Петр Вяземский
Тариф 1822 года, или Поощрение развития промышленности в отношении к благосостоянию государств и особенно России
Следующая ведомость изложит главнейшие тому доказательства:
* Привоз шелка из заграницы уменьшился от увеличившагося употребления Грузинского шелка.
Бумажных, шелковых, шерстяных и прочих красильных и набивных фабрик и сахарных заводов в России было в 1823 году 1205, а 1832 году 1567. В течение девяти лет число их увеличилось на 362. В сем отношении держались мы последнесобранных достоверных сведений. Но нет сомнения, что в последние два года цифра сия не понизилась, а, напротив, несколько поднялась. Если усиленный привоз сырых материалов доказывает процветание нашей народной деятельности, то привоз некоторых других товаров служит несомненным признаком, что народные капиталы у нас не приходят в истощение, что благосостояние разливается по разным ступеням общества и роскошь находит чем оплачивать прихоти свои. Наука государственного хозяйства не подчиняется правилам целомудренного нравоучения: роскошь есть для неё способ потребления. "Легко можно было-бы обойтись без кофе и табаку, говорит Сей, ибо прожили-же без них несколько столетий; но зачем лишать себя удовольствия, когда оно не вредно ни здоровью, ни общественному благосостоянию". Народ, который добывал бы и потреблял ежегодно на пять тысяч миллионов произведений, совершил-бы некоторые успехи, если начал-бы производить пять тысяч и двадцать миллионов, хотя бы сии двадцать миллионов и пошли на покупку табака, который может быть излишним из всех излишностей.
Привоз товаров, к жизненным потребностям принадлежащих, как-то: кофе, чая и напитков, значительно усилился в последний период. Годовая сложность потребляемого кофе привозного доходит ныне до 150.000 пудов. Вымен на Кяхте чая дает такое же число: оно почти вдвое против прежних лет. Вин привозится также гораздо более, особенно же высших качеств, привозимых в бутылках, и преимущественно Шампанского. Если сия последняя статья может относиться только до богатого звания, то в потреблении двух первых значительно участвуют и среднее состояние и низшее. Неизвестно, должны ли причислить и табак к разряду жизненных потребностей, но во всяком случае кстати, по предположению Сея, заметить, что привоз иностранного табаку равно у нас значительно усиливается. Он доходит ныне до 75.000 пудов, когда прежде сильнейший год по привозу его не показывал выше 31.000 пудов.
С 1824 по 1834 год отпущено за границу товаров на – 2.307.399.005 р.
С 1814 по 1824 год на – 2.181.694.424
Более на – 125,504.581 р.
Следуя прежнему порядку и не довольствуясь видеть одну прибыль, но разлагая свойства её, мы и здесь постараемся извлечь некоторые соображения, благоприятные нашему мнению. Противники мануфактурной системы в России, более всего опирались и опираются и ныне на опасении, что она не иначе может утвердиться у нас, как во вред земледелия и сельского хозяйства. События доказывают совершенно тому противное. Значительнейшая часть отпуска нашего состоит в предметах, именно до сельской промышленности относящихся, и в общей сложности отпуск сей возвысился. Что касается собственно до хлебной торговли, то о ней нельзя выводить определительного заключения; на усиление отпуска пшеницы, ржи и прочего зернового хлеба могут только действовать случайные и особенные обстоятельства: где нибудь за границею неурожай, или где нибудь война. Нельзя усилить отпуск товара, коего потребление усилить невозможно. Какие меры правительство ни принимай, до какой степени совершенства ни доводи земледелие, но все не заставишь Европы съесть более хлеба, нежели сколько приходится на человека. И к тому же куда возить хлеб? Везде, в Англии, во Франции и в других государствах, ограничивающие законы препятствуют привозу оного. Каждая держава старается обеспечить себя собственным продовольствием. Что же касается до отечественной мануфактурности, нет сомнений, что она еще благоприятствует землепашеству и самому потреблению хлеба. Фабричный ремесленник больше съедает хлеба, нежели хлебопашечный домосед. Скотоводство нужно равно и для земледельческой и для мануфактурной промышленности. Откуда же сия последняя почерпает по большей части свои сырые материалы, как не от улучшенного земледелия? Не все-же одного хлеба просить от земли! Земля может дать и другое. Главный предмет спора заключается здесь в сбивчивости понятий. Многие не иначе понимают обширное слово земледелие, как под ограниченным смыслом хлебопашества. Но, вместо того, признайте хлебопашество только отраслью земледелия, а земледелие одною только отраслью сельского хозяйства, и вопрос разрешится сам собою. Промышленность, в обширнейшем и разнообразнейшем объеме своем, будет тогда одним развитием средств и сил, добытых первоначальными трудами. Смешно же было бы сказать народу: не или далее! довольствуйся одною черною работою и предоставь другим дальнейшие выгоды и усовершенствования! Само собою разумеется, что должно будет напротив дать народу средства доделывать и сбывать сырыми материалами то, что ему за излишеством не нужно, или что ему иначе продать нельзя как в том виде. Разве в Англии и во Франции, в сих двух преимущественно мануфактурных государствах, земледелие в худшем состоянии, нежели в других? Решительно нет. Об опасении, что мануфактурная деятельность отъемлет много рук у полевой работы и думать нечего. Положим, что у нас 300.000 человек рукодельных работников. Удвоим это число в надежде будущего развития промышленности, и это число весьма достаточно: ибо не должно забывать, что при распространении промышленности изобретательность приискивает средства облегчать и сокращать её производства: один работает за двух и трех, животные замещают людей, механика животных. Что же значат 600.000 человек, которые из разных концов России стекутся в средоточие промышленной деятельности, и разумеется предпочтительно из губерний малоземельных и бесплодных? К тому же, при новом устройстве механических работ, в которых главный производитель не человек, а сила, мы видим, что на фабриках уже не нужно иметь цвет поколения. Отроки, женщины, увечные заняты наравне с другими, и делают свое дело.
