bannerbannerbanner
полная версияБайки негевского бабайки. Том 2

Пиня Копман
Байки негевского бабайки. Том 2

и был сладок мёд.

Обещал всем людям надежду рассвет

что конец сегодня натупит едва ли.

Новый Искупитель придет не сейчас

Мир еще поживёт.

3.17 Капричос

"Сон разума рождает чудовищ" (Франсиско Гойя)

Гнили у причалов каравеллы,

и имперский гонор был забыт.

Гордая Испания старела,

позолотой прикрывая стыд.

Промотав богатое наследство

и скупив запасы всех аптек

старая карга не без кокетства

ожидала в гости новый век.

Тараканы бегали в покоях

пахли пылью бархат, шелк, виссон.

Разум спал. И лишь Франсиско Гойя

видел чудищ через этот сон.

И зажав резец привычно в руку,

наплевав на стразы миражей,

обличал двуличье, лень и скуку

лицемерных и тупых ханжей.

Бесполезных, глупых, беззаботных

гибнущих из-за пустых страстей…

Он судил их, чудищ и животных,

скрытых под личинами людей.

Он еще наивно верил в разум

что способен исцелить калек…

Так "Капричос" стали парафразом,

эпитафией на уходящий век.

Век галантный стыл недвижным трупом.

Символом грядущих страшных бед

сталь и пар по желобам и трубам

мощною волной лились во след.

Забывалась ночь средневековья.

Призраки рассеялись к утру.

Третье молчаливое сословье

обретало голос не к добру.

Рвался Ад из алых домн утробищ

Пароходы выли в унисон…

Ум неспящий создавал чудовищ

в сотни раз страшней, чем всякий сон.

3.18 Napoléon Bonaparte

Не ведая сраму, не зная позору,

Не в сказке какой, не во сне, наяву,

Однажды, в студёную зимнюю пору,

Нельзя, император, ходить на Москву.

Тамбовские волки там бродят дозором,

Там лыжи Мороз с бодуна навострил,

И бабушка с дедушкой ложат с прибором

На всех Тараканищ, акул и горилл.

Там страшная VODKA течет как водичка

И в пушку вам Пушкин засунет фугас.

Там курочка Ряба снесет вам яичко,

А будете гавкать, так оба зараз.

В Европе вам скучно без нефти и газа

Но Drang, что nach Osten испортит вам фарт:

пристанет непруха (такая зараза).

Сидите в Париже, месье Бонапарт!

3.19 Королевский опыт

Жил король английский Карл Первый .

Добрый семьянин, и франкофил.

Католичкой и французской стервой

Карлову жену народ честил.

И хоть Карла признавали милым,

(чистых был кровей интеллигент)

Все же голову ему срубили

Очень подходящий был момент.

Были то ли смуты то ли войны,

Ошибиться в том немудрено

Хоронили корля достойно

И забыли б мы об этом, но…

Жил Луи под номером шестнадцать.

Тихий, добрый и не сибарит.

Мог такой замок с ключом забацать,-

Хрен хороший слесарь повторит.

А в душе Луи сама невинность,

хоть целуй, а хоть пиши романс.

На беду он исполнял повинность

короля игривой la belle France*

(Ля бэль Франс – прекрасная Франция)

Он любил жену,– Антуанетту

Австриячку, что совсем беда.

Не любил народ ее за это

Ведь народ несправедлив всегда.

Собирались кучки всякой швали,

пошепталсь тихо в темноте

И фанцузы вдруг забунтовали:

Дайте libertе – еgalitе*!

(либертэ, эгалитэ -свобода, равенство)

И Луи, как Карлу простофиле,

И Антуанетте заодно,

Тоже головенки отрубили.

А народ за то ругать грешно.

Но…

Жил-был Николай Второй Романов

Тоже был тетеря из тетерь.

И не бабник, а из женоманов

(что опасно, знаем мы теперь)

Александра, женка Николая,

немка-англичанка с юных лет,

и любима (вот судьбина злая!)

мужем. А народом вовсе нет.

Николай наш, душка и милашка

был романтик, добрый хлебосол.

В общем, к Карлу и Луи в компашку

очень точно третьим бы вошел.

