Пётр Черёмушкин
Александр Дейнека
Михаил Родионович был мастером широкого творческого диапазона. Он занимался монументально-декоративной и станковой живописью, писал портреты, картины религиозной тематики. В звании классного художника первой степени, полученном по окончании академии в 1893 году, Пестриков приехал в Харьков, славившийся тогда насыщенной культурно-художественной жизнью, и остался там до конца своих дней, работая педагогом в художественных заведениях города. Особенностью его системы обучения была «методическая безупречность» – эту технологию он отрабатывал серьезно, продумывая все детали каждого урока. Он обладал удивительным умением, обучая классическим основам изобразительного искусства, сохранять индивидуальность каждого своего воспитанника, поощряя и принимая его поиски и интересы.
В художественном училище Дейнека увлекался всевозможными «измами». Как он сам говорил, «много по этим “измам” поблуждать пришлось». К удовольствию будущего художника, его учитель вполне благосклонно относился к этим «блужданиям», требуя только лишь неукоснительного выполнения обязательных заданий. Спустя годы Дейнека с благодарностью вспоминал профессора Пестрикова «за последовательную муштру над классическим рисунком»[11]. Учебные работы семнадцатилетнего школяра – «Гипсовая стопа», «Скелет грудной клетки», «Портрет старика» и другие – демонстрируют серьезное отношение к учебному процессу, старательное выполнение классных постановок и невероятное трудолюбие, которое на всю жизнь станет его отличием и фирменным знаком. Но главное – в этих ученических «штудиях» педагог сумел разглядеть тот индивидуальный почерк и личность художника, которые впоследствии позволят его ученику внести весомый вклад в историю отечественного искусства. Путевку в жизнь от профессора Пестрикова получили многие сотни харьковчан. Одни благодаря ему нашли свое призвание и профессию, других он просто приобщил к миру искусства и творчества, сделав их жизнь и жизнь города насыщенной и яркой. Спустя 75 лет после его ухода из жизни, в 2015 году, именем педагога и художника была названа одна из улиц Харькова.
После окончания Харьковского художественного училища летом 1917 года Дейнека возвращается в Курск, где руководит секцией губернского отделения комитета народного образования. В годы войн и революций училище не было закрыто, до 1919 года им по-прежнему руководил Любимов. В 1921-м училище стало техникумом, через год – художественным институтом, а уже в 1963-м было переименовано в Художественно-промышленный институт. Но при этом само училище упразднено не было, а вплоть до 1966 года продолжало учебный процесс в одних стенах с Худпромом.
Бурные события 1917 года всколыхнули страну. Первая мировая война, полыхавшая в Европе, на которую в Курской губернии мобилизовали в пять раз больше чинов запаса и ратников государственного ополчения, чем на Русско-турецкую и Русско-японскую войны, Февральская, а потом Октябрьская революции, сломавшие все устои жизни Российской империи, – всё это не могло не волновать, не будоражить молодого художника Александра Дейнеку. Конечно же, он никак не мог остаться в стороне от этих судьбоносных перемен, с которыми связывал надежды на создание нового, справедливого мира. И Саша бросился в родной Курск – туда, где были его дом, его семья, друзья и единомышленники, где могли пригодиться его энтузиазм, умение и мастерство.
Работы действительно оказалось невпроворот. Только очень молодому и энергичному человеку было по силам то, чем тогда занимался Саша, не гнушаясь никаких, самых маленьких и трудных дел. Он работал фотографом в курском уголовном розыске – делал снимки задержанных преступников, а попутно и фото на документы. А еще преподавал рисование в женской гимназии, изготавливал красные знамена, декорировал здания к революционным праздникам, оформлял спектакли и агитпоезда. Как инструктор губотдела народного образования Дейнека ездил по Курской губернии, на практике осуществляя широко распространенный в те годы лозунг «Искусство революции – в массы!». По воспоминаниям художника, именно тогда – в частности во время подготовки к первой годовщине Октябрьской революции – он приобрел первый опыт монументальных работ. К сожалению, практически ничего из сделанных им плакатов и транспарантов не сохранилось. Можно лишь представить, как яркие звонкие плакаты, исполненные Дейнекой в духе времени, взрывали серую жизнь курских обывателей. И как своей неожиданностью и новизной завораживали и привлекали молодых мастеров изобразительного искусства. «Насаждаю на курских ухабах яркий кубизм», – вспоминал он впоследствии[12].
