Полина Осипова
Разведенка
Произведение является выдумкой автора, все персонажи и события являются вымышленными и все совпадения с реальными событиями или людьми – случайны
По каким причинам женщины выходят замуж? Все, конечно, индивидуально, но все же в немалой степени это зависит от возраста самой женщины. После сорока решаются на брак, чтобы провести остаток жизни в покое и душевном тепле, а главное – не одной, в редких случаях и при особенном везении – если какой-то, тоже уставший от метаний и поисков человек, вдруг оказывается близким, родным, «своим». После тридцати – взвесив все «за» и «против», выбирают наиболее удобного и выгодного поклонника – благо пока есть из кого выбирать, ведь время неумолимо бежит вперед – тем более замуж уже пора, подруги «разобраны» и живут семейной жизнью, родственники задают неуместные и порой нетактичные вопросы «а ты когда?», к тому же ребенка нужно родить… А в двадцать? В двадцать не выходят – влетают в замужество с сияющими глазами, затуманенным разумом, на крыльях огромной сумасшедшей любви! Так произошло и у нее – в двадцать лет, не сознавая происходящего, да и сейчас смутно помня его, Люба, ошарашенная и счастливая, оказалась замужем. «Таких не бывает!..» – завороженно шептала она родным, подругам, сокурсникам. И хотелось кричать на весь мир, что она замужем за самым лучшим парнем на свете и как ей удивительно повезло. Она оказалась права – таких действительно не бывает, и он не был таким, но об этом потом, потом…
– Привет! – Весенний день был на удивление теплым, солнечным, радостным, и какое-то чувство полета, внутренней свободы ширилось и росло в Любиной душе. Она шла по залитым лучами, влажным от последнего, почти растаявшего снега улицам и ей хотелось улыбаться прохожим, да и вообще – просто улыбаться.
– Привет. – Ответил ей голос из мобильного телефона. – Ты чего такая радостная?
– Я получила свидетельство о разводе. Все, теперь мы не муж и жена. Вот, звоню тебя поздравить!
– И тебя с первым апреля. – Выдохнул Антон.
– Первое апреля? – Рассмеялась она. – Я даже и не задумывалась, какое сегодня число… Просто появился свободный день – пошла и забрала. А знаешь, что самое смешное? Помнишь, нас расписывала милейшая нарядная девушка с настолько приклеенной улыбкой, что ей трудно было говорить «дорогие брачующиеся…»
– Ну? – Невесело хмыкнул он.
– Прихожу к мировому судье – сидит его помощница – мрачнейшего вида тетка, вся в сером. Пока я узнавала про свои документы, она еще была относительно вежлива. Но когда я сказала про тебя! Всего-то спросила:
– Можно мне и для бывшего мужа получить, а то ему некогда?
Она вдруг как взъерошится вся, как зашипит:
– Нечего с бывшим мужем общаться! Пусть сам все забирает! Помогать ему еще вздумала!» Я говорю: «Да, мы нормально общаемся, дружим даже… Почему бы и нет? Тем более – ребенок общий, ему папа с мамой нужны, он не виноват, что мы не смогли ужиться…
– А она как рявкнет: «Ничего я не дам для бывшего мужа! И вообще пора начать считать, что бывший муж – не человек! Я так и считала, пока не помер!
Я, ты знаешь, дар речи потеряла… С одной стороны – ангельского вида девушка, «дорогие брачующиеся» сладким голоском и свидетельство розовое, нарядное такое, с другой – эта грымза – «Бывший муж – не человек!» и свидетельство серого цвета… Как-то сразу в полной мере ощутился развод.
– Я тебя тоже поздравляю. – Совсем погрустневшим голосом ответил Антон. – Ты же так хотела развестись.
– Я хотела жить по-человечески… счастливо! – Выпалила Люба.
– Ладно, что теперь выяснять…
– Да, действительно. Я просто позвонила сказать как факт. Давай. Еще раз тебя – с обретенной свободой.
– Нужна она мне!.. Давай, пока.
