Петр Золто
Ожри Гвижит
Часть 2. Глава 15. Вождь племени Ручья Волков.
В большом Вигваме горел огонь. Негой Хаа ти сидел на широкой и невысокой скамейке, выструганной из прочных жердей, которые аккуратно и очень точно были подогнаны друг к другу. Застеленная шкурой карибу, она слегка поскрипывала от веса крепкого мужчины. Не молодая женщина, сидевшая на другой стороне от костра, занималась шитьем. Проделав в двух сложенных шкурках дырку большим, похожим на шило, предметом из кости, она ловким движением проталкивала в нее тонкую полоску кожи, а потом, подхватив конец, вытягивала его, соединяя два куска в единое целое. Он осторожно наблюдал за работой жены. Ему нравилось смотреть, как она ловко управляется с тонкими и нежными заячьими шкурами. Не смотря на возраст, женщина все еще оставалась прекрасной хозяйкой. И в ее руках любой материал превращался в великолепно сшитую одежду. А каждый стежок выходил настолько точным и аккуратным, что больше походил на машинный, как на одежде европейцев.
Жаркий огонь потрескивал по середине жилища. И, вытянув ноги на лежащие в качестве пола шкуры, он с наслаждением грел ступни, иногда причмокивая от удовольствия. В последнее время они стали подводить не молодого вождя. От холода, бывало, схватывали судороги. Особенно неприятно было, когда это случалось во время охоты. Бывало, пойдет в лес зайца или куницу ловить, а тут раз – и все. Как стянет да скрутит – и мочи нет терпеть. Какая уж там охота. Старость приближается, – думал он и вспоминал древний обычай племени. А вместе с ней и немощность. Немощный старик никому не нужен. Как он будет охотиться и кормить себя да свою женщину? Человек становится обузой для племени. Был бы сын жив. Он проводил бы его в страну духов. Но его убили. Проклятый европеец. Уже и шагу не ступишь, как на чужака напорешься. Негой Хаа ти с горечью вздохнул и окрикнул жену:
– Женщина, чего сидишь? Уснула там, что ли?
Та обернулась на него и вопросительно посмотрела, опустив руки со шкурами на колени.
– Иди позови этого индейца, что пришел к нам сегодня. Да пошевеливайся!
Индианка, положив рукоделие на свой лежак, еще более аккуратно сделанный и ровный, чем у него, поспешно встала и, накинув теплую одежду, вышла. Послышались удаляющиеся шаги по скрипучему снегу. Откуда-то из далека донесся волчий вой. Сначала был слышен голос только одного зверя. Но через несколько мгновений к нему прибавились еще. И вскоре уже выла целая стая.
Негой Хаа ти снова вздохнул и откинулся на натянутые поверх жердей шкуры, образующие стены жилища. Его взгляд упал на оставленное женой шитье. Он вспомнил, как когда-то давно пришел в это племя и впервые увидел молодую чернобровую и стройную дивчину. Как она скромно улыбалась и бросала робкий взгляд на молодого парня в то время, когда они с охотниками его племени передавали дары для ее народа. Чужого тогда для него. Как не мог уснуть много дней. И однажды, решившись, на веки покинул отчий дом. А потом долго и жестоко боролся за нее с другими. Как это было давно. Тогда белых людей на их земле встретить было сложно. Солдаты, убивавшие всех попавшихся им под руку индейцев, уже уходили. И про их землю, казалось, начинали забывать. Остались только не большие группы европейцев, занимавшихся пушным промыслом. Тогда еще не нашли желтый метал. И по лесам Аляски не шарахались толпы обезумевших от него белых людей. Тогда он еще не был вождем. И ему не приходилось выбирать к кому примкнуть. К белым людям или к духам предков.