19 августа 1918 года в курском журнале «Наш день» Дейнека опубликовал статью-манифест «Искусство наших дней», который звучит как одно романтическое революционное восклицание. Излагая свои творческие принципы, юноша словно хочет убедить окружающих, что серьезно настроен на художественное дело и не остановится на избранном пути. Впрочем, лучше просто прочитать этот манифест.
«Искусство наших дней
Свободно и о свободном хочется говорить сегодня, в день союза работников искусства, в день праздника искусства. Оденем души наши в одежды празднования и радостно и светло проведем этот день. Не будем же сегодня ругаться и зло хихикать по адресу стариков в расшитых мундирах с громкими званиями профессоров. Подадим им мысленно руки и крепко пожмем, ибо это старые тяжелые сны – мертвые страницы книг прошлого. Лучше забудем о них. Нам, мысли коих в днях будущего, в мятежных днях настоящего, нам не страшны эти тяжелые сны, ибо мы юны, как весна, как наша свобода. Теперь мы, свободные в искусстве и свободные не внешне и показно в кривых протестах прошлых дней, с раскраской лиц и кривлянием клоунов, злорадствующих в искусстве. Нет, мы видим свободу, она наша, и вот отчего я глубоко верю в большое искусство наших дней. Красивое искусство современности – это наше самое молодое, чистое, самое красивое, что воплощаем мы в нем.
Кого не захватят наши дни? Кто останется к ним равнодушен?
Яркие порывы, титанические размахи пролетариата – солнце – красочно хочется набросать тысячью самоцветных каменьев и запечатлеть эту героическую борьбу пролетарских масс.
Как жалок был художник серых дней, будней жизни! Что мог он воплотить, как мог он показать свой народ? А я говорю о народе, ибо художник – только один: из народа. И как должны быть радостны художники сегодняшнего дня своего народа в великой созидательной работе. Хочется солнечно говорить об искусстве – красоте, о той стороне нашей жизни, что плавает взором во сне линий и красок под гул созидательной работы, под лязг и свист машин.
Детски-чисто должен художник – коллектив говорить о себе красками, воплощать свои чувства в храмах современности. Наши мысли должны быть чисты – чисты и красивы. Ярки и радужны они должны быть, солнечны, как свобода. И пускай в них не найдут мещанства с его фотографией в жизни серой и противной, как вековая жвачка. Пускай они дерзки, не закончены – пускай поверхностно-непонятны. Пусть крики песни красок и линий свободно кричат с холста и нелепы покажутся тупоголовому мещанству – поверьте, тут больше красоты, чем во всей их вековой культуре с дешевыми салонными искусствами и их творцами.
Разве им заметить эту праздничную пляску красок по холсту, эту стройную вереницу линий, говорящую о красоте заводов, о работе коллективных созиданий. Картины современности – сон, яркий детский сон, который разве может уложиться в рамки реальности с ее фотографией. Ведь это сказки – сказки пролетариата, творящего свою яркую жизнь. Смотрите вдумчивей в души картин, и вы увидите, как ярко, как мощно в них отразилось все, что творит пролетариат, что он созидает. Мы полюбили наши дни и искусство наше. Это наша жизнь и великое, мощно созидательное начало нашего трудового народа. В коллективе наша общая большая работа, пускай в ущерб личности, но на большее достижение в целом.