Люба сунула телефон в карман. Но день уже перестал казаться таким ярким и сияющим. Что-то защемило в сердце. Как они могли так легко и бездумно все растерять? Десять лет борьбы за любовь, за семью, за радость, за призрачное «вместе», к которому они так и не пришли… Теперь ей почти тридцать, она свободна, впереди путь, белый, как чистый лист, – рисуй, пиши на нем новую судьбу, начиная с этого дня. Девятилетний сын – добряк и умничка. И вроде бы все замечательно! Вот только без него – без того, с кем беспрестанно спорили, ругались, сходились – расходились и, наконец, развелись. Странно… она почти и не помнит, как было без него, до него, в ее девятнадцать лет…
Компания собралась большая – стол растянулся на всю террасу. Все кричали, веселились, пили, рассказывали анекдоты, хохотали. Люба неделю назад приехала из детского лагеря, где проходила студенческую практику вожатой. Она еще никак не могла привыкнуть к «своей» деревне, где проводила лето с самого раннего детства (для приезжающих на теплые месяцы москвичей и калужан она считалась дачей) – до сих пор так и хотелось вскочить в семь утра на «планерку». Но друзья отвлекали, вновь затягивая в размеренную жизнь. Сегодня приехали соседские ребята – Серега с Сашкой и с ними их друг Антон. Кажется, Люба видела его когда-то раньше… Между ней и Антоном за столом сидели двое – Серега с другого конца деревни, шестнадцатилетний темноволосый зеленоглазый парнишка с преувеличенно наивным взглядом, который помогал ему в детские годы избегать наказаний за провинности, которые с годами становились серьезнее, и Варька – Любина соседка слева, ровесница Сережи, худенькая девушка с длинными «соломенными» волосами, острым взглядом серых глаз под темными бровями вразлет и веснушками на курносом носу, ее часто обижали в семье и Люба как старшая подруга жалела и защищала девчонку. У Любы и Сереги за несколько дней ее пребывания в деревне завязался легкий флирт (до пребывания в лагере она считала недопустимым, если парень младше даже на год, но многочисленные влюбленности подростков в вожатых и даже редкие – наоборот показали, что 2-3 года – не такая уж и большая разница в возрасте). Правда, большего девушке от этого легкомысленного паренька не было нужно – ну, заходил к ней в гости этот несерьезный подросший ребенок, общались, даже пару раз от скуки, так как все неожиданно разъехались в города, ходили вместе в совхоз на дискотеку, ну и что в общем… Сейчас же Варька активно претендовала на Сережино внимание – краем взгляда Люба видела, как младшая подружка под столом положила руку на Серегино колено. С одной стороны, царапнуло неприятно, а с другой – ну зачем он ей, юный, подросший только в этом году из привычного упитанного невысокого паренька, только начинающий оперяться. Девушки рано взрослеют, и Любе уже хотелось отношений всерьез и надолго. А Варька… ну, чему удивляться, она всегда стремилась доказать им с Катериной, что она лучше, востребованнее, и кого-то у них увести парня, но как-то не получалось.
Катька – соседка Любы справа, эффектная темноволосая, фигуристая, с ямочками на щеках, старше Любы на пять лет, появилась здесь относительно недавно – пять лет назад. Ее мама, тетя Таня, купила дом в этой деревне, так как по соседству уже обживались две ее лучшие подруги с семьями, и, конечно, привезла с собой взрослых детей: худенького высокого восемнадцатилетнего Петьку с вьющимися темно-золотистыми волосами, задорным чубчиком на лбу и родинкой на почти всегда улыбающимися губами, и Катю, старше брата на 2 года, с мужем Денисом – невысоким, лысеватым, молчаливым, но при том мастером на все руки, и их двумя детьми, четырехлетним очаровательным светловолосым Никитой, которого здесь уже успела испугать собака, отчего он начал косить глазами к носу, что впрочем смотрелось очень мило и даже гармонировало с его худенькой фигуркой и тонким голоском, и пепельно-белокурой трехлетней Алей, этаким ангелочком с большими серыми глазами, которая очень любила петь нежным голоском, очень смешно картавя, и плакать громогласно на всю деревню по несколько раз в день (первые разы Люба на эти поистине дикие крики бежала к соседям, но потом выяснилось, что Саша плачет так из-за всего и постоянно, и все просто привыкли). С появлением многочисленного семейства соседей тихая полузаброшенная деревня ожила.
