Полина Груздева
По дороге к счастью
– На вокзале их видели. Сидели они там в зале ожидания. А сейчас пошли в кино. Вместе.
В душе у Людки закипело. Она не знала, что сказать в ответ на сообщение подруге, не знала, что делать. Кое-как утихомирив шквал чувств, как можно спокойнее сказала:
– Ты сейчас домой? А я зайду в клуб. Нужно поговорить с худруком.
Лариска ушла, сочувственно оборачиваясь вслед поднимавшейся по ступеням огорошенной Людке. Но Никитина к худруку и не думала заходить. Она подошла к контролерше, попросила вызвать из зала Пронину Валентину, выбралась на улицу и замерла у освещенного ярким светом крыльца. Вскоре показалась Валька, задержалась на крыльце, вглядываясь в тьму.
– Я здесь! – крикнула Людка. – Спускайся!
Валька сбежала с крыльца и радостно произнесла:
– Людка! Привет! Вот давно не видались! Ты чего вызвала? Что-то случилось?
– Да, случилось. Прогуляемся до школы, расскажу.
– Хорошо, – согласилась ничего не подозревающая Валька, и бывшие одноклассницы и закадычные подруги направились знакомой дорогой к школе. На углу здания девушки остановились. Тут Людка повернулась лицом к Вальке.
– Что, Пронина, встречаешься с Виктором? – язвительно произнесла она, и, прошептав: «Получай!», изо всей силы влепила коварной предательнице звонкую пощечину. Затем резко повернулась и быстро зашагала в сторону клуба. Она мчалась на всех парусах домой, но в конце аллеи ее ждал Виктор.
– Где Валя? – спокойно спросил он, преградив ей путь.
– А я откуда знаю? – отрезала она.
– Это ты ее вызвала?
– Ну я, и что?
– Зачем?
– Не твое дело! – зло бросила в лицо парню Людка, обошла его сбоку, как неожиданное препятствие, и застучала каблучками по утоптанной дороге, по преданной дружбе, по разбитой любви. Она не шла, а неслась на всех парусах под крышу своего дома, где могла спрятаться в одеяло и плакать. А пока вихрем проносилась мимо знакомых предметов, в ее голове молотом стучало: «Разные судьбы», «Разные судьбы». Да, и у них с Виктором теперь были разные судьбы.
Глава 12
Упрямая дочь
Осень, злая и бессердечная, окончательно подобралась к теплу, к листьям на деревьях и к настроению Людки. В свободное от работы время Никитина продолжала ходить на репетиции в клуб, где вместе с другими девчонками готовила программу выступлений к очередной знаменательной дате. Бывала в кино. Но после измены Виктора в ней что-то сломалось, как в брошенной детской игрушке, на которую наступил малыш, спеша навстречу другой радости: вернувшейся с работы матери. Девушка потускнела лицом и чувствами, охладела к музыке и стихам, и это заметила Лариска.
– Слушай, Люд, выручай! – однажды просительно обратилась она к подружке. – Меня пригласили на день рождения, а идти одна я не хочу. Составишь компанию?
– Но меня же не приглашали! Как я пойду? – непонимающе округлила глаза Людка.
– Ну и что, что не приглашали? Я там тоже никого не знаю. Представляешь, каково мне там будет? – жалостливо продолжала подруга. – Будем сидеть рядом, как-то не так мне одиноко будет, да и ты хоть немного повеселеешь. А то совсем скисла, смотреть на тебя тошно.
Может, в другом случае она бы не согласилась – незваный гость хуже татарина, – но сейчас ей было безразлично, что о ней подумают, что скажут, когда она непрошеной заявится в чужой дом. И она пошла.
За столом они действительно сидели рядом. Но оказалось, что в гостях был и Ларискина зазноба Кирилл. Влюбленная по уши Бескоровайная то и дело метала в его сторону горячие взгляды, хохотала, дергала Людку за руку.
Праздничное застолье, шумное, веселое, сначала оживило Людку. Парни и девушки оказались жизнерадостными, подвижными, заводными. Их объединял возраст, интересы, очевидно, занятость. Своим среди них казался и Кирилл. Он пригласил Лариску на танец один раз, другой, третий. На Людку же никто не обращал внимания, и сначала ей это было все равно. Она просто сидела и смотрела на движущихся с азартом парней и девчат, как равнодушно смотрят из окна на поток машин, бегущих по своим делам улицами шумного города.