Перед нами огромная работа. Дружно, рука об руку, смело возьмемся мы за нее и соткем невиданный великий ковер из наших работ на красном фоне наших дней. Большой, звучный, яркий, как солнце, и красный, как живая эмблема революционной борьбы.
Слава творцам прошлого, тем художникам, которые, как яркие этапы на серой длинной дороге искусства, дали нам великие образцы красоты. Этим провидцам, жившим в серой, плоской среде своего круга и видевшим алмазные сны будущего. Они не забудутся, и мы их веру зажжем еще ярче в один яркий огромный свет свободы. Их вера – наши дни. Забудем же все и светло будем служить нашему искусству, ибо что может быть ярче свободы и свободного искусства?»[13]
«Кого не захватят наши дни? Кто останется к ним равнодушен?» – восторженно восклицал молодой Дейнека. Для него это были не просто слова, не просто лозунг. Это было руководство к действию. Самое поразительное, что каким-то неведомым образом он сумел сохранить тот юношеский задор и через непростую долгую жизнь – с ее крутыми маршрутами, репрессиями, войнами и грандиозными взлетами – пронести незапятнанными свои свободные солнечные образы, рожденные на пике революционных перемен.
20 сентября 1919 года Курск был занят войсками генерала Антона Деникина, которые продержались в городе чуть больше месяца. Дейнека участвовал в боях на подступах к городу как солдат укрепленного района, сменив кисть художника на ружье красноармейца. «В гражданскую войну мне пришлось побродить и в жару, и в стужу по российским проселкам и хлебнуть много горького. И я никогда не жалел о том, что узнал новое, пусть даже плохое. Это помогло мне есть свой хлеб и крепко стоять на ногах, а главное накопить тот жизненный багаж, из которого я черпал и черпаю сюжеты для своих картин», – писал Дейнека в книге «Из моей рабочей практики»[14], осторожно умалчивая об ужасах братоубийственной войны, которые ему довелось увидеть.
А потом вновь вернулся к своим любимым мирным, но таким беспокойным занятиям. «1919–1920 годы были годами напряженнейшей, бешеной гонки в работе. Работали сплошными сутками, абсолютно без собраний – этого бича художников расцвета РАПХа», – писал Дейнека, всегда ненавидевший пустую болтовню[15]. Это было время настоящего возрождения культуры и искусства, которые не смогли убить ни революционная разруха, ни Гражданская война. Уже в 1919 году на пожертвования курян в городе был создан народный «Дом Ильича». Одним из его сотрудников был Дейнека, трудившийся на должности художника-декоратора. Под крышей «Дома Ильича» работал Театр революционной сатиры – Теревсат, чуть позже там появились драматический и детский театры.
Кстати, это мудреное слово – «Теревсат» – было порождением пролетарского новояза. Сложные аббревиатуры подобного типа стали появляться сразу после прихода к власти большевиков. Страна повально увлеклась невероятными сокращениями: Реввоенсовет (Революционный военный совет), комбед (комитет бедноты), рабфак (рабочие факультеты), ликбез (ликвидация безграмотности). Некоторые являли собой настоящую головоломку, и надо было очень постараться, придумывая, что же скрывается за АРРК (Ассоциация работников революционной кинематографии), ПИЖВЯ (Петроградский институт живых восточных языков) или ВХУТЕМАС (Высшие художественно-технические мастерские). Декрет «О Единой Трудовой Школе» всех учителей, педагогов и преподавателей переименовал в «школьных работников» – сокращенно «шкраб».
Теревсат был любимым детищем Саши. Это были театры так называемых малых форм, созданные в годы Гражданской войны для политического воспитания широкого зрителя с помощью сатиры. В куплетах, стихах, пародиях высмеивались как «внешние» враги (интервенты и белогвардейцы), так и «внутренние» (саботажники, лодыри, бюрократы). Первый Теревсат был организован в январе 1919 года в Витебске. Он имел огромный успех, и вскоре по его примеру такие же театры стали появляться в разных уголках молодой республики Советов – в Новороссийске, Грозном, Иркутске, Николаеве: их география была весьма обширной. Широкому распространению Теревсатов способствовала статья наркома просвещения А. В. Луначарского «Будем смеяться», опубликованная в журнале «Вестник театра» в марте 1920 года.