Тут война, мятеж и невезуха,

интервенты проявляют прыть.

А в стране и голод и разруха.

Не до гуманизму, стало быть.

Как обычно, только в новом стиле,

(Вы же прочитали между строк?)

Николая с женкой застрелили.

И детишек. Видно вышел срок.

В мире все меняется некстати

Тем важней, чтоб было учтено:

Развелось по миру демократий,

Королей все меньше. Меньше, но…

Выводом своим могу быть гордым

(для чего еще нужны мозги?)

Сел на трон – жестоким будь и твердым,

И любить супругу не моги!

3.20 Память о Бабьем Яре

Жили в Киеве, в доме у желдорпутей

(Зализнычный тогда райсовет)

Папа с мамой и трое погодков детей

Яше, младшему, было пять лет.

Папа был одноног и протез на бедре

Вдруг война навалилась, как тать.

И уже в сорок первом году, в сентябре

стало поздно куда-то бежать.

И пришел вечно пьяный сосед их Грицай

"Мот, -сказал, – я мальца заберу.

Мне признался мой кум, он сейчас полицай,

что жидов всех прикончат в Яру"

Мама плача закутала Яшу в пальто,

папа тихо сказал "Адонай"

И обрезало память, как было и что

сколько после уж не вспоминай.

Украина горела и голод душил,

но был брошен спасательный круг.

Хуторянин, священник, лесник старожил,

много сел он прошел, добрых рук.

То в соломе на бричке дорожкой-змеёй

до Констанцы, не зная границ.

То в шаланде по морю с еврейской семьёй

по дорогам кочующих птиц.

Повезло и хватило и духу и сил,

Не попался он в руки врагу.

И молитву-хвалу он Творцу возносил

на еврейском уже берегу.

Нынче Яков, за восемь десятков, вполне

фору даст тем, кто младше его.

Воевал. Дважды ранен он был на войне

Внуков-правнуков двадцать всего.

Да, чуть руки дрожат и чуть сбивчива речь

Но в пекарне своей, трудолюб,

и поныне еще возжигает он печь.

Ценят в Негеве сдобу "Алюф".

Он улыбчив и лыс, в общем, "гарный козак".

Оптимист по любым временам.

Со смешинкою в черных еврейских глазах

он пример жизнелюбия нам.

Не пропали те годы совсем в забытьи:

Приезжая из дальней земли

"З Украины" гостят у него три семьи.

Те, что мальчика Яшу спасли.

Горе дымкой размыто в своем далеке.

Только память – божественный дар.

Надо боль словно камень сжимать в кулаке

чтобы вновь не пришел "Бабий Яр"

3.21 Октябрь 1941

Их призвала страна, их отправили в бой

Чтоб они города закрывали собой.

И они закрывали в открытой степи

Где окоп, где ячейки. Заройся, терпи!

Не медали нужны были, не ордена.

Даже день продержаться – удача нужна.

День в ячейке – почти как в рулетке зеро.

А еще бы патроны, патроны, патро…

Ночь не спать, а копать. Есть окоп, вашу мать?

Значит, нужно траншею еще прокопать.

Без траншей против танка – погибель, беда.

А еда? Да была бы хотя бы вода!

Третий день под обстрелом, в дыму и в пыли.

А фельдграу давили, фельдграу ползли.

Ночь. Горячая каша. И даже чаёк.

И в бумагу завернут на завтра паёк.

А потом, прорывая какой-то барьер,

двадцать верст по степи, то ползком, то в карьер.

Две ночные атаки немецких траншей.

– Ленька, глянь, а у фрицев немеряно вшей!

И на новых позициях снова копать.

Отступать? Был приказ, что нельзя отступать.

Степь горела, и каждый пригорок горел.

Был из пушек обстрел, минометный обстрел

Три четвертых младлеев навечно легли,

но не сдали ни пяди горящей земли.

Мой отец был младлеем. И делал, что мог.

Но от взрыва почти что остался без ног.

Много там, под Орлом, командиров, солдат

и поныне в земле безымянно лежат.

Кто-то выжил. И после, по госпиталям

выживал вперекор и назло всем болям.