Почему Варя так стремилась забрать себе юношей, у которых возникала туманная дымка возможного будущего с ее подругами, оставалось загадкой. Возможно это объясняется во-первых, тем, что пару лет назад всем троим был очень симпатичен местный «первый парень» из совхоза, который часто наведывался к ним то на тракторе, то на мотоцикле, то на лошади, а потом выяснилось, что причиной столь частых посещений была Люба, а во-вторых тем, что в прошлом году Варюха отчаянно увлеклась приехавшим из Москвы погостить, чтобы забыть тяжелое расставание с девушкой, Петиным другом, высоким и обаятельным Лешей, которому темные густые взьерошенные волосы вкупе с очками придавали весело-бесшабашный вид. Роман между Катериной и Алексеем вспыхнули так внезапно, как и все отношения, озарившие данную деревню. Поистине это место было окутано ореолом особой романтичности, даже люди, считавшие себя закоренелыми циниками, оттаивали и влюблялись, находясь в этом нетронутом уголке дикой природы. Местные рассказывали, что еще давно, когда это было большое село, в котором кипела жизнь, где-то неподалеку, на их краю деревни, мужчина жил в семье, а в соседнем доме у него была еще одна любимая женщина и двое детей. Поговаривали также, что немцы стояли в селе добрые и местные девушки и молоденькие солдаты влюблялись друг в друга. Этакое средоточие любви, затерянное среди полей и лесов… Вот и Катя с другом брата не заметили, как их закружил водоворот влюбленности. К тому же в Москве они жили поблизости и ничего не мешало им общаться там. Правда, узнавший правду муж как-то пришел к пареньку с друзьями, требуя отказаться, грозя убить.
– Убивайте. Не откажусь от нее. – Твердо произнес парень.
Катя подала на развод, ее брак уже трещал по швам, но она старалась этого не замечать. Теперь они с бывшим мужем приезжали сюда по отдельности, чтобы находиться с детьми.
Предыдущую неделю Катерина тосковала дома, почти не выходя, лежа на кровати и глядя на фотографию любимого, сделанную в подъезде.
– Пойдем куда-нибудь, ну, хоть у меня посидишь. Мелкие твои целыми днями по деревне бегают, а ты лежишь вздыхаешь.
– Я скучаю. – Вздохнула Катя, поджав пухлые губы, отчего на чеках обозначились глубокие ямочки. – Как он там? Работает наверное…
Мобильных не было! Чтобы позвонить, необходимо было поехать в город за 30 километров на автобусе, который ходит дважды в день, и до остановки которого пешком идти семь, если через лес – то пять. Спасибо человеку, чей талант дал нам возможность быть на связи, тому, кто изобрел мобильную связь!
– Пойдем хотя бы на улицу. – Предложила Люба. – На лавочке посидим.
Катя нехотя поставила фотографию на тумбочку. – Хорошо, давай.
Они вышли и присели на лавочку перед домом.
– Как он там? Когда я его теперь увижу?
Все, конечно, относились скептически к их отношениям: и Лешина мать, потому что девушка старше, с двумя детьми, в браке; соседи и здесь, и в Москве, косились, перешептывались, Катина мама, как всегда, тактично молчала… Но влюбленным было все равно.
Девушки сидели на лавочке, солнце по-доброму, ласково грело июльскими лучами, по голубому небу весело бежали редкие облачка, сад был наполнен сладким ароматом цветов. Но Катю не радовало ничего – она грустно смотрела на калитку в конце короткой дорожки до забора, спрятавшуюся в густых кустах сирени, и словно ждала – а вдруг.