Часто такие театры создавались при местных отделениях РОСТА (Российского телеграфного агентства), а Дейнека был чуть ли не главным действующим лицом его курского отделения. Основным направлением его деятельности стало создание агитационных плакатов. Острые, злободневные, жизнеутверждающие, они вдохновлялись стихами Владимира Маяковского, которого молодой курянин боготворил. Это преклонение перед выдающимся поэтом художник, как уже говорилось, пронесет через всю жизнь и не раз будет возвращаться к его творчеству. В произведениях Маяковского Дейнека видел утверждение нового мира, борьбу с мещанством, обывательским мирком, упадничеством. Именно тогда вызревала мощь не только таланта художника, но и его личности. Волевой, темпераментный, деятельный, он разливал по своим произведениям энергию, которой буквально захлебывалась эпоха. Уже к началу 1920-х годов он безоговорочно принял революционную эстетику и, по сути, сам стал стилем этого революционного времени.
Любопытное совпадение: Курская земля в ХХ веке подарила России и миру двух великих сыновей – художника Александра Дейнеку и композитора Георгия Свиридова (1915–1998), который родился в Фатеже Курской губернии. И хотя разница в возрасте у них 16 лет – почти целое поколение, – оба они незримыми нитями связаны друг с другом не только узами землячества, но и своей любовью к творчеству Маяковского. Обоих вдохновляли чеканный ритм его стихов, их глубина и актуальность. У художника это воплощалось в графических листах, у композитора – в ярких музыкальных формах. Достаточно вспомнить свиридовскую «Патетическую ораторию», насквозь пронизанную строками из произведений поэта. Свиридов был, пожалуй, единственным, кто сумел написать музыку на стихи Маяковского. Он, по сути, открыл для музыки поэта, чьи произведения считались почти не поддающимися переводу на музыкальный язык. Можно сказать, что в ярком, сильном, новаторском и очень «маяковском» произведении Свиридова началась новая жизнь одного из величайших советских поэтов. А за четыре десятилетия до этого точно так же творчеством Маяковского вдохновлялся его современник – молодой курский художник Александр Дейнека, работавший в губернском отделении «Окон РОСТА», у истоков которых стоял его любимый поэт.
Чуть позже Маяковский лично сыграет важную роль в судьбе Дейнеки: именно он пригласит его из ВХУТЕМАСа в журнал «Безбожник у станка», где в полной мере раскроется талант Дейнеки-графика. Но пока что Саша трудится в родном Курске.
26 марта 1919 года городской отдел народного просвещения объявил конкурс эскизов декораций к спектаклям Курского городского советского театра. Ставились классические пьесы «Царь-голод», «Гроза», «Оле-Лукойе» и «живые картины» на урбанистические темы – «Улица уездного города времен Островского» и «Улица крупного фабричного центра». Выставка эскизов, представленных на конкурс, была уcтроена в каменном здании бывшего купеческого лабаза на бывшей Георгиевской площади. Дом, к сожалению, не сохранился, но сохранились эскизы театральных костюмов «Арап» и «Рабочий с молотом», поражающие необыкновенным зеленым цветом, и эскизы декораций к пьесе А. Н. Островского «Гроза», замечательно передающие настроение губернского города, в котором легко узнается Курск. Ныне они находятся в Курской картинной галерее. 25 июня Курский наробраз выдал Александру Дейнеке (в тексте он все еще Дейнеко) рукописное свидетельство о том, что ему присуждены первые премии на обе заданные темы. Это были первые награды, полученные художником. Дейнека понял, что его труд нужен людям, что его работы нравятся зрителям и вызывают интерес – а значит, он работает не зря. Но самое главное: становится ясно, что Дейнека не академист, а модернист по стилю и даже футурист.