Им, героям, ушедшим уже за межу,

Глубоко поклонюсь и «Спасибо!» скажу

3.22 Дед Григорий 17 августа 1941 года

За рекою, за закатом, где лягушки голосят

Гром рокочет тихим басом. Скоро немцы будут тут.

Дед Григорий режет с матом двух молочных поросят.

Пусть в дороге будет мясо. Шанс, что внуки доживут.

Эшелон уйдет с рассветом. Три теплушки на артель.

Дети, старики да бабы. Сто семнадцать душ всего.

Это хорошо, что лето. А когда б зима, метель…

Эх! Зато зимою б мясо не пропало у него.

Требуха и кровь собакам. Их прогнать бы со двора.

Если б было больше соли! Больше месяца пути.

Баба топит сало хряка. Жиру не страшна жара.

Гриня, внучек! Ты на волю голубей-то отпусти!

Мы уедем на чужбину, живность не оставим тут.

Не забыть чего на горе, но и лишнего не брать.

Немцы будут иль румыны, все рано же их сожрут.

На прощанье б выйти в море… Ведь вернемся ли -как знать?

Для воды два анкерочка. Жажда, – смерть, когда жара.

Сыновья, – два офицера. Береги их, Адонай!

Санитарный поезд с дочкой хорошо, ушел вчера.

Тучи. Утро будет серым. Ну, Херсон, пока прощай!

Мимо рек, равнин, лесов предгорий,

Выживая на азарте злом,

Ехал в Казахстан мой дед Григорий

Папа шел в атаку под Орлом.

3.23 Не ищите

19-летнего воина Евгения Родионова чеченские боевики обезглавили за отказ снять с себя православный крест. Это произошло 23 мая 1996 г. в Чечне в селе Бамут.

Не ищите правды на войне

там лишь горе, злоба, кровь и боль.

Слез не хватит ни тебе ни мне

Будет память – как на раны соль.

На руинах хижин и дворцов

никогда не прорастёт трава

У войны не женское лицо

и покрыта пеплом голова.

А над полем грает вороньё.

У войны не детское лицо.

 

Тени постаревших вмиг бойцов

вновь уйдут в бессмертие своё

и опустят плечи мать с отцом,

словно Землю тащат на спине.

У войны без возраста лицо.

Не ищите правды на войне.

3.24 СССР. К годовщине последнего вздоха

17 марта 1991 года состоялся Всесоюзный референдум о сохранении СССР, на котором 77,85 % граждан советских республик, принявших участие в референдуме,

высказались за сохранение союза как обновлённой Федерации равноправных социалистических суверенных республик

Под небеса вознёсся над землёю

стальной Колосс на глиняных ногах

И человек с высот казался тлёю

козявкой в бесконечных овсюгах.

Жрецы кадили, не жалея сил

хоть всем давно молитвы надоели.

А человек, он под жучка косил,

но Человеком был на самом деле.

И он, жучок, по горло сытый лжою,

в колоннах вечных и очередях,

он был высок, хотя и прост душою,

мечтал послать жрецов Колосса нах.

Его достала партократов масть,

заборы, славословья, протоколы.

Он жаждал права вслух ложить на власть,

свободы, колбасы и кока-колы.

И в час, когда менялись капитаны

был брошен клич, поддержанный рублём.

И пал Колосс, растащенный спонтанно

на маленьких колоссиков ворьём.

Когда козявок много – это сила.

Жрецы проспали этот поворот.

Жучка, наверно, муха заразила

наивной верой в миф иных широт.

Свобода! Гласность! Так чего же больше?

Коррупция, бандиты, плутовство.

Китай, базары Турции и Польши

Все это разве стоило того?

Свободы ветер был безумен, шал,

топил корабль и команду с грузом.

Не укоряю тех, кто разрушал

святой фетѝш подгнившего Союза.

Уже пришли иные времена.

История обычно судит криво.

Но там, где та еще была Страна,

Страны уж нет, но мы покуда живы.

И в памяти давно ушедших лет

неизгладим как шрам горячий след

3.25 О благородном муже

"Благородный муж",– алмаз бесценный.

Лишь Акунин и писал о нем.

Видно их сейчас во всей Вселенной

даже днем не отыскать с огнем.

Впрочем… Мальчик Вова. Лет – пятнадцать.