– Пойдем домой. – Наконец сказала она. – Здесь мне еще грустнее, да и жарко. Девчонки встали и уже сделали пару шагов к террасе, как вдруг калитка звонко хлопнула – между кустов сирени на дорожке стоял он – в белой футболке, взъерошенный, в очках, с рюкзаком.
– Лелик! – Не поверила своим глазам Катя.
Он развел руками и улыбнулся:
– Я соскучился…
Катя шагнула к нему, он – к ней, она положила ему голову на плечо, он крепко ее обнял, так они и застыли в этой позе, олицетворяющей чистое и настоящее чувство… Люба тихонько попятилась и сквозь проход через малину ушла к себе – здесь она была лишней.
Леша остался – теперь они с Катей сидели за столом напротив Любы, весело болтали, смеялись. Внезапно Варя и Сережа встали и направились к двери. Этим вечером они уже не вернулись. «Ну хоть кого-то увела» – мысленно рассмеялась Люба. Теперь она оказалась рядом с Антоном. И если до этого он перегибался через сидящих между ними, чтобы что-то сказать Любе, то теперь они могли общаться свободно. Он рассказывал ей смешные истории, улыбался, и даже когда у него было спокойное выражение лица – все равно как будто мило посмеивался, так казалось из-за его необычной формы губ с продолговатыми ямочками в уголках, направленными чуть вверх. А глаза – огромные, темно-карие с удивительно длинными черными ресницами…
Все пришло само собой – через неделю волна сумасшедшей влюбленности накрыла их обоих с головой. А много ли им было надо? Ему – восемнадцать, ей – девятнадцать, доверчивые, светлые, открытые миру, друг другу, любви, не связанные ничем… Это была радость – искрящаяся, добрая. Люба впервые в жизни узнала, что такое – плакать по ночам от безмерного, хлещущего через край души счастья! Кроме того, Антон умудрился очаровать не только саму девушку, но и все ее окружение – помогал у себя на участке, так что Оля, мама его друзей, нарадоваться не могла и хвалила работящего парня, а заметив их чувство с Любой, вскользь намекала девушке, как той повезло; таскал огромные ящики в подмогу Вариным родным, те только восхищенно качали головами – молодой, худенький, а настоящий мужик, подарок да и только; приезжавшим на выходные близким друзьям Любиной семьи – дяде Вите и тете Лене, жившим в доме под липками, следующем за Катерининым, старался угодить особенно, ведь они, будучи в теплых, можно сказать – почти родственных, отношениях (вечера выходных – сообща, поездки – совместные, постоянные общение, взаимопомощь, поддержка и в Москве тоже), имели сильное влияние на девушку и ее маму. Дядя Витя, правда, человек редкостного интеллекта, цитирующий классиков на разных языках и, конечно, как мудрый мужчина, видящий гораздо больше, чем ему хотели показать, относился к парню скептически – «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань…» – сказал он поначалу, узнав об этих отношениях. Но потом Люба с Антоном обкосили бурьян за их участком, парнишка часто приходил с предложениями помочь и старался быть на подхвате. Так как они считались парой, Люба брала его на субботние шашлыки к дяде Вите и тете Лене, и тот старался поразить всех, приготовив что-то особенное к столу, к примеру, жареной картошечки с грибами – надо отдать должное, парень, недавно окончивший кулинарный колледж, готовить любил и умел. Тут задумался даже прозорливый дядя Витя – может, и правда, Антошка – человек хороший и любит так сильно. Сам Виктор в далекой юности лазил в окно к любимой по водосточной трубе и настолько покорил ее своим напором, что отвоевал у генерала, которого прочили красавице Елене в мужья. Зато прожили всю жизнь вместе и, что удивительно, – в любви.
Со всех сторон на Любу сыпались восхищенные фразы: «Такой парень!», «Не парень, а золото!». А много ли ей нужно было подтверждений и доказательств юной девушке, и без того уже влюбленной?
И словно само провидение знаком свыше сначала заставило ее задуматься, а потом словно благословило их… Однажды Антон пришел улыбающийся, таинственный, и, стоя у крыльца, глядя снизу вверх, прошептал с хитрецой:
– Дай руку. – И протянул ей зажатый пальцами вниз кулак.
