводят,
Я поведаю тебе
И о тех жилищ судьбе.
Про землянки расскажу,
Про простую бедноту.
Дом по окна был в земле,
Подоконники в смоле,
Чтобы гниль их не брала.
Окна, этак в три бревна.
Крыши скат полого сходит,
В стороне труба выходит,
Вырастая из земли.
Вниз ведут ступени три,
Или пять, кто как сумеет,
Печь – тандыр жилище греет,
Дым по трубам вбок идёт.
Пока дом не обойдёт,
Стен, лежанок не согреет.
А как только посинеет –
Дому жар, отдав сполна,
Вон выходит. Из окна
Частью улица видна,
Неба клок над мостовой,
И штук семь собак гурьбой,
К скотобойне бежит вскачь,
Чтоб мослы там поглодать.
Стены в доме земляном,
Все обложены сырцом,
Чтоб земля не оползала
И закладка не сгнивала.
Крыша в доме не простая,
А накатная, смольная,
Накат первый – потолок,
А второй – водицы сток.
С верху глина и земля,
Вот и все скажу дела.
Летом крыша даёт хлад,
Зимой дом теплом богат.
Кизяком51 тот дом топили,
Полы в доме тоже были,
Глинобитный пласт лежал,
Отблеск матовый давал.
Его шкурой обряжали,
На неё детей сажали.
На огне хозяйка варит,
Мясо режет, жарит, парит,
Вялит рыбу и коптит,
Часть её в чану солит.
Печёт вкусные лепёшки,
Тогда не было картошки,
На столе в горшке кумыс,
Рядом с ним салата лист.
Есть начинка из рябины,
И напитки из калины,
Здесь румянится каймак,
Для детишек есть «чак-чак»52.
Вобщем, жили, бытовали,
Свадьбы молодым играли,
Кто, конечно, победнее,
Играл свадьбу поскромнее,
Кто конец с концом сводил,
Себя тоже веселил –