Жизнь в Курске летела стремительно. События сменялись, как картинки в калейдоскопе. Свидетельство тому – хроника жизни лишь одного, 1920 года. В конце января Дейнека начал работать инструктором-преподавателем в Пролетарской студии по искусству для взрослых с общим трехмесячным курсом обучения. Мог ли он представить, что он, молодой художник, еще недавно сидевший за ученическим мольбертом, уже в 20 лет сам будет учить взрослых рисованию? 22 марта он был избран от секции художников в состав центральной оценочной комиссии профсоюза работников искусств, где в его обязанности входят приемка и оценка работ других художников. 3 апреля Дейнека присутствовал на экстренном собрании преподавателей Пролетарской студии по искусству, где было принято решение, что «для пополнения педагогического персонала» он, помимо уроков живописи, будет вести еще и занятия по скульптуре.
В конце апреля – первых числах мая художник исполнял обязанности заведующего секцией рабоче-крестьянских театров. 1 октября военным комиссариатом по военным делам Курской губернской комиссии по отсрочкам выдано удостоверение в том, что «зав. ИЗО Наробраза Александру Дейнеко… предоставлена отсрочка от призыва в Красную армию на 11 дней по 24 декабря 1920 года». 1 ноября ИЗО Курского наробраза ему выдан мандат «как заведующему Губсекцией ИЗО». Согласно мандату «всем должностным лицам, советским учреждениям, гражданам РСФСР надлежит оказывать Дейнеко всемерное содействие…».
3 декабря художник присутствовал на заседании комиссии по образованию передвижной показательной труппы, на котором были подчеркнуты «великие задачи в смысле показательном, агитационно-просветительной цели как Агитпоезда в целом, а также и драматических трупп в отдельности в губернском масштабе». 29 декабря как «зав. секцией ИЗО» он находился в составе комиссии по осмотру и приему художественно-декоративных работ (16 панно), «назначенных для дня Ликвидации безграмотности».
Зимой 1920 года произошло событие, оставившее глубокий след в жизни Александра: он впервые совершил полет на аэроплане. «Этот старый самолет показался мне прекрасным… Построенный из дерева и покрытый полотном, дрожа и вибрируя, он поднял летчика и меня на высоту версты. И я увидел свой город и залитые солнцем снежные поля. Это было новое и непередаваемое ощущение человека, впервые поднявшегося в воздух и увидевшего родной город в совершенно непередаваемом виде… Я город сверху не узнал – в таком неожиданном для меня виде показались дома, улицы, сады. Я увидел город в иной перспективе, по-новому, но был еще далек от мысли, что это мне пригодится в искусстве… Меня буквально потрясла лавина новых, самых неожиданных впечатлений. Я забыл, что я художник: впечатления не затронули мои профессиональные качества, они не были подготовлены к этому событию. И только годы спустя я увидел прямую связь моего творчества с первым полетом»[16].
Действительно, с этого момента и особенно в 1930-е годы Александр Дейнека с увлечением разрабатывал тему авиации. Его восхищали люди, мечтавшие о небе и покорявшие небо. Это восхищение он воплотил в полотнах, пронизанных романтикой и красотой…
Свою последнюю работу в Курске Дейнека выполнил в соавторстве с художником Василием Разумниковичем Казанским. Это была роспись в подвале пресловутого Теревсата – Театра революционной сатиры. Дальше путь художника лежал в Москву, во ВХУТЕМАС, на обучение к Владимиру Андреевичу Фаворскому. Искусство этого выдающегося мастера и человека, как писал Михаил Алпатов, «после всего, что случилось в начале ХХ века, производило впечатление спасительной пристани». Это был счастливый судьбоносный билет, вытащенный Александром Дейнекой. Переезд в Москву открывал перед ним, провинциалом, новые безграничные горизонты. Впереди были учеба у выдающихся столичных мастеров, постижение новых тайн творчества, поиски и открытия самого себя – всё это было маняще прекрасным.