Люба шагнула к нему и протянула раскрытую ладонь, а потом, подумав – а вдруг он ради шутки принес ей жука или паука, испуганно отдернула руку. Может же! Шутки у парнишек из их компании иногда были еще совершенно детскими…
Что-то, блеснув, упало вниз, Антон наклонился и, глянув на нее с обидой и горечью, выбежал из калитки прочь.
Через час он вернулся крайне расстроенным и потерянным, посмотрел вниз, по ноги и вздохнул.
– Что? – Спросила она, успев за это время порядком испереживаться.
– Там было кольцо! То есть перстень с камушком! Серебряный. Я хотел тебе подарить! А ты руку убрала.
– Перстень?
–Да, маленький, красивый.
– И куда он делся?
– Выпал. Я его поднял, сунул в карман штанов, психанул, что ты не оценила, ушел… Пошел бродить на поле и думать. Долго ходил… А потом пошарил в кармане – а колечка там нет, оказалась дырка, и оно через нее проскользнуло видимо…
Люба слушала, широко раскрыв глаза, – теперь и ей было невероятно обидно.
– Обязательно психануть нужно было?! – Выпалила она и, наклонившись, внимательно осмотрела траву у террасы, а потом побежала на поле, пока не стемнело. То поле в направлении речки, куда ходил грустить парень, протянулось вдоль деревни. До реки от дома, в котором жил Антон, находящегося на противоположной, ближайшей в ту сторону, линии построек, было примерно полкилометра. Люба ходила поперек поля, начав с самого края, рядом медленно шагал крайне удрученный Антон. Кольца не было. Отчасти виноваты были оба и даже извинились друг перед другом, но перстенек не находился. Уже начало темнеть, когда они ушли с поля. «Если потерялся, то и нам не судьба быть вместе» – грустно расценила этот знак девушка.
Потом она, конечно, забыла об этой своей мысли. Все-таки Антон, так быстро ворвавшийся в ее жизнь, очень много для нее значил, умудрившись стать близким почти мгновенно. Выросшей без рано ушедшего отца, с постоянно работающими взрослыми, ей еще с тех давних пор очень хотелось тепла, определенности, душевной нераздельности с человеком – чтоб и любовь, и дружба вместе.
В розовой дымке нахлынувшего счастья она не замечала, что парень переигрывает… Видимо Антону хотелось обострить чувства девушки, и в эту прекрасную безмятежность радость он понемногу подсыпал перчинки сомнения и тревоги. Однажды в пятницу вечером он зашел к ней домой, сел на углу кровати, проникновенно вздохнул:
– Завтра приезжает мать Сереги с Сашкой. Нас заберут в Калугу. Насовсем. И мы с тобой больше не увидимся…
Люба не спала ночь, писала стихи, не в силах представить, как она сможет теперь жить без него, а на следующий день он появился как ни в чем не бывало, словно и не было вчерашнего разговора. На следующие выходные повторилось то же самое – «я уезжаю навсегда», вздох, влажный взгляд. Люба поджала губы, пытаясь скрыть улыбку. Когда в третьи выходные Антон проделал ту же шутку, Люба, опустив смеющийся взгляд, тоже тяжело вздохнула:
– Приехал мой дядя… ведь уже август… он заберет нас всех завтра в Москву… я уезжаю навсегда…
Антон вскинул на нее испуганный взгляд больших черных глаз. Люба не лгала – дядя, и правда, приехал, чтобы увезти в город и бабушку, и ее. Но днем был серьезный разговор.
– Я не поеду! – твердо сказала она дяде. – Я люблю его и хочу остаться. До института еще три недели. Мне нечего делать в Москве.
– Мы не оставим тебя тут одну! – был ответ.
– Мне девятнадцать лет, я уже большая девочка и имею право выбора!
– Тебя в мешок посадить что ли и насильно увезти?
– Сажайте – вырвусь! Я не по-е-ду! – В принципиальных вопросах добрая м довольно мягкая Люба проявляла поразительное упорство.