Но вдруг Лариска сообщила, что они с Кириллом уходят, и скрылась с ухажером за входной дверью. Такого поворота событий Людка не ожидала. Она осталась одна, без подруги, в незнакомом доме, в чужой раскрепощенной компании. И ей, этой группе людей, не было никакого дела до приблудившейся девушки, пеньком сидящей у стены на стуле, как и Людке были безразличны их неистовая энергия и веселье. Никитина встала, накинула пальто и побрела по темным улицам домой. Никому она была не нужна: ни Виктору, ни Лариске.
Захандрила Людка и в лаборатории КИП. Еще долго по окончании рабочего дня у нее во рту сохранялся – или ей так казалось – металлический привкус от запаха технического масла. Однообразные действия с инструментами и приборами учета и контроля убивали ее производственный порыв, и ей уже не хотелось, как в первые дни, бежать на работу и целый день проводить с Сашей и железками, теперь уже до ужаса ей надоевшими.
При ближайшей встрече с Лариской Людка рассказала о своем недовольстве работой. И тогда подруга предложила ей перевестись на эстакаду.
– Я думаю, тебе понравится работать лаборантом по нефти, – убежденно сказала Лариска.
– Почему ты так думаешь?
– Мы не сидим в лаборатории. Если нет отгрузки нефти в цистерны, берем только пробы из резервуаров. Получается, что часто бываем на воздухе. Тебе нужно двигаться, менять обстановку. Конечно, проводить целыми днями в закрытом помещении ужасно. Да еще этот твой слесарь-молчун! Конечно, заскучаешь!
– Хорошо, я подумаю, – задумчиво пообещала Людка.
– Тут и думать нечего, – убеждала Лариска. – Вместе будем работать.
Думала Людка недолго. Екатерина гуляла с Сережкой во дворе, когда дочь, вернувшаяся с работы, подошла к ней и сходу сказала:
– Мама, я хочу перевестись на эстакаду.
Екатерина пристально взглянула ей в лицо, отвернулась, помолчала и спокойно спросила:
– Почему?
– Мне в киповской лаборатории скучно. Целый день одно и то же.
– А на эстакаде?
– Там есть место лаборанта по нефти. Лариска рассказывала, как она работает.
– А Лариса говорила тебе о том, что нужно будет выходить в ночные смены?
– Говорила, ну и что? Меня это не пугает.
Видя непреодолимое упрямство дочери, Екатерина не на шутку начала сердиться:
– Нет, ты не знаешь, как работать в ночную смену! А я знаю! Только выпадет свободная минутка, голова ищет, куда бы приклониться. А спать нельзя, ты на работе.
– Ну и что! – не сдавалась Людка. – Я сама узнаю, что это такое – не спать по ночам. Не с твоих слов! Сама!
– Никуда ты не переведешься! – отрезала Екатерина. – Работай потихоньку, учись. Или Рябов тебя обижает?
– Нет, Сашка меня не обижает. Я просто хочу поменять работу.
– Все! Разговор окончен! Отец устроил тебя в мехмастерские, вот и трудись! И брось мне эти капризы: хочу, не хочу.
– Я все равно уволюсь и уйду на эстакаду! – яростно прокричала Людка.
– Только попробуй! – крикнула мать вслед убегающей в дом разъяренной дочери.
Но Людка не успокоилась и начала оформлять перевод. Чего это стоило шестнадцатилетней девчонке, совершенно не знающей особенностей процедуры! Если во время оформления на работу в лабораторию КИП Людке во всем помогали родители, то теперь ей предстояло все делать самой. Отец в это дело не вмешивался, не помогал. Мать с ней не разговаривала, надеясь, что дочь остепенится и откажется от своей затеи. Но не тут-то было! Решимость не покидала Людку, и через неделю она уже числилась учеником лаборанта на нефтеналивной эстакаде ГНПУ «Каганнефтегаз».