Папы нет. Есть мама и сестра.

Каратэк. А как сейчас не драться?

Стоит только выйти со двора.

Двор большой. Три стоквартирных дома.

Каждый за себя. А разве нет?

Мы соседи, потому знакомы.

Встретимся – "Ну, как дела, сосед?"

Вова грубоват, такое время:

Хаму "Извини!" не говорят.

Вот, растет такой мужик, как все мы,

хоть бери в разбивку, хоть подряд.

Учится… волынит, право-слово.

Говорит: со временем затык.

"Благородный муж" сказать про Вову, -

так не повернется и язык.

Он еще соседскую девчушку

часто забирает ночевать.

Хоть у них самих квартирка – двушка.

Но у той маманя – просто ****ь.

Вова, он спортсмен, но пива кружку

выпил с нами раз за Первомай.

Да, вчера у школы спас старушку:

та почти попала под трамвай.

Двадцать первый век. Живем не плохо,

хоть без благородства и во лжи.

Есть мужик. Фандорины – для лохов.

Чао, благородные мужи!

3.26 Моя школа

Были годы давние, советские, мохнатые.

Школа наша славная, пятидесятая.

Детство светлокудрое, локти подраны,

И Эльвира мудрая наша Федоровна.

Пусть не так упитанны, не с манерами

Были мы воспитаны пионерами.

Были флаги красные, речи выспренны

Но глаза-то ясные, вера искренна.

Вера что сквозь годы тьмы на хребте отечества

Коммунизм построим мы – счастье человечества.

Время неизбежное спешит до безобразия

Школа наша прежняя, но уже гимназия.

В интернете хайп и спор до остервенения

И в пороках грязных хор злого обвинения.

Потекли сквозь решето чувства преотвратные

Я, конечно, знаю что нет пути обратного.

Не моей же седине пня ветхозаветного

Доживать до вешних дней, до чего-то светлого.

Даст ли Бог хотя б сынам стать тому ли свидетелем,

Как искин построит нам царство добродетели.

3.27 Песенка о проблемах прогресса

Мир наш создан очень милым:

реки, горы и моря.

Но сначала трудно было,

откровенно говоря:

Слабый и нечистоплотный

("Царь природы"– просто смех)

приспособлен из животных

человек был хуже всех.

Рост не очень, шерсти мало

Нет клыков, когтей, рогов.

И немного выживало

Ведь кругом полно врагов.

И ни спирта еще, ни горчичников.

Хоронились в пещерах от хищников,

и огонь берегли как сокровище.

А снаружи бродили чудовища,

саблезубые, длиннорогие

и боялись их люди убогие.

.

И ждала бы вид кончина

Но из стада чудом (да!)

зародилась вдруг община,

социальная среда.

А в общине больше толку:

хоть с плетенкой в водоём,

хоть с дубиною на волка,

хоть на мамонта с копьём.

Развивается вооружение.

Повышается потребление.

Улучшается настроение

Разрастается население.

.

Увеличилась община

и в еде избыток был.

Осозналась вдруг причина

верить в силу Высших сил.

Это сложная задача:

Чтоб общине впредь везло

призывал шаман удачу,

отгонял подальше зло.

Гуманизм на самом деле:

и в тяжелый даже год

стариков уже не ели.

Старость уважал народ.

Возникало образование

передача опыта-знания,

И пошло труда разделение

и социальное расслоение.

По дорожке, по спирали

люди шли сто тысяч лет.

Колесо изобретали,

лодку, город, арбалет.

Очень усложнились связи

вера, речь, в конце концов.

Развелось вождей как грязи

и немеряно жрецов.

А в народе злоба тлела

с голодухи и тоски

И дворянство все наглело

и беднели бедняки

Усложнялась администрация

Появилась эмансипация

Изощрялась эксплуатация

и народ впадал в ажитацию.

В городах все больше швали

люмпен вьётся мошкарой.

Революции бывали

даже чаще войн порой.

И давил людей до рвоты

новых фабрик тяжкий пресс.

Ружья, газы, пулеметы,-

вот таков и был прогресс.

И во мраке враки-драки

злоба, тупость, кровь, порок.

Журналюги и писаки

раздували костерок.

Подлецов взаимопомощь

(крыс погоня за овцой).