Донесся скрип шагов на улице. За торопливыми и быстрыми слышался неспешный грузный топот Грязного Коня. Негой Хаа ти принял прежнее положение и бросил твердый взгляд на занавеску. Шаги быстро приближались, и вскоре та откинулась в сторону. В жилище протиснулся индеец. Он осмотрелся и неторопливо скинув одежду, прошел внутрь. За ним появилась жена. Она тихонько разделась и, проскользнув на свою половину, снова села за шитье. Грязный Конь под пристальным взглядом вождя, подобно медведю, неуклюже сделал приветственный жест и присел на одну из скамеек, стоявших вдоль стен. Раздался скрип прогнувшихся под ним жердей. Его взгляд вопросительно уперся в лицо хозяина жилища.
– Ты говоришь, что они идут сюда. Но уже скоро ночь, а их нет, – проговорил вождь.
– Грязный Конь не знает, когда они доберутся, – скривился индеец. – Но то, что я говорил – чистая правда. Я видел их следы от хижины. Они не пройдут мимо. Индианка больна. Ее ноги заплетались, и шаг был неверный. Словно у зайца, который поел дурных плодов. Грязный Конь думает, что она хочет родить. Поэтому пройти мимо они не могут. Женщина сама приведет белого человека к тебе.
– Ты уверен в этом? – вождь внимательно вгляделся в его лицо.
– Да, – сделал утвердительный жест индеец.
– Значит, нам надо готовиться, – задумчиво проговорил вождь. И громко добавил, обращаясь к жене. – Женщина, ты слышала?
– Да, – она опустила глаза.
– Старик, я должен получить всю сумму, на которую мы договаривались. Белые люди, бывшие со мной, мертвы. Но от этого уговор не изменился. Я принес тебе голову старого вождя. И белый человек скоро придет. Ты даже женщину получишь. Но не вздумай меня обмануть. Мое ружье стреляет быстро и не знает промахов! – прорычал Грязный Конь.
– Ты все получишь, – успокоил его вождь. – А что ты скажешь Французу, когда он догадается, что индианка не попадет в Доусон? Ведь он тебя не простит.
– Я не видел Длинного Билла. А Француз не говорил, что с ней делать. Я об этом узнал только от тебя. Поэтому моя совесть чиста, – опустил голову индеец. – Что я скажу? А что я скажу Длинному Биллу, когда он вернется в хижину? Он никогда не поверит, что однорукий калека мог убить двух крепких воинов. И решит, что это сделал я, желая предать Француза. Или из желания завладеть всеми деньгами, причитающимися нам. Тогда мне пришлось бы убить его, чтобы не умереть самому. А потом надеяться, что Француз мне поверит. – Грязный Конь хмыкнул. – Да он даже слушать меня не станет. Я много раз видел, как наказывали провинившихся. Поэтому нет, старик, лучше быть виновным в том, в чем тебя подозревают. Нежели умереть без вины. А чтобы выжить, мне нужны деньги. Грязный Конь с тобой был честен. Тебе упрекать Грязного Коня не в чем. И если вождь племени Ручья Волков честный человек, то он заплатит Грязному Коню все, что должен.
– Негой Хаа ти честный человек, – процедил тот. – Ты все получишь. Можешь не волноваться. Но что же ты будешь делать с этим золотом? Ведь тебя все равно повешают, едва ты появишься в каком-нибудь городе.
– Я уйду в Канаду. Там меня никто не знает. И начну новую жизнь. Грязный Конь устал от войны. Грязный Конь хочет женщину и свой вигвам. Ты дашь мне это.
– Скольких людей ты убил? Сотню? Две? – вождь презрительно скривился. – Тебя все равно найдут.
– Тогда я убью их! – Грязный Конь с вызовом посмотрел на вождя. – Ты, старик, знаешь наши традиции. Мои предки не считали войну плохим делом. Мальчик рождается, чтобы стать воином. Мои деды и прадеды воевали с белым человеком, пришедшим из страны, где заходит солнце. Они были хорошими воинами. И убили много врагов. Мой отец воевал с американцами. И он тоже убил много белых людей. Война – это дело для мужчин. И если кто-то захочет мести, то я встречу его достойно. Так, как должен встретить врага мужчина. А если он сможет меня победить, и возмездие свершится, то отправлюсь в страну духов со спокойным сердцем.