В первый же выходной после смены места работы на танцах она увидела Сашу. Стоя в кругу парней, он время от времени бросал на нее внимательный взгляд из-под знакомых светлых бровей. Когда зазвучало танго, пригласил ее на танец. Людка искренне этому обрадовалась. Она вдруг поняла, что соскучилась по своему замкнутому «начальнику». После танцев парень проводил ее домой. Они начали встречаться. Людка не думала о том, любовь это или нет, просто она была рада часам, проведенным с Сашей, а он смотрел на нее влюбчиво, как-то покорно, словно признавал за ней право распоряжаться его свободным временем и сердцем.
Глава 13
Он хороший!
От своего дома до участка, занимаемого нефтеналивной эстакадой, Людка Никитина могла добираться либо по шпалам железной дороги, либо окружным путем – сначала до переезда по шоссе, а далее по железнодорожному подъездному пути, протянутому до самого конца эстакады.
Идти два километра по пространству, открытому всем ветрам, было здорово. Свежесть утреннего воздуха, огромное, ничем не затененное или покрытое облаками октябрьское небо, отсутствие любопытных глаз – все эти для кого-то не значащие вещи придавали Людке ощущение свободы и удовольствия. По дороге она пела. И на работу приходила полной молодых сил, энергии и жажды знать и уметь. А заканчивался ее путь к неизведанному в лаборатории, в светлом помещении, где лаборантки колдовали над пробами нефти, взятыми из огромных, дышащих нефтяными парами резервуаров и вагонов-цистерн.
Лаборатория располагалась на втором этаже здания котельной, рядом с кабинетом заведующей и небольшим складом с расходным материалом. Начальница лаборанток, Бузинова Зоя Юрьевна, ей сразу понравилась. Полная миловидная женщина с чистым ухоженным лицом, короткой стрижкой светлых волос и улыбчивыми выразительными губами производила впечатление открытого и доброжелательного человека.
Ей было лет тридцать пять, и своих подопечных она просила называть ее только по имени. В дальнейшем Людка узнала, что ее начальница была когда-то замужем, но супруг, узнав, что она не сможет иметь детей, ушел от нее. И Зоя зажила одна в небольшой комнатке, куда частенько приглашала к себе на чай или кофе симпатичных одиноких мужчин и студентов-практикантов из институтов нефти и газа. Женщина не скрывала своих многочисленных связей с любвеобильными мужчинами, и на вопрос Людки, которая с ней скоро подружилась, почему она так себя ведет, объяснила свое поведение предписанием врача: с целью профилактики женского заболевания.
Никитина с удовольствием навещала свою опытную подругу. Аккуратненькая комнатка Зои, вкусные домашние угощения и откровенные разговоры с неглупой привлекательной женщиной на стыдливые темы, которые Людка не могла вести с матерью, сблизила таких разных по возрасту, интересам и опыту женщин. К тому же Зоя Юрьевна отлично справлялась с производственными обязанностями, терпеливо растолковывала восприимчивой девчонке азы специальности, и та с открытым ртом поглощала сведения, необходимые лаборантке по нефти и девушке в расцвете лет.
Екатерина не разговаривала с дочерью целую неделю. Тягостное молчание угнетало обеих. Но Людка страшилась заговорить с матерью, а мать не могла простить непослушной дочери ее своеволия и неоцененной заботы: ведь она была против эстакады только потому, что хотела оградить неразумное дитя от ненужных еще девчонке трудностей. Вскоре материнское сердце не выдержало, и Екатерина сухо, как чужая, спросила:
– Ну и как на эстакаде? Лучше?
И сразу с Людкиных плеч свалился тяжелый камень страха: это был шаг к примирению.
– Мам, ты не представляешь, как мне там нравится, – живо отозвалась она на вопрос матери. – Меня приняли ученицей лаборанта. Девчонки-лаборантки: Лариска Бескоровайная – она тоже еще ученица, Ира, Полина, Рита − там работают. У нас хорошая заведующая, Зоя Юрьевна. Она меня учит, а девчонки помогают.
– Что ж, смотри не разочаруйся, ученица лаборанта. Надеюсь, не будешь прыгать с одного места работы на другой. Знаешь, как в народе таких называют?
– Не знаю.