Глава третья
ВХУТЕМАС: фантастический институт
Владим Андреев свет Фаворский
В святом упорстве режет доски,
Потом над досками мудрует,
А фаворята – фаворуют.
Эти шутливые строки посвящены замечательному русскому художнику Владимиру Андреевичу Фаворскому, мастеру, под руководством которого в Советской России сформировалось целое поколение художников, определивших лицо искусства ХХ века. По мощности слоя формообразующих идей первая треть ХХ века занимает в истории искусства особое место. И носителями этих идей во многом были те самые «фаворята» – талантливые питомцы талантливого наставника. Именно им посчастливилось стать учениками этого выдающегося художника-графика, сценографа, живописца-монументалиста, искусствоведа, педагога и теоретика изобразительного искусства именно в те годы, когда он преподавал, а потом и возглавил Высшие художественно-технические мастерские (ВХУТЕМАС), организованные в Москве.
ВХУТЕМАС был детищем эпохи. Он вырос из самой революционной действительности, из ее высокой романтики, из резких столкновений старого с новым. Время революционных перемен не обошло стороной и художественное образование в России. Его реформа началась с ликвидации Императорской академии художеств декретом Совнаркома от 12 апреля 1918 года. Новой формой художественного образования стали Государственные свободные художественные мастерские. По всей стране возникло множество разнообразных типов и вариаций этих мастерских – и производственные, и промышленные, и живописно-скульптурно-архитектурные, и просто художественные. Единым для них всех было стремление соединить обучение искусству с трудом, с практикой, с жизненно важной деятельностью.
Осенью 1918 года в ходе реорганизации системы художественного образования на базе Императорского Строгановского центрального художественно-промышленного училища и Московского училища живописи, ваяния и зодчества были созданы Первая и Вторая государственные свободные художественные мастерские. К началу 1920 года среди учащихся и преподавателей Московских государственных мастерских возникла идея о слиянии их в единое художественно-техническое учебное заведение. Власти поддержали идею, и 29 ноября 1920 года Лениным был подписан декрет об образовании ВХУТЕМАСа. Согласно постановлению Совнаркома он был «специальным высшим технически-промышленным учебным заведением, имеющим целью подготовить художников-мастеров высшей квалификации для промышленности, а также инструкторов и руководителей для профессионально-технического образования». Таким образом, новый вуз, с точки зрения общественно-политической важности, ставился в один ряд с высшими техническими учебными заведениями, декрет о которых был принят несколько ранее.
Радикальное отличие ВХУТЕМАСа от всех предшествующих художественных учебных заведений заключалось в наличии обязательного для всех студентов одно-двухгодичного общего курса, дававшего базовые знания об азбуке искусства и проектирования: цвете, графике, композиции и работе с объемными формами и пространством. Эти дисциплины назывались пропедевтическими и составляли основу программ курса. Идея включения такого курса в художественное образование была инициирована радикальными авангардными течениями 1920-х годов.
ВХУТЕМАС разместился в двух зданиях на Рождественке, 11 (ныне МАРХИ), и Мясницкой, 21 (ныне Российская академия живописи, ваяния и зодчества), которые прежде занимали вошедшие в его состав мастерские. К слову, нынешняя Московская высшая художественно-промышленная академия имени С. Г. Строганова тоже образовалась на основе этого учебного заведения и феноменальным образом донесла имя воспитателя царя Александра III до наших дней.
Главная проблема, которую пытались решить при создании ВХУТЕМАСа, – переориентировать высшую художественную школу на подготовку художников, обслуживающих не узкий круг богатых меценатов и ценителей живописи, а широкие массы трудящихся. В новом учебном заведении было восемь факультетов: архитектурный, художественные (живописный, скульптурный) и производственные (полиграфический, текстильный, керамический, деревообделочный и металлообрабатывающий). В этих стенах собралось множество талантливых и впоследствии известных художников.