– Но это традиция твоего народа, – качнул головой вождь. – У нас другие традиции.
– Мой народ всегда со мной, – Грязный Конь коснулся рукой большого ножа на поясе.
– В той деревне погибло много детей, – проговорил вождь. – Племя Холодной Реки не простит вам этого.
– Я детей не убивал, – пожал плечами Грязный Конь. – И нет, старик, ты тоже виноват в этом. Ели бы ты не нанял нас, то этого не произошло бы.
– Француз все равно бы вас туда отправил, – поморщился вождь. – Я только лишь опередил его. Но, как видно, не на много. Все ж таки он прознал про моего сына.
– Тот белый человек и индианка, что носит твоего внука, скоро должны прийти, – бросил быстрый взгляд на него Грязный Конь и отвернулся к огню. – Француз опоздал. Если бы Длинный Билл ездил быстрее, то Грязный Конь не отдал бы тебе женщину твоего сына.
– Знал, не знал, – усмехнулся вождь. – Ты все равно предал своего хозяина.
– У Грязного Коня нет хозяев. Даже племени уже нет. Все умерли от болезни. Теперь Грязный Конь сам по себе.
Тихо потрескивал огонь. И где-то вдали слышались голоса волков. Теперь уже выло несколько стай. Вой, казалось, заполнил все вокруг. Он скользил по замёрзшей реке, на которой расположился лагерь, и словно призраками зверей, пролетал между индейских жилищ. Уносясь куда-то в глубину леса. В вигваме вождя все замолчали. Как будто прислушиваясь к заунывным звукам. Нарушать безмолвие никому не хотелось. Женщина, сидевшая напротив мужчин, уже сшила между собой две шкурки и принялась пришивать к ним еще одну. Грязный Конь задумчиво смотрел на пляшущее пламя костра. Видимо, что-то вспоминая из своей прошлой жизни. Взгляд Негой Хаа ти тоже упал на огонь и застыл. Так прошло несколько минут. Пока, наконец, вождь не оторвался от мыслей. Он, словно очнувшись, бросил взгляд на жену. Та, не обращая на мужчин внимания, шила. И отблески языков пламени рисовали на ее лице загадочные узоры. Заметив, что муж смотрит на нее, женщина улыбнулась и стрельнула на него глазами. Совсем как тогда. В молодости, когда он впервые увидел ее.
– И чего они развылись сегодня? – проговорил вождь и задумчиво перевел взгляд на Грязного Коня.
– Луна сегодня необычайно яркая, – буркнул тот. – Река светлая, как будто солнце за горизонт еще не провалилось.
– А все-таки этот белый человек хороший воин. А? Грязный Конь! – задорно бросил вождь. – Ты посмотри. С одной рукой, а ваших двоих убил. Не зря, видать, рассказывают, что в него дух большого зверя вошел. Он теперь помогает ему.
– Может, и вошел, так что с того, – проворчал тот.
– Не боишься, что он убьет тебя? – губы вождя растянулись до ушей.
– Грязный Конь никого не боится. А вот тебе, старик, есть чего опасаться. Если он и впрямь такой хороший воин, то твой нож против тебя же и обернется.
– Не обернется, – улыбка сошла с лица вождя. – Старик тоже хороший воин. И пока что сила не оставила меня.
– Ты стар, – наклонил голову на бок Грязный Конь. – Белый человек…
Договорить он не успел. Вдалеке раздались выстрелы. Шесть тихих револьверных хлопков. Индеец смолк и прислушался. Негой Хаа ти застыл. Его напряженный взгляд остановился на выходе, и все тело старого вождя словно превратилось в натянутую тетиву лука. Волчий вой на мгновение смолк, а потом принялся с новой силой. Больше никто не стрелял. Выждав с минуту, он вскочил и принялся быстро одеваться.
– Дай ружье! – крикнул жене.