– Летун! Человек ненадежный, временный. Такого не уважают. Заслуживает уважения только тот, кто выучился, освоил профессию и постоянно трудится на одном предприятии. Такой человек набирается опыта, повышает квалификацию, растет.
– Это как, растет? Еще не вырос, что ли?
– Растет по карьерной лестнице! – совершенно оттаяв, засмеялась Екатерина. – Становится мастером своего дела. И зарплата у него тоже растет.
И на личном фронте у Людки тоже, вроде, складывалось хорошо: она встречалась с Сашей, им было хорошо вместе. Правда, однажды мать у нее спросила:
– Людка, ты что, свиданничаешь с Рябовым?
– А что? – насторожилась дочь.
– Говорят, он плохой парень.
– Это почему же?
– За ним какие-то нехорошие делишки водятся.
– Неправда! – горячо заступилась за парня Людка. – Ничего ты о нем не знаешь! Он хороший! Это все поселковые сплетницы болтают, а ты слушаешь.
– Ну гляди, потом не плачь, – ответила мать, и больше они к этому разговору не возвращались.
К весне Никитина уже работала лаборантом. Она привыкла к едкому запаху нефти и бензина, которым отмывала жестяные ведерки от коричнево-черных следов нефти. Строго по времени без страха лезла по винтовой лестнице с пробоотборником на высокие цилиндрические резервуары, на цистерны под толстыми гусаками, щедро заливающими в вагоны-емкости парующую маслянистую жидкость. Старательно выполняла все требования по анализу отобранной пробы.
Особенно ей нравилось проводить манипуляции с аппаратом Дина Старка. Стеклянные предметы, на вид хрупкие, беззащитные, превосходно справлялись с заданием, и Людка с удовольствием наблюдала, как закипала подогретая в колбе нефть, пар проходил по холодильной трубке и в ловушке оседала вода. Вот он, волшебный химический процесс! Вот она, ее любимая химия!
Это же был, конечно, не химический, а физический процесс, но для Никитиной возня с колбами, пробирками, стеклянными трубками ассоциировалась с уроками химии, поэтому она и считала, что определение обводненности нефти – прерогатива химии.
Все было бы замечательно, если бы не известие о том, что Саше пришла повестка в армию. Он сообщил об этом во время свидания на укромной скамейке у входа в здание начальной школы, куда ночами не добирался свет уличного фонаря, но доносилась музыка, звучавшая на танцплощадке клуба.
– И когда ты едешь? – потухшим голосом спросила Людка.
– Послезавтра. Будешь мне писать?
– Буду! Я буду очень скучать!
– Ну что ты! – нежно обнимая девушку и целуя в губы, успокаивал будущий новобранец. – Три года пролетят быстро, и мы снова будем вместе.
Людка вздыхала и уже больше ничего не говорила.
По заведенной традиции для уходящих в армию организовывали проводы. В поселке в каждой семье их устраивали по-своему. О вечеринке Сашка ничего не сказал Людке. Влюбленные должны были встретиться у клуба и провести вечер вместе, посещая облюбованные укромные места. Утром следующего дня старший брат Саши Павел на своем самосвале взялся отвезти их на станцию Каган, откуда на поезде призывнику предстояло добраться до указанного в повестке места.
Клуб весь сиял вечерними огнями, когда Людка, по-особенному нарядная и благоухающая, простучала каблучками по уже не вязкой от дождей земле и остановилась на предклубной площадке. Теплый весенний ветерок ласково касался свободной от одежды кожи.
Неожиданно сзади ее обхватила руками Лариска. Людка обернулась.
– Что стоишь как вкопанная? Ждешь Сашку? – затарахтела подруга.
– Да, договорились встретиться. А ты куда, в кино? Одна?
– Ну, раз ты не идешь, то пойду одна. Не скучай, подруга! – и унеслась по клубной лестнице к кассе.
Зрители прошли в зал, и площадка опустела. Фильм шел уже с полчаса, а парня все не было. Людка не знала, что и думать. Она в корне не могла терпеть неясность, поэтому, все еще сомневаясь, надо ли идти, медленно направилась к дому кавалера.