– Ты что в Москве не можешь найти себе, с кем любовь покрутить?
– Мне не надо в Москве. Мне не нужен другой. Я хочу быть с ним! Дядя посмотрел в ее решительные, колючие глаза и махнул рукой:
– Ладно, оставайся.
Люба улыбнулась и вздохнула – полдела было сделано, теперь оставалось проучить одного человека…
Он дружно носили в машину вещи, соседские дети крутились под ногами.
– Ой! – Неожиданно воскликнула Аля. – Колечко. Какое красивое!
– Покажи. – Остановилась Люба. И, не видевшая его прежде, девушка сразу узнала перстенек всей силой женского чутья. – Это то самое, которое мне Антон подарил, а я потеряла.
– А я хотела себе взять. – Вздохнула Алька.
– У тебя пальчики еще маленькие. – Нашлась девушка. – Вырастешь – тебе тоже любимый парень подарит.
Теперь на Любином тонком безымянном пальце красовался узкий серебряный перстенек, в центре которого, словно бутон, обрамленный лепестками, красовался небольшой фианит.
Наконец, все собрались, загрузили машину, сели: дядя, бабушка, Люба, Варька, которая вызвалась ее проводить до совхозной деревни, где ей теперь очень нравился один невысокий веселый парнишка и к которому она намеревалась зайти, и белый кот Катанька (названный еще папой в честь легендарного комиссара из итальянского сериала). Антон стоял у машины растерянный, с опущенными плечами, изредка поднимая от земли очень длинные густые ресницы. Люба подошла, чмокнула его, помахала рукой. Машина тронулась. Обернувшаяся Люба долго смотрела на одинокую фигуру, с тоскливым видом смотревшую вслед… Теперь она уехала «насовсем». За поворотом они с Варькой расхохотались. В совхозной деревне девчонки быстро выскочили из машины и радостно, почувствовав опьяняющий дух свободы, побежали к подругам, где и провели весь день. Обратно возвращались уже в сумерках, пешком – так, чтобы никто не заметил. Варька сразу направилась к ребятам.
– Я замок не буду снимать, зайду через заднюю террасу. Свет тоже зажигать не буду. Перекушу – и к вам. Только не выдай меня!.. – прошептала Люба.
Варька, усмехнувшись, кивнула. Через полчаса Люба стояла на пороге у друзей. Тихонько постучала. Дверь открылась – на пороге стоял Антон. Он побледнел и отшатнулся, а потом кинулся к ней, прижался, как ребенок, зашептал что-то невразумительное… Все молчали, наблюдая. На следующий день его друзья – Серега и Сашка уехали в Калугу. Антон остался. Теперь они были вдвоем и счастье захлестывало их с головой.
Потом Люба все же уехала учиться, но и в Москве бредила им, думала, писала письма. И он писал – признания, стихи. Однажды, когда Люба лежала в больнице, Катькина мама, тетя Таня, передала ей конверт от Антона. Письма тогда были бумажные – длинные, красивые, с рисунками, рифмами и песнями, засушенными цветами между страничек, и на нескольких листках нужно было уместить все события и свои чувства… Люба перечитывала и вздыхала – Антон оставался в деревне сторожить картошку, когда его заберут в город – неизвестно. В мае он потерял отца, с матерью не общался, колледж окончил – сам себе хозяин и сам себе семья.
Потом, когда завершился сезон и Антон вновь оказался в Калуге, то начал приезжать к ней в Москву – каждые выходные. Даже живя в разных городах, они не разлучались – Антон был рядом, он не отпускал ее, окружил собой, не позволял даже подумать о чем-то или ком-то другом. Он строился посменно в пельменный цех, но однажды, уже зимой, приехал расстроенный, сказал, что его уволили за драку с начальником. Люба, растерявшись, позвонила Кате – в Москве они тоже постоянно общались и доужили. В тот же день для Антона была найдена работа на фирме добродушной тети Тани. Больше он не уезжал. Семейная жизнь началась как-то сама собой, ее никто не планировал, даже не ожидал. Но в восемнадцать – девятнадцать лет, вдобавок при наличии влюбленности и страсти, при отсутствии четко сложившихся стереотипов, которые мешают наладить личные отношения людям более старшего возраста, все складывалось естественно, как само собой разумеющееся. Бурные ссоры, страстные примирения, эйфория сумасшедшей нежности… Люба даже не замечала, что ее чувства в разы сильнее.