Грязный Конь последовал его примеру. Быстро накинув мокасины и схватив куртку, выскочил на улицу. Вождь, одевшись, выругался на растерявшуюся женщину и залез сам под один из лежаков. Выудил оттуда винтовку и коробку с патронами. Быстрым привычным движением вытащил несколько штук и, открыв затвор, сунул их в магазин. Взглянул на жену и, ничего не сказав, выбежал вслед за Грязным Конем.
Людям, привычным к суровой жизни у Полярного круга, значение выстрелов было ясно. И не требовало дополнительных объяснений. Если стреляют, значит что-то случилось. Если выпущены все пули залпом, значит знак. Или стреляют в кого-то. А стрелять среди заснеженной пустыни можно только в медведей или волков. Ночью здесь охотиться не на кого. Только обороняться. Медведи давно впали в зимнюю спячку. А нападение волков – дело для северного человека вполне обыденное. Много индейцев погибло в зубах зверей. И что означает встреча со стаей зимой среди лесов Аляски, знал каждый. Зимой они ничего не боятся. Голод ведет их. Бывали случаи, когда голодные и отчаявшиеся звери нападали даже на стоянки индейцев. Иногда забираясь в жилища, не смотря на горевший внутри огонь.
На улице уже собралось множество охотников. Было действительно необычайно светло. Яркое и глубокое небо, усеянное звездами, словно окутывало все до самого горизонта. И висящая где-то у самых макушек луна светилась призрачным холодным белым светом. Люди переговаривались и топтались в нерешительности. Несколько человек уже бежали по реке в сторону выстрелов. Их фигурки вдалеке были ясно различимы на фоне белого снега. Вождь, не обращая внимания на соплеменников, молча ринулся догонять уже убежавших мужчин.
Старый индеец давно так не бегал, как в этот раз. Ноги, казалось, летели над белым рыхлым снегом, касаясь его лишь носками мокасин. Он, подняв лавину, соскользнув с высокого склона на краю лагеря и оказавшись на крепком насте, покрывавшем реку, помчался вдоль берега. Туда, где стреляли. Он был почти уверен, что там была женщина его сына. Которая носила в животе его потомка. Единственного потомка из его рода. И он мчался, словно сам был огромным северным волком. Его старые больные ноги словно наполнились былой молодостью. И были также быстры, как когда-то давно. Когда был жив его отец, и он вместе с ним совершал набеги на солдат. Которые, разграбив очередное поселение индейцев, уходили в свои форты.
Он всегда их догонял. Негой Хаа ти был самым быстрым из его племени. Он всегда догонял первым. И не задумываясь, бросался в драку. От его ножа погибло много солдат. А его ружье еще не разу не промахивалось. Ему не было равных ни в скорости, ни в силе, ни в ловкости. Поэтому он и стал кода-то вождем. Поэтому он оставался им до сих пор.
И старый индеец летел вдаль, как раньше. Убежавшие вперед люди постепенно приближались. Он догонял их. Как это было всегда. Он, как и прежде, был самым быстрым и сильным. Где-то далеко позади слышались голоса еще нескольких охотников. Но те безнадежно отстали. И им уже было его не догнать. Неожиданно он услышал размерное дыхание справа от себя. Оглянулся. Рядом с ним, ровно дыша, бежал Грязный Конь. За его спиной болталась длинная винтовка. Вождь отвернулся.
Где-то впереди показались две фигуры. Они были маленькими. И, кажется, бежали в их сторону. Вождь пригляделся. Позади них виднелись длинные, словно скользящие над снегом, тени. Он много раз видел такие. И спутать ни с чем не мог. Волки. Штук пятнадцать. Не меньше. Два человека, как загнанные карибу, спотыкаясь и широко махая руками, чтобы не упасть, боролись за жизнь. Волки их нагоняли. И оставалось всего несколько шагов до того, как огромные звери кинуться и повалят людей на землю. Не успеем, – мелькнуло в его голове. Они догонят их быстрее.