На стук дверь открыл сам Сашка, красный, потный, как только что из парилки. Выйдя в подъезд, он плотно прикрыл дверь, из-за которой слышалась музыка, хмельными глазами уставился на девушку. Полуголый, в одной майке и брюках, возбужденный, он походил на самца, охваченного вожделением. Таким Людка его еще никогда не видела. Парень даже не притронулся к подруге, стоял отстраненно, выжидающе.
– Саша, я тебя жду, а ты не идешь, – начала говорить Людка. – Что-то случилось?
– Извини, Людочка! Я сегодня не могу уйти из дома. Родители захотели побыть со мной. У нас гости. Извини!
– Хорошо, если так, – сказала Людка извиняющимся тоном. – Я думала, что ты заболел. Конечно, ведь ты уезжаешь надолго. Я пойду!
– Встретимся завтра, как договорились! – прокричал ей вслед парень и моментально скрылся в квартире.
Утром на видавшем виды, но бодро урчащем самосвале подъехал Павел. Увидев Людку, ожидающую возле дома, из машины вылез Сашка, помог девушке взобраться на потертое спецовками высокое сиденье, сел рядом, с громким стуком захлопнул дверь, и машина покатила.
Всю дорогу молодые люди молчали: о чем можно было говорить в присутствии Павла? Только перекидка нежными взглядами говорила о том, что чувствовали они по отношению друг к другу. Всю дорогу парень не выпускал из своих натруженных рук податливую девичью руку, и Людка, счастливая и в то же самое время печальная, отвечала на мужскую ласку теплом кожи и встречными движениями пальцев, передающих всю силу юной привязанности и верности – Людка искренне считала, что в Сашку она влюблена бесповоротно и навсегда, как и он в нее тоже.
Дотряслись до Кагана незаметно. Павел, распрощавшись с братом, остался в машине ждать девушку, отправившуюся с Сашей на перрон. Прибытие поезда уже было объявлено. Пассажиры заволновались, возбужденно задвигались. Влюбленные, держась за руки, неподвижно стоя среди заметавшейся толпы, смотрели в глаза друг другу. Людка говорить не могла, а немногословный Саша своим молчанием всегда говорил больше, чем словами.
Подошел поезд. Саша повел Людку к своему вагону. Откинув ступеньку, на перрон сошла дородная проводница, отошла в сторону от дверного проема. Мужчины, женщины, дети, торопясь, втискивали в тамбур багаж, проходили в вагон, и его длинное туловище как ненасытный зверь пожирало людей, а они все лезли и лезли в его жадную пасть. Людка подумала о том, что сейчас это металлическое животное проглотит и Сашу, и ей стало страшно. Она тоскливо поглядела на парня. Саша, увидев в лице Людки неприятные изменения, крепко обнял ее, прижался губами к ее уже дрожащим от отчаяния губам, затем поднялся в вагон.
Поезд тронулся. Александр стоял на площадке еще не закрытого тамбура и смотрел на Людку. Она шла рядом с поездом и отчаянно рыдала. Слезы обильным дождем струились из ее глаз, и удержать этот соленый поток она не могла.
Рядом с Сашей стояли какие-то развеселые парни, очевидно, тоже призывники. Поезд набирал ход, а Людка все шла и шла, не отрывая взгляда от знакомой коренастой фигуры, и плакала. Неожиданно один из парней, широко, молодецки улыбаясь, прокричал: «Девушка, не плачьте, он обязательно вернется!». И Людка остановилась. Что было делать? Поезд уносил на долгие годы близкого ей человека, рядом с которым ей так хорошо, но вернуть его она не могла: служба!
На обратном пути домой Людка рядом с Павлом молчаливо тряслась в его драндулете, уже не плакала, а только повторяла про себя слова доброжелательного незнакомого утешителя: «Девушка, не плачьте, он обязательно вернется!»
Глава 14
Гром среди ясного неба
В лаборантской тихо. Сидя за письменным столом, в журнале для регистрации результатов анализов Людка сделала последние записи и стала ждать Лариску, заступающую во вторую смену. Закрыв тетрадь, девушка загрустила. Она вспомнила вчерашний день, как провожала друга в армию, как, заливаясь слезами, услышала обнадеживающие слова незнакомца: «Девушка, не плачьте, он обязательно вернется!» «Когда это будет!» – печально подумала она.