И сейчас у идущей по погрустневшей улице Любы вновь всплыли воспоминания, всколыхнулись те чувства, овевавшие счастьем их первый совместный год. В глазах предательски защипало. Она остановилась.
– Послушай! – Мысленно выкрикнула она себе. – Ты не помнишь, как он на следующий день после росписи превратился в резкого и хамоватого парня? Ты забыла, что когда пришли с ним разбираться местные, деревенские, во главе с Женькой, который не мог поверить, что ты вышла замуж за другого, хоть и не встречались давно, ты, уже беременная, глупая соплячка, закрывала его собой! Ты, а не он – спасал тебя и ребенка! И благо, когда по ошибке ударили тебя и ты закричала «Живот!», нападавшие поняли, что ты ждешь ребенка, и ушли. А потом… сколько ты плакала, нуждаясь в поддержке, а от тебя отмахивались, называя «слоном» (удивительно – почему беременные жены так раздражают мужчин?). А как он сокрушался, что ты на год старше и когда ему будет только 39, тебе исполнится целых сорок? Это ему таджик на работе сказал. А когда первую машину угоняли, ты рванула к двери: «Пойдем!», а он сказал: «Иди, а я не побегу». А Наташу? Как он влюбился, когда у тебя был грудничок на руках и сначала – выпускной курс универа, а потом работа посменно с мамой, потому что денег постоянно не хватало. И похабные сообщения от этой Наташи, которын он тнбе для чего-то зачитывал… А как однажды утром, он разбудил утром и начал что-то выговаривать, уходя на работу (даже непонятно, зачем растолкал – ты и так разрывалась между работой и домом с малышом и без стиральной машинки), стал говорить, какая Наташа замечательная, а ты… А ты – в этот момент поняла, что больше его не любишь, словно выключатель щелкнул в душе. Да, глупенькая, ты прожила с ним еще довольно долго, пытаясь сохранить сыну видимость полной семьи. И что? Твоя молодость, проведенная не с тем человеком, две попытки уйти и увенчавшиеся старания Антона вернуть тебя «Я без тебя, как одинокий орел на вершине горы», «Я как одинокое облако, плывущее по бескрайнему небу», а ты добрая, доверчивая… И что ты получила теперь? – Люба стояла посреди улицы, и перед глазами мелькали те картинки прошлого, которые и привели к разводу. Слезы уже высохли, она смотрела вдаль, будто видя перед собой не дома и дорогу, а свой ошибочный путь. – Ты всегда расстраивалась, когда подружки в выходные гуляют с детьми вместе с мужьями, а твой находил отговорки и, бродя с ребенком одна, ты наблюдала за отцами других детей – какими они могут быть заботливыми и любящими… А вы оставались одни, без отца и мужчины, который был так нужен вам. Вот объективно, посуди сама, – продолжала размышлять она, – парень из комнаты в общаге в провинциальном городе. А тут москвичка. Суперприз, если объективно. Вот если б тебе так? Если б мне так… – ответила своим мыслям Люба, я бы была благодарна и ценила, даже если бы не любила. Но – мне не нужно было от него благодарности, достаточно хорошего отношения ко мне, семье, любви к нашему ребенку. Я просто хотела счастья – обычного, человеческого, женского. Ведь я выходила замуж навсегда! – И, вдохнув свежего апрельского воздуха, она шагнула вперед, словно переступив сейчас и через неудавшийся брак, который она столько лет боялась оборвать, и через развод – даже если многие потом будут корить за него, бередя душу. Не все люди имеют чувство такта, к сожалению… А сейчас молодая красивая девушка с белокурыми кудрями на плечах просто шла, щуря большие карие глаза от яркого солнца, и вновь улыбалась.