Вдруг сбоку что-то мелькнуло. Он краем глаза заметил, как Грязный Конь скинул винтовку и отстал. Вождь еще не успел удивиться, на сколько быстро это произошло, как грянул выстрел, и один из волков упал. За ним последовал еще один и еще. Расстояние между бежавшими людьми и преследовавшими их волками стало постепенно увеличиваться. Новый выстрел, раздавшийся позади, не убил. Этот прием был знаком вождю. Пуля скользнула по шкуре, доставляя зверю страшную боль. Один из волков громко взвизгнул и бросился в сторону леса. Стаю охватило смятение. Несколько животных кинулись за ним. Остальные остановились, ожидая решения вожака. Самый крупный волк на мгновение замер. Вождю показалось, что он смотрит прямо на него, хотя разобрать глаза было невозможно. Но он был почти уверен в этом. Волк наклонил голову и, развернувшись почти на месте, отпрыгнул на несколько шагов в сторону. А потом в несколько прыжков добрался до берега и, одним махом преодолев крутой склон, исчез. Вместе с ним, растворившись подобно призракам в лесу, исчезла и вся стая.
Часть 2. Глава 16. Повороты судьбы
Сквозь пелену разглядеть что-либо было почти невозможно. Все сливалось в размытую картинку перед глазами. Словно неведомый художник собрал все имевшиеся у него краски и смешал кисточкой, размазав по стеклу. Рука потянулась к лицу. Захотелось стереть утреннее наваждение, но к моему удивлению, левая рука оказалась крепко привязанной к правой. Я дернулся и вдруг почувствовал, что падаю.
К счастью, падение было не долгим. Зато оказало воздействие холодного душа, мгновенно приведя в обычное для человека состояние. Перед моим носом лежали мягкие шкуры серо-коричневого цвета. Я перевернулся на спину и огляделся. Индейский вигвам. Самый обычный. Почти такой же, как тот, где я провел всю осень. В племени, на которое напали бандиты. Тот же куполообразный, покрытый шкурами потолок. Те же натянутые на длинные изогнутые жерди стены. Широкие лавки по краям, застеленные шкурами. Возле одной из которых лежал я. Справа горел огонь. Рядом со мной на соседней скамье сидел Грязный конь и что-то вырезал длинным ножом из небольшого куска дерева.
В памяти всплыли неясные картины прошлой ночи. Мы бежали. Я вспомнил глаза индианки. Испуганные, упрямые. Позади пыхтели волки. Я слышал их приближающееся дыхание. Скрип снега под огромными лапами. И в друг выстрел. Потом еще несколько. Только тогда я заметил людей впереди. Они бежали к нам. Вспомнил, как слезы обожгли холодом щеки. Как захотелось кричать, но отдышка не позволяла. Я, жадно ловя воздух, с улыбкой счастья на обезображенном лице, посмотрел на индианку. По ее лицу тоже текли длинные ручейки. Они начинались у глаз и кривыми блестящими полосками тянулись вниз, к самому подбородку. Девушка улыбалась. Такой улыбки я не видел на ее лице никогда до этого. В этой улыбке не было лжи, обычной для людей. Там была только радость и желание жить.
А потом мое счастье сменилось осознанием. Когда люди приблизились, я разглядел лицо вождя. Того самого, который хотел меня убить. Надо же, – подумал тогда, – от одних волков в лапы других. Кажется, я остановился. Хотя точно этого не помню. Кажется, даже улыбка не сошла с моего лица. Он бежал прямо ко мне. Я заметил, как у него в руке блеснул нож. Узкой полоской стали, вытаскиваемой из ножен на поясе. Вчера я должен был умереть. Револьвер был пуст. Заряжать одной рукой было очень сложно. Да и некогда. Отбиться от волков все равно не получилось бы. Поэтому, выпустив все пули в воздух, я даже не пытался и сунул его за пояс. А вступать в схватку уже не было сил. Кулак левой руки сжался. Мое тело напряглось.