Учебное заведение, разумеется, было связано с художественными процессами, происходящими в отечественной культуре 1920-х годов в целом, но в самом главном характер нового вуза определили дух авангарда, задачи авангардного движения. Руководители и преподаватели ВХУТЕМАСа представляли собой цвет советского художественного авангарда, были пионерами нового стиля. Достаточно назвать их имена, чтобы понять это: А. Веснин, Н. Ладовский, Л. Лисицкий, В. Татлин, К. Мельников, А. Куприн, И. Нивинский, И. Рабинович, Р. Фальк, А. Шевченко, Л. Попова, А. Родченко, А. Лавинский, Б. Королев, В. Фаворский, Н. Удальцова, А. Древин, Д. Штеренберг, Г. Клуцис, Н. Митурич, Л. Бруни, С. Герасимов, К. Истомин, В. Мухина, И. Чайков, М. Гинзбург и многие другие.
Еще до создания ВХУТЕМАСа, 22 октября, там начались занятия по трем специальностям: живопись, скульптура и архитектура под руководством избранных учащимися преподавателей и утвержденных коллегией ИЗО Наркомпроса: по живописному отделению – В. Кандинский, К. Коровин, П. Кузнецов, К. Малевич, И. Машков, А. Моргунов, В. Рождественский, В. Татлин, Р. Фальк, по скульптурному отделению – А. Архипенко, С. Волнухин, А. Голубкина, С. Коненков, А. Матвеев.
Из авангардного движения во ВХУТЕМАСе выросли значительные творческие течения, такие как рационализм и конструктивизм в архитектуре и в художественном конструировании. Конечно, организация и деятельность вуза не сводились лишь к проблематике авангарда. ВХУТЕМАС стал педагогической лабораторией, где, по сути, проверялись теоретические положения художественного авангарда. Не случайно с ним сотрудничали и известные мастера живописи, скульптуры и архитектуры, не разделявшие его радикальных установок, например И. Жолтовский, А. Щусев, И. Рыльский, А. Архипов, В. Яковлев, Д. Кардовский, С. Волнухин, И. Павлов и др.
Наиболее полноценный и гармоничный период в истории ВХУТЕМАСа связан с творчеством В. А. Фаворского. В течение трех лет – с 1923 по 1926 год – он был ректором вуза, и многие считают, что его расцвет относится именно к этому периоду. Фаворскому и его единомышленникам удалось выстроить программы и работу всех факультетов в цельную систему – это привело к тому, что творческие и производственные специализации начали существовать на паритетных началах. Это пошло на пользу в первую очередь производственным факультетам. Занятия по стабильным учебным планам, включавшим технологические, художественные и теоретические дисциплины (как историко-художественные, так и естественно-научные), вскоре принесли свои плоды. Практическим подтверждением успешности выбранной педагогической линии, помимо первых выпусков специалистов-профессионалов, стало участие ВХУТЕМАСа в Международной выставке декоративных искусств и художественной промышленности в Париже (1925), где он удостоился наград за новый аналитический метод, программы и учебно-экспериментальные работы студентов. Получив такое международное признание, ВХУТЕМАС вошел в число первоклассных учебных заведений – как и знаменитый Баухауз в Германии.
Но это будет чуть позже. А пока Саша Дейнека по направлению своего красноармейского командования, разглядевшего талант молодого художника, едет в Москву, в тот самый легендарный ВХУТЕМАС. В те годы Высшие художественно-технические мастерские были очень своеобразным явлением. Их наполняла молодежь в полувоенной форме, съехавшаяся с фронтов, прямо из теплушек пришедшая в учебные классы и взявшаяся за кисть и глину. Здесь Дейнека учился в 1921–1924 годах, как раз в тот период, когда среди студенческой молодежи бушевали споры о задачах нового, революционного искусства, когда не только большинство начинающих художников, но и значительная часть профессуры была довольно оппозиционно настроена против академической и старой живописи, стояла на позициях отрицания реалистических традиций прошлого искусства как обветшалого наследия старого режима.
