Петр Вяземский
Воспоминание о Булгаковых
В одном письме своем Жуковский говорит ему: «ты создан был почт-директором дружбы и великой Русской Империи». В том-же отношении, в другом письме, Жуковский, с своим гениальным шутовством, очень забавно определил письмоводительное свойство Булгакова: «ты рожден гусем, т. е. все твое существо утыкано гусиными перьями, из которых каждое готово без устали писать с утра до вечера очень любезные письма». Обоих братьев называл я «Любовною Почтой»[1]. Но наконец, бедного гуся, Жуковским прославленного, ощипали. Когда уволили его из почтового ведомства с назначением в Сенат, он был поражен, как громом. Живо помню, как пришел он ко мне с этим известием: на нем лица не было. Я подумал, Бог знает, что за несчастие случилось с ним. Я убежден, что сенаторство, то-есть отсутствие почтовой деятельности, имело прискорбное влияние на последние годы жизни его и ее сократило. До того времени бодро нес он свою старость. Сложения худощавого, поджарый, всегда держащийся прямо, отличающийся стройной талии Черкеса, необыкновенной живостью в движениях и речи, – он вдруг осунулся телом и духом. Таким находил я его, когда в последнее время приезжал в Москву. Мы и тогда часто видались, но беседы были уже не те. Я видел пред собою только тень прежнего Булгакова, темное предание о живой старине. После, и того уже не было. Бедный Булгаков, уже переживший себя, окончательно умер в Дрездене у младшего сына своего. В один из последних приездов моих в Москву уже не нашел я и старшего сына его Константина. Разбитый недугом и параличом и в последние годы жизни казавшийся стариком в виду молодого отца своего, он обыкновенно угощал меня артистическим вечером. Тут слушал я стихи Алмазова, комические рассказы Садовского и самого хозяина, которого прозвал я Скароном; а сам себя называл он скоромным Скароном. На этих вечерах, уже хриплым голосом, но еще с большим одушевлением, распевал он романсы приятеля своего Глинки. По наследству от отца, имел он также отличный дар передразниванья: представлял, в лицах и в голосе, известных певцов итальянских и русских. Особенно умел он схватить приемы пенья нашего незабвенного Вьельгорского и картавое произношение его. Вот также была богатая русская натура: это второе поколение Булгаковых. Музыкант в душе, но также самоучка, остроумный, без приготовительного образования, хорошо владеющий карандашом, особенно в карикатуре, – он был исполнен дарований, не усовершенствованных прилежанием и наукой. Все это погубила преждевременно жизнь слишком беззаботная и невоздержная. Он тоже был особенная и оригинальная личность в Московской жизни. Все это переходит в разряд темных преданий.