Но вдруг нож нырнул обратно в ножны, и на миг рука застыла на рукояти. Видимо, старый индеец хотел сделать это неожиданно. Чтобы я не успел ответить. До меня донеслись крики индейцев. Я не мог разобрать слов. Да и так ли это было важно. В небе горели звезды. Они были такими яркими. И глубокими, как сама Бездна. Бросив последний взгляд на Вадзаих, краем глаза заметил мокрое пятно под ее ногами. Что-то больно и очень сильно ударило в грудь. А потом перед глазами мелькнул приклад ружья. И все полетело вниз. К белому призрачному снегу. А потом наступила тьма.
Грязный Конь стругал деревяшку и словно не замечал лежащего возле него человека. Громкий крик мучающейся женщины ворвался в жилище и резанул подобно острому кинжалу. Я с трудом узнал голос Вадзаих. Истошные крики боли проносились над лагерем между вигвамов. И отзывались в груди.
– Эй, ты, Грязный Конь! – крикнул я, поднимаясь, чтобы сесть. – Что с ней?
Индеец лишь слегка покосился в мою сторону и снова углубился в свое занятие.
– Ты слышишь меня? – изловчившись, я пнул его по ноге.
– Грязный Конь все слышит, но редко говорит, – оторвался тот от деревяшки.
– Где она? Какого дьявола ты здесь делаешь? – выкрикнул я.
– Ваша спутница, мистер Леверт, в доме для женщин, – невозмутимо пожал плечами индеец. – Она рожает.
– Где? – не понял я.
– В каждом поселении есть жилище, куда мужчины не заходят, – фыркнул он.
– Она рожает? – дошло до меня.
– Да, уже давно. Еще вчера начала. Вы, мистер Леверт, должны радоваться. Если бы женщина не решила рожать, то вас уже не было бы среди живых, – бросил он.
Я немного успокоился. Значит, она с другими женщинами этого племени. Ей помогут. И, наверно, ей ничего не угрожает. В конце концов, ведь как-то же эти индейцы рожали детей. Нет, ей ничего не должно угрожать. Крики девушки звенели в ушах. Женщины помогут ей. Развернувшись ногами к огню, я облокотился на скамью. Невозмутимость индейца раздражала. Он молча, не обращая ни на что вокруг внимания, стругал свою деревяшку. На его лице не вздрагивал ни один мускул от резких вскриков мучающейся Вадзаих.
– Эй, Грязный Конь! – совладав с собой, спросил я уже спокойным голосом. – Ты всегда такой. Неужели тебя ничего не тревожит?
– У Грязного Коня ничего нет, чтобы его сердце болело. Грязный Конь – воин, – он глубоко вздохнул и, бросив на меня быстрый взгляд, продолжил вырезать.
– А-а, понятно, – я посмотрел на пляшущие огоньки костра. – Эй, Грязный Конь, а ты как тут оказался? – вдруг вспомнил и перевел взгляд на него. – За нами, что ли, шел?
– Зачем? – он, кажется, даже удивился. – Женщина шла сюда сама. И тебя вела. Женщина искала место где рожать будет. Я это по следам понял. А ходить за вами мне не зачем. Реки всегда на змей похожи. Они извиваются и шипят, когда по камням ползут. Грязный Конь прямо ходит. Так быстрее.
Значит, Вадзаих все знала, – обожгла мысль. Она решила пожертвовать мной. Но на другой чаше весов был ребенок. Огонь потрескивал, облизывая языками пламени толстые ветки. И в жилище стоял легкий запах дыма. Вспомнился мой пес. Мистер Уайт. Который остался где-то у черной реки. Значит, скоро мы с тобой встретимся, – подумал я. Почему-то захотелось снова ощутить, как его горячий язык облизывает мое лицо. И услышать весело звенящий голос в глубине леса, когда он загонял какого-нибудь зверька на дерево. А мисс Анет? Красивое лицо возникло перед глазами. Внутри была пустота. Не было ни злости, ни страха. Наверное, когда часто умираешь, то к этому начинаешь привыкать. Как вспышка появилась мысль и исчезла где-то в глубине других.