Мир наш стал похож на овощ:

перезревший и с гнильцой.

Казаки заигрались в разбойники

скоро станем мы все покойники.

Ждут нас, видимо, муки адовы.

Может все же одуматься на до бы?!

3.28 Когда истлеют в капонирах самолеты

Когда и субмарины и корветы

навечно станут на прикол в портах,

и проржавеют бомбы и ракеты,

из ДОТов будет слышно пенье птах,

истлеют в капонирах самолеты,

сгниют в казармах крыши и полы,

а пушки, минометы, пулеметы

от старости дырявые стволы…

согнут и будут розами увиты,

и воцаряться Мир, Любовь, Добро,

в контейнерах для газов ядовитых

заплещутся Боржоми и ситро.

Тогда, в массивном кресле полулёжа,

с тоской о неслучившейся любви,

и ласку замши ощущая кожей,

перед экраном лазерным ТиВи,

в руке с бокалом пива "Вкус России",

не в силах отворить набрякших век,

от долго гнавшейся за ним апоплексии

умрет последний в мире человек.

3.29 На часах без пяти…

17 июля

2014 года

Самолет тяжело, не спеша,

шевельнул опереньем крыла.

Если есть у Земли душа,

то сейчас она в пятки ушла.

Люди спят или скоро уснут.

Блик заката ласкает панель.

Но всего через пять минут

командир засечет Цель.

Неба свод синеет, глубок.

Чуть рокочет турбинный бас.

Кто-то мнит о себе – Бог.

И важнее чем жизнь – приказ.

Так прозрачен и чист эфир,

Так надежна земная твердь!

Мир прекрасен, ведь он – Мир.

На часах без пяти смерть.

3.30 Парадоксы времени

Со мною время шутит шутки:

оно спешит как никогда,

и мчатся сутки, как минутки,

стекают годы, как вода.

Вот снова месяц на исходе,

сынишка в Армию пошел.

Вчера ходил он в школу, вроде.

Ой, мама! Мне нехорошо!

И что за парадокс случился:

в морщинах, как в резьбе лицо,

а я не смог, не доучился,

не долюбил, в конце-концов!

Уже пол века на исходе,

а я почти еще не жил.

За что? Не слишком грешен вроде,

и не украл, и не убил.

Но ангел, с облаков слетая,

махая парой белых крыл,

сказал, что штука здесь простая,

дал в глаз, и истину открыл.

А правда выглядит красиво,

как отшлифованый алмаз

Наш мир – лишь чан для варки пива,

Но это пиво не для нас.

Мы мним себя Венцом Творенья?

Ох, как неправы мы, дружок!

Мы созданы для размножения,

как всякий дрожжевой грибок.

Всех наций и родов земляне-

Мы дрожжи, накипь, плесень, грязь.

И существуем в этом чане

То выделяя, то делясь.

В своем зацикленном брожении

В сплетеньи связей, бед и сред

Приносим пользу окружению

А иногда приносим вред,

хоть трудимся неутомимо,

хоть на диванах мнем бока…

А время протекает мимо,

как возле пристани река.

И чьи б мы ни были создния,

Природы ль, Бога, Света, Тьмы,

А смысл весь существования

лишь в том, что существуем мы.

Пусты существованья звенья

И незаметны, хоть порви.

Но есть еще для нас мгновенья

надежды, веры и любви.

И тех мгновений давит бремя

как водолаза – столб воды.

Они и есть все наше время,

они – награда за труды.

Про годы пишем мы в анкете,

но память сточена червем.

Мы помним лишь мгновенья эти,

Ведь только в них мы и живем.

3.31 Израиль День независимости. Йом а ацмаут

Жили были дед да баба

в стародавние года.

Не евреи, не арабы.

Их и не было тогда.

Без налогов, без обмана

люди жили легче птиц

На просторах Ханаана,

ибо не было границ.

Без болезни нет лекарства.

Появились государства,

и интриги, и коварство,

и налоги и цари.

И потомки Авраама

дрались, с братом брат, упрямо,

и росли обиды-шрамы,

черт их гордость подери!

Тыща лет до новой эры:

Ханаан расцвел без меры.

Дети иудейской веры

подняли свою страну.