В это время по ступенькам металлической лестницы прямо загрохотали быстрые шаги. Прийти могла только Бескоровайная, но по лестнице она поднималась не так. Людка хорошо знала шаги подруги: медленные, спокойные, легкие. «Кто это так несется?» – подумала она. Дверь распахнулась, и в помещение ворвалась Лариска. Это была все-таки она.
– Людка, что я тебе расскажу! Ужас! – задыхаясь, начала девушка.
– Подожди, – остановила ее Людка. – Может, ты сядешь? Успокойся. Дышишь, как паровоз!
Пришедшая рухнула на стул и уставилась на пытливо смотревшую на нее подругу.
– Арестован Толя Зайцев! – выпалила она.
Анатолий Зайцев появился в поселке сравнительно недавно. Выпускник техникума работал сменным механиком в караулбазарской автоколонне. Симпатичный ласковый парень быстро завоевал расположение поселковой молодежи. Он жил в общежитии, входил в компанию молодых работяг, тусовался с парнями и девчатами, замечательно танцевал.
В выходные компания разухабисто гуляла по ночным улицам поселка, затем приземлялась на бетонном ограждении пустого бассейна. По кругу ходила бутылка портвейна, но выпивали только для веселья. В то же время знатоки-умельцы травили разного рода анекдоты, слушатели самозабвенно ржали. Парни тискали девок, девки, для вида, визжали, но парням отпора не давали – тисканье ребят проходило в рамках пристойности.
Людка с Лариской тоже входили в эту группу, хорошо знали Толю. Было время, когда Толя проявлял интерес к Людке. Они даже с ним один раз целовались. Правда, дальше этого не пошло, хоть было и уложил мягко парень девушку под сиренью, но дружеские отношения между ними сохранились. Поэтому новость, которую принесла Лариска, казалась кошмарной: арест, в представлении Людки, никаким боком не вязался с милым, улыбчивым Толей. Но, как известно, от сумы и от тюрьмы…
Услышав то, что сказала подруга, Людка просто опешила. Наконец пришла в себя и спросила, глядя на Лариску расширенными глазами:
– За что?!
– Разбилась насмерть Круглова Ленка.
– Это дочь Кругловых, малолетка?
– Да, она.
– Как же это произошло?
– Толя в выходной дежурил по автоколонне. Угнал машину, катал на ней девчонок. Ты знаешь гребенку по дороге в Каган? На ней он не справился с управлением, машина перевернулась, девчонки отделались царапинами и ушибами, а Лена разбилась насмерть.
– Боже мой! Какой ужас! – воскликнула Людка.
– Но это еще не все, – продолжила подруга. – Только ты не волнуйся.
– Лариска, почему ты так говоришь? – нахмурила брови Людка.
– В поселке говорят, что в угоне машины принимал участие… – сменщица на мгновение замялась, а потом быстро сказала: – Сашка! – И уточнила: – Рябов Сашка!
Эта весть прозвучала для Людки громом с ясного неба. Вихрь мыслей завертелся в голове. Саша участвовал в угоне машины? Он тоже катал девчонок и виновен в смерти Лены? Как это было? Когда это было? Вечером он с родителями был дома. Она его видела. И что? Девочка погибла, а он как ни в чем не бывало отмечал свой отъезд в армию? Не может этого быть! Он не такой! Вот теперь мама скажет: «Я тебе говорила, что он плохой человек?» Что отвечу я?
В полном смятении Людка сдала смену подруге и, еле двигая ногами, направилась домой. Она не вертела головой по сторонам, не подставляла солнцу светящееся удовольствием лицо, не мурлыкала себе под нос песню. Она шла, глядя себе под ноги, – на сердце было тяжело и пусто.
Екатерина уже знала обо всем: плохие новости разлетались по поселку с бешеной скоростью. Люди об аварии говорили в магазине, на работе и во дворах. И как только Людка нарисовалась на пороге, здесь же спросила:
– Слышала?
– Слышала, – глухо ответила та и медленно прошла в свою комнату. Переодевшись в домашнее, вернулась на кухню. Мать налила ей суп и села, внимательно глядя на ее потускневшее лицо.