Время после развода полетело незаметно. Люба ушла с головой в работу, а еще больше – в школьную жизнь сына, заканчивающего первый класс. Учеба давалась нелегко – в первую очередь потому, что сын не хотел идти в школу. Некоторые дети живут по принципу «как родители скажут», хотя таких все меньше в новых поколениях. И ее Богдан, конечно не из таких. У сына с младенчества проявлялся твердый мужской характер – еще до переезда к бабушке после смерти деда, на старой квартире в «хрущевке» соседка удивленно смеялась: «У нас подъезде несколько грудничков. Почему слышно только твоего?». Он не плакал, а требовал, настаивал на своем, придерживался определенного мнения с самого детства и старался не делать то, что ему претило. И в то же время он думал серьезнее и воспринимал все глубже, чем большинство его сверстников. К тому же – наверное это была их общая черта характера – первое отношение к человеку было доброе и доверительное, а потом исходя из поступков – взаимное. Есть люди, которые считают добро слабостью и пользуются по мере сил, есть те, которые вообще не лезут в дебри размышлений и относятся проще… Таким наверное живется легче, им можно даже по-доброму позавидовать. Но они вдвоем были не из таких.
Сколько раз Люба вспоминала, как ее Богдан вечером 31 августа накануне утренней линейки, открывавшей двери в школьную жизнь, долго не мог уснуть – вспоминал, как было хорошо в садике, волновался, что ждет его в школе. Люба, смеясь, успокаивала впечатлительного мальчишку:
– Так же и будет хорошо. Новые друзья и учительница хорошая.
Молодая и эффектная учительница, и правда, столько раз говорила о том, какой у нее опыт и как замечательно она ладит с детьми… Но Богдан словно почувствовал заранее и был прав в своих беспокойствах – его она невзлюбила с первого взгляда, то ли за некоторую мальчишескую расхлябанность, то ли за привычку витать в облаках.
Школьный психолог, вызвавшая к себе немного напуганную Любу, с улыбкой успокоила растерянную мать:
– Знаете, у нас в институте был преподаватель – волосы торчком, галстук на спине. Но какой умнейший и творческий человек! Ему просто не до этих мелочей. Вот и у Вас ребенок такой же – одухотворенный, интересный, но он не постоянно внимателен на уроках, а часто пребывает в своих мыслях и мечтах.
Учительница же на высказывание Любы, что сын замкнулся, резко ответила:
– Вы совершенно не знаете своего ребенка! Он абсолютно не общительный, дикий, весь в себе.
Хорошо, что этот разговор слышала мама девочки, с которой Богданчик был в детском саду, она тут же вступила в спор:
– Моя Лена тоже говорит, что Богдан сам на себя не похож стал. В садике всегда был веселый, радостный, а теперь ходит мрачный, понурый, ни с кем не разговаривает.
Учительница только пожала плечами. Позже, правда, она говорила Любе, что та была права, что Богдан – и правда, открытый, добрый, веселый. Люба только усмехнулась уголками губ. Но было уже поздно. Нелюбовь к ее ребенку крепко проросла в сердце учительницы. Участие Любы в жизни класса, в родительском комитете – уже ничем не могло помочь. И сейчас, после развода, главным для матери было поддержать сына, подбодрить его, ведь в школу он шел, как на каторгу, точно зная, что ничего хорошего его там ожидать не может. По мере нахождения в родительском комитете и общения с учительницей Люба начала понимать, какую ошибку она совершила, записав сына в класс этой рекламирующей себя дамы…У Любы тоже было педагогическое образование, но преподавать она не хотела, потому что искренне считала, что учителя и врачи – это профессии, в которые приходят по призванию, и лучше не работать по этим специальностям, чем делать это плохо, без любви. Учителя, если вы равнодушны к детям, а тем более – если они вас раздражают и злят, зачем вы идете в школу? Можно прекрасно перебирать бумажки в офисе за такую же зарплату и ненавидеть взрослых коллег, а не детей, лишь открывающих для себя этот мир. Если уж так хочется кого-то ненавидеть…