И, еврейскими трудами,

весь Израиль цвел садами,

был богат людьми, стадами.

Вот как было в старину.

Меж Египтом и Востоком

по долинам нешироким

зацепив Израиль боком

шли торговые пути.

Место стрёмное такое.

Жить здесь в мире и в покое

и неможется почти.

То халдеи, то мидяне,

ассирийцы-северяне

(смерть летучая в колчане),

разоряли, били, жгли.

Греки, римляне, ромеи,

Крестоносцы-лиходеи,

Мамелюков злобных беи

пили кровь Святой Земли.

Палестина опустела,

словно хата обгорела.

Не найти в ее пределах

процветания следов.

Всюду пусто и пустынно,

лишь кочевья бедуинов

да болот густая тина

и десяток городов.

Пять веков еще Османы

не добры, хотя гуманны,

здесь алкали каши манной,

соблюдая свой адат.

И Британия в финале

лихо туркам наваляла.

Палестиной управляла,

получив на то мандат.

В подмандатной Палестине,

как на старенькой холстине,

дни, погрязшие в рутине,

тридцать с хвостиком годов

были горы и пустыни,

и болота и пустыни,

англичане, бедуины,

и евреи и… пустыни.

И немножко городов.

О правах людей радея,

и, устав гонять злодеев,

выдали в ООН идею,

что возникнуть здесь должны

для арабов и евреев,

мусульман и иудеев,

суверенных две страны.

Для евреев, если честно,

эта мысль была чудесна:

статус был необходим.

Но арабы стран окрестных

в соблюденье нравов местных

закричали: "Не дадим!

Это вредная затея.

Сила есть,– права имеем.

Всех убьем, не сожалея.

Пусть умрут дитя и мать.

Всё порушим, всё развеем!

 

Пусть потом хоть пожалеем,

Не позволим здесь евреям

государство возрождать!"

И навис над Палестиной

беспощадной гильотиной,

мерзкой, липкой паутиной

в дни прекрасные весны,

лютый, варварский, холодный

подколодный и бесплодный

призрак будущей войны.

Было: Пятого иЯра

возгласил Бен-Гурион

воплощенье веры старой

в правду будущих времен.

И надежда всех евреев

бедных, средних, богатеев,

словно знамя в небо взреев,-

"Жить на лучшей из земель"

Вознесла нас вверх, как крылья

Стала явью, стала былью,

"Государством ИсраЭль".

Споро строились заводы

и сады и огороды.

Потекли по трубам воды.

Вновь цвела страна моя.

Как вода сквозь створы шлюза,

из Европы, из Союза

кто-то с грузом, кто без груза

прибывала алия́*

Семь десятков лет промчало.

Мутных вод своих немало

вынес в море Иордан.

Вольнолюбцы, демократы,

генералы и солдаты

мы Святой Земли фанаты.

Исраэль нам Богом дан.

Были войны, боль без меры,

и интриги и аферы,

И любовь была, и вера.

Труд с утра и до утра.

Глупость, мудрость, свет идеи,

и герои, и злодеи.

Расцветали орхидеи

и Земля была щедра.

Были бодрость и усталость.

Жизнь стремительно менялась.

Только главное осталось:

Вера в нас, и в мир и в труд.

Свежих ветров дуновенье

пусть приносит обновленье!

Божье ждем благословенье

в славный Йом а ацмаýт!

*алия́ (ивр.– буквально «подъём», «восхождение», )

– репатриация евреев в Государство Израиль.

3.32 Реквием по Homo sapiens

Бог ли был столь щедрым со скуки,

наводила Природа ли лоск,

но достались пращурам руки

а в придачу огонь и мозг.

Выживали же вместе, всем родом.

Самый сильный жрал как герой.

А случались голодные годы, -

слабых вовсе съедали порой.

Но, не глядя на все потери,

с камнем, с палкой, с пращей, с огнем

Человек был сильнее зверя

даже ночью, не только днем.

Жрали мамонтов под секвойями

в утлых хижинах, на кострах.

Ради племени были героями.

В душах страсти, отвага и страх.

Создавали луки и стрелы,

фрески, идолов, каганцы.

В душах искра Создателя тлела.

Это были люди- творцы.