– Что говорят в поселке? – проглотив ложку бульона, показавшегося ей безвкусным, задала матери вопрос.
– Зайцев Рябова высадил возле его дома. Саши в машине не было, когда произошла авария.
Услышав последние слова матери, Людка встрепенулась. Саши в машине не было! В смерти Лены он не виноват! Не виноват! И она заплакала. Екатерина встала со стула, подошла к дочери и обняла ее:
– Доченька, не плачь! Все в жизни бывает. Твоему Сашке повезло: нет на нем греха смерти девочки. А хулиганство, конечно, простить нельзя. Ну, там уж суд решит, кого, за что и как наказать.
Мать еще долго успокаивала дочь, а Людка плакала и плакала, пока не ослабела. Она встала, поцеловала мать, ушла в спальню, где легла на заправленную утром кровать и уснула. Никто ей не мешал. Во время мучительного разговора Людки с матерью младших детей дома не оказалось: Екатерина в ожидании старшей дочери отправила их гулять, где они с удовольствием гоняли мяч и без остановки тарахтели о том, о чем могут галдеть на прогулке беззаботные дети.
В среду поселок хоронил Лену. С трудом пробившись сквозь скопление людей к гробу, Людка склонила голову. Девочка была одета в наряд невесты. Белоснежное платьице покрывало вытянутое в струнку худенькое тело. Голову обрамляла воздушная фата. Бледное личико с закрытыми глазами уже не принадлежало солнечному миру. Скорбная маска смерти уничтожила цвет жизни.
Людка выбралась из толпы скорбящих родственников Лены, друзей семьи, соседей и просто сочувствующих жителей поселка и поплелась домой: идти на кладбище она не могла. По дороге ей пришла в голову мысль, что она второй раз в жизни стала свидетелем ухода из жизни маленького человека. Но если Турсуной унесла в могилу болезнь, то Лену – безответственность, бесшабашность, легкомыслие взрослых людей, оправдать которые было невозможно.
Глава 15
Очередной удар
Весна цвела и пахла. Ее ароматы и краски волновали Никитину, настраивали на лирический лад. Найдя свободную минутку на работе или уединившись дома, она углублялась в поэзию. Ей хотелось в стихах выразить восхищение от того, что дарила щедрая весенняя природа. «Маков яркое цветенье», – выводила она ручкой в блокноте, сама такая же нежная, румяная, как маковый лепесток, слетевший с сорванного в степи растения и вольно лежащий перед ней на столе.
Она ждала от Сашки письма. Каждый день с надеждой и нетерпением заглядывая в почтовый ящик, надеялась увидеть там белый конверт, на котором Сашиным почерком был бы написан ее и его адрес. Уходила разочарованная, склонялась над блокнотом и писала о нем и ему.
Как-то вечером отправилась на репетицию в клуб. В рекреации, ярко освещенной лампочкой в круглом плафоне, стояла группа девушек. До фильма было еще далеко, и девушки в ожидании начала картины водили эффектно подкрашенными глазами по сторонам, выглядывали кавалеров. Никитина знала их всех: Свиридова Катька, Рахмонова Зульфия и Когут Светка – поселковые красавицы, местные модницы и львицы. С ними она не водилась: у них были пристрастия, совершенно не схожие с увлечениями ее и ее подруг.
Красавицам, очевидно, было весело. Они переговаривались и хихикали. Людка хотела пройти мимо, но тут Свиридова остановила ее вопросом:
– Что, Никитина, проводила своего возлюбленного?
– Тебе-то что до этого? – огрызнулась та.
Катька отвернулась к приятельницам, подмигнула им, затем снова повернулась к Людке и, победно ухмыляясь, спросила:
– Ну и как, горячее было прощание?
– Тебя это не касается! – ответила Людка и хотела пройти в репетиционную, но тут Свиридова, обращаясь к подругам, как бы жалуясь, громко сказала:
– Девочки! Она говорит, что это меня не касается. Светка, это меня касается или нет?
– Еще как касается! Только она этого не знает, – подхватила Когут.
Людка остановилась:
– Это почему касается?
– Как? Ты не знаешь, что в ночь перед отъездом твой Сашка предпочел другую? – съехидничала Зульфия.