Очень тепло о том незабываемом времени писал однокурсник Александра Дейнеки, будущий летчик и писатель, восторженный почитатель таланта художника Иван Рахилло. «Вспомним, друг, нашу юность, молодость неповторимую! Забыть ли нам Москву тех далеких героических лет! – писал Рахилло, выражавшийся словно герой фильма Алексея Германа «Мой друг Иван Лапшин». – Вот он старинный особняк с колоннами, Мясницкая, 21, студенческое общежитие ВХУТЕМАСа – бывшее училище живописи, ваяния и зодчества. Сюда с фронтов гражданской войны, из далеких провинциальных городков и деревень приезжали молодые бойцы, рабочие и крестьянские ребята, кто в шинели, кто в старом полушубке, в зипуне, в красноармейском шлеме, в рваном заячьем треухе. И среди них – худощавый, светловолосый, широкоплечий хлопец, по виду тихий, несмелый, но с сильным и настойчивым характером, уже немало повидавший в жизни и понюхавший пороху гражданской войны. И этот хлопец был ты, Сашко Дейнека»[17].
* * *
Как жили и учились вхутемасовцы двадцатых годов? Просто, бесхитростно. Холодное общежитие, голодный паек, десять рублей стипендии, случайные грошовые заработки за исполнение вывесок и портретов торговцев на Сухаревском рынке, хозяйство в складчину по группам и коммунам. И в то же время – неистребимое желание «поднимать культурный уровень масс», как отвечали очень многие студенты на вопрос анкеты приемной комиссии.
Сам Дейнека вспоминал: «Студенты ВХУТЕМАСа напоминали “бурсу”, шумную, увлекающуюся, полную сил». Действительно, это был народ бывалый, современный по складу мышления и жадно тянувшийся к учебе, жизнерадостный и упорный в своем желании как можно больше увидеть и узнать. «На лето эта колоритная ватага разлеталась по далеким и близким городам и селам, чтобы осенью опять создавать бесконечные натюрморты, спорить о Пикассо, увлекаться кино, слушать лекции, заниматься спортом, – рассказывал позже художник. – На всю жизнь у меня остался вхутемасовский заряд бодрости, желание дерзать, спорить и, главное, не топтаться на месте. И когда мне в жизни приходилось туго – а это бывало, – я всегда вспоминал слова, сказанные мне Маяковским: “Надо вырвать радость у грядущих дней, Саша!” И вот, как видишь, сдюжил…»[18]
А вот как рассказывал Дейнека о ВХУТЕМАСе Игорю Долгополову:
«Никогда мне не забыть далекую, светлую пору моей юности – ВХУТЕМАС. Как будто сегодня, сижу на барьере сухого фонтана в небольшом дворике с садиком и смотрю на шумный народ, толпящийся вокруг. Вот стоит сдержанный, с черной бородкой Прусаков, внимательно слушает круглолицего, с копной волос на голове, буйно жестикулирующего Гончарова. Проходит изящный Вильямс с молодым белобрысым Сергеем Образцовым. Поодиночке, не зная еще друг друга, бредут двором будущие Кукрыниксы. Топает милый увалень Эйзенштейн, сидит с фотоаппаратом в кругу соратников Родченко. Стайкой, как монашенки, идут ученицы Фаворского. А вот и профессора… Могучий Кончаловский о чем-то спорит с могучим еле поспевающим за ним Штеренбергом. Не торопясь, прошествовал по-мужицки одетый бородатый Фаворский. Рысцой пробежал щеголеватый Осьмеркин. Наверное, закончился совет»[19].