Труд такой не мог быть напрасным.

Время пряло за прядью прядь.

Голод стал не таким ужасным.

Осозналось, что есть что терять.

Выживали не только сильные.

И когда страх смерти утих…

Нет, не стала жизнь изобильною.

Хитрый смог жить чуть лучше других

Ради кости с мяса остатком,

ради мелких обрезков кож,

в душах зрели тихо, украдкой

лицемерие, жадность, ложь.

Виноват Творец ли, Природа ли,

но не верьте вождям-брехунам:

мы за мелочи души продали,

и спасенья не будет нам.

За комфорт и жирную пищу,

за разврат в телах и умах.

Бог не фраер: отыщет и взыщет,

будь он хоть Христос, хоть Аллах.

Поколения по эстафете

передав, увеличат долг.

Нас не станет, – ответят дети

и товарищ тамбовский волк.

Жадность с похотью – мёд на масло,

ложь и страх, – постояный стресс.

Так и Божья искра погасла

и пошел по душам абсцесс.

Ведь возможность была офигенная.

Мы её извели на дерьмо.

Да не может позволить Вселенная

в космос выпустить это чмо!

Вот и копится долг поколений.

А потом запылает пожар,

серым пеплом осыпяться тени

и моря обратятся в пар.

Мы неверно решали задачу.

Души плесенью поросли…

И, грустя, горько Смерть заплачет

над остывшим трупом Земли.

3.33 Зимняя буря в Израиле 16 января 2019 года

Как непорочно чист покров

наброшенной на землю ваты

добром, как светом заклеймён.

Лишь цепь следов

уже бежит куда-то

в чертоги будущих времён.

3.34 Негев. Январь

Я иду по Палестине.

Скалы, склоны и пустыня.

сверху небо синим-сине, -

чайных стран старинный зонт,

Зимний ветер лапой львиной

треплет с нежностью седины

Древний Негев, чуть картинно,

опрокинул горизонт.

Щедры влагой были тучки.

Чуть зеленые колючки

тянут ветки, словно ручки

в пьяном танце к небу вверх.

Где водой прорыта балка

преет пряная фиалка.

И прожитых лет не жалко

после дождичка в четверг.

3.35 Негев зимой. вальс

Ливни на Юге, на Севере буря со снегом.

Небо тяжелое, серое, словно кошма.

Тут не до шуток: Сварливо нахмурился Негев.

Стынет Израиль. И вправду настала зима.

Пальмы порывами ветра трясет как тростинки.

Ветер с дождем , а к рассвету и вовсе плюс пять.

Как надоело носки одевать и ботинки

чтобы по лужам с собакой пойти погулять!

Влага и сверху, и снизу обрыдлая влага.

Дождь то как морось, то ливнем – почти ассорти.

Влага в пустыне, конечно, великое благо,

Но и во благе неплохо бы меру блюсти.

Не поддадимся депрессии влажной гипнозу!

Гавкнем, и хвост пистолетом, Дружок!

Ведь над Хермоном назавтра согласно прогнозу

будет безветренно и обещают снежок

Вот и не льет, только тучи на куполе пегом.

"Ми'нет и это" сказал бы мудрец Соломон.

Надо внучат наконец познакомить со снегом.

Ладно, зима так зима! Собираемся. Жди нас Хермон!

3.36 Мартовский

напев

1.

Что за солнце, Боже-правый!

Что за неба синева!

Эх, весенние забавы!

Ах, цветочки да трава!

На свиданье к любой-милой

я иду промеж дворов.

Ох, едрическая сила!

Я и молод и здоров.

Пр:

Трав душистых качая метелки

опьянел ветерок-медовар,

и жужжат деловитые пчелки

собирая весенний нектар.

Кто сказал бы, что это такое,

В горле ком, на глазах пелена

Ах, как сладко лишаться покоя!

Что ты делаешь с нами, весна?!

2

Держат сердце нежной хваткой

между грез нескромных нег

и сирени запах сладкий

и черемух белый снег

А навстречу всё молодки:

в глазках блестки хрусталя

и плывут как в море лодки

чуть кормою шевеля.

Пр:

3

Воздух полон кислородом.

Развесенний птичий гам.

