Петр Золто
Ожри Гвижит
Глава 3. Ночные гости.
Громко лаяла собака. Ее лай доносился словно из другого мира. Сначала он был очень далеко. Как будто в нескольких милях от меня. И лишь эхом отражался в моей голове. Я слышал его, но не обращал никакого внимания. Однако потом лай собаки начал приближаться и нарастать. Это происходило очень быстро. Как будто Мистер Уайт бежал ко мне со скоростью паровоза, мчащегося на всех парах и выжимавшего из своих двигателей все, на что они были способны. Интересно, – подумалось мне, – от чего эта псина так быстро ко мне мчится? Неужто за ним кто-то гонится. Осознание опасности пришло мгновенно. Я открыл глаза и, ещё ничего не соображая, нащупал рукой ружье. Перед глазами было темно. А может быть ещё ночь? Мысль скользнула и лёгкой птицей растворилась в темноте. Я обернулся на лай. Какие-то тени мелькнули невдалеке среди деревьев. В тусклом свете тлеющих головешек костра я не мог их разглядеть. И никак не мог сообразить, кто скрывается в ночной мгле древнего леса.
Кобель тем временем заунывно завыл чуть в стороне от меня. Где-то справа. Я не видел его. Он словно прятался от кого-то. И его белая шерсть скрывалась от меня за чем-то огромным. Наверное, за кустом или густыми ветками ели. Быстро поднявшись с одеяла и сев на колени в шалаше, я вскинул оружие в сторону едва различимой тени возле большого и толстого дерева. Нажал на спусковой крючок. Раздался оглушительный выстрел. В ночной тишине он был подобен грому морского орудия. Прямо перед моим лицом что-то вспыхнуло и тут же погасло. От страшного удара меня отбросило назад, к самой стенке моего укрытия и опрокинуло на землю. Ружье взорвалось! – мелькнула мысль. Но это невозможно. Нестерпимая боль ударила в плечо. То самое, к которому прижимался приклад. Ее я почувствовал. А больше ничего. Я не знал, попал или нет. Но от этой боли закружилась голова, и где-то в глубине сознания я ощутил, как проваливаюсь в темноту. Последним, что донеслось до сознания, был жалобный визг кобеля. Тьма поглотила меня. Я растворился в ней. Исчезло все. И только боль в плече упорно возвещала о том, что смерть пока не забрала мою душу в тот мир, куда нет прохода для живых. Кажется, я был ещё жив.
Глава 4. Индианка.
Яркий свет слепил глаза. От него некуда было спрятаться. Казалось, что он преследует меня. Иногда чудилось, что я бегу от него по каким-то странным облакам. Ярким и белым, как этот свет. Ноги по щиколотку погружаются в них, не ощущая преграды. И спустя мгновение вновь вырываются, делая очередной шаг. Но, как ни странно, я не ощущал под собой почвы или какой-то другой поверхности. И от этого бежать было легко. И наверно, я бежал очень быстро. Словно птица, которая парит над облаками, задевая их краешком крыльев. Это было удивительно. Чувство невероятной свободы постепенно овладевало мной. И даже яркий свет, преследовавший меня и беспрестанно пытающийся обжечь глаза, не мог помешать этому чувству. Ощущению безграничной свободы полета.
Но постепенно свет начал тускнеть. И вместе с ним откуда-то начала пробиваться боль в плече. Облака под ногами вдруг начали исчезать, пока не рассеялись в воздухе. И послышался голос человека. Язык мне был не знаком. Как ни силился, но разобрать слова не получалось. Однако отчетливо было ясно, что это голос женщины. И, видимо, она ругалась. Странно, почему она ругается? – подумал я. Или просто кажется так, из-за незнакомого языка? Да и откуда здесь женщины? Может, она не одна? Но почему я не слышу других? Яркий свет, наконец, догнал меня. Теперь он был всем. Он пробивался сквозь закрытые веки и больно бил в глаза. Вместе с ним вернулась боль в правой ключице и почему-то в кистях обеих рук. Может, мне их оторвало? Ужасная мысль заставила громко вскрикнуть и очнуться.
Взгляд уперся в нависающую надо мной крышу шалаша. Толстые еловые ветви с пушистой хвоей покачивались от ветра, дувшего с открытой стороны. Оттуда, где находился костер. Яркое солнце пробивалось сквозь кроны высоких деревьев и падало на лицо. Видимо, был день. Необычайно ясный для здешних мест. И теплый. Хотя по сравнению с моим родным Техасом не жаркий. Но для Юкона, пожалуй, такая погода была редкостью.
Я попытался поднять руки. Левая повиновалась. А правая отказывалась. В плече что-то хрустело и стонало, отдаваясь во всем теле пульсирующей болью. Даже попытка согнуть ее в локте не увенчалась успехом. Дикая боль пронзала меня от правого плеча до левой ноги и ударяла в коленку, отражаясь от нее обратно. Меня охватил страх. А если я никогда не смогу ей шевелить? И навсегда останусь инвалидом. Почему-то от страха рука начала болеть еще сильнее. И сковывающая тупая боль усиливалась, становясь острее и нестерпимее. Поэтому я попытался успокоиться. Надо успокоиться, иначе не выжить, – мелькнуло в голове. И я решил сконцентрировать свое внимание на левой руке, отгоняя тревожные мысли. К счастью она была цела. Но почему-то болело место соединения кисти и предплечья. Видимо от взрыва ее вывернуло и теперь она не сгибалась. Хотя пальцы на ней шевелились. Доставляли боль, но шевелились. А значит она заживет и когда ни будь заработает.