Будь все проклято. И зачем я отправился на Аляску. Какого черта мне не сиделось дома в Техасе? Сейчас жил бы себе спокойно. Женился на красавице мисс Анет. И пошел бы к дьяволу этот мистер Кенди. Теперь мне прежние страхи казались такими не значительными. Невольно улыбка появилась на моем лице, и я, не сдержавшись, громко рассмеялся. Меня словно прорвало и что-то давно скопившееся выплеснулось наружу, подобно бурной реке. Что снесла платину, державшую ее воды. Индеец внимательно посмотрел в мою сторону, некоторое время, пока я смеялся, озадаченно рассматривал меня. Потом, видимо решив, что я сошел с ума, отвернулся и углубился в работу. Немного успокоившись, я бросил взгляд на костер. Вспомнился сон про Черную Антилопу. Как на ее лице плясали отблески языков пламени. Почему я тогда не вступился за нее? Чего-то боялся? Своих предрассудков?
Мы все боимся предрассудков. И почему я раньше этого не осознавал. Ведь предрассудки вели меня всю жизнь. Они толкали меня на какие-то нелепые поступки. Заставляли ехать в чужую страну на полярном круге. Искать какое-то золото для того, чтобы просто любить девушку. Чтобы взять ее в жены. Чтобы какие-то люди не смотрели в мою сторону с презрением, как на нищего, сорвавшего куш. Какая, в сущности, глупость. Или все же нет. Все не так? Я бежал от них? Хотел поменять в своей жизни все, что было до этого? Хотел стать настоящим? Или живым? А разве до этого я не жил? А какая разница?
Вспомнились глаза матери. Ее улыбка. Вспомнилось, как отец загоняет быков в загон. Как я скакал на своей лошади Виктории по бескрайним равнинам Техаса. Свистящий ветер и сильную спину под собой. Мне тогда казалось, что я сам становился подобным ветру и летел над землей, как и он. Вспомнился старший брат, всегда серьезный и суровый, как отец. Для него все было определено. Звезды на небе. Земля под ногами. Есть загон, значит, должны быть быки. В памяти всплыл наш дом. Двухэтажный, как и у Кенди, но не такой шикарный. Хотя мама всегда старалась наполнить его разной дребеденью, которую называла искусством, эксклюзивом или просто «смотри какая штука».
Внезапно пришла мысль. Наверно, я отгонял ее. Но все же она пробилась, словно вода сквозь сковавший ее лед. И встала передо мной подобно огромной высоченной скале, что возникает перед уставшим путником, многие месяцы пробиравшемся через джунгли. Той скале, которую невозможно обойти. Скале, бесконечно тянущейся в обе стороны от него и делающей все долгое путешествие бессмысленным. Простой вопрос, на который очень тяжело ответить. А хочу ли я вернуться обратно?
Послышались звуки шагов. За криками индианки я их не сразу разобрал. Лишь когда они приблизились почти к самому входу. Обернулся. Занавеска отодвинулась, и в жилище зашел вождь. Он сверкнул на меня глазами, полными злости, и, отвернувшись, принялся скидывать с себя одежду. Словно нарочито медленно. Предвкушая месть. И смакуя мое ожидание смерти.
– Если ты считаешь себя мужчиной, то сразишься со мной. У твоего сына была возможность защищаться. Я не лишал его такой возможности. Убивать связанного – это бесчестный поступок. Не достойный мужчины! – выпалил я ему. – Ты, Грязный Конь, переведи. Если он считает себя мужчиной, то пусть месть свершится в честном бою.
Индеец глянул на меня. Потом, о чем-то задумавшись, перевел взгляд на вождя и повторил мои слова. Тот, молча, бросив теплую индейскую куртку на лежак, прошел к огню и, глядя мне в лицо, что-то сказал. А затем, спокойно перешагнув через мои ноги, уселся в дальнем конце вигвама на свое место.
– Вождь дарует тебе жизнь, – перевел Грязный Конь. – Он поклялся твоей женщине перед племенем. Вождь не хотел этого. Он хотел убить тебя. Но женщина сказала, что если вождь не даст слово, что не тронет тебя, то она убьет младенца. И пусть вождь потом делает с ней все, что хочет. Вождь сделал глупость. Он поверил женщине. Но вождь – честный человек. Он держит слово. Если женщина родит мальчика, то он не тронет тебя. И ты сможешь уйти.