Кошки ходят хороводом

и орут назло врагам.

Каждый вздох пьянит немного

и за полночь не до сна.

Улыбнулся Март с порога:

Здравствуй, Милушка-Весна!

Пр:

3.37 Негев. Март

Расцвела земля сухая

от дождей последних дней.

Я в пустыне отдыхаю.

Я душой мягчею в ней.

Мы завариваем мяту -

Я и бедуин Ахмед,

И ругаем мэра матом.

Потому – порядка нет.

Мята с джелем цвета желчи,

язычки огня в дровах…

Бог на это смотрит молча,

Ибо нет нужды в словах.

3.38 Весенние сны Негева

Он как древние боги неистов, жесток,

Непригоден иным временам.

Негев спит. И разнеженный Ближний Восток

Внемлет полным безумия снам.

А во сне, искупавшись в февральских дождях,

На полях неземной красоты

Распуская плащи лепестков второпях,

Расцветают повсюду цветы.

То ли феи, а, может, колдун чудодей,

Лепят радуги из ничего,

То ли руки умелых и добрых людей

Из мечты создают волшебство.

И меж глины слоёв и щербатых камней

В светлый мир, как птенец из яйца,

Красота прорастает, а следом за ней

Радость выжить и жить без конца.

И дремучий мой Негев вздыхает во сне,

Улыбаясь сквозь дрёму хитрО.

Потому что и камни цветут по весне,

Ибо всё побеждает добро.

3.39 Израиль. День памяти

Йом ха-Зикарон, День памяти павших в войнах Израиля и жертв террора –

израильский государственный день траура, отмечается 4 ияра по еврейскому календарю.

День траура начинается 27 апреля 2020 года с 17:00 и продолжится до 17:00 28 апреля

Наступает День памяти, Йом Зикарон.

Со слезами глядим в вышину.

И Израиль весь в траур и скорбь погружен,

в скорбь погибших за нашу страну.

Есть кого помянуть уж за столько-то лет.

Много павших. Гражданских, солдат.

Мы признанье свое посылаем им вслед,

всем, кто нынче в могилах лежат.

Кто-то принял в бою смерть за землю свою

кто убит лишь за то, что еврей.

В рюмку водки налью. В честь их жизни я пью

всей страны сыновей, дочерей.

Вы на нас возложили все тяготы с плеч

Каждый год, каждый день, каждый час

эту землю мы будем беречь и стеречь.

Спите мирно! Мы помним о вас.

А в Израиле не утихнет война

Но уверенность наша тверда

Это наша земля! Это наша страна!

И она будет нашей всегда!

3.40 Эйлат в сентябре

На берегу Эйлата

уже красней томата

шкварчу, как на сковороде в аду.

А рядом плещет море,

В его прохладу вскоре

Я всем горячим телом упаду.

Пик сезона, пик сезона.

Славно дышится озоном.

Лай собачки на газоне

Вас разбудят на заре.

И с какой, скажите, стати,

Мне на Фиджах деньги тратить:

Отдыхаю я в Эйлате

Непременно в сентябре.

Здесь лодки, парашюты,

И с дайвингом маршруты,

Здесь развлеченья есть на всякий вкус

Еда такого класса,

и так готовят мясо,

Что и святой поддастся на искус.

Пик сезона, пик сезона.

Я на ужин съем бизона.

Свежей фрукты два вазона

До обеда съел с утра

Мне в проблемах Робинзона

Разбираться нет резона

Здесь общественная зона

И готовят повара.

А ночью дискотека,

Танцуй, хоть ты калека,

Нон стоп, что значит – не остановить,

Пусть сдохну от тоски я

Тут девочки такие –

Нью-Йоркским клубам нечего ловить.

Пик сезона, пик сезона.

Берег гнется от музона

От Мадонны до Кобзона,

Рок, попса и благовест.

Городов других не хаю,

Но в Эйлате отдыхаю.

И считаю: ближе к раю

В целом мире нету мест.

3.49 Еврейский новый год

1 Еврейский Новый Год 2001

Золотарь, а может царь

счет времён придумал встарь.

Все евреи уважают

древний лунный календарь.

И у нас в календаре

Новый Год – не в январе

Рейтинг@Mail.ru