Но что с того толку? Я в лесу за сотни миль от ближайшего поселения. Как я здесь без рук? Даже костер не разведешь. Нет, я должен что-то предпринять. Если буду лежать, то умру. Дикие звери не оставят легкую добычу. Надо вставать. Я попытался подняться, опираясь на левый локоть. Но у меня ничего не получилось. Тело отказывалось подчиняться. Содрогаясь от боли в правом плече, я откинулся назад и повторил попытку. Но ничего не вышло. И тогда стало уже по-настоящему страшно. Если я не встану, то до утра не доживу. Определенно не доживу. Костер наверняка погас, и если не разжечь огонь, то медведь или стая волков, которыми кишат эти места, прикончит меня, без сомнения. По спине пробежала холодная влажная волна ужаса. Как будто смерть своей костлявой ладонью прикоснулась к ней, готовясь забрать мою душу. Я, собравшись с силами, в отчаянии обреченного дернулся всем телом, пытаясь упереться о левый локоть и повиснуть на нем. Но вновь упал на спину, пронзенный страшной болью. Тело упорно не хотело сгибаться. При каждой попытке боль от ключицы сжимала спазмом грудную клетку и отдавалась ниже в животе. Собиралась в солнечном сплетении, от чего перехватывало дыхание, и даже сердце, казалось, на миг останавливалось. А потом снова начинало неровно биться.
Со стороны леса послышался чей-то голос. Только тогда я осознал, что не один. Женский голос был реален. Борясь со своим телом, я забыл про него. А теперь до моего сознания дошло, что мне могут помочь. Если я не один, то меня могут спасти. И ощущение холодной костлявой руки на спине постепенно стало отступать. Наверно, даже боль ослабла. Я повернул голову в сторону голоса и вгляделся в смутную фигуру, сидевшую в стороне от погасшего и теперь едва дымившегося костра. Через несколько мгновений очертания стали четче, и я смог различить длинные черные волосы. Платье, длинное, до самых лодыжек. Сшитое из кожи. С красивыми узорами, вышитыми разноцветными тонкими полосками кожи. Индианка, – пронеслось в голове. Как же я сразу не догадался. Чертов сон. Не зря он мне приснился. А где-то рядом, наверно, и остальное племя. В груди похолодело. И к горлу подполз комок, сжимая и медленно сдавливая шею.
О дикости индейцев знали все. Ходили легенды, что они снимают с людей скальпы, а потом подвешивают человека к верху ногами на каком-нибудь дереве, чтобы вся кровь медленно стекала вниз. И счастлив был тот, кто умирал от обескровливания. На запах часто приходили звери, и тогда участи человека не позавидовал бы даже самый несчастный из людей. Потому что в таком положении они не загрызают сразу, а медленно отрывают куски плоти, съедая человека, пока он еще жив. Пожалуй, если бы на месте ее я увидел волка, то не так бы испугался. Страшнее, чем люди, зверей нет.
А тем временем девушка под моим пристальным взором, напряженно упершимся в нее, начала размахивать руками. И показывать куда-то в сторону. Видимо, она заметила, что я очнулся, и теперь пыталась что-то мне сказать. А может быть не мне? От этой мысли холодный пот выступил на спине. Я почувствовал его. Словно сырая земля потянула меня вниз. В свои холодные объятья. И пытаясь противостоять неведомой силе, тянувшей меня, я снова попытался подняться, резко дернувшись всем корпусом вверх. Но меня вновь постигла неудача. Земля не отпускала. Она крепко держала меня, словно пригвоздив к себе невидимой паутиной и наказывая острой болью за попытки из нее выбраться.
Девушка на миг остановилась, высоко подняв брови. Очевидно, она не предполагала, что я травмирован на столько сильно. Некоторое время постояла так, а потом на ее лице появилось выражение человека, разглядывающего муху с оторванными крыльями. Она слегка наклонила голову и что-то сказала на своем языке. Потом отвернулась и махнула рукой. После чего медленно поплелась в сторону большого дерева, обхватить которое не смогли бы даже, пожалуй, три человека. Я внимательно следил за ней взглядом, каждую секунду ожидая, что вот сей час раздадутся еще голоса откуда-нибудь из леса, возвращающихся к лагерю индейцев.
Но никого не было. А девушка медленно подошла к огромной сосне и присела на колени. Протянула руку и кого-то нежно погладила. Мне не было видно, кто там. Сквозь загораживающую непонятное существо траву то появлялось, то исчезало что-то коричневое. Но разобрать точнее не получалось. Девушка же подняла другую руку к лицу и вроде как протерла глаза. Хотя нет. так глаза не протирают. Скорее это похоже на то, как женщины вытирают слезы. Да, определенно. Неужели она плачет? – вспыхнула догадка. Но почему? Впрочем, кто этих индейцев разберет. Может, она духам своим молится. Вот этому дереву, например. Мы тоже в церкви плачем иногда. А уж женщины так и подавно. Помнится, в нашем городском приходе всегда так бывает. Они еще даже в церковь зайти не успеют, а на глазах уже слезы. Так и стоят в своих платьях у дверей и слезы льют. Вроде как соревнуются, кто в бога сильнее верит.
Откуда-то из леса раздался собачий лай. Пес был явно доволен жизнью и весело возвещал всем в округе о своем прекрасном настроении. Я на миг оставил девушку и огляделся. Мелькнула надежда. Кобель был послушный и меня любил. Может, если приказать ему, то он мог бы стать моим оружием. Тогда можно было бы защищаться. Правда, он охотничий и совершенно не приспособлен к охране хозяина. Но все же вдруг. Я перевел взгляд обратно на девушку и тихо свистнул. Кажется, кобель не услышал. Он продолжал громко на кого-то тявкать и не обращал на свист никакого внимания. Тогда я свистнул посильнее. Лай прекратился. Ну, слава Богу! – мелькнуло в голове. Теперь я спасен.