– Ты все врешь, змеючка! Он был с родителями! – выкрикнула Людка и, открыв дверь в комнатку, где слышались звуки баяна, исчезла за дверью.
Участники художественной самодеятельности разучивали новый хит. Увидев вошедшую Никитину, Яков Иванович, худрук и, по совместительству, баянист, продолжая наигрывать мелодию песни, кивнул в знак приветствия ей головой. Людка присела на стул возле Анфиски. Та держала в руке листок с текстом новой песни и тихонько напевала. Людка попыталась сосредоточиться, но не смогла. Она смотрела на друзей и не видела их. Сердце ее колотилось, лицо горело, мысли путались. Нет, она сегодня не может петь! Девушка сорвалась с места и выбежала из комнаты, где звучала музыка.
Львиц на прежнем месте уже не было. Никитина слетела со ступенек и понеслась домой к Лариске.
«Бескоровайная должна знать, почему Сашка не пришел на свидание: она всегда обо всем знает! – решила девушка. – Она сегодня не на смене, она дома, она мне все расскажет!»
Только Лариска на звук звонка открыла дверь, как Людка проскочила в квартиру и в нетерпении, не в силах сдерживать огорчение и боль, закричала:
– Бескоровайная! Немедленно рассказывай, что ты знаешь!
– Ты чего, белены объелась? Орешь как ненормальная! – опешила подруга, хотя уже обо все догадалась. – Сначала сядь!
– Не сяду! Говори!
– Не сядешь, не скажу! – твердо сказала Лариска.
Людка шлепнулась на жесткое сидение табуретки, затем устремила горящий взгляд на подругу:
– С кем был Сашка вечером, накануне отъезда? Я тебе говорила, что он был с родителями. Но эти выдры, Рахмонова, Свиридова и Когут, высмеяли меня. Они намекали, что он был со Свиридовой. Это так? Рассказывай все как есть!
– Я испекла пирог. Давай мы с тобой попьем чаю и поговорим. Хорошо? – доставая из шкафчика чашки, внешне спокойная, сказала хозяйка. Людка, еще пылая гневом и обидой, отхлебнула горячий напиток и пытливо уставилась в лицо подруги.
– Сашка, действительно, не отмечал свой отъезд с родителями: они ушли в гости к друзьям, – медленно, глядя в чашку с дымящимся напитком, заговорила Лариска. – Он был в квартире с Кимом Алешкой. Тот притащил в Сашкин дом Свиридову и Когут, и пацаны провели с девками вечер.
– Откуда ты знаешь?
Лариска подняла глаза, в которых светилась решимость продолжить нелегкий откровенный разговор.
– Алешка поделился секретом с Юркой Подгорным. Ты же знаешь Юрку? У него ничего не держится. Столкнулась с ним на эстакаде, он мне все и выболтал.
– Почему ты молчала?
– Попробуй тебе сказать! Ты же, как Анна Каренина, бросилась бы под скорый или товарняк, а еще хуже − под наши цистерны с нефтью. Вот это была бы сенсация!
Подруга отхлебнула из чашки и, пристально глядя на Людку, продолжила:
– Ты думаешь, мне сейчас легко говорить об измене твоего Сашки? А с другой стороны? Он мужчина! Ты бы ему дала? Нет! А эта проститутка дала! Вот так!
– Боже мой, какой ужас, какой кошмар! – выдохнула Людка. – Значит, он ее обнимал, целовал, как меня? Значит, ему все равно, с кем быть? Я для него ничего не значу? А любовь? Как же без любви?
– Дура ты, Людка, дура! Любовь – это другое. Любовь – это с тобой. А со Свиридовой… сама знаешь. Мужики − они такие.
– Нет, Саша не такой! Он меня любит! Просто Катька его соблазнила, повесилась на него, – то ли защищая парня, то ли уговаривая себя, твердила Людка.
– Много ты знаешь о любви! Думаешь, если парень обратил на тебя внимание, начал за тобой ухаживать, ходил на свидание с тобой, то это любовь? – продолжала сыпать соль на свежую рану подруги Лариска. – Помнишь, как у Щипачева: «Любовь – не вздохи на скамейке и не прогулки при луне»?