– А Вадзаих? Он отпустит ее со мной? – посмотрел я на вождя.
Грязный Конь перевел. Вождь бросил на меня гневный взгляд и что-то процедил сквозь зубы.
– Нет, – повторил за ним индеец. – Женщина с мальчиком останется здесь. Ты уйдешь один.
Перед глазами всплыла улыбка индианки. Еще там, в лагере. Счастливая и спокойная. Вспомнилось, как она нежно гладила круглый живот. И умиротворение на ее лице. Умиротворение, не знакомое мужчинам. И доступное только женщинам, передающим свою любовь младенцу. Вспомнилось, как тащил ее через лес на волокушах. Как в первый раз она ему улыбнулась. И как натравливал на нее мистера Уайта. А он, подбежав к девушке, принялся ластиться.
– Я не хотел убивать твоего сына, – мой взгляд упал на костер. – Это была случайность. Я просто шел к хижине у ручья. Хотел намыть золота и разбогатеть. Я не хотел никого убивать.
Грязный Конь, оторвавшись от деревяшки, глубоко вздохнул и перевел. Вождь что-то пробурчал и отвернулся.
– Какая разница, кто чего хочет, – перевел индеец. – Ты сделал то, что сделал, и этого не изменить. Мужчина не просит прощения. Он принимает справедливую месть. Или дерется за свою жизнь.
Индианка громко кричала, и ее крики давили на виски. Я бросил взгляд на невозмутимого индейца. Он спокойно стругал деревяшку.
– Зачем вам индианка? – посмотрел Грязному Коню в глаза. – Вы хотели отдать ее этому бандиту, как его. Французу, кажется? Но теперь ты здесь, у вождя. И она здесь. Что ты задумал, индеец?
– Грязный Конь к Французу не пойдет. Грязный Конь теперь сам по себе. Твоя женщина останется здесь. Можешь не переживать, Негой Хаа ти защитит ее. Мальчику нужен уход, – усмехнулся он.
– Грязный Конь предал Француза? – уточнил я.
– Ты не оставил мне выбора, – буркнул тот. – Никто не поверит, что ты мог убить двух воинов. Теперь у меня свой путь.
– А она останется здесь? – я задумался. – Но ведь Француз может прийти и сюда. Это поселение индейцев может постичь та же участь, что и то, на которое вы напали.
– Это проблемы вождя, – пожал плечами индеец. – Грязного Коня они не интересуют.
– Грязный Конь, если у тебя свой путь, то какая тебе теперь разница. Расскажи, кто этот Француз. Да и вообще, какого черта ему сдалась индианка? – попросил я.
– То, что знает Грязный Конь, умрет вместе с Грязным Конем, – бросил на меня грозный взгляд индеец.
– А вождь знает? Переведи ему, – вгляделся я в его лицо.
– Белому человеку не надо в чужие дела лезть, – бросил он. – Белому человеку надо за свою жизнь переживать. Она на волоске висит. А про женщину Белому человеку лучше забыть.
– Когда чужие дела вмешиваются в жизнь Белого человека, то они становятся уже его делами. И коли мне суждено умереть, то я хочу знать все! – воскликнул я. – Переведи ему мой вопрос, – мотнул головой на вождя.
Грязный Конь задумался. Он опустил деревяшку с ножиком и, о чем-то раздумывая, посмотрел на меня. Крики Вадзаих стали чуть протяжнее и словно тише. Теперь они иногда сменялись стоном, и были слышны всхлипы. Индеец что-то произнес, обращаясь к вождю. Тот с удивлением посмотрел мне в глаза. Потом начал что-то говорить на своем языке. Я не понимал его слов. И ждал, когда он закончит, прислушиваясь к звукам снаружи. Через несколько минут индеец замолчал, и я вопросительно посмотрел на Грязного Коня